Секреты прошлого

Глава 1

Если улица может выглядеть гостеприимной, то Саммер-стрит была как раз такой. Пожалуй, она бы выиграла конкурс на звание самой гостеприимной улицы.

Кристи Девлин уже тридцать лет жила на Саммер-стрит в маленьком, но очень уютном домике из красного кирпича. Фундамент дома, словно ожерелье, опоясывала кладка из цветного камня.

В этом месте Саммер-стрит делала плавный поворот, позволявший разглядеть всю левую сторону с рядом красивых домов и ухоженных газонов. Через дорогу от дома Кристи располагалось кафе, стены которого когда-то были выкрашены в сочный цвет клубничного мороженого, но теперь потускнели и стали пыльно-розовыми.

Стоило Кристи Девлин увидеть домик из красного кирпича, приветливо глядевший на проезжающие по изгибу Саммер-стрит машины, как она немедленно в него влюбилась, и это чувство не ослабло за прошедшие тридцать лет. Проезжая часть отделялась от участка пестрыми кленами, склонившимися к калитке, словно старые тетушки к любимому племяннику, а дом поблескивал всеми окошками, как будто подмигивал и приглашал войти.

Кристи сразу поняла, что лучшего дома для нее и Джеймса вовек не сыскать.

Тридцать лет промелькнули так быстро, словно кто-то перемотал на видео старую кассету. Об этом думала Кристи, затеявшая апрельским утром генеральную уборку. Поднятая пылесосом пыль танцевала в воздухе, поблескивая в солнечных лучах, и весь мир казался воплощением гармонии.

День выдался погожим, на небе не было ни облачка. Кристи с утра разбирала содержимое шкафа, и ей казалось, что дом так же доволен происходящим, как и она. Кристи взяла выходной и была рада передышке. Она работала учителем в старшей школе Святой Урсулы, и работу свою любила, однако школьные будни здорово выматывали.

Тилли и Рокет, карликовые таксы, которые в прошлой жизни, очевидно, были истинными королевскими особами, почивали в прохладе кухни. Они так разоспались, что пропустили утреннюю прогулку. На заднем плане негромко мурлыкало радио, старая стальная кофеварка предсмертно чихала, сообщая, что кофе вот-вот будет готов. Все было как обычно.

Да-да, все было как всегда, кроме одной странной вещи. Кристи чувствовала смутное, ничем не обоснованное беспокойство. Оно засело где-то в подсознании с того самого момента, как Кристи открыла глаза — это случилось около шести утра, — и никак не уходило. За окном уже громко гомонили ранние птахи, солнышко ласково щекотало лицо, а Кристи лежала на спине и пыталась разобраться в своих ощущениях.

Беспокойство было с ней, когда она протирала пыльные полки и поливала цветы, оно раздражало и внушало недоумение, нарушая привычную гармонию уютного мира.

Кристи попыталась вспомнить свои ощущения при пробуждении…

— С годовщиной, — пробормотал четверть часа спустя проснувшийся супруг, нащупывая рукой пикающий будильник.

Он повернулся к Кристи и обнял за плечи теплой рукой. Однако притянуть жену к себе так и не смог: вмешалась суетливая Тилли. Собака буквально ввинтилась между их телами и принялась потягиваться и жевать одеяло. У обеих такс были свои лежанки на полу, однако упрямицы предпочитали хозяйскую постель.

Джеймс поднял шумный, повизгивающий комок шерсти и опустил с кровати на пол. Пока место Тилли не заняла Рокет, он притянул к себе жену и чмокнул в щеку.

— Мы живем в этом доме ровно тридцать лет, а я все еще не закончил пол в мансарде.

Кристи, лежавшая на спине и напряженно глядевшая в потолок, отогнала странные мысли о неизвестной катастрофе, грозившей ее миру, и выдавила смешок. Все было как обычно, у нее просто разыгралось воображение.

— Надеюсь, к концу недели ты уложишь оставшуюся плитку, — строгим учительским тоном сказала Кристи, словно давала наставление нерадивому ученику. По правде сказать, таковых среди ее подопечных не было. Увлеченная своим делом, Кристи умела увлечь им и других.

— Будьте снисходительны, миссис Девлин, — притворно-испуганно заныл Джеймс. — Вы слишком много задаете на дом. И потом… собака съела мой дневник, так что двойку ставить некуда.

При этих словах Тилли умело забралась на кровать и снова попыталась втиснуться между хозяевами. Когда ей это не удалось, она принялась устраивать себе гнездышко в одеялах.

— Да уж, эта собака способна на многое, — хмыкнул Джеймс, отпихивая упиравшуюся Тилли.

Кристи засмеялась и принялась заботливо укрывать мохнатое тельце.

— Порой мне кажется, что ты любишь своих собак больше, чем всех членов нашей семьи, вместе взятых, — поддразнил ее муж.

— И ты совершенно прав, — усмехнулась Кристи. Она прекрасно знала, что Джеймс и сам без ума от двух непосед, деливших с ними кров. Он частенько таскал собакам лакомства и почесывал за ушком, когда полагал, что его никто не видит. — Дети вырастают и создают собственные семьи. И если начистоту… ты ведь не увиваешься вокруг моих ног, стоит мне пересечь порог.

