Шедевр

33

— Таким образом, художница Эстер Гласс теперь стоит тридцать пять миллионов фунтов в год. Заслуживает ли этот живой шедевр цены, которую сегодня дают за картины Пикассо? Все мы, затаив дыхание, будем ждать ответа. А теперь — о погоде на завтра.

Телевизор разбудил меня. Я посмотрела на экран и увидела себя с Эйданом, выходящими из здания, в котором проходил аукцион. Казалось, прошла целая вечность между возвращением в наше убежище в Сохо и этим серым воскресным утром.

— Мне это нравится: живой шедевр, Пикассо, — сказала я, когда Эйдан выключил телевизор. Он голый стоял у кровати и держал две чашки.

— Ты отправляешься в Манхэттен, — категорично заявил Эйдан.

Какое-то время я переваривала услышанное, а затем у меня упало сердце:

— И кто меня купил?

Он сел на постель и протянул мне кофе.

— Его зовут Бен Джемисон.

— Это твой человек?

— Разумеется, — с некоторым самодовольством ответил Эйдан.

— Продолжай.

— Обычно он сотрудничает с Грегом Вейцем, но Джемисон не захотел присутствовать на аукционе. Он предпочитает торговаться по телефону.

— Почему он предложил такую высокую цену?

— Он должен был получить тебя во что бы то ни стало.

— Он законченный псих, — ответила я, чувствуя, что слегка нервничаю.

— Нет, Эст. Он просто знает, чего хочет, — Эйдан наклонился и поцеловал меня в лоб. — Он, скорее всего, решил, что ты стоишь таких денег.

Я не могла не ужаснуться заплаченной за меня сумме. Такие большие деньги наложат отпечаток на мою дальнейшую карьеру художницы. Я смогу позволить себе более смелые эксперименты или же на время прекратить работу; у меня появится свобода делать все, что я пожелаю. Я могу положить деньги в банк для будущего ребенка или детей. У меня теперь больше денег, чем я могла когда-либо себе представить. На самом деле за последние несколько месяцев мысли о деньгах почти никогда не всплывали в моем сознании. Я была слишком занята проектом и борьбой с Кенни Харпером, чтобы о них думать. Сейчас я поняла, что отданные Кенни двадцать пять тысяч фунтов — жалкая мелочь по сравнению с суммой, потраченной на меня.

— Итак, — потребовала я, — расскажи мне все, что тебе известно о покупателе.

Эйдан лег на подушки.

— Ну, они большие друзья с Грегом Вейцем. Я не могу сказать о нем ничего плохого. Он опытный коллекционер, увлекается современной американской культурой, а также послевоенным искусством — Полок[15], Раушенберг[16]. Ходят слухи, что он недавно приобрел картину Уорхола[17], но точнее ничего узнать не удалось.

— Зачем он купил меня?

— Может, ему захотелось стать владельцем кого-то знаменитого и красивого.

— Чепуха.

Эйдан нахмурился.

— Я думаю, он хотел пополнить свою коллекцию, украсив ее британским искусством.

— Может, он чуть-чуть опоздал?

— Почему ты так говоришь?

— Не осталось ни одной приличной дичи, не так ли?

Эйдан начал ласкать мою шею.

— Бен Джемисон не охотник, Эстер. Он один из богатейших агентов с Уолл-стрит. Его интересует качество.

Я испытала разочарование.

— В чем дело? — спросил Эйдан. — Для тебя это удачный вариант. Он хороший парень.

— Верю, но это так предсказуемо, — то, что меня купил американец.

Эйдан недоверчиво покачал головой.

— В Европе существует не так уж много коллекционеров, которые могли бы позволить себе купить тебя.

— Я знаю, но все-таки это мог оказаться мрачный азиат, европейский коллекционер или даже женщина.

— Но у рынка произведений искусства свои законы.

— Некоторые работы исчезают в неизвестном направлении, — ответила я, ныряя под одеяло.

Эйдан скользнул вслед за мной.

— Нечасто и не за такие деньги.

— Никто не знает, где находится «Доктор Гаше», — парировала я, ссылаясь на самую дорогую картину Ван Гога, проданную с аукциона, — эта картина в чьей-то частной коллекции. И никто не знает, в чьей. По крайней мере, никто из моих героинь не сказал бы: «Думаю, мне повезло, что меня купил богатый мужчина из Америки», — продолжала я. — Но, в конце концов, мои героини — это женщины, которых выставляли на продажу и покупали именно мужчины. И я отправлюсь за океан совсем как бедняжка Фрэнсис.

