Секреты прошлого

Глава 27

Фей также чувствовала себя потерянной и одинокой, сидя в отеле Нью-Йорка. Ее поиски зашли в тупик, и куда двигаться дальше, она не знала. Каждый вечер она звонила Элле в надежде, что Эмбер связалась с подругой и оставила хоть какую-то информацию о своем местоположении. Увы, ей по-прежнему не везло. Эмбер словно исчезла с лица Земли. Приняв решение порвать с родными и друзьями, она четко следовала поставленной цели. Да, упрямства девочке было не занимать! Сама того не подозревая, она целиком пошла в мать. Когда-то и Фей не желала признавать авторитетов, пошла свой дорогой, не оглядываясь назад и по сторонам, считала свое мнение единственно верным. Ей следовало ожидать, что эту черту унаследует и Эмбер.

Оставшись наедине с незнакомым городом, Фей вдруг осознала, что впервые за долгие годы у нее появилось время на себя. Она никогда не была шопоголиком, поэтому равнодушно проходила мимо магазинов, возле которых та же Грейс начала бы биться в припадке восторга. Фей куда больше интересовали достопримечательности, поэтому именно ими она и решила заняться.

Для начала она посетила мемориальную площадку, открытую на месте Всемирного торгового центра, где простояла почти два часа, чувствуя себя отвратительной эгоисткой. Здесь погибли сотни людей, чьи родственники все еще оплакивали утрату, а она, Фей, была жива и здорова, равно как и ее пропавшая дочь. Однажды Эмбер сама устанет от своего добровольного отшельничества и вернется домой — в этом Фей почему-то была уверена. А вот у семей погибших больше не было возможности увидеть своих близких.

Фей поняла, что проявляла слишком мало активности в поисках дочери. Она поставили себе новую цель и решила действовать немедленно — с каждой минутой, проведенной на площадке, план вырисовывался все четче. Но это была лишь одна часть прозрения, которое снизошло на Фей. Второе касалось ее самой. Эмбер была права: пришло время пожить для себя. Заглянув себе в душу, Фей осталась недовольна тем, какое жалкое и скучное существо там увидела.

Вернувшись в отель, первым делом она позвонила Грейс и наговорила на автоответчик послание:

— Грейс, это Фей. Мне нужна твоя помощь. Как только прослушаешь сообщение, сразу же позвони мне в отель. Это срочно.

Грейс позвонила в восемь по ирландскому времени.

— Поздновато ты возвращаешься, — заметила Фей.

— Еще бы! Моя правая рука свалила в Америку, и кто-то обязан разгребать неподъемную кучу накопившихся дел. Но ближе к делу… какая конкретно помощь тебе требуется?

— Мои поиски зашли в тупик, — призналась Фей. — Очевидно, продюсер бросил команду и ребята решили найти нового. Элла — это подруга моей дочери — сказала, что Карл, парень Эмбер, жаждет славы и денег. Не думаю, что такие легко сдаются. Я тычусь вслепую в разные углы, но для меня мир музыки совершенно незнаком. Может, у тебя есть друзья, которые владеют нужной информацией?

Круг знакомых Грейс был очень обширным, причем каждый считал себя по фоб жизни ей обязанным. Политики, бизнесмены, прачки, стоматологи, художники и профессора — кого только не было среди ее друзей. Если кто и мог помочь в поиске Эмбер, то только Грейс.

— Сообщи мне все известные тебе детали, и я подниму на уши всю Ирландию, — заявила Фей подруга.

Уже три часа спустя она перезвонила.

— Кажется, я напала на их след. Пиши адрес…

— Ты знаешь, какой сегодня день? — спросила Эмбер у Карла.

Они сидели за столиком и завтракали. Остальные ребята тоже были рядом, ели салат и сандвичи, запивая кофе. Все были бодрыми и свежими, хотя наручные часы Карла показывали всего половину восьмого утра. Больше группа не пила спиртное до глубокой ночи и не тусовалась на дискотеках, жизнь вновь изменилась до неузнаваемости. Последние фи дня ребята записывали альбом, целыми днями пропадая на студии. Эмбер никогда не сомневалась в работоспособности Карла, но таким целеустремленным и зацикленным на работе она его еще не видела. И он был полностью счастлив в этом своем состоянии. Конечно, она была рада, что ее любимый мужчина счастлив, но то, что счастье это никак не связано с ней, казалось обидным и несправедливым. Она была никому не нужна и чувствовала себя бесконечно одинокой.

— И что же сегодня за день? — деловито осведомился Карл, поднимая голову от нотной записи. Он успел загореть и теперь совершенно не отличался от истинного калифорнийца. Хотя все дни торчал на студии, его смуглой коже хватало и получаса на солнце, чтобы схватить немного загара. Карл стал другим. Эта разница была едва уловимой, но Эмбер ощущала ее так, словно между ними внезапно выросла каменная стена.

— Вот именно, — с нажимом сказала она. — Ты знаешь, какой сегодня день?

— Ну… не знаю. Наверное, четвертый день новой жизни, да? — Теперь Карл все измерял по этой новой шкале — шкале новой жизни. Остальное, казалось, просто-напросто потеряло для него смысл. — А что сегодня за день?

— Сегодня начинаются каникулы. Экзамены кончились, — вздохнула Эмбер.