— Ого, какие у тебя фантазии! — Джеймс принялся по-собачьи поскуливать и даже пару раз тявкнул. — А если я буду увиваться вокруг твоих ног, ты станешь почесывать мне животик и кормить вкусностями?

Кристи посмотрела на мужа и хмыкнула. Волосы Джеймса, когда-то роскошного медового оттенка, давно поседели и стали редкими, вокруг глаз залегла частая сетка морщин, однако взгляд был ясный и, когда Джеймс улыбался, в глазах поблескивали озорные искорки. Даже спустя годы муж умел поднять Кристи настроение.

— Почесывать? — Она сделала вид, что задумалась. — Пожалуй, такое возможно.

В этот момент в спальню ворвалась гавкающая Рокет и пулей взлетела на постель. Она жаждала присоединиться ко всеобщему веселью.

Джеймс охнул, когда по его животу пробежала такса, однако Рокет не обратила на это ни малейшего внимания. Она была занята тем, что облизывала хозяйке ухо.

— Надеюсь, мне удастся переродиться в одну из твоих собак после смерти, — заметил Джеймс, вставая с постели и направляясь в ванную.

Кристи виновато наморщила нос.

— Не надо так говорить. Можно подумать… — Сообразив, что разговаривает с закрытой дверью, она умолкла.

Это же надо! Они с Джеймсом живут здесь уже тридцать лет! Как быстро пролетело время…

— Мне нравится, — сказала Кристи мужу, глядя на дом номер тридцать четыре по Саммер-стрит. Она была беременна вторым ребенком, Шейном, поэтому их семье требовалось жилье побольше.

Тридцать четвертый дом был единственным на всей улице, который Девлины могли себе позволить. «Нуждается в ремонте» — именно так описал его смущенный агент.

— Ты уверена? Может, развалюха в стиле эпохи Тюдоров, что мы видели семь улиц назад, все-таки лучше? — уточнил Джеймс, державший за руку маленького Итона.

Любимым развлечением мальчика, считавшего себя ужасно взрослым в три с половиной года, были прыжки на кровати и падения в самых невероятных местах, обычно заканчивавшиеся разбитыми коленками.

Кристи подняла темную бровь, изумленная словами мужа. Она знала, что Джеймс шутит: упомянутый дом был самой настоящей развалюхой, хотя и имел большой внутренний двор. По двору ходили две крупные собаки, смотревшие на гостей достаточно враждебно, словно охраняли невесть какое сокровище. Одно из окон верхнего этажа здорово напоминало бойницу, и Джеймс насмешливо спросил агента, пролезет ли в него дуло АК-47, чтобы можно было отстреливаться от назойливых продавцов. Агент поглядел на Джеймса в ужасе, а Кристи расхохоталась.

— Зови меня старомодной, — пропела она, глядя на домик из красного кирпича, — но мне нравятся такие жилища. И Саммер-стрит мне тоже нравится.

Несмотря на общую обветшалость, в тот день каждый кирпичик дома номер тридцать четыре весело поблескивал в солнечных лучах, словно подмигивая гостям. Многочисленные окошки в стальных витых рамах казались Кристи воплощением вкуса, крылечко так и манило взлететь по невысоким ступеням, провести ладонью по полированным перилам.

От калитки была видна вся Саммер-стрит в обоих направлениях, лениво изогнутая, такая гостеприимная в обрамлении пестрых кленов. Бордюры, выкрашенные в бело-голубую полоску, четкая белоснежная линия разделительной полосы, стеклянная остановка в отдалении. Напротив дома номер тридцать четыре, сразу через улицу, располагалось кафе, возле которого под навесом теснились белые же стулья и три маленьких стола, накрытые синими скатертями. Общая картина — такая сине-белая, немного морская — была похожа на открытку: вид с балкончика в Сорренто.

Дом номер тридцать четыре окружали жилища совершенно разных стилей: сначала восемь уютных деревянных коттеджей с террасами и резными наличниками, затем шел ряд кирпичных домиков в два-три этажа, сменявшийся, в свою очередь, пятью бунгало в стиле пятидесятых и, наконец, одноэтажными каменными домишками с массивным фундаментом. Противоположная сторона Саммер-стрит была застроена магазинчиками и бистро, небольшая аллея змеилась вдоль проезжей части между кленов и цветочных клумб, вдалеке находились старый железнодорожный вокзал в виде круглого павильона и парк с фонтаном. Каменную статую посреди фонтана облюбовали голуби, и городские службы не успевали отчищать ее от экскрементов.

Кроме ярких изящных кленов, Саммер-стрит обрамляли аккуратные кустарники, цветники и лавочки. Каждая калитка была выкрашена сочной, броской краской — от золотисто-медовой до небесно-синей и алой.

— Мне кажется, я влюбилась в этот дом и эту улицу, — призналась Кристи, чувствуя, как сжалось горло.

Джеймс сделал шаг к ней и обнял за плечи свободной рукой.

— Значит, мы будем здесь жить, — уверенно сказал он.

А ведь они даже не заглянули внутрь дома.

Когда Кристи рассказывала друзьям и знакомым, что они с Джеймсом подписали документы о покупке дома, даже не пересекая его порога, на нее смотрели довольно странно. И всякий раз она принималась объяснять, что интуитивно почувствовала «свое место». Для Кристи жилище всегда означало нечто большее, чем просто стены и крышу.