Эйдан обнял меня.

— Ты единственный шедевр, в возвращении которого в Лондон я должен быть уверен.

— Задерживаться в Нью-Йорке не входит в мои планы, — прошептала я. — Там твое прошлое, полное отвратительных тайн.

— У меня нет никаких тайн от тебя, Эстер. Каролин давно стала моим прошлым, а отношения с Жаклин — всего лишь плод твоего воображения.

— В прошлый раз я чувствовала себя там неуютно.

— Ты была чересчур напряжена.

Я все еще не верила Эйдану до конца, но видела, что он не лгал мне.

— И что же этот Бен Джемисон потребует от меня?

Эйдан откинул одеяло и провел рукой по моему лицу.

— Сопровождать его, выступать для его друзей и производить на них впечатление.

— Надеюсь, что этого ему будет достаточно.

— Чего бы он ни захотел, ты справишься. В любом случае помни, что по контракту ты можешь всегда отказаться.

— На самом деле меня не так уж это и волнует.

— Вот и хорошо.

— Ты ревнуешь? — спросила я, немного поддразнивая его. Но я понимала, что тема обладания стала для нас с Эйданом слишком личной. Он сделал вид, что не заметил насмешки.

— Бен не в твоем вкусе, — чересчур быстро проговорил Эйдан. — Честно говоря, я больше ревную к Гаю Симеону.

— Вчера он был со своей супругой Жанной. Есть ли повод ревновать?

Гай пришел на аукцион с красавицей женой. Они также посетили вечеринку и оставались там допоздна. Мне было интересно посмотреть на вторую половинку Гая. Ей оказалась изысканная женщина около сорока, со вкусом одетая, с аккуратными скулами и детскими чертами — современная Одри Хепберн, но с оливковым цветом кожи. Черные волосы Жанна собрала в классический узел. На ней было простое шелковое бежевое платье. Она, наверное, привыкла к тому, что Гай флиртует на стороне, для нее это являлось частью семейной жизни. Жанна ясно давала понять не словами, но тем, как она на меня смотрела: ее отношения с мужем стабильны. Я была рада, что Гай познакомил нас: журналисты, наконец, перестанут сплетничать о нас с ним, и Эйдан успокоится.

— Когда я уезжаю?

— Тебе заказали билет на сегодняшний вечер до аэропорта JFK. Ты полетишь первым классом, как и было указано в контракте.

— Ты проводишь меня?

— Неужели ты считаешь, что я позволю главному шедевру из моей коллекции уехать без сопровождения?

Я вдруг поняла, что страшно нервничаю. Аукцион и последовавшая за ним бурная вечеринка опустошили меня.

Эйдан заверил меня, что все мои вещи отвезут прямо в аэропорт, а я могу посвятить весь день отдыху и ничего не делать, если мне так хочется.

— А ты?

— Я буду рядом, — пообещал он.

Мое лицо появилось на первой полосе воскресного номера газеты. Моя продажа стала настоящей сенсацией. В статье подробно рассказывалось об аукционе, хотя никто пока не знал, кто покупатель и куда я направляюсь. Недостающие части мозаики «Продажа Эстер Гласс» будут пестреть на страницах газет еще в течение недели, как и было запланировано. Вчера по пути в Сохо нам с Эйданом удалось избавиться от журналистов, и сейчас нас никто не беспокоил. Я прослушала автоответчик. Кэти была в галерее, и отдел по связям с общественностью отвечал на все звонки. Мы выкрали у жизни этот день, чтобы побыть вместе. В шесть часов вечера мы приняли душ и оделись. Я надела сверху свою бурку, а Эйдан — темные очки и куртку с капюшоном. После этого мы, никем не замеченные, вышли в Китайский район. Черный «Мерседес» доставил нас в Хитроу. Никто не обращал на нас внимания.

На заднем сиденье автомобиля я сняла бурку и положила голову на колени к Эйдану.

— Я совершенно измотана.

— Вы можете отоспаться в самолете, мадам. Вспомните, ведь вы летите первым классом.