В далекой Ирландии было три часа ночи; Элла, конечно, еще спала. Спала сном праведницы, успешно сдавшей экзамены и готовой к новой жизни, в которой не было калифорнийского солнца, зато было головокружительное чувство свободы выбора. Как часто они с Эллой мечтали, что наступит этот день — день последнего звонка. Девчонки из школы Святой Урсулы, должно быть, готовились к выпускному балу, обсуждали наряды и музыку, которую будет ставить диджей. Эмбер представляла, как это будет, последние пару лет, особенно в холодные зимние дни, когда тащилась из школы домой с тяжелым рюкзаком за спиной.

— Я знаю, чем займусь, когда кончатся экзамены, — мечтательно говорила Элла. — Я вернусь домой, залягу в постель и буду несколько дней есть апельсины, смотреть телик и листать журналы. А еще буду лежать в пенной ванне, потом красить ногти и накручивать волосы, придумывая все новые прически. И пойду по магазинам в поисках новых заколок и цветной туши для ресниц. Надо же когда-то осуществлять свои планы.

— А я буду рисовать до одури. И танцевать под любимую музыку до тех пор, пока не подкосятся ноги. Господи, когда же мы закончим школу?

Теперь Эмбер ела изысканный завтрак в окружении высоких пальм и красивых людей. У нее не было никаких дел, и можно было наслаждаться жизнью, но отчего-то ей было ужасно тоскливо. Рай, в котором она волей случая очутилась, предназначался совсем не для нее. Через полчаса ребята должны были отправиться на студию, оставив Эмбер в одиночестве.

Никогда у нее не было такой прорвы свободного времени. Всю жизнь рядом с Эмбер кто-то находился: мама, Элла, девочки из школы, — а теперь она почти все время была одна, наедине со своими невеселыми мыслями. Куда может деть себя девчонка ее возраста в незнакомом городе, в чужой стране?

— Небось ты рада, что не пришлось сдавать экзамены, — хмыкнул Карл и взял с тарелки еще один маффин с клюквенным джемом. — Сейчас бы лежала пластом на кровати, выжатая как лимон, с головной болью, правда? Кому нужна эта волокита с экзаменами, если можно наслаждаться жизнью? А здесь экзаменам до нас не добраться, — заявил Карл с тем самодовольством, которое давно прокралось во все его высказывания. Вскоре группу должны были снимать для обложки крупного издания, и это еще сильнее удобрило ростки самовлюбленности, проклюнувшиеся в сознании Карла. Если раньше он делился планами и надеждами на светлое будущее только с Эмбер, сидя в обнимку на диване, то теперь не нуждался в ее поддержке. Увы, теперь его веру в себя не требовалось подпитывать лестью влюбленной подруги. Даже Сид, этот голос разума, с восторгом впитывал каждое слово лидера, а затем повторял их с тем же выражением лица и тем же уверенным тоном.

— Я вот что подумала, — выпалила Эмбер. — Лучше бы я осталась дома и сдала экзамены вместе со всеми. А потом приехала к вам. Несколько недель не сыграли бы роли, верно? Как раз сегодня я садилась бы в самолет, а уже завтра была бы здесь.

— Но так ты пропустила бы все веселье, — возразил Кенни Ти.

— Во-во! — подхватил Лу, запихивавший в рот омлет с кусочками бекона. В Лос-Анджелесе обычно заказывали омлет без желтков, и уж точно никто не брал бекон, так что официанток выбор Лу потряс до глубины души.

— Вы уверены насчет бекона? — уточнила официантка, округляя глаза. Она явно уже рассчитала, сколько лишних калорий хочет потребить клиент.

— Уверен. Омлет из двух целых яиц с беконом, — радостно заявил Лу. Наверное, это был его способ бессознательного протеста против идеальной жизни калифорнийцев.

— Только подумай, мы столько вынесли вместе, — напомнил Лу.

Эмбер посмотрела на него. Похоже, Лу заново переписал в своем сознании воспоминания о поездке через половину Америки. Но Эмбер помнила ее такой, какой она и была: жалкой, тяжкой, полной грязи и тараканов.

— Да, мы вместе двигались к сегодняшнему успеху, — подхватил Кенни Ти. — Останься ты в Ирландии, ты не стала бы частью нашей истории. Я имею в виду историю группы.

— Когда о нас напишут в «Роллинг стоунс», — заявил Сид, коротко глянув в сторону Карла, — мы расскажем, как шли к славе. О том, как впятером ехали навстречу судьбе, которая ждала нас с Лос-Анджелесе. Впятером, понимаешь? Четверо парней и их верная подруга.

«Верная подруга, часть истории», — с горечью подумала Эмбер. Да, она была частью истории, но, увы, уже не частью настоящего и тем более будущего. Совместно пережитые ужасы нищеты не сделали Эмбер полноценной участницей группы. Она всего лишь «верная подруга», что-то вроде поклонницы, готовой таскаться за звездой по городам и странам.

Она взглянула на Карла, надеясь, что он скажет что-то важное, что-то такое, что заставит ситуацию выглядеть иначе, как-то приукрасит действительность. Например, что без Эмбер группа уже не будет той, что прежде, а ее присутствие помогло группе поймать удачу за хвост. Что она его муза, без которой невозможно творчество. Но Карл даже не слушал, снова погрузившись в нотную запись.

Над головами пролетел вертолет, на несколько секунд разорвавший прекрасную тишину ревом мотора. Подняв голову, Эмбер успела заметить ослепительный блеск лопастей над кронами пальм, а вслед за этим вновь наступили тишина и покой. Это в самом деле был рай. Жаль лишь, принадлежал он не Эмбер. Он принадлежал Карлу и группе, а Эмбер была просто приживалкой, в которой больше нет нужды, но прогнать которую никто не осмелится. Или осмелится?

