Шедевр

23

Идея с новой квартирой оказалась очень удачной. Мы с Эйданом переживали новый этап отношений, который словно вернул нас в прошлое. Я не была так счастлива уже много месяцев. Работа над проектом продвигалась постепенно, Кенни, похоже, провалился сквозь землю, а мы с Эйданом заново переживали все те моменты, которые делали нас счастливыми в прошлом. Следующие несколько ночей мы делали книгу с эротическими фотографиями для Викторины. Я начинала лучше представлять себе ее жизнь, когда по дороге домой замечала девушек, дежурящих в свете неона в ожидании клиентов у дверей с облупившейся краской. Я поняла, что могу перевоплотиться в любую из героинь серии «Обладание». В нашей новой квартире Эйдан сделал полароидные снимки, на которых я была обнаженной, и мы вместе проявляли их при свете лампы. Фотографии получились неясными, почти абстрактными. По сравнению с порнографическими снимками Викторины мои отличались остротой и непристойностью, оставаясь при этом немного эфемерными и даже лирическими.

После этих бурных ночей в сердце самого развратного района Лондона я просыпалась, надевала свою бурку и шла, минуя группки туристов на площади Лейсестер, к черному входу в Национальную галерею. Все мои мысли занимал четвертый образ серии, — женщина, чьи качества разительно контрастировали с моими ночными занятиями в образе Викторины-Луизы Meран. Тем не менее, у нее тоже имелись черты, которые заставили мое сердце биться чаще.

Меня чрезвычайно волновал образ матери. Мне хотелось выразить свои запутанные и неопределенные чувства к идее материнства с позиции женщины, дочери и почти матери. Внутри меня сидел страх, препятствовавший повторению опыта. Это служило яблоком раздора между мной и Эйданом. Он как-то намекнул, что желал бы снова стать отцом и на этот раз быть с ребенком постоянно. Он хотел, чтобы я дала ему такую возможность. Но я не могла этого сделать. Я считала, что морально еще не оправилась от предыдущего опыта несостоявшегося материнства, и беременность лишь все усугубит. Но я боялась и заикнуться об этом Эйдану.

«Мадонна с гвоздиками» — собирательный образ материнства и символ бесценности, как духовной, так и эстетической. Деву Марию изображали бесчисленное количество раз, давая разные интерпретации ее образу, однако он оставался чистым и совершенным. Ее пишут чаще, чем любую другую женщину, мифическую или реальную, и каждый дюйм картины маслом с ее изображением оценивают дороже, чем другие шедевры. Раздумывая над главными составляющими ее образа, я поняла, что нуждаюсь в искушенном рассказчике, который расширил бы мои познания. Хотя Мария символизирует чистоту, у нее самый сложный набор качеств из всего моего списка. Я переступила через собственную гордость и позвонила Эве. Я знала, что у нее есть приятельница из духовенства, с которой Эва несколько лет назад работала над книгой о феминизме и западной религии. Дженнифер Кросслэнд стала одной из первых женщин-священнослужителей и неуклонно поднималась по карьерной лестнице англиканской церкви. В настоящий момент она была епископом, а также интересовалась историей искусства и писала статьи для самых скучных журналов. Она, казалось, была рада встретиться и помочь мне определить основные черты образа Марии.

Появление женщины-священнослужителя средних лет в стенах Национальной галереи рано утром в среду вызвало всеобщее изумление. Даже смотрители музея внимательно разглядывали нас и отступали, давая дорогу. Дженнифер была одной из тех, чья хорошо сохранившаяся кожа без морщин не требовала никаких чудодейственных кремов. Господь явно создал ее для благих дел. Поэтому, находясь рядом с ней, я чувствовала себя грешницей, словом и делом попирающей божественные законы, особенно если вспомнить мое недавнее увлечение образом Викторины Меран. Мы не спеша направились через залы к цели нашего визита; Дженнифер шагала, сложив руки за спиной и слегка покачивая головой, словно шла по церкви. Но ее слова текли непрерывным потоком, освещая интересующие меня вопросы. Она спокойно рассуждала о роли Марии в религии и искусстве, а я внимательно слушала.

— С одной стороны, Мария — олицетворение чистоты и идеал материнства, — сказала Дженнифер. — Но она также воплощает саму Церковь, и, что самое интересное, ее признают три монотеистические религии: иудаизм — ее собственное вероисповедание, а также христианство и ислам.