— Думаю, вы не ошиблись в выборе, — вынес вердикт брат Джеймса. — Это же кирпичный дом, а не какой-нибудь деревянный коттедж! Ему не страшно время, а хороший ремонт сделает из него конфетку.

Но Кристи полагала, что дом номер тридцать четыре по Саммер-стрит — уже конфетка, она полюбила его сразу и безо всяких условий. Он напоминал ей элегантную даму средних лет, которая знавала времена и получше, но не утратила былого достоинства. Эта дама каждый день надевала чистое платье с крахмальным воротничком и тщательно прибирала волосы, хотя на деле едва могла наскрести денег на чашку молока.

Самым лучшим было то, что Джеймс и Кристи были единодушны в своем отношении к дому. Им обоим было плевать на запустение и разруху внутри, потому что это был «их дом». Он взывал к ним из-за симпатичной ограды, он ждал только их, и они откликнулись на его призыв.

Переезд состоялся через месяц. Девлины стали счастливыми обладателями четырех обветшалых спален с одной-единственной ванной комнатой, кухней, непригодной к готовке и хранению пиши, а также чудесного садика, в котором летом порхали бабочки.

В те годы у жильцов подобных домов не возникало особенных проблем с парковкой, поскольку обычно в семье была всего одна машина. Почти все жители Саммер-стрит оставляли машины у обочины или у ворот парка, который через несколько лет превратился в огромную детскую площадку, наполненную криками и скрипом качелей.

Когда-то Кристи водила Итона и Шейна в парк на прогулку. Теперь туда же она водила Тилли и Рокет. Они обходили площадку по периметру, Кристи спускала собак с поводка, и обе таксы принимались носиться по аллеям, размахивая ушами, словно бабочки крыльями. Сашу и Фифи, своих внуков, Кристи тоже водила в парк и на площадку. У Саши была пластмассовая машина, на которую она взбиралась, словно ковбой на лошадь, и принималась с громким урчанием загребать гравий ногами. Точно так же когда-то делал Итон, думала Кристи, наблюдая за девочкой.

Итон всегда был непоседой. В нем был неистощимый запас энергии, порой выплескивавшийся через край. Едва научившись ходить, он принялся испытывать свое тело на прочность, обдирая колени и ладони и постоянно разбивая нос и лоб. Итон обожал Саммер-стрит.

— Думаю, стоит купить газонокосилку, — изрек Джеймс, оглядев в день переезда задний двор тридцать четвертого дома.

Сад настолько зарос травой и бурьяном, что маленький Итон почти целиком утопал в зарослях. Его местоположение можно было определить только по мелькавшей то тут, то там светлой макушке да по веселому детскому смеху.

Девлины взяли в аренду фургон, чтобы перевезти вещи, и теперь он стоял на улице. Двое приятелей Джеймса предложили свою помощь, и пока они возились с вещами, семья Девлин осматривала сад без свидетелей.

— Здесь настоящие джунгли, — засмеялась Кристи и оглянулась на дом. Ее взгляд выхватил внешнюю стену со стороны кухни. Один кирпич начисто отсутствовал, дыра была забита каким-то мусором, очевидно отсыревшим, поскольку торчавшие неаккуратные куски были покрыты плесенью. — Господи, только грибка нам не хватало, — простонала она. — Придется вызвать ребят из санитарной службы — пусть обработают весь дом. Нам нужны борцы с плесенью и клопами, а не дизайнер!

— Думаешь, есть риск быть заеденными до смерти в супружеской постели?

Кристи рассеянно улыбнулась мужу. В высоком бурьяне раздался веселый выкрик: «Червяк!» — и мелькнула светлая макушка Итона. И все-таки сад был хорош! Несколько яблонь, пара кленов, симпатичная оградка, солнечные блики на сочной зелени. Кристи внезапно ощутила то удивительное чувство удовлетворения и покоя, какое снисходит на человека, когда он достиг желаемого.

Подумаешь, плесень на стене!

— Думаю, с клопами мы разберемся своими силами, — сказала Кристи. — Мне кажется, Итона надо выручать. Он успел подружиться с червяком, а подобная дружба до добра не доведет. Иди спасай своего сына. — Она толкнула мужа в плечо. — Или мне поднимать свое огромное пузо и лезть в джунгли?

Кристи легко носила первого ребенка, не набрав ни одного лишнего килограмма за всю беременность. Многие не подозревали о ее положении вплоть до родов, потому что и живот был маленьким. Вторая беременность преподнесла Кристи немало сюрпризов. Утренняя тошнота, слабость, лишний вес и огромных размеров живот уже на пятом месяце превратили ее в измученную гусыню, раскормленную для приготовления фуа-гра. Оставалось надеяться, что прежние формы вернутся после родов.

Сестра Кристи, Эйна, как-то сказала, что это синдром второго ребенка, когда организм говорит: «С меня хватило и первого раза» — и резко сдает позиции. Кроме того, положению помогали и огромные порции мороженого, булочки с джемом и крекеры, которые Кристи уплетала, словно борец сумо перед соревнованиями.

— Ладно уж, пойду разлучу сына с червяком, раз наша Большая Мамочка не в силах сделать ни шагу. — Джеймс прищурился и положил ладонь на живот Кристи. — Я не хочу, чтобы ты вымоталась прежде, чем мы… окрестим новый дом в нашей новой спальне. — Он хитро подмигнул жене.