Карлу было плевать, рядом его муза или нет. Он давно перешел на следующий уровень, а она, Эмбер, застряла на предыдущем, не в силах его догнать. И Карл совершенно не оценил ее жертвы, даже не понял, от сколького отказалась «верная подруга» ради него и его дерзкой мечты.

Ребята весело обсуждали стати великолепной блондинки, лежавшей в шезлонге поодаль. На ней был открытый купальник белого — конечно, белого! — цвета, едва прикрывавший самый выдающийся бюст на свете. Бюст, разумеется, был рукотворным, но парней из группы это совершенно не смущало. А может, им и в голову не приходило, что они откровенно восхищаются двумя силиконовым имплантами невероятного объема.

Странно, но Эмбер на этот раз не испытала привычного приступа ревности, только некоторую досаду, что Карл так открыто таращится на другую женщину. Пожалуй… ей на это было почти наплевать, и беспокоило ее главным образом то, что она сидит без дела уже несколько недель.

Эмбер встала:

— Ну, парни, увидимся ближе к вечеру?

— Ага, — кивнул Сид. — Увидимся.

— Пока! — сказал Кенни Ти.

— До вечера, — улыбнулся Лу.

— Угу… — Карл даже не поднял головы от нот.

Эмбер поплелась обратно в номер. Ей не следовало бросать все ради Карла. Когда Эмбер осознала это, ею овладело глубокое чувство утраты. Слишком многое было возложено на алтарь, питавший самолюбие Карла.

Как много мостов она сожгла! Даже восемнадцатый день рождения, который можно было провести с мамой и подругами, Эмбер встретила в дешевом пабе Дублина. Глупая, наивная Эмбер! Хорошо, что на ошибках учатся.

Ей было над чем подумать.

Тем же вечером Майкл повел группу на очередную вечеринку, призванную познакомить ребят с очередными нужными людьми. На подобных частных вечеринках пили мало и расходились не позднее двух ночи: Лос-Анджелес призывал к воздержанности и соблюдению режима. Гости приходили пообщаться и обновить связи, а не ради выпивки и безудержного веселья.

Эмбер полтора часа провела в тренажерном зале отеля, затем много плавала, поэтому чувствовала себя изрядно измотанной, готовясь к вечеринке. Она вновь надела свое зеленое платье, только в этот раз украсила шею ожерельем из ракушек, купленным в небольшом бутике. Она тоже успела чуть-чуть загореть. Конечно, в Калифорнии такой загар считался бледным, но по меркам Дублина Эмбер была вполне смуглой.

Особняк, к которому гостей привезли в целом конвое «Гранд Чероки», размерами не уступал приличному отелю. Это было большое здание с многоярусной крышей, утопавшее в разнообразной зелени и окруженное множеством прудиков с золотыми карпами. Оказавшись внутри, Эмбер почувствовала себя так, словно вошла в магазин интерьера.

Не то чтобы здесь было пафосно, скорее наоборот. Элегантная сдержанная обстановка и светло-кремовые тона придавали помещениям легкость и воздушность, но каждая мелочь была подобрана с той тщательностью, что сразу выдают руку талантливого дизайнера. В качестве музыки хозяин выбрал джаз, из спиртного были легкие коктейли, по большей части безалкогольные, а также шампанское и соки.

Через полчаса после прибытия Карл покинул Эмбер, и уже через пять минут она заметила, что он беседует с Венецией. Певица была так же хороша собой, как и в их первую встречу. Легкие льняные брюки и белая шелковая кофточка невероятно шли Венеции и подчеркивали шоколадный оттенок ее кожи.

Эмбер не почувствовала ревности, хотя едва ли могла объяснить почему. Венеция была настолько ей не ровней, что даже сравнения были нелепы. Эта красотка принадлежала к другому миру, и это делало ревность глупой и бессмысленной. Сверкающие глаза, длинные изогнутые ресницы, пухлые губы, полные обещания, — разве могла Эмбер тягаться с подобной красотой?

Лу подошел сзади и осторожно взял Эмбер под локоть.

— Как дела, малышка? — спросил он, а когда она не ответила, проследил за ее взглядом. — Она очень красива, — заметил Лу, кивнув в сторону Венеции с тяжелым вздохом. Он тоже понимал, что Венеция ей не ровня. Затем Лу спохватился и улыбнулся Эмбер. — Конечно, ты тоже красивая, малышка.

— Да я не обиделась, приятель, — усмехнулась она.

Вечер оказался совсем не так плох. Эмбер странно было встречать вокруг людей, которых прежде видела только по телевизору или на обложках журналов. Их можно было исподтишка разглядывать, даже перекидываться с ними короткими фразами, но этим общение и ограничивалось. Не так-то просто влиться в компанию, к которой не имеешь никакого отношения.

В конечном итоге Эмбер и ребята (за исключением Карла) оказались в зале для отдыха на втором этаже. Они сидели в роскошных кожаных креслах и пили коктейли, глядя на снующих вокруг гостей. Эмбер заворожили искры, которые плясали в огромном камине. На каминной полке стояли свечи, по стенам двигались причудливые тени.

Сид, успевший познакомиться со многими людьми на прежних вечеринках, взялся просвещать Эмбер, кто есть кто.

— Видишь тех двоих в простых джинсах и льняных рубашках — мультимиллионеры. Заметь, какие у них на руках часы! Такие не во всяких ювелирных коллекциях встретишь. Вон их телохранители у стены жмутся, на всех зыркают.