— Разве в Коране тоже говорится о ней? — Я впервые об этом слышала.

— Там деве Марии отводится целая глава, — вдохновенно ответила Дженнифер.

Проходя по галерее, она указывала на картины с изображением Святой Девы. За многие столетия Богоматерь изображали в различных интерпретациях, от любезной королевы до дочки крестьянина, от апокрифического момента непорочного зачатия до посмертной коронации Царицы рая. Выбранная мною картина стала поворотным моментом в способе изображения Богоматери. Рафаэль был одним из первых художников, написавших Мадонну похожей на реальную женщину.

Мы узнали о присутствии Марии задолго до появления нужного зала по тому, как толпились люди.

— Это действительно она? — произнесла гнусавым голосом женщина с аккуратной прической.

— Вроде красивая, — равнодушно отозвалась ее дочь. — Но пятьдесят миллионов долларов — разве она действительно этого стоит?

К счастью, они скоро ушли, оставив нас наедине с Мадонной во всем блеске ее величия.

Ночи с Эйданом сделали меня более чувствительной. Когда я смотрела на эту мать, нежно держащую на руках ребенка, у меня на глазах выступили слезы. Я бросила взгляд на Дженнифер, которая безмолвно смотрела на Деву Марию. Она тоже была поглощена дивным образом. В другое время ее восхищение вызвало бы у меня улыбку. Но в Марии Рафаэля было что-то такое, из-за чего насмешка выглядела бы кощунственной. Ее беззаветная любовь наполняла холст сиянием чистого Духа, как жемчужина — морскую раковину. Я закрыла глаза, чтобы никого больше не видеть, и старалась впитать ее образ. Богоматерь имела на меня какое-то необъяснимое влияние. Я поняла, насколько она была притягательна, когда Рафаэль писал ее, — около шестисот лет назад.

Дева сидит на толстой, расшитой золотом подушке, голенький младенец — маленький Христос — играет у нее на коленях. Они изображены в богато обставленной спальне, зеленые шторы у них за спиной собраны при помощи шнурка, а окошко в правом верхнем углу выходит на залитую солнцем равнину — типичный прием, к которому прибегали художники шестнадцатого века, чтобы создать ощущение глубины и простора. Мать и дитя играли гвоздиками.

— Цветы символизируют брак, — негромко объясняла Дженнифер. — Мария не только мать Христа, но и невеста Бога.

Рафаэль сумел найти прекрасный, но в то же время повседневный момент жизни. Самоотверженная сосредоточенность Марии на ребенке говорит о беззаветной любви и взаимном обожании.

«Мадонна с гвоздиками» вызывала такой интерес у публики и прессы, что целая стена рядом с картиной была посвящена рассказу о ней. Но в глубине души у меня уже сложилось свое представление. Там картина находилась одна в маленькой белой комнате; сквозь овальное окно днем туда проникало солнце, а ночью — тьма. В Национальной галерее «Мадонна с гвоздиками» висит не на том месте. Я вспомнила крошечные одноцветные рисунки, которые делала в комнате, которую сняла, когда только переехала в Лондон, — простые насыщенные тона, отражающие мое ощущение одиночества. Я поняла, насколько бледно они смотрелись бы рядом с этим шедевром. Прогнав воспоминание, я стала читать об истории картины. До недавнего времени произведение Рафаэля висело в запущенном пыльном коридоре замка Алник. Многие годы в авторстве картины сомневались, ее эстетические качества считались обыкновенной стилизацией. Но в 1991 году хранитель Национальной галереи посетил владельца картины герцога Нортумберленда и установил авторство. В судьбе «Мадонны с гвоздиками» произошел поворот. Герцогу сказали, что из замка Святую Деву и ее младенца могут похитить, а бесценность картины не позволяет ее застраховать. Поэтому произведение Рафаэля, как это произошло и с картиной Гольбейна, поместили на хранение в Национальную галерею. Теперь государство и музей выступали гарантами безопасности шедевра. Решение на правительственном уровне придало авторитет заключению работника музея. Здесь картину охраняли очень тщательно. А герцог понимал, что после установления авторства цена на картину будет постоянно расти.