Я улыбнулась тому, что он говорил со мной так, словно я была моделью Энгра. Эйдан с рассеянным видом гладил меня по волосам и смотрел в окно на машины под моросящим дождем. На его лице застыла улыбка.

— О чем ты думаешь?

— Я просто вспомнил день, когда мы познакомились.

— Да?

— Я заплатил за твои работы где-то одну пятую той цены, за которую они были проданы после выставки.

— Это все, чем я для тебя являюсь. Качественным товаром.

— Правильно.

— И как, по-твоему, я стоила того, чтобы вложить в меня деньги?

— Я бы сказал, что ты намного превзошла мои ожидания.

Я раздумывала над его словами. Сейчас мне казалось, что Эйдан прав. Моя карьера во многом сложилась благодаря ему.

— Эст, — сказал он и замолчал.

— М-м?

— У меня для тебя маленький сюрприз.

Я вопросительно посмотрела на него.

— Я полечу с тобой.

— Но ты не можешь, — ответила я первое, что пришло в голову.

Эйдан чуть смутился, но его голос звучал так же решительно.

— Я думал, ты будешь рада. Мне надо провести переговоры с Грегом. Так что, если я понадоблюсь тебе — я буду рядом.

— Мне не нравятся сюрпризы. Они не оставляют мне времени на подготовку, — сурово сказала я. — Я должна сама сделать по крайней мере эту часть проекта. Ты ведь понимаешь, что это мой эксперимент.

Голос Эйдана прозвучал несколько раздраженно:

— Подумай вот о чем. Я отдаю тебя коллекционеру на целую неделю. И я сам везу тебя. Это не такая уж редкость для столь дорогого произведения искусства.

Я вдруг почувствовала, что меня загнали в угол. Это был мой собственный проект.

— Может, ты и мой агент, Эйдан, но ты, черт подери, не являешься моим владельцем, — прорычала я.

Он молча смотрел в окно. Затем у него зазвонил телефон.

— Алло? — произнес Эйдан, и я ощутила, как его тело напряглось. — А, Бен. Поздравляю тебя. Она здесь, передаю трубку.

Он дал мне телефон. Мое сердце стучало в бешеном ритме.

— Привет, Эстер. Я рад, что смог предложить достаточную сумму.

Мне было странно слышать этот незнакомый голос, такой далекий, но вместе с тем четкий и уверенный.

— С нетерпением буду ждать встречи, — ответила я, — что мне делать, когда я прилечу в Нью-Йорк?

— Я пришлю машину. Не стоит ни о чем беспокоиться.

В трубке послышались чьи-то голоса. Бен с кем-то быстро говорил.

— Извини, Эстер, мне надо идти, — сказал он. — Приятного полета. Увидимся, когда ты приедешь.

Он повесил трубку прежде, чем я успела что-либо ответить. Я молча протянула телефон Эйдану и уставилась на дождь.

Во время полета я то спала, то смотрела в иллюминатор направляющегося на запад самолета; небо превращалось из серого в угрожающе-лиловое. Эйдан не обращал внимания на мое настроение, он был занят воскресной прессой, которую изучал от корки до корки. Не то чтобы я не хотела видеть его рядом, но ведь предстоящая неделя посвящалась серии «Обладание», а не нашим отношениям. Меня всегда возбуждала мысль оказаться в совершенно неизвестной обстановке. А вместо этого Эйдан, казалось, уже обо всем договорился, и мне остается лишь следовать его планам.

Хотя эти мысли вызывали во мне разочарование, но, когда мы прилетели, в аэропорту уже толпились журналисты и мне было приятно выйти с Эйданом под руку. К нам приблизилась охрана, чтобы сопровождать до ожидающего нас автомобиля.

Мы въехали на территорию Манхэттена, миновали его деловую часть и неожиданно очутились на грязноватой темной улочке, где повсюду валялся мусор. Наконец мы остановились рядом со зданием, похожим на офис. Это был неизвестный мне сверхсовременный производственный район, что-то среднее между Челси и Вест-Вилладж. Я была удивлена, что богатый человек может жить тут. Наверное, ему просто нравится северо-восточная часть города, расположенная недалеко от Хэмптона, где можно проводить выходные.

Все здания походили на промышленные предприятия и выглядели одинаково. Но, как и Лондон, Нью-Йорк всегда что-то скрывает за видимой оболочкой.