Лу хохотнул:

— И не подумаешь, что эти люди могут спать на золотых слитках, правда?

Эмбер засмеялась. Ей нравились шутки Лу, единственного верного друга во всей Калифорнии.

Она скучала по старой подруге. Попытка дозвониться до Эллы не увенчалась успехом, сработал автоответчик. На записи голос подруги звучал таким счастливым и довольным жизнью, что Эмбер нажала отбой и едва не разрыдалась. Она чудовищно скучала по дому.

Кроме нее, никто не скучал по родным и близким. Кенни Ти и Лу органично влились в новую жизнь, Карл и вовсе ощущал себя в Лос-Анджелесе как рыба в воде. Конечно, Сид часто вспоминал свою Лолу, но его грела надежда, что однажды они снова будут вместе.

Ребята хорошо относились к Эмбер, как относятся к домашнему животному любящие хозяева. А Карл… Карл двигался вперед, думая о славе, и ему было плевать, тащится ли за ним прицеп по имени Эмбер Рид.

Больше она не звонила Элле. Она попросту трусила. Раньше они с Эллой никогда не теряли связи; даже когда подруга уехала на каникулы в Италию, они созванивались каждый день. Элла еще здорово получила от матери за солидный счет за международную связь.

Как же Эмбер не хватало болтовни с лучшей подругой! Было бы здорово обсудить, как поживает старая перечница из дома напротив Эллы, что сказал ее старший брат по поводу женской логики и куда поехать отдыхать на каникулы.

Она попыталась сосредоточиться на своем настоящем. Всюду гости разбивались на группы и обсуждали светские сплетни. Некоторые мигрировали от группы к группе, стараясь обзавестись знакомствами, кто-то часами вел беседу с одними и теми же собеседниками. Ослепительные женщины, элегантные мужчины и совершенно бесполые существа сновали вокруг Эмбер, словно это была пестрая ярмарка.

У нее даже зачесались ладони — так захотелось взять в руки карандаш и бумагу. Эмбер торопливо встала и принялась за поиски. Карандаш и пачка бумаги нашлись на кухне. Схватив несколько листов, она вернулась в гостиную, но ее место на диване оказалось занято. Встав возле камина, Эмбер прислонилась спиной к стене и стала делать торопливые наброски. Рука тряслась от невероятной энергетики, и порой штрихи выходили неточными, но Эмбер продолжала увлеченно рисовать. Как же давно она не ощущала этого зуда! Именно так она и видела мир: глаза передавали образы рукам, и с пальцев они перетекали на бумагу. Только так люди становились объемными, а мир обретал реалистичность. Красивое становилось обыденным, а простота обретала неповторимость. Может, именно поэтому Эмбер ошиблась в Карле? Она видела его глазами, но ни разу не пыталась запечатлеть образ на бумаге. Возможно, получившееся лицо с самого начала оттолкнуло бы ее и жизнь сложилась бы иначе.

К Эмбер подошел высокий мужчина в простой бежевой рубашке навыпуск и брюках-хаки. В его руке был бокал с красным вином.

— Я наблюдаю за вами уже полчаса, — сказал он. — Вы нас рисуете? — Взглянув на очередной набросок, он удивленно поднял брови. — Очень неплохо. Нет-нет, это здорово!

Эмбер вежливо улыбнулась.

Мужчина смотрел на нее с неподдельным любопытством.

— Вы художник?

Эмбер подняла на него свои удивительные карие глаза.

— Да, я художник, — негромко, но с достоинством ответила она. — И честно говоря, я не совсем понимаю, что именно здесь делаю.

— С кем ты пришла? — поинтересовался мужчина.

— С группой. Притащилась хвостом, словно прилипала, — скривилась Эмбер.

— С какой это группой?

Мужчине было около сорока, он был немного похож на отца Эллы.

— «Церера». — Эмбер указала пальцем на Карла, сидящего на диване с Венецией и Майклом. Их она не рисовала, увлеченная изображением других гостей.

— Это их солист? Или он и есть вся группа? — прищурился мужчина. — Он твой парень?

— По сути, он и есть группа, — усмехнулась она. — И он мой парень.

Мужчина никак не прокомментировал это заявление, но с минуту изучал Карла издалека.

— А вы кто? — спросила Эмбер.

— Соул. Я хозяин этого дома. Эго моя вечеринка.

— Эмбер. Рада знакомству. Там, откуда я родом, люди знают, в чей дом они приходят тусоваться. А если и не знают, их сразу представляют хозяину, и они благодарят за гостеприимство. Здесь все иначе.

— Ты из Ирландии, угадал? Из страны духов и прекрасных дев, танцующих на распутье дорог?

— Точно, — криво усмехнулась Эмбер. — Ирландия именно такая, как вы описали. А Лос-Анджелес как раз такой, каким его представляют ирландцы: город-сказка, в котором прекрасные женщины и мужчины живут прекрасной жизнью и в котором исполняются любые мечты.

— Туше, — без тени улыбки сказал Соул.

— А я похожа на прекрасную деву, танцующую на распутье дорог?

— Хм. Не в этом платье.

— Вот и хорошо. Я бы и не хотела. — Эмбер добавила несколько штрихов в последнем наброске. — Впрочем, быть прекрасной женщиной из дивного Лос-Анджелеса мне что-то тоже не хочется. Такое ощущение, что этот город высасывает из людей душу, лишает индивидуальности, превращает в идеальных клонов.

Соул рассмеялся, показав восхитительные белые зубы.

