Охранник подхватывает принцессу на руки и выносит из приёмной. Второй забирает её сумку, благодарно мне кивает и спешит следом.
Меня мелко потряхивает. Сажусь в кресло и залпом выпиваю стакан минералки. Всё-таки хорошо, что дело не дошло до драки. Как бы я обяснялась с Бариновым, не представляю...
Новая посетительница открывает дверь с полпинка. Главный бухгалтер, как я поняла, Эльвира Сергеевна Зорина. Вчера она заходила к шефу с какими-то документами и дала мне понять, что для неё дверь начальника открыта ВСЕГДА.
Вот и сейчас худая, как палка, с натянутой и обколотой ботоксом кожей на лице, она устремляется прямо в кабинет генерального директора. Каре из гладких тёмных волос блестит в свете электрических ламп.
Так и не определила возраст дамы. Ей можно дать и тридцать, и сорок, и пятьдесят, если присмотреться внимательнее. Пластика, уход, косметолог творят чудеса. Её можно было назвать красивой, но выражение брезгливости на лице и выключенные из работы мышцы заставляют поскорее убраться с дороги этой холодной стервы.
Не успеваю открыть рот и сообщить, что шефа нет на месте. Зорина входит в кабинет, но быстро возвращается. Спрашивает высокомерно:
— Кажется, Лена?.. Где Егор Борисович, он мне срочно нужен.
— Валерия Андреевна к вашим услугам, — не вставая с кресла, напоминаю маразматичке. — Его сегодня не будет.
— Я же спросила, ГДЕ он? — пытается заморозить меня взглядом.
Мадам раздражена моей тупостью, но я тоже умею кусаться:
— А он обязан вам докладывать о своём местонахождении? Это прописано в Уставе или имеется личная договорённость?
Зорина поджимает губы. Кажется, я нажила себе врага. Она подходит к моему столу, наклоняется ближе и бесцветным голосом, глядя в глаза, предупреждает:
— Не советую со мной шутить, Валерия Андреевна. Мне не составит труда убрать вас отсюда.
«Ужас, ужас, вся дрожу».
Я беру в руки карандаш и демонстративно разламываю его напополам:
— Не вы принимали меня на работу, не вам и увольнять.
Зорина застывает в недоумении. Она ожидала увидеть на моём лице страх, панику, но не вселенское спокойствие. Меня же с детства папа учил держать покерфейс при игре в преферанс. В жизни мне этот навык пригодился не единожды.
Вот и сейчас я бесстрастно взираю на местную королеву и показываю ей свой потенциал: в игре пешка может стать любой фигурой, поэтому с ней нужно быть осторожнее.
Главбух уходит, не сказав больше ни слова.
Я выдыхаю, поднимаюсь на ослабевших ногах и иду в кухню. Чашка кофе сейчас станет для меня спасением. Кажется, Лика, а потом и Эльвира Сергеевна, выпили мою энергию до донышка. Как вообще здесь работать в такой обстановке? И ведь сегодня всего второй день…
Может, пока не поздно, написать заявление на увольнение? Пойти к Матвееву, поплакаться, пристроит куда-нибудь или обратно возьмёт после праздников.
Видео, на котором я обливаю красной жидкостью дочь генерального директора «Алмазов Сибири», после выходных уже забудут. Наверняка найдутся другие герои: веселье и алкоголь — двигатели шок-контента. Значит, у меня есть шанс вернуться на прежнюю работу.
Решено. Если до вечера какая-нибудь сволочь выбьет меня из колеи, я заберу документы и попрощаюсь с компанией. Если нет, то останусь…
Наверху услышали мой ультиматум и до конца рабочего дня меня никто не доставал. Сотрудники звонили, заглядывали, но исключительно по делу.
Перед праздниками у людей было полно забот, но к работе они не имели никакого отношения. Я тоже набросала список продуктов для праздничного стола, подарки детям были уже куплены.
Себя решила порадовать в выходные посещением спа-салона и своей подруги-косметолога. Межбровку она мне закалывает второй год. А куда деваться? Возраст…
Вечером Столетов обрывает телефон. Два звонка сбрасываю, пока переодеваюсь после работы, на третий отвечаю.
Муж набрасывается с упрёками:
— Ты почему трубу не берёшь? Тут мороз минус тридцать пять. Я в ботинках еврозима, тонком пальто и без шапки. Из самолёта вышел, думал, уши отвалятся. Не представляю, как здесь люди живут при таких температурах. Лер, слышишь меня?
— Слышу, — присаживаюсь на кровать. Я ничего не хочу знать о делах Вадима, но он продолжается надеяться остаться в моей жизни.
— Устроился в гостинице. Второго числа заместитель финансового директора освободит служебную квартиру и улетит в Москву, я смогу туда заселиться, — с воодушевлением рассказывает Столетов. — Посмотрю, что нужно купить из мебели и вещей, и вы с детьми сможете ко мне приехать. Ты написала заявление об уходе? Нужно две недели отрабатывать?
— Вадим, остановись, — прошу мужа. — Мы не приедем.
В трубке тишина, до меня едва доносится дыхание супруга. Удивляет его упрямство. Человек никак не может принять тот факт, что мы больше не вместе.
— Лер, сколько тебе нужно времени, чтобы меня простить? — наконец выдаёт адекватную мысль Вадим.
— Нашей жизни не хватит, — отвечаю честно и нажимаю отбой.
Я знаю, что не смогу простить измену. И ведь говорила об этом, когда поженились. Предупреждала. Но он то ли забыл, то ли ему стало наплевать на меня.
Теперь это уже не имеет значения.
Впереди Новый год, и я постараюсь начать жизнь с чистого листа. У меня есть я и дети — этого достаточно для счастья.