В Национальной галерее есть семь других картин Рафаэля, но «Мадонна с гвоздиками» стала центральным произведением. После смерти герцога в 1995 году его сын обнаружил, что в наследство ему почти ничего не осталось. Он пренебрег договором между его отцом и галереей и решил выставить картину на продажу. Удивительно, но теперь ситуация напоминала историю несостоявшейся продажи «Кристины Датской» столетие назад. В обоих случаях борьба за шедевр свидетельствовала о преобладании материальной ценности картины над эстетической.

Прежде чем Национальная галерея успела что-либо предпринять, Гетти выложил за «Мадонну с гвоздиками» 50 миллионов долларов, и картина должна была переехать в Калифорнию. Но тут в игру вступил разъяренный Лондон и забрал документы на «Мадонну». За этим последовали месяцы торгов, и после продолжительных споров картина была «спасена». Но от чего она в действительности была спасена — и от кого? Я понимала, что глаза и души будут вечно восхищаться произведением, независимо от того, кому оно принадлежит и где находится.

Я вернулась домой после полудня, искупалась, тщательно смывая «следы», оставленные Викториной, после чего легла спать. В моем сознании необходимо было расчистить место для Марии. Викторину нужно временно отложить в сторону. Дженнифер посоветовала мне статью о роли искусства в создании образа девы Марии и ее восприятии современной аудиторией. Проснувшись, я прочла ее. В средневековье картины на религиозные темы писались лишь представителями духовенства, бывшего, как тогда считали, ближе к Богу. К тринадцатому веку новые монашеские ордена, такие как францисканцы[11], усилили связь между религиозным и мирским. Простые люди начали перенимать некоторые религиозные обряды, как, например, ежедневная молитва или исповедь, и святые образы на полотнах лишь способствовали их духовному росту, склоняя к глубокой вере. Искусство могло научить людей молиться, и вскоре их внимание обратилось к Библии, в частности, к жизни Иисуса, Марии и святых.

Из-за неопределенности и недосказанности образ Девы Марии подвергся множеству различных интерпретаций. Как мать Иисуса Христа, она была святой, которой все могли молиться. Но в шестнадцатом веке некоторые представители духовенства считали, что преданность деве Марии мешает людям преклоняться перед Христом. К их ужасу, Мария приобретала главенствующее положение среди святых.

В моем представлении Мария должна символизировать чистоту — одно из качеств женской натуры. Что касается ее значимости, то ситуация казалась двойственной: с одной стороны, это произведение бесценно, а с другой — каждый в некоторой степени обладает им и может видеть в святом образе все, что захочет. В этом смысле символическая значимость Богоматери лишена чистоты. Изобразительное искусство оказывает большое влияние на людей и может сделать их идолопоклонниками. В этом мы с Марией схожи. Теперь каждый день я получаю письма от своих фанаток, и Кэти говорит, что эти девочки постоянно дежурят около галереи, надеясь хоть мельком увидеть меня, сфотографировать или даже уговорить оставить автограф на их коже. Я становлюсь культовой фигурой, что мало сочеталось со мной настоящей и теми мыслями, которые я стремилась выразить. Девочки-подростки пишут на своем теле самые сокровенные мысли, но является ли для них это средством самовыражения, или это всего лишь проявление свойственной их возрасту тяги к подражанию? Мне было страшно за них, и результатом моего прошлого проекта стала не свобода, а возросшая уязвимость.

Наконец я составила план. Воплощение Марии будет самым сложным представлением, которое вероятнее других может обернуться провалом. Я решила, что одним из условий контракта станет то, что коллекционер и его гости должны собраться в религиозной обстановке, а я оденусь в костюм Марии и расскажу ее историю. Я попытаюсь описать развитие культа Святой Девы и то, как это отразилось на стоимости ее изображений и запятнало ее образ, сделав его зависимым от воображения поклонников. Наконец, я упомяну о том, сколько сегодня эта картина стоит в долларах. Я надену такое же платье, как и у «Мадонны с гвоздиками»: шелковый бежевый корсаж поверх шелковых рубашек, тонкая вуаль на светлых волосах. Я буду держать букет гвоздик и «Книгу времен» — молитвенник, посвященный Богоматери.

Но я понимала, что существует еще одна важная черта в Марии, которую я хочу, но не смогу передать. Я имею в виду роль матери. Это то, над чем нужно было подумать. Однако мне не удавалось постичь материнский аспект образа Марии — или, скорее, то, какой отклик он находил в моей душе. Казалось, будто я заперла эту часть своей натуры и потеряла ключ.