— У вас роскошные зубы, — добавила Эмбер. — Как и у всех остальных в Лос-Анджелесе. Когда смеется целая компания, создается впечатление, что попал в рекламу зубных протезов.

— У тебя тоже хорошие зубы, — заметил Соул. — И ты не только рисуешь хорошо, Эмбер. Тебе следует быть писателем. У тебя необычный, едкий стиль.

— Увы, искусство — моя первая и единственная любовь.

— А я думал, твоя первая любовь сидит на том диване.

— Туше, — усмехнулась Эмбер, не чувствуя обиды. — Я из тех поклонниц, которые таскаются за своими кумирами, помогают им воплощать в жизнь мечты, отказываясь от собственных.

— Распространенная история, частый сюжет мелодрам, — кивнул Соул. — Мальчик встречает девочку, мальчик говорит девочке, что безумно влюблен, и увлекает девочку за собой в опасное путешествие. Они переносят трудности вместе, и это сближает влюбленных. Но чем меньше становится трудностей, тем больше отдаляется мальчик. Он теряет девочку, девочка уходит. Затем мальчик осознает вину и бросается вдогонку, но шанс упущен. Он остается наедине со своим разочарованием. На каком ты сейчас этапе? На том, где мальчик отдаляется, или на том, где мальчик теряет девочку?

— Думаю, где-то посередине, — задумчиво сказала Эмбер. Она смотрела на Карла, рука которого почти касалась руки Венеции. На его лице было то самое выражение, которое теперь она часто видела: он выглядел так, словно весь мир стал игрушкой в его руках, послушный, как кусок пластилина. Карл был прекрасен и отвратителен одновременно. — Нет, скорее, мы на этапе, где девочка уходит.

Она помолчала. Этап, на котором мальчик бросается вдогонку, был не про них с Карлом, но это не имело значения. Фильмы и реальная жизнь редко имеют похожие сюжеты.

— Надеюсь, ты не собираешься красиво плеснуть ему в лицо свой коктейль? — спросил Соул.

Эмбер грустно улыбнулась:

— А какой в этом смысл? Разве что дать гостям повод для веселья? Ведь я верная подруга группы. Подруги прощают прегрешения и на многое закрывают глаза, потому что такова их роль. Они знают, что музыканты — люди творческие, верность им не свойственна. Внешняя красота, талант и гитара в руках снимают ответственность. Я знаю свое место.

Соул смотрел с уважением и сочувствием одновременно.

— В этом городе мало кто знает свое место. Люди лезут на вершину по чужим головам, но скатываются еще ниже. Мало кто способен осознать истинное положение вещей, трезво оценить свои возможности.

— О, я тоже не сразу оценила, — сказала Эмбер. — Но теперь я знаю правду и не собираюсь ломиться в закрытые двери.

— Ты очень умная девушка, — заметил Соул.

— Мама тоже так думала. Она всегда говорила, что я способна идти в жизни своим путем, не следовать за толпой, реально судить людей по их поступкам.

— И поэтому ты здесь? С группой?

— Да, наверное. Я действовала в обратном направлении, совсем не так, как хотела мама.

— Я всегда считал, что лучше учиться на чужих ошибках, потому что учиться на собственных жизни не хватит.

— Я не из таких, — улыбнулась Эмбер. — Такие, как я, совершают ошибки сами.

— Что будешь делать дальше? Останешься в Лос-Анджелесе? Здесь прекрасная природа, холмы и пальмы.

— Пока не знаю, — задумчиво сказала она. — Это правда. Я еще ничего не решила.

— Но с группой ты больше тусоваться не будешь?

Эмбер посмотрела на Карла и Венецию. Певица наклонилась к Карлу, почти сев ему на колено. Примерно так сидела с ним и сама Эмбер в далекой Ирландии целую вечность назад. Кто из них был наивным и глупым, рассуждая о любви и совместной жизни, она или Карл?

— Я пока ни в чем не уверена, — пробормотала она. — Еще ничего не решено. — Ей было страшно вернуться домой ни с чем, приползти, поджав хвост, чтобы зализывать раны.

Эмбер не стала говорить Карлу, что уходит, потому что для него это было не особо важным. Соул помог ей найти попутчика до отеля, и она тепло попрощалась с хозяином дома. Проснувшись поутру, Эмбер не обнаружила рядом Карла, но совершенно этому не удивилась. Возможно даже, ее бывший возлюбленный ночевал у Венеции, может, они уже считались парой в глазах общественности. Карл побоялся рассказать об этом своей подружке, ну и что?

Ничего страшного, у Эмбер хватит смелости на двоих, она способна разорвать отношения, которые стали обузой обоим.

Звонок с ресепшен сообщил, что внизу Эмбер ждет букет цветов. Прощальный подарок Карла с прикрепленной запиской «Нам не по пути»? Она едва не засмеялась, подумав об этом. Белые розы и прощальная открытка — жест вполне в духе Карла.

Эмбер натянула джинсы и футболку, надела шлепки и спустилась вниз. Она уверенно шагала к ресепшен, когда краем глаза уловила знакомое движение. На гостевом диване сидела, удобно откинувшись на спинку, ее мать. Лицо не казалось встревоженным или измученным, на нем отражалась уверенность в собственной правоте.

— Эмбер, — улыбнувшись, произнесла Фей, — я так рада видеть тебя, дочка.

Повинуясь первому порыву, Эмбер бросилась к матери в объятия. Как прекрасно было вновь обнять родного человека! У Эмбер выступили слезы на глазах, и она торопливо утерла их рукой.

