Sex под запретом (СИ)

=5 =

Оставив Амина на кухне, спешу в ванную. Переживаю, не воспалилась ли рана за те десять минут, что мы шли к дому. Сепсис — это страшная штука, наткнулась однажды на картинку в интернете, до сих пор каждый мелкий порез заливаю хлоргексидином, пока кожа не начнёт шелушиться.

Глянув по — быстрому в зеркало, ужасаюсь и удивляюсь, как Амин не сбежал, едва зажглась лампочка в подъезде. Прыскаю в кулак.

Глянь на меня те бандиты, сейчас в страхе уносили бы ноги. Лицо перепачкано, от руки Кобы — левая половина скулы залита бордовыми пятнами.

Волосы под шапкой сбились в пшеничный кудель, будто их до этого, как спагетти, наворачивали на огромную вилку.

Брызгаю увлажняющим спреем. Мелкие кудри растягиваются и прыгают вверх тугими колечками.

Еще час назад меня совсем не волновало, что выгляжу как овечка Долли. И Долли уже лет десять не ходила стричься. Не пользовалась тушью, хайлайтером и всем прочим. Увлажняя лицо на ночь детским кремом с ромашкой.

Очень жаль, что нужный многим девушкам девайс — паранджа, не прижился у нас. Встал с утра, патчи под опухшие веки наложил, а на остальное можно не обращать внимания.

Глаза в отличие от всего у меня более — менее сносные. Глубокие серые. Как говорит Света — с поволокой. Нос вроде тоже ничего, без вот этой вот картофельной плямбы. Да и кожа чистая, без расширенных пор.

Пощелкав пальцами пред лицом, привожу себя в чувство.

Ну что я, в самом деле, красавчиков и качков не насмотрелась в универе. Орловский, например, приятным собеседником назвать его сложно, но отрицать тот факт, что он красив до безобразия — совесть не позволяет. К тому же еще тупой, но щедрый, всегда хорошо платит за курсовые.

Стою тут. Воображаю. А на самом деле Амин окажется, не так хорош, внешне я имею в виду.

— Все прекрасно! Главное, не забывай, улыбаемся и машем. Машем и улыбаемся, — головой, конечно, потому, что если я буду всё время махать рукой, то Амин сочтёт, что у меня психическое отклонение. На пару с несходящей улыбкой, так и вовсе — хронический диагноз.

— Ты с кем — то разговариваешь?

Амин входит и блин блинский, он уже без спортивной куртки, в чёрной майке — алкоголичке. Мышцы у него не рыхлая плоскость бледных равнин, а бронзовые валуны, иссечённые полосками мелких сухожилий. Пальцы так и тянутся очертить географические рамки этого рельефа. С такими банками противопоказано носить открытые майки, залитые слюнями улицы, вряд ли улучшит показатели города.

Хорош. И даже слишком. Шансов устоять совсем никаких.

Пелена с глаз падает, и я вижу перед собой мужчину во всех смыслах. То есть парня. С такого ракурса на мужскую половину я еще не смотрела. Он не просто классный — он офигенный. И мне здесь ловить нечего.

Если раньше я считала себя супер уникальной и доказывала всем, что ни в жизнь не поведусь на ярко выраженный маскулинный набор. То вот в сию секунду готова, признать, что мозг парню, при наличии такой внешности, иметь не обязательно. И всякие там байки, мол, мужчина должен быть чуть красивее обезьяны. Сами обезьяны и придумали, чтобы замедлить эволюцию.

Ему я, возможно, прощу неправильное произношение слова «звонит». Хотя это не так уж и принципиально.

Мне же вопрос задали.

— Тебе послышалось, — поворачиваюсь к шкафчику. Сквозь телевизионную рябь перед глазами, почти вслепую отыскиваю пузырёк — Вот. Наверно лучше над раковиной — интересуюсь под пристальный взгляд брюнета.

Ставлю на краешек, а сама отскакиваю и почти падаю, запнувшись об санфаянсовый трон. Амин ловит одной рукой за талию. Ловко вывернув, прижимает к груди и к раковине одновременно.

— Солнце моё, я не кусаюсь — бросает небрежно.

У меня теплеет в груди и от "солнце", и от "моё".

Так, меня, кажется, понесло.

— Этого я не знаю, кусаешься ты или нет, — бормочу в область лямки у него на плече.

— Ты такая… — он растягивает губы в улыбке.

Смотрю в его агатовые глаза и тоже улыбаюсь. Пялимся друг на друга целую вечность.

— Какая? — спрашиваю тихо и неуверенно.