Новый год мы с детьми встречаем втроём. Флёр грусти не даёт нам радоваться по-настоящему. Это первый раз, когда наша семья не в полном составе. Надо признать, что за столом всегда Вадим задавал тон, создавал атмосферу лёгкости и веселья.
Марина демонстративно не смотрит на меня, уставившись стеклянными глазами в телевизор. Она не здесь, не рядом. Видно, что мыслями далеко, где-то с отцом. Когда эта мука становится невыносимой, я накрываю руку дочери своей:
— Мариш, это пройдёт. Ты скучаешь по папе, это нормально. Он любит тебя и завтра обязательно позвонит.
Моя малышка при этих словах выдёргивает кисть и со слезами на глазах выкрикивает мне в лицо:
— Это ты! Ты во всём виновата! Он из-за тебя уехал и бросил нас!
Мы празднуем в комнате детей, здесь стоит ёлка и дочери некуда убежать. Остаются либо ванная комната, либо кухня. И я провожаю её взглядом, надеясь, что она поплачет и успокоится.
Беру бокал с шампанским. Моя рука дрожит, слёзы ручейками текут по щекам. Мне так больно внутри. Жаль страдающего ребёнка, жаль себя, жаль потерянных лет, своей веры в мужа и наивности.
Ничего. Я справлюсь. Возьму себя в руки.
Но как помочь дочери — не знаю.
И тут до нас доносится хлопок входной двери: Марина ушла.
Господи, куда она отправилась? У неё нет подруг, для общения хватает брата. Новогодняя ночь, на улице полно пьяных и неадекватных людей.
Я бегу в прихожую, Максим меня останавливает и начинает одеваться:
— Мам, будь дома, я схожу за ней. Позвоню!
Он выскакивает на площадку, а я прижимаю к груди руки, чтобы сердце не выпрыгнуло. Оно бьётся в отчаянии, кровоточит от горя и обиды, пытается проломить рёбра и побежать следом за детьми.
Я думала, что самым тяжёлым испытанием для меня станет период разборок с Вадимом и развод.
Теперь я знаю: самое страшное — это справиться с переживаниями детей по поводу развода.
И не потерять их…
Два часа, которые я провожу в ожидании, стоят мне седых волос, морщин и изношенных сердечных клапанов.
Сижу на стуле перед телевизором, обхватив себя за плечи руками, смотрю на экран и раскачиваюсь вперёд и назад.
Мелькающие картинки и звуки разгоняют ужас одиночества. Создают иллюзию присутствия других людей в квартире.
Мне хочется завернуться в кокон, заснуть и проснуться лет через пять, когда всё закончится. Муж оставит меня в покое, развод будет позади, дети вырастут. Но я не имею права бросить Марину и Макса…
На столе передо мной лежит телефон. Поздравительные сообщения заставляют вздрагивать, хватать гаджет, жадно читать, а потом разочарованно опускать обратно на скатерть.
Жду звонка от сына или дочери, а звонит… муж.
Заплетающимся языком, на фоне звуков какой-то вечеринки, хихиканья девиц, оглушающей музыки, он мычит:
— Лера! Лела! С Новым… С Новым годом!
И куда-то в сторону:
— Этттто мая жена… Я жене звоню!
— Вадим, ты пьян? — до такого состояния супруг ни разу в жизни не надирался.
— Я не пьян, я — суперпьян! — радуется этот полоумный. — Дай папке поговорить с детьми!
Боже, как же я от него устала... И зачем вообще трубку взяла. Просто промелькнула мысль, что ему могла позвонить Марина.
— Вадик, их нет дома, — устало сообщаю.
Но это только раззадоривает благоверного:
— Зачем ты врёшь? Хочешь, чтобы дети меня презирали? Думали, что папка их бросил? А я не бросил! Поняла? Я деньги поехал зарабатывать! Давай, поднимай свою задницу, и чтобы завтра же прилетели ко мне! В гостинице поживём несколько дней.
И тут до меня доходит: с ним рядом стоит какая-то женщина, и Вадик рисуется перед ней.
— Могу себе позволить! — говорит муж опять в сторону.
Я слышу, как девушка его подбадривает:
— Можешь, можешь, мой богатенький Буратино!
Ужас…
Я сбрасываю звонок и заношу номер мужа в чёрный список.
Каждый разговор с ним — это кладбище моих нервных клеток. Хватит!
Мне необходимо беречь нервную систему, иначе придётся зарплату тратить на таблетки и психотерапевтов, чтобы собрать себя по частям.
В замке лязгают ключи. Выхожу в прихожую и вижу, как заходит заплаканная дочь, а за нею следом сын.
— Мам, прости меня, — тихо произносит моя девочка.
Обхватываю её руками и прижимаю к себе:
— Солнышко, что бы ни происходило, помни, что я люблю вас с Максимом больше жизни. Я могу сделать вид, что простила папу и жить с ним вместе, но надолго меня не хватит. Наша жизнь превратится в ад. Поверь, никому от этого лучше не станет.
Притягиваю и сына к себе, чтобы почувствовал: мы вместе, нас трое, мы семья.
— Сейчас нам трудно, но мы есть друг у друга, а значит, выдержим. И папа никуда не уйдёт из вашей жизни. Вы будете ему звонить, видеться с ним, когда захотите. Он навсегда останется вашим отцом.
Ощущаю, как в груди появляется тепло. Мои птенчики жмутся ко мне, обнимают.
Пусть всё это и звучит пафосно, но я правда считаю, что родного отца никогда и никто не заменит.
И дети верят мне. Руками ощущаю, как их спинки расслабляются, мышцы теряют тонус, плечи опускаются. Защитный панцирь растворяется за ненадобностью.
Ведь мама сказала, что всё будет хорошо…
А маме можно верить...