— Ох, мама, — пролепетала она в плечо Фей.

— Детка, я так рада встрече…

— Я тоже! Прости меня. Прости, что все вышло так гадко, — бормотала Эмбер.

— Тише, дорогая, тише. Это уже не имеет значения. Как же я по тебе скучала!

— И я, мама! Я тоже очень скучала по тебе. — Эмбер шмыгнула носом, спохватилась и потянула мать за руку. — Пойдем в номер, закажем завтрак на террасе. Сейчас только заберу букет…

— Это я его принесла. — Фей указала на огромную связку диких цветов, уложенную в корзину.

— Боже, какие красивые! — восхитилась Эмбер, хватая корзинку со столика. — Как раз такие, как я люблю. — Ее глаза снова наполнились слезами.

— Я знаю. Поверь, это был единственный способ уговорить портье позвать тебя вниз. Я сказала, что обязана доставить букет лично в руки. — Фей вздохнула. — Конечно, у меня не было уверенности, что ты захочешь со мной увидеться.

Эмбер смутилась.

— Прости меня. — Она снова потянула мать за собой. — Пойдем наверх, поговорим.

Они устроились на террасе за ротанговым столиком. Им принесли заказанные булочки, кофе и два фруктовых салата, но ни Фей, ни Эмбер почти не притронулись к еде, захваченные разговором.

Фей слушала, лишь изредка задавая вопросы, а из Эмбер информация сыпалась, словно спелые горошины из стручков. Она описывала ужасные отели, в которых ей довелось ночевать, мучения в машине без кондиционера, грязь, нищету и голод, а затем удивительные вещи, случившиеся с группой в Лос-Анджелесе. Единственным, о чем не упомянула Эмбер, была глубокая пропасть, которая пролегла между ней и Карлом. Для подобных признаний она была слишком гордой.

— Это чудесный отель, — сказала Фей, оглядев красивый дворик внизу и отметив легкие шелковые занавески на окне. После жутких гостиниц, в которых довелось останавливаться ее дочери, эта казалась просто раем. — Ты не представляешь, как я переживала. Мое воображение проигрывало тысячи различных сценариев, один другого кошмарнее. Я постоянно вспоминала… — Фей запнулась, но продолжала: — все те гадости, которые прошла сама, когда была в твоем возрасте.

Эмбер с любопытством смотрела на мать. Разговор принимал необычный поворот.

Фей заметила невысказанный вопрос в глазах дочери. Эмбер выглядела свежей, загоревшей и очень самостоятельной. Она здорово повзрослела за последние недели. Возможно, для признаний было поздновато, но Фей давно приняла решение раскрыть дочери свой секрет.

С того самого дня, как Грейс нашла информацию о местоположении «Цереры», Фей прикидывала, какими именно словами должна предварить свой рассказ. Она надеялась, что разговор пройдет в более романтичной обстановке: не за изящным столиком отеля, а, например, на берегу моря, когда она и дочь будут брести босиком по песку. Рядом с бесконечностью океана никакая исповедь не покажется страшной и мучительной.

Но теперь, глядя на синеву бассейна внизу и на прекрасные тела отдыхающих в белых и пестрых купальниках, Фей поняла, что обстановка не имеет значения. Важно лишь желание высказаться и искренность.

— Для начала я хочу извиниться перед тобой, — начала она, чем удивила Эмбер. — Я приехала сюда вовсе не для того, чтобы тащить тебя домой.

— А для чего же ты здесь?

— Ты уже слишком взрослая, чтобы мне что-либо решать за тебя. Ты сказала перед отъездом, что имеешь право выбора. Я согласна с этим. Слишком долго я относилась к тебе как к ребенку. Я увлеклась ролью наседки и упустила момент, когда мой птенец вырос. Теперь мне ясно, что ты не могла уйти постепенно, в нашем случае единственным верным выбором было обрубить все концы одним ударом. Помнишь, что я сказала, когда ты уходила?

— Многое было сказано, — вздохнула Эмбер, которую переполняло чувство вины.

— Я сказала, что ходила этим путем. Но ты не поверила мне.

Эмбер неоднократно вспоминала это заявление матери, но со временем убедила себя, что это был обычный блеф, призванный удержать ее от побега.

— Я лгала о твоем отце, — выпалила Фей. — Мы не были влюблены до безумия, и он не погиб в аварии. Это был просто парень из клуба, с которым я встречалась в самый дикий период моей молодости. Мне было стыдно рассказать тебе об этом.

Эмбер смотрела во все глаза. Ее рука застыла на чашке с кофе.

— Прости, дорогая. Понимаю, такое нелегко принять после восемнадцати лет обмана. Я должна была рассказать раньше, но не могла решиться. С каждым годом страх только возрастал, поэтому я молчала.

— Чего же ты боялась? — выдавила Эмбер.

— Что ты возненавидишь меня.

— Я бы никогда тебя не возненавидела, — произнесла Эмбер.

— Как можно предсказать чужую реакцию на подобное откровение? Я лгала тебе о твоем отце, о твоем рождении, о своей жизни до твоего рождения… — Фей осеклась. Выходило, что она лгала дочери обо всем. Это было отвратительно. — Я хотела, чтобы ты выросла смелой и была честной с собой и близкими, а сама лгала на каждом шагу. Получается, я вырастила тебя во лжи. Боже, я себя ненавижу!

— Как именно все было? — спросила Эмбер.

Фей сделала глоток из маленькой чашечки, хотя совершенно не хотела кофе.