Эйдан крепче обнял меня, и я обнаружила, что отвечаю ему тем же. Затем он ласково заговорил:

— Все нормально?

— Конечно.

— Позвони мне, если возникнет необходимость.

— Не возникнет.

Он крепко поцеловал меня.

— Ну, по крайней мере, ты знаешь, как со мной связаться.

— Увидимся в аэропорту в следующее воскресенье, — уверенно ответила я, когда водитель открыл мне дверь.

Несколько ламп над моей головой излучали неяркий свет. Звуки казались смутно знакомыми. Подумав, я узнала их. Это был грохот пустых холодильников, находящихся в грузовиках, которые стояли вдоль улицы и ждали, пока в них загрузят мясо для завтрашней торговли. Этот район напоминал лондонский Смитфилд. В воздухе даже ощущался тот же отдающий железом запах запекшейся крови.

Здание было слишком низким для Манхэттена — всего пять этажей. Водитель позвонил в дверь, пока Эйдан помогал мне выгрузить из багажника сундук и чемоданы. Через минуту дверь открылась. Высокий худощавый мужчина с густыми каштановыми волосами выжидательно смотрел на меня.

— Вы Бен Джемисон?

— Заходите.

Я помахала Эйдану, испытав облегчение, когда машина уехала. Просторный пустой холл, на стенах которого висели почтовые ящики, освещала одна лампа. В воздухе чувствовался едва различимый запах масляных красок. Должно быть, помещение служило студией. Я сразу же почувствовала себя почти как дома.

— Бена сейчас нет. Меня зовут Джо, я его менеджер.

Говоря это, мужчина взглянул на груду чемоданов позади меня. Я испытала легкое разочарование и удивилась своей наивности. Этот хипповатый парень конечно же не мог быть крупным представителем финансовых кругов США, владельцем мультимиллионного состояния.

— Что это за место?

— Это студия, в которой работают двадцать два художника, известная под названием Артден, — сказал Джо. — Бен является ее владельцем и выплачивает ежегодную стипендию студентам, которые здесь занимаются. Но у вас будут отдельные апартаменты в пентхаусе. — Он посмотрел вверх. — Давайте туда поднимемся. Сюда, пожалуйста.

Не обращая внимания на мои протесты, Джо взял пару моих чемоданов и произнес:

— Нам нужно преодолеть три лестничных пролета. Следуйте за мной.

Я посмотрела на сундук, одиноко стоящий посреди холла.

Он перехватил мой взгляд.

— Не беспокойтесь, с ним ничего не случится. Я тут же вернусь за ним.

Наши шаги по каменному полу отдавались эхом в пустом холле. Мы подошли к лестнице и начали подниматься.

— Мы все смотрели вашу продажу по кабельному телевидению. Это было действительно круто.

Похоже, моя популярность опережает мое появление.

— Спасибо. Кто-нибудь знает о том, где я остановилась?

— Нет-нет. Пресса пока не в курсе. Думаю, им понадобится некоторое время, чтобы сложить дважды два. — Джо остановился, обернулся и с улыбкой посмотрел на меня: — Им и в голову не придет, что Бен мог привезти произведение искусства стоимостью миллион долларов сюда, в студию.

Голос Джо звучал равнодушно. Очевидно, его не очень занимает вопрос о моем соответствии потраченным деньгам. Меня это только порадовало: мне нужно было какое-то время побыть в одиночестве, чтобы прийти в себя и подготовиться к представлению. Мы остановились у черной крашеной двери, и Джо вставил в замок большой железный ключ. Замок с треском поддался, и мы очутились в темной комнате.

— Что ж, если вам что-нибудь понадобится или если возникнут какие-либо проблемы, позовите меня. Комната одиннадцать. Я спущусь за сундуком.

Джо зажег свет. Я вошла, а он повернулся и стал спускаться по лестнице.

Это была просторная студия с двумя красными диванами и черным шерстяным ковром посередине. Остальная часть темного пола из красного дерева была натерта до блеска. На высоких окнах красные жалюзи в тон диванам были наполовину открыты; сбоку висели тяжелые бежевые портьеры. С улицы в комнату светили красные и зеленые неоновые лампы. Я не знаю, чего я ждала, но теперь понимала, что не совсем этого. В воздухе чувствовался легкий запах масляных красок и пчелиного воска. Должно быть, здесь недавно убирали.