Кристи хохотнула. Вес собственного тела так выматывал, что к вечеру у нее едва оставались силы доползти до постели. Она частенько ложилась в девять и засыпала сном праведника как раз в тот момент, когда муж начинал приставать к ней с сексом.

Все афродизиаки мира были бессильны против постоянной усталости беременной женщины.

Кристи поглядела на Джеймса и увидела в его глазах мольбу.

— Ладно, — уступила она. — Но сначала массаж спины.

Удивительно, но во время второй беременности спина и зона позвоночника превратились в настоящую эрогенную зону, и только хороший массаж служил достойной причиной пренебречь сном.

— Договорились! — тотчас кивнул Джеймс.

Как оказалось позже, внутренняя отделка дома была столь ветхой, что Итон мог целыми днями рисовать на стенах, а результаты его художеств все равно потерялись бы среди кусков побелки и обрывков обоев. Кристи то и дело отнимала у сына различные находки, среди которых были сухие насекомые, куски ватина и прочий хлам. После длительного разбора завалов Девлины расставили подержанную мебель по дому, и Итон смог вернуться к любимому занятию — прыжкам на старом продавленном диване.

Казалось, пройдет целая вечность, прежде чем Кристи и Джеймс смогут поесть за нормальным столом из нормальной посуды, не опасаясь, что в еду упадет кусок штукатурки.

Теперь, спустя эту самую вечность, Итону исполнилось тридцать три, Шейн отпраздновал тридцатилетие, а Кристи успела дважды стать бабушкой.

Длинные темные волосы, которые она много лет носила собранными в хвост, теперь были отрезаны и завиты с помощью химии, их серебристый блеск чудесным образом подходил к оливковой коже и темным бровям вразлет.

Кристи все еще пользовалась подводкой для глаз и тональным кремом. В молодости она проводила кисточкой широкую черту над линией ресниц, а теперь черта эта превратилась по моде в тонкую ниточку. Вместо кисточки и флакона подводка превратилась в изящный карандаш, и Кристи находила нововведение удобным. Она вообще любила новинки из мира косметики, потому что они позволяли женщине выглядеть моложе своего истинного возраста.

Кухня в доме тоже выглядела моложе, точнее, новее, чем была на самом деле, и Кристи нравились перемены. Это была третья реинкарнация кухни, все еще не законченная. Прежде здесь было много ярких цветов и мебель из состаренной сосны, однако новый дизайн предполагал сдержанные тона и шкафчики из клена. Вид из окна во двор тоже переменился. Когда-то здесь была простая зеленая лужайка с несколькими яблонями и кленами, по которой могли носиться дети. Теперь, когда Итон и Шейн выросли и в газоне не было нужды, Кристи разбила в садике пестрый цветник, пристанище пчел и бабочек. Пьянящий аромат лаванды висел в воздухе и окутывал дом, словно уютное одеяло.

Последние дни апреля таяли, готовясь уступить место теплому маю. Розовый кустарник, на который Кристи потратила немало сил, увивал беседку вперемежку с плющом, и среди зеленых листьев уже мелькали мелкие белые бутончики. Почему-то розы у Кристи всегда начинали цвести на целый месяц раньше, чем положено, и теряли лепестки позже, чем вяли розы соседей. Было так здорово смотреть на цветник через открытое окно, стоя у раковины и моя посуду! В такие моменты Кристи начинала думать, что все в ее мире находится в равновесии.

Вот и сейчас, пытаясь отодрать от тарелки какие-то намертво прилипшие крошки, Кристи нет-нет да и бросала взгляд на беседку. Все было правильно и чудесно… все, за исключением смутного беспокойства, которое точило ее подсознание, словно червячок корни векового дуба.

Наверное, виной всему была тридцатая годовщина… годовщины и дни рождения всегда вызывают сомнения и печаль, и чем солиднее дата, тем сильнее эти чувства.

А ведь Кристи совершенно не о чем было жалеть. Ей везло все эти тридцать лет. Везло по-настоящему, словно за спиной постоянно стоял ангел-хранитель. За всю совместную жизнь брак Девлинов всего один раз был на грани катастрофы, но и тогда Кристи поймала падающий хрустальный бокал раньше, чем он разлетелся на миллион осколков. Она предотвратила несчастье, а крохотная трещинка давно затянулась и почти канула в небытие. Ни одна живая душа не знала о том, что произошло, поэтому и Кристи старалась не вспоминать.

Но ведь не мрачные воспоминания беспокоили ее все утро?

Нет, точно не они, подумала Кристи уверенно, составляя тарелки в сушку.

Да, удача определенно была с ней. Джеймс был хорошим мужем, и его характер совершенно не испортился за годы брака — скорее даже улучшился. Они словно срослись в единое существо, а не разобщились, как многие другие супруги. Кристи знала много людей своего возраста, которые жили вместе просто по привычке и в доказательство взаимной любви могли предъявить разве что пыльные свадебные фотографии. Они ругались по каждому поводу или же, наоборот, почти не замечали друг друга, и оттого окружающим было немного неловко в их компании. Кристи и Джеймса минула чаша сия.

И почему люди, чей брак давно рухнул, продолжают цепляться за обломки? Отчего не разойтись и не пойти каждому своей дорогой? Уж лучше быть счастливыми поодиночке, нежели несчастными вместе. Распадись их брак, полагала Кристи, они с Джеймсом не станут отравлять друг другу жизнь, а разведутся, сохранив достоинство и теплые отношения.