Эмбер сидела напротив и слушала невероятную историю, которую рассказывала мать. То есть история была довольно банальной, хотя и грустной, но тот факт, что это была история жизни Фей Рид, делала ее невероятной. Словно речь шла о какой-то другой женщине.

— Я совершенно не уважала себя, не ценила свою жизнь, — объясняла Фей. — Болталась с шайкой бездельников и позволяла вовлекать себя во всяческие авантюры, которые могли встать мне слишком дорого. Я делала то же самое, что и окружающие люди, ни разу не попытавшись понять, нужно ли мне так поступать или нет. Я хотела влиться в тусовку, а когда влилась, не заметила, как потеряла себя. Если мне предлагали выпивку, я послушно принимала ее и брала следующий стакан. Я делала то же, что и все. Вот почему я старалась тебя удержать от подражания толпе. — Фей сухо сглотнула и подняла взволнованные глаза, которые до этого смотрели в чашку. — Ты шокирована?

— Нет. — Это была ложь. Эмбер никогда в жизни не бывала так потрясена чьими-то словами. Как будто ее мать больше и не была ее матерью, а превратилась в совершенно незнакомое существо. Внешне она осталась прежней: забранные в пучок волосы, скромная кофточка с крохотным вырезом, капля бесцветного блеска на губах, — но это уже была не Фей Рид, которую так хорошо знала Эмбер. У этой новой Фей были иные глаза, сверкающие, живые, и это полностью меняло все лицо.

— Мне трудно представить, что ты могла быть чьей-то игрушкой, — сдавленно пробормотала Эмбер. — Что ты жила без цели…

— Я была не просто игрушкой. Я позволяла обращаться с собой как с тряпкой. Об меня вытирали ноги, Эмбер! И теперь мне стыдно и гадко вспоминать о своих унижениях. Я жила как растение, а считала себя исключительной личностью. Господи, какой стыд!

Эмбер старалась не выдать того потрясения, которое перенесла. Всю жизнь она считала мать образцом консерватизма и строгости, даже не задумываясь над тем, что консерватизм и строгость могли быть следствием горького жизненного урока.

— Я молчала о своем прошлом, потому что боялась твоего осуждения. Я боялась, что ты станешь презирать меня или, еще хуже, пойдешь моей дорогой. Поэтому я создала новую себя, недоступную, уверенную в себе, холодную. Я надеялась, что ты станешь такой же и это защитит тебя от горя. Прости, Эмбер. — Фей начала плакать. — Прости, что лгала. Прости, что теперь открываю правду, разрушая тем самым иллюзию о любящем отце и идеальной матери…

Эмбер становилось все сложнее держать себя в руках. Слезы матери — это было уже слишком.

— Он знает обо мне? — оборвала она поток горьких слов Фей.

— Нет. — Теперь она могла рассказать всю правду, без прикрас. — Вскоре после твоего рождения я пришла к нему, хотела вас познакомить. Но он почти ничего не соображал, настолько был не в себе. Твой отец подсел на серьезные наркотики, на героин. Короче, я ушла и больше не возвращалась. Я поняла, что хочу для тебя иной судьбы.

— Значит, ты не знаешь, жив ли он? — спросила Эмбер холодно. Странно, но она чувствовала какую-то отстраненность, словно речь шла вовсе не о ее родном отце. Впрочем, она все равно росла без отца, так что новая потеря не казалась такой уж болезненной.

В отдалении раздался щелчок замка. Эмбер поняла, что вернулся Карл.

Она вскочила и вбежала в комнату, чтобы его поприветствовать.

— Здравствуй, милый, — прощебетала Эмбер, широко улыбаясь.

Карл удивленно уставился на нее. В последние дни они просто жили в одном номере, будто случайные попутчики водном купе, и столь радостный прием показался Карлу подозрительным.

— Приехала моя мать, — торопливо прошептала Эмбер ему на ухо. — Притворись, что мы все еще вместе. Сделай это ради меня, пожалуйста. После этого мы сможем пойти каждый своей дорогой.

— Как это? — опешил Карл. — Что значит «своей дорогой»? — Его лицо побледнело.

— Черт, Карл, не держи меня за идиотку. Думаешь, я ничего не понимаю? Завтра же ноги моей не будет в этом номере, но мне нужно, чтобы мама уехала в полной уверенности, будто мы идеальная пара. Ради тебя я принесла немало жертв, а долг платежом красен. Ну же, притворись! — И Эмбер сделала вид, что прильнула губами к его щеке.

— Хорошо, как скажешь. Она на меня злится? — забеспокоился Карл.

— Должна бы, — хмыкнула Эмбер. — Но ей сейчас не до разборок. Давай натяни улыбку на лицо, постарайся, сукин сын.

Она повернулась к матери с улыбкой.

— Мама, познакомься с Карлом.

Парень оказался точно таким, каким его себе представляла Фей: красивым, сексуальным и очень самовлюбленным. Эта самовлюбленность сквозила во всем — в жестах, в походке, в надменном изгибе брови. На сцене Карл, должно быть, был и вовсе неотразим. Фей поняла, почему Эмбер не устояла.

— Рада встрече, Карл, — сказала Фей, входя в комнату и протягивая ладонь для пожатия. Она пыталась быть вежливой, хотя на деле хотела вцепиться в горло негодяю, бесцеремонно укравшему ее дочь. Но она была готова принести свои эмоции в жертву материнской любви. Оставалось надеяться, что Карл ценит сокровище, попавшее ему в руки. — Нам давно следовало встретиться.