В комнате было три двери. За первой дверью, оформленной в японском стиле, оказалась большая ванна, душ, туалет и умывальник. За второй дверью находилась крохотная, но уютная кухня; а за третьей — маленькая белая спальня, большую часть которой занимала кровать, застеленная кремовым льняным бельем и покрытая темно-синими шерстяными одеялами. В вазе на ночном столике стоял букет алых роз. Не наблюдалось никаких следов пребывания Бена Джемисона, и было не похоже, что он сегодня вообще придет. А часы показывали уже десять вечера. В Лондоне сейчас три часа ночи. Джо постучал в дверь, внес мой сундук и ушел.

Я приняла душ, легла в постель и выключила свет. Но мне не давало заснуть нарушение биоритма, связанное с переменой часового пояса, а также последние события, бесконечно проплывающие перед глазами. Я попыталась сосредоточиться. Все идет отлично. Пресса осыпает меня похвалами, а уплаченная сумма превзошла самые смелые ожидания. Но перелет с Эйданом и его незримое присутствие отравляли мне все удовольствие. Может, все дело в том, что я устала после дороги и вечеринки, на которой злоупотребляла спиртным? Я ощущала себя совершенно измотанной. Люблю ли я Эйдана? И имеет ли это вообще какое-то значение? Чему посвящен мой проект? Кому или чему я служу на самом деле? Наконец я оставила попытки заснуть и вернулась в студию. Послышалось какое-то жужжание. Я заглянула под один из стеллажей и нашла там увлажнитель воздуха. Похоже, его установили тут недавно. Бен Джемисон, наверное, воспринимал меня как настоящее произведение искусства. Я увидела свое подсвеченное неоновыми огнями отражение в окне: длинная черная футболка, гольфы.

Я открыла сундук. Внутри находились семь костюмов моих героинь, расположенные в порядке очередности. Я по одному вытащила их и выложила в ряд на полу. Сначала Мари, потом Кристина, Изабелла, Мария, Викторина, Фрэнсис и, наконец, Юдифь. Взглянув на костюмы, я тут же успокоилась. Я решила, что не позволю Эйдану вмешиваться и мутить воду. Эта неделя будет полностью посвящена реализации проекта, а Эйдан может немного подождать. Все будет так, как я задумала. Я смогу предстать перед Беном в качестве дорогого товара, такого же ценного, как выбранные мной шедевры. И, как и мои героини, я покажу, что главное находится внутри, а не на поверхности. Я достала из сундука стопку бумаг — сценарии к представлениям. Каждое выступление длится примерно семь минут. Некоторые происходят в тишине, к другим требуется музыка и комментарии. Кассеты лежали в сундуке рядом с волшебными костюмами Петры. Осталось лишь найти место для представления. Надеюсь, Бен Джемисон сможет это сделать. В конце концов, он очень влиятельный человек и справится с требованиями, оговоренными в контракте. Окончательно успокоившись, я почувствовала, что мое настроение постепенно поднимается. Я приехала сюда, чтобы работать.

На одной из нижних полок нашлись листы бумаги, а под стеллажом — шелковые подушки. Я уселась, скрестив ноги, посреди комнаты, почувствовала себя уютнее и зажгла сигарету. Затем взяла лист бумаги, написала сверху: «Сделка», помедлила, затем принялась рисовать. Черной ручкой я изображала диаграммы, эскизы будущей продукции, стрелочки, цифры и буквы, пока весь лист не был заполнен плотной сетью бесконечных линий, схем и подсчетов. В левом верхнем углу я написала дату своего рождения. Возле следующих дат, связанных между собой стрелками, были нарисованы маленькие фигурки людей или мест вместе с каким-нибудь словом или фразой. В правом нижнем углу рисунок завершался изображением большого надкусанного яблока рядом с расчетом: «665000 фунтов стерлингов/140 фунтов = 4750 за фунт». Это была моя стоимость.

Когда я закончила работу, в окна уже пробивался слабый свет. Железные батареи на противоположной стене заработали, трубы с шипением разогревались. Я положила рисунок и медленно поднялась. Мое тело затекло. Я потопала ногами, чтобы кровь прилила к ним. Затем я упала на кровать и, наконец, провалилась в сон.