— Думаешь, можно запланировать, чем именно кончится супружеская жизнь? — рассмеялась Эйна, сестра Кристи, услышав как-то столь радужный прогноз.

Они целый вечер пили вино на террасе, и беседа плавно перетекла в русло, называемое «а что, если».

— А ты считаешь, что мирный конец невозможен?

— Ха! — Эйна сделала глоток вина. — Сохранить достоинство? Поверь мне, ни о каком достоинстве и речи не будет. Хорошо, если ты не порежешь своего драгоценного Джеймса садовым секатором, когда осознаешь, что впереди пустота. Держу пари, что и этого тебе будет мало! Сначала ты его придушишь подушкой, потом сожжешь на костре, а пеплом удобришь свои драгоценные азалии.

— Ах, Эйна, — вмешался Джеймс, который выглядел оскорбленным, — Кристи никогда бы так не поступила! — Он с нежностью посмотрел на жену. — Азалии удобряют совсем иначе, и пепел свел бы на нет все усилия Кристи. Скорее всего, придушив меня подушкой, она закопала бы меня в том дальнем углу двора, а на могилке развела альпийскую лужайку, на которой позже наплакалась бы всласть.

— Вы оба не правы, — заявила Кристи и хитро взглянула на Рика, мужа Эйны. — Я бы не стала удобрять пеплом азалии и плакать на могилке. Я бы тайно похоронила мужа под яблоней и убежала бы в светлое будущее с красавчиком Риком.

— Утешает то, что в этом случае ваш дом достанется мне. А вы можете бежать в светлое будущее с голым задом. — Эйна ухмыльнулась.

Все рассмеялись, а Кристи с любовью окинула взглядом дом.

Это и раньше был лучший дом на Саммер-стрит. Теперь, после внутренней отделки, он стал совершенным.

— Жаль, отец не может видеть ваш дом. Он бы умер от зависти! — сказала Эйна, когда сестры прощались в холле.

— Он и без того умер, дорогая, — грустно улыбнулась Кристи.

На стенах висели черно-белые снимки родителей, перемежаемые акварельными изображениями ирисов. Всего было шесть картин, и все были сделаны рукой Кристи. Когда-то их было значительно больше, но Девлины распродали большую часть, чтобы оплатить ремонт дома.

— Все равно жаль, что он не может оценить твои труды, — хмыкнула Эйна.

— Да уж, папу хватил бы удар. Он терпеть не мог подобную отделку. Небось завопил бы: «Что за художник-пердежник оформлял комнаты?»

— Точно, он был бы в ужасе! — подхватила сестра, которая была на шесть лет моложе Кристи. — А ведь родительский дом в Килшандре был куда проще.

В Килшандре Кристи и Эйна провели детство. Это был маленький городок, дома которого вытянулись вдоль магистрали. Машины проносились мимо Килшандры, останавливаясь только ради заправки.

— Да уж, в Килшандре было убого, — согласилась Кристи. Она особенно гордилась тем, что ее маленький особняк лучше отцовского дома…

Воспоминания о прошлом усилили беспокойство, и Кристи даже помотала головой, пытаясь их разогнать. Не следовало ей думать о былом.

— Надо отвлечься, — пробормотала она, протирая влажной губкой стол.

Собаки, лежавшие в углу кухни, подняли головы при звуке ее голоса. Она кивнула им и включила кофеварку. Подождав, пока вода согреется, налила себе кофе и вышла в сад с чашкой и блокнотом, чтобы на свежем воздухе составить список дел на день. Холодильник почти опустел, несколько счетов ждали оплаты, отправить пару писем, позвонить сестре и в школу… список был длинным, хлопот предстояло немало. Кристи как раз записывала, какие продукты должна купить в супермаркете, когда у нее странным образом сжался желудок. Неприятное ощущение пронзило все тело, словно внутри принялась разворачиваться, меняя позу, холодная скользкая змея. Кристи замерла, испуганно прислушиваясь к себе. Если прежде ею владела смутная тревога, то теперь ощущения были близки к панике.

Кристи уронила чашку прямо на край грядки с нарциссами. Обе таксы, устроившиеся у ее ног, бросились в разные стороны, обиженно засопев. Усевшись чуть в отдалении, они взволнованно глядели на хозяйку, их желтые бровки на черных мордах сочувственно нахмурились.

Красивая китайская чашка с большим маком на боку развалилась на две части, ударившись о камешки, которыми клумба была выложена по периметру. Тихо выругавшись, Кристи наклонилась подобрать осколки. Тилли и Рокет бросились к ней.

— Кыш, кыш, не порежьте лапы, — шикнула она на собак. — Идите на кухню.

Всю жизнь Кристи видела и чувствовала то, чего не видели и не чувствовали окружающие. Это был странный дар, потому что озарения никогда не происходили по воле хозяйки, порой случаясь совершенно не к месту. Подобные всплески интуиции были редкостью, и Кристи всякий раз оказывалась к ним не готова.

