Моего тихого слова никто не услышал. Сорин, не отрывая взгляда от Перса, проговорил:
— В том, что Ариан не достоин занимать престол. Он убил Игрид.
— Подождите, — слова, срывающиеся с губ, даже я сама почти не слышала.
Горло перехватило, на плечи как будто навалилась тяжелая плита. Слабость была такой сильной, что я не могла даже руку поднять.
— Даже если убил — что с того? — рявкнул Перс. — Не Карола же!
— И ты так спокойно об этом говоришь? — тяжело произнес Сорин. — Для тебя не имеет значения, что престол занимает тот, чье место в темнице? Тебе напомнить, что именно этого наказания заслуживает тот, кто посмел лишить жизни дракона?
— Сорин, — вздохнул Перс. — Тебе ли не знать, что трон занимали и куда менее достойные драконы.
— Подождите…
— …Не все были такими, как Карол. Многие были намного хуже Ариана, — закончил Перс, глядя на Сорина. — Он — король. Посланник Огненного, и наш долг — смиренно принимать его власть.
— Стойте…
— Я отказываюсь с этого момента смиряться с его властью. Лучше я сам стану убийцей, и да простит меня Огненный.
— Сорин, я не позволю…
— Да подождите! — рявкнула я и, радуясь тому, что снова слышу свой голос, добавила: — Замолчите! Хватит!
В покоях воцарилась тишина, а потом вдруг зазвучал гул, и все вокруг заволокло пламенем. Весь кабинет горел, но огонь не обжигал, а наоборот, был прохладным.
Я зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела три недоуменных взгляда, направленных на меня. Тот взгляд, который принадлежал Сорину, был мутным от боли и, судя по всему, от жара. Дракона нелегко лишить жизни, так он сказал мне когда-то. Но, похоже, это не предполагало избавление от боли при ранениях в живот. Даже думать не хотелось, какие важные органы оказались задеты.
— Кэтэлина, это ты только что чуть не спалила комнату, или мне показалось? — спросил Перс. — Ты в порядке?
— Это твой сын, ами, — улыбнулась де Авен.
— Да послушайте вы! — выдохнула я, наконец поднимая голову. Приступ слабости отступил, и я видела все довольно четко. — Мой ребенок в опасности, пока вы решаете, что делать с королем…
— С чего ты взяла, что он в опасности, кошка?
Я прищурилась, глядя на Сорина и надеясь, что передаю ощущение фирменного женского “на мужчину нельзя орать, он должен пугаться еще на этапе взгляда”.
— Ты был на помолвке, — ответила я. — Ты слышал вдову Бальмен. Она сказала, что проклятие, лежащее на короле, с момента помолвки ложится и на меня тоже. Это значит, что мой ребенок не родится до тех пор, пока он связан с королем.
— Это просто бредни старой сумасшедшей, — отмахнулся Сорин. — Пока я жив, я не дам в обиду ни тебя, ни моего ребенка. А сил у тебя будет хватать даже на то, чтобы спалить при желании этот замок.
— Помнил бы ты об этом до того, как попытался убиться, — вставил Перс.
— Я чувствую это, — возразила я. — Чувствую, что становлюсь слабее. Проклятье — не сказки.
— Сказки. Пока нет доказательств того, что это не так.
— Какие доказательства тебе нужны? — выпалила я. — Поверишь, когда все станет необратимым?
Произнести вслух то, чего я боялась больше всего на свете, не получилось. Как будто, пока я не называю беду, ее не существует.
— Не говори ерунды. Твоя задача — есть свой шоколад и не влезать в неприятности до тех пор, пока я не упрячу Ариана туда, где ему самое место.
Перс ударил по лицу рукой.
— Сорин, ради Огненного.
Лицо графини де Авен было сложным, и я спросила:
— Ты что-то знаешь? Ты единственная из нас всех разбираешься в ведовстве.
— Огненного ради! — воскликнул Сорин. — Причем здесь эти детские игры?
— Этими детскими играми графиня упокоила своего мужа, — возразила я.
— Уверен, благодаря тому, что в ритуал входил пункт “накрыть лицо спящего подушкой и подержать, пока заклинание не сработает”, — буркнул Сорин. — Ведовство — придворное развлечение, не больше.
— Как ты можешь так говорить после поединка с королем? Ты видел, на что он способен. Это ведовство. Драконья магия не способна управлять тьмой и льдом, ее стихия — огонь.
Сорин открыл рот и осекся. Ничего не ответил, только ругнулся себе под нос.
— Это еще не говорит о том, что с помощью ведовства можно насылать проклятья на чужих детей. Инес, что ты знаешь? — спросил он.
— Мне очень жаль, Кэтэлина, — прошептала графиня. — Жаль, что я не успела тебя предупредить. Жаль, что не сказала ни о чем Сорину. Прости меня! Пожалуйста, если сможешь, прости!
По идеальному лицу графини поползли дорожки слез.
Сорин нахмурился и повернулся ко мне. Одну руку он приложил к боку — видимо, боль никак не желала утихать.
— О чем ты говоришь, Инес? — так ничего мне и не сказав, спросил Сорин у графини, разворачиваясь к ней всем корпусом. — О чем ты мне не сказала?
— Говори сейчас! — попросила я. — Ну же!
— Ваш ребенок не сможет родиться, — выдавила она. — Он — жертва. Мне так жаль! Я должна была предупредить!
Она закрыла лицо руками, плечи ее вздрагивали. Выражение лица Перса было пораженным, Сорин молчал и хмурился.
— Инес, говори как есть, — мягко попросил он. — Присядь на кровать, успокойся и все расскажи. Перс, налей ей воды, будь добр. И усади поудобнее.
Скосив взгляд вниз, я увидела, как Сорин вцепился в подлокотник кресла — единственный жест, который выдавал то, что он совсем не так спокоен, как хочет показаться.