Пока Карл принимал душ, Эмбер увлекла мать к бассейну, где они устроились под зонтиком. В простой белой кофточке и бежевых брюках Фей чувствовала себя неуютно посреди гламурных женщин Лос-Анджелеса. Ее разглядывали исподтишка, и это не укрылось от ее взгляда. Впрочем, стоило ли забивать себе голову подобной чепухой. Она приехала к дочери, она нашла свою драгоценную беглянку, и только это имело значение.

Они поговорили о Саммер-стрит, об Элле, которая была безумно рада окончанию экзаменов.

— Я виделась с ней, — рассказывала Фей. — Она передавала привет и просила как можно скорее связаться с ней по телефону или электронной почте.

— Обязательно позвоню ей, — пообещала Эмбер со смутным чувством вины. — Понимаешь, мне было стыдно даже набрать номер, ведь я наговорила ей гадостей и пропала на несколько недель. Как считаешь, она меня простит?

— Ну конечно! — воскликнула Фей. Она принялась рассказывать, что внезапно сблизилась с Кристи Девлин и Мэгги Магуайер, председателем комитета «Спасем наш парк».

— Они хотят разрушить павильон ради строительства многоэтажки? Безобразие! — возмутилась Эмбер. Ей нравилось делать наброски в парке, изображать гуляющих вдоль дорожек людей, копошащихся в песке детей. То, что в ее отсутствие кто-то успел посягнуть на старинный павильон, ужасно ее расстроило. Но Эмбер тотчас сменила тему, опасаясь, что разговоры о доме разбудят ностальгию. Она не хотела размышлять о том, вернется ли в Ирландию и станет ли пересдавать экзамены. Фей также избегала разговоров о будущем. Словно они с Эмбер приняли негласное соглашение не трогать самую болезненную тему.

Только вечером, когда спустились сумерки и мать с дочерью вышли поужинать в маленькую мексиканскую тратторию, Фей решилась задать вопрос о возвращении домой.

— Ты останешься здесь? — робко начала она. — Или группа вернется в Ирландию, когда запишет альбом?

Эмбер весь день чувствовала себя меж двух огней. Равнодушие бывшего возлюбленного, с одной стороны, и шокирующее признание матери — с другой. Она мучительно боролась с подступающим нервным срывом, и вопрос матери повис над головой словно дамоклов меч. Эмбер так ничего и не решила, совершенно не представляя, куда ей двигаться дальше. Ее мысли рвались одновременно в разные стороны, словно крохотная лодочка в бушующих волнах.

Карл оказался совершенно не тем человеком, каким она его представляла. По сути, она никогда его и не знала. Но и мать, самый родной и близкий человек, как выяснилось, была не той, за кого себя выдавала.

Эмбер ощутила непреодолимое желание закричать во все легкие.

— Мама, не надо на меня давить! — рявкнула она. — Я сама решу, куда и как мне двигаться. И я не уверена, что хочу вернуться домой. Мы можем общаться, только не надо стоять у меня над душой, жить поблизости и ждать, когда я все-таки одумаюсь и вернусь. Позволь мне самой выбирать!

Этот гнев предназначался не только Фей, но и Карлу, но за его отсутствием только мать ощутила его силу.

— Прости, — прошептала она, затравленно глядя на Эмбер. Какое-то время она надеялась, что дочь приняла ее исповедь легко, но, видимо, ошиблась. Просто Эмбер весь день успешно маскировала свое потрясение. — Я и не собиралась болтаться поблизости. Я уеду домой, в Ирландию, и буду ждать там. Я хочу дать тебе немного денег. — Она вытащила из сумочки конверт и положила на стол. — Знаю, ты сочтешь это подачкой, но не отказывайся. Возьми деньги на всякий случай. Мало ли что может случиться.

Эмбер непослушной рукой взяла конверт.

— Мам, идея с ужином была неудачной. Нам лучше уйти отсюда. Ребят позвали на вечеринку, я пойду с ними. Сначала хотела отказаться, но теперь пойду. — Она была рада, что нашелся предлог расстаться.

Они вышли на улицу и остановились на тротуаре в метре друг от друга. Повисло тяжелое молчание.

— Я люблю тебя, дочка. — Фей осторожно коснулась плеча Эмбер. У той едва не подогнулись колени. Словно почувствовав это, Фей отдернула руку. Ей хотелось обнять дочь, прижать к себе и никуда не отпускать, но она знала, что должна оставить Эмбер право выбора. — Прости, что столько лет лгала. Знай, наш дом всегда ждет твоего возвращения. Если потребуется помощь, достаточно просто позвонить.

— Спасибо. — Эмбер неловко чмокнула мать в щеку и тотчас отстранилась. Она чувствовала, что должна бежать как можно быстрее, пока силы совсем не оставили ее и она не рассказала матери все без утайки. На душе было так гадко, что даже подташнивало. — Мне пора идти. Счастливо, мама. — Она развернулась неловко, всем телом, и зашагала прочь.

Фей смотрела ей вслед до тех пор, пока Эмбер не скрылась из виду. Ей казалось, что у нее из груди достали сердце, чтобы разорвать надвое. Пожалуй, теперь ей было еще хуже, чем в тот день, когда Эмбер сбежала из дома. В тот раз дочь не знала всей правды.

Фей чувствовала, что случилось самое страшное: Эмбер никогда не простит ей восемнадцати лет обмана. Единственной возможностью снова обрести доверие дочери была полная капитуляция. Дав Эмбер свободу, Фей обретала призрачный шанс на ее возвращение.