Например, иногда она могла буквально читать в душе другого человека, ощущать то, что ощущал он, разгадать его тайные желания и страхи. Бывали и другие озарения. Будучи ребенком, Кристи думала, что подобным даром обладают все остальные, но опасалась делиться своими предположениями с набожными родителями. Впрочем, набожность эта была довольно странной, если не сказать, ханжеской. Когда случались несчастья, отец истово молился всем святым, однако немедленно забывал о существовании Бога, если дела шли хорошо. Он терпеть не мог цыган и с неприязнью отзывался о гадалках, поэтому Кристи и в голову не пришло рассказать ему о своих озарениях. Мать была очень зависимой женщиной и не могла ступить и шагу без совета мужа. Все, что не одобрял отец, она также не одобряла. Поэтому о своем даре Кристи помалкивала.

Она вообще росла очень тихим ребенком. Шестеро старших братьев и маленькая сестра были слишком крикливыми и непоседливыми, чтобы хотелось делиться с ними своей тайной. Став старше и сообразив, что дар предвидения дается далеко не каждому, Кристи была рада, что не болтала языком зря.

Как бы она объяснила Макговернам, откуда знает, что их сарай сгорит дотла? И как бы поступил после этого признания Макговерн, который (это Кристи тоже знала) сам устроил поджег ради страховки?

Впервые Кристи намекнула постороннему человеку на свой дар, когда ее лучшая подруга Сара решила, что голубоглазый Тед, похожий на Стива Маккуина, — самая подходящая партия.

— Он любит меня и хочет жениться! — как-то воскликнула девятнадцатилетняя Сара, сверкая глазами.

— У меня чувство, что он нечестен с тобой. Твой Тед… словно носит маску, — выдавила Кристи. У нее было озарение: голубоглазый ангел обманывал Сару, а обещание жениться давал уже не в первый раз.

— Не верю! Ты просто завидуешь моему счастью! — яростно воскликнула подруга.

Кристи только вздохнула. Верно говорят: доносчику — первый кнут.

Спустя месяц вскрылась правда: Тед встречался с девушкой из богатой семьи, свадьба с которой должна была поправить его финансовое положение.

— Откуда ты знала? — спросила Сара, три дня проревевшая в подушку.

— Сложно объяснить. Просто знала, и все, — пожала плечами Кристи.

Но чем ближе к Кристи был человек, тем более размытыми были образы, связанные с ним. Насчет себя самой она не сделала ни единого предсказания. Возможно, это было к лучшему.

И только теперь — Кристи чувствовала — озарение было связано непосредственно с ней, и от этого на душе сгущались тучи.

В уютной кухне, где с потолка свисали сушеные букеты приправ и где Кристи обычно чувствовала себя лучше некуда, на этот раз ей не было покоя. Паника заполнила все ее существо.

Семья. Что-то ужасное должно произойти с близкими! Как остановить надвигавшуюся катастрофу? Столь мощных дурных предчувствий у Кристи еще не было. И насколько ужасной должна быть эта катастрофа, если прежде все неприятности близких она предчувствовала лишь в виде смутного беспокойства?

Однажды тринадцатилетний Шейн сломал ключицу, упав с дерева, когда Кристи с учениками была на экскурсии в музее. Она как раз что-то объясняла детям, когда ей на секунду стало нехорошо. Чувство пришло и ушло, не оставив следа, а ведь с Шейном случилась настоящая беда! Зачем нужен дар, с помощью которого нельзя обезопасить своих родных?

Теперь же надвигалось нечто ужасное, черное, бесформенное, и это страшное знание душило Кристи.

Она схватила трубку и принялась звонить детям. Оба сына были рады слышать ее голос, а она сообщила, что сегодняшний гороскоп предупреждает о грядущих неприятностях, и просила быть осторожными.

Затем Кристи позвонила Джеймсу, с которым попрощалась всего два часа назад, когда он вылетел из дома, опаздывая на поезд. Ему предстояла важная встреча в Корке.

— Все в порядке, милая? — спросил он заботливо.

— Да, нормально, — ответила Кристи легким тоном, не желая передавать ему свою панику. — Просто… немного нервничаю. Гроза надвигается, на горизонте сверкают молнии. — Это была неправда. Небо оставалось голубым, как бирюза, и совершенно безоблачным. — Я люблю тебя, Джеймс, — искренне добавила она. В этот же момент зазвонил мобильный мужа, связь прервалась, оставив в душе Кристи еще больший осадок, чем прежде.

Она попыталась перезвонить Джеймсу на мобильный через несколько минут, но на звонок не ответили. Вздохнув, Кристи наговорила на автоответчик послание:

— Я в порядке, не волнуйся. Пойду за покупками, так что дома меня не будет. Позвони, прежде чем поедешь домой, чтобы я знала, когда тебя ждать. Целую, пока!

Джеймс работал в правительственной организации и прошел длинный путь по служебной лестнице. Ему приходилось много ездить по стране, и Кристи беспокоилась, что это отнимает у мужа слишком много сил и нервов. Однако Джеймсу, похоже, нравилась его работа, равно как и постоянные командировки. Он говорил, что после них приятно вернуться домой.

В десять часов Кристи шагала вдоль Саммер-стрит с пакетами в руках, пытаясь оттеснить страх на задворки сознания. Трижды в неделю она выходила из дома за калитку и сворачивала налево, в сторону школы Святой Урсулы. Сегодня же Кристи свернула направо и пошла в направлении кафетерия.

День был приятным — не слишком жарким, солнечным и неветреным. Машин на дороге почти не было, клерки уже разъехались по своим офисам, и Саммер-стрит принадлежала лишь жителям окрестных домов. Многие соседи, с которыми Кристи когда-то делила улицу, давно перебрались в другие места, но кое-кто остался, и с ними Девлины поддерживали теплые приятельские отношения.

Одними из таких «долгожителей» были Магуайеры, Деннис и Уна. Они сменяли одну подержанную машину на другую и жили в счастливом неведении относительно дурных мыслей соседа напротив. А меж тем этот самый сосед считал, что ржавым консервным банкам не место рядом с его новенькой блестящей «БМВ».

У Магуайеров была дочь Мэгги, очень милая, воспитанная и застенчивая девочка с густыми морковно-рыжими локонами. Она никогда не посещала уроков Кристи, и все же ее было трудно не заметить. Как и все остальные девочки Саммер-стрит, Мэгги была по уши влюблена в Шейна. В этом не было ничего удивительного: светловолосый парень с открытой, немного девчачьей улыбкой оказывал магнетическое действие на противоположный пол. Он был на несколько месяцев старше Мэгги, и Кристи вдруг с удивлением подумала, что соседской дочери теперь тоже около тридцати лет.

— Просто поздоровайся с ней, — убеждала когда-то Кристи сына. — Неужели ты не понимаешь, как для нее это важно?

— Ой, мама, отстань! Я с ней поздороваюсь, а она, чего доброго, решит, будто нравится мне. Спустись на землю!

— Спуститься на землю? В каком смысле? — возмутилась Кристи. — Я ведь не прошу тебя сделать что-то невероятное. Только поздоровайся, прояви вежливость, Шейн. Ведь для тебя это не составит труда, а Мэгги будет приятно.

— Ладно, — сквозь зубы пробурчал Шейн, уверенный, что поставит себя в неловкое положение, проявив внимание к долговязой рыжей девице, пожиравшей его глазами. — Я скажу ей «привет» и отвернусь. А то полезет с разговорами!

— Только улыбнись ей, не надо делать такое мрачное лицо, как сейчас, хорошо?

— Может, мне еще ей и предложение сделать?

Теперь Мэгги жила в Голуэе. Последний раз Кристи видела дочь Магуайеров много лет назад. Кстати, спустя пару лет после того, как Шейн поздоровался с Мэгги, девочка за одно лето из гадкого утенка превратилась в прекрасного лебедя. Ее волосы потемнели до медного оттенка, подчеркнув белизну кожи и кобальтовую синеву глаз. Как-то сразу стали заметнее полные губы и крупные белые зубы. Но даже удивительное преображение не придало Мэгги уверенности в себе — она по-прежнему чуть сутулилась и опускала глаза, если на нее смотрели в упор.

— Она у меня молодец, — говорила Уна Магуайер всякий раз, когда Кристи интересовалась, как поживает ее дочь. — Встречается с хорошим человеком. Он читает лекции в колледже, а Мэгги работает в библиотеке, в отделе редких книг. Они просто созданы друг для друга! Живут душа в душу уже три года в квартире на Эйр-сквер. Правда, никак не поженятся, но ведь современная молодежь перестала уважать институт брака.

— Это точно, — всякий раз соглашалась Кристи. Похоже, Уна не все знала о дочери, но пыталась убедить саму себя и окружающих, что читает у Мэгги в душе.

Кристи на собственном опыте убедилась в том, что некоторые тайны должны оставаться тайнами. Секреты должны быть похоронены, а скелеты лучше оставить в шкафах. Поэтому она больше не пыталась открывать людям глаза на правду.

В десяти метрах впереди Кристи из калитки владения номер тридцать два выскочила Эмбер Рид. Ее длинные, выкрашенные в золотой оттенок волосы были только что уложены и распространяли аромат модных духов. Эмбер исполнилось семнадцать, она училась в последнем классе школы Святой Урсулы и была лучшей из всей параллели. Кристи гордилась своей ученицей: Эмбер прекрасно рисовала карандашом и маслом. За последние несколько месяцев девушка создала целый цикл картин, на которых запечатлела воображаемые пейзажи со странными домами, нисколько не напоминавшими земные жилища. Эмбер была девушкой активной и живой, и это выделяло ее на фоне остальных учеников.

Плотная, невысокого роста, с высокой грудью и полными бедрами, а также с круглым личиком, Эмбер едва ли могла сравниться со школьными королевами красоты, этими длинноногими скуластыми Барби, однако легкий нрав и отрытая улыбка придавали ей особый шарм, и художник внутри Кристи примечал это. Серые глаза делали взгляд девушки пронзительным, ярким, а живость натуры влекла своей невероятной энергетикой. Наверное, фотограф никогда не смог бы подчеркнуть ее красоту, но рука талантливого портретиста, безусловно, сумела бы.

Видеть Эмбер на улице в такой час было удивительно, поскольку уроки в школе Святой Урсулы еще не закончились. Девушка шагала по улице, цокая высокими каблучками, и пестрая легкая юбка разлеталась от ее бедер, обвивая ноги. Этот наряд очень шел Эмбер и здорово отличался от школьной формы, юбка которой уродовала фигуру, словно грубый мешок.

Эмбер говорила по мобильному так громко, что Кристи слышала каждое слово.

— Я вышла из дома. Кто-нибудь заметил, что меня сегодня нет? Маквити не перекосило от гнева, что ее лучшая ученица отсутствует на уроке?

Миссис Маквити была учителем математики, и Кристи здорово сомневалась, чтобы Эмбер — типичный гуманитарий — выказывала какие-то особенные успехи в этой дисциплине. Как правило, учителя любили Эмбер за то, что она внимательно слушала объяснения и всегда выполняла домашние задания, но вряд ли миссис Маквити назвала бы ее лучшей ученицей.

Наверное, Эмбер говорила с Эллой О'Брайан, с которой частенько сидела за одной партой. Видимо, Элла сообщила, что математичка не заметила отсутствия «лучшей ученицы».

— Дорогая, если кто-нибудь спросит, скажи, что вчера вечером я плохо себя чувствовала. Наври, что мне стало хуже. Можешь даже сказать, что я отравилась и целую ночь провела над унитазом, так достоверней. — Эмбер расхохоталась. — Мне надоело каждый день таскаться в школу!

Кристи стало любопытно, знает ли Фей, мать Эмбер, что дочь пропускает уроки. Фей Рид рано овдовела и воспитывала ребенка одна. Она никогда не пропускала школьных собраний и всегда знала, какие оценки Эмбер таскает из школы. Кристи редко пересекалась с Фей вне школы, хотя жила с ней по соседству. Вдова была молчаливой, носила скучные, давно вышедшие из моды вещи, по улице ходила, низко опустив голову, хотя с родительскими обязанностями справлялась отлично. Дочь всегда была опрятна и хорошо одевалась, и не нужно было обладать даром Кристи, чтобы сообразить: Фей добровольно принесла себя в жертву на алтарь материнства.

— Это одна из самых одаренных учениц нашей школы, — сказала Кристи матери Эмбер пару лет назад на одном из школьных собраний. — Факультет искусствоведения любого колледжа будет счастлив принять ее под крылышко.

Лицо Фей тогда озарил самый настоящий восторг. Лица некоторых людей улыбка меняет до неузнаваемости, и это был тот самый случай. Совершенно бесформенная фигура и серое лицо без особого выражения — такой была Фей Рид, и лишь улыбка, которую Кристи довелось увидеть однажды, хоть как-то роднила ее с дочерью. Рядом с Фей Эмбер выглядела красоткой.

Кристи не раз задавалась вопросом: как могла женщина, которой было не больше сорока, превратиться в серую мышку и жить только ради ребенка? Фей никогда не встречалась с мужчинами, не ходила на прогулки в парк, не сплетничала с подругами в кафе. Кристи даже хотелось воспользоваться своим даром, чтобы заглянуть соседке в душу, но у нее складывалось впечатление, что душа эта была упрятана за семью печатями, словно ее и не было вовсе.

Лишь на том собрании, когда она так хвалила Эмбер, внутренний мир Фей чуть приоткрылся ей, но так и не показал ничего конкретного.

— Спасибо, миссис Девлин, — сказала Фей Рид, опуская глаза. — Я всегда считала дочь талантливой, но опасалась, что это родительская любовь застит мне глаза. Ведь каждая мать мечтает вырастить Моцарта или Пикассо, не так ли?

— Совсем не каждая, — вздохнула Кристи, думая о тех родителях, которые по какой-то странной прихоти природы, давшей им, наверное, дефектный ген, считали своих детей серыми посредственностями, даже если у них рос истинный гений.

Должно быть, ее ответ расстроил Фей, потому что открытая улыбка на ее лице померкла, уступив место привычному потерянному выражению.

— Да, вы правы, — кивнула она. — Встречаются такие люди, которым плевать на успехи детей. Наверное, тут не помогут и годы психотерапии…

Эмбер, постукивавшая каблучками впереди, пропела «пока» в трубку и захлопнула крышечку телефона. Кристи понимала, что, как учитель, должна окликнуть девушку и спросить, почему она не в школе. Пока она колебалась, Эмбер внезапно бросилась бежать, каблуки зацокали чаше, и девушка исчезла из виду раньше, чем Кристи успела что-то предпринять.

Она пожала плечами. Эмбер была примерной ученицей и редко нарушала правила. Она не была замечена в дурных компаниях, поэтому едва ли вдруг решила пойти по кривой дорожке. Стоило ли совать нос в ее жизнь?

Быть может, именно сегодня Эмбер отправилась на свидание. А что, такое возможно. Кем надо быть, чтобы помешать юной девице встречаться с возлюбленным? Школа — еще не все, в классе жизненного опыта не наберешься.

И снова Кристи захлестнули воспоминания. Дом в Килшандре, жалкий, мрачный, с ободранными обоями и облупившейся побелкой… Кристи мечтала скорее вырасти и снять собственное жилье.

Съемная комнатушка на Данвилл-авеню, куча новых друзей, бедная, но беззаботная жизнь без родительского надзора.

И наконец, Саммер-стрит, где случились самые лучшие в жизни Кристи вещи.

Она была такой юной, когда переехала сюда! Длинные темные волосы, стянутые в узел, изящная фигурка, вернувшаяся и после вторых родов, джинсы и обтягивающие майки. Какой счастливой она была после всех злоключений! Любящий муж, никаких серьезных долгов, обожаемые дети. Сладкие, дорогие сердцу воспоминания…

А ведь были в ее жизни и моменты, о которых хотелось забыть навсегда.

И снова странное чувство приближающейся беды накатило на Кристи. Она поежилась, несмотря на теплое утро.