Скандал, развод и Новый год (СИ)

Глава 31

Купив в аптеке целый пакет лекарств «от всего», мы возвращаемся в номер. Егор сразу укладывает меня в постель и ставит электронный градусник. Непривычно, что мужчина так заботится обо мне. Столетов был абсолютно не такой.

— Егорушка, ты иди, я сама справляюсь, — выпроваживаю мужа в полицию.

— А что это ты такая ласковая, Лерочка, — подозрительно смотрит на меня Баринов. — Небось, температура высокая?

— Не знаю, — пожимаю плечами и стараюсь держать градусник так, чтобы он не сильно прижимался к коже. Когда подмышкой раздаётся писк, Егор сам достаёт электронный гаджет и присвистывает.

— Тридцать восемь и девять, дорогая. Врача будем вызывать или сама знаешь, что делать? — прошивает меня прокурорским взглядом.

Да уж, с него станется — и "скорую" вызовет, и эскулапа найдёт.

Обречённо вздыхаю:

— Сама всё знаю. Сейчас выпью жаропонижающее, противовирусное, прополощу горло и лягу спать.

— Обещаешь? — прищуривается муж.

Ну, а куда я денусь? Покорно соглашаюсь со всеми пожеланиями благоверного:

— Обещаю.

Егор уходит, а я выпиваю лекарства, полощу горло, укладываю на голову смоченное холодной водой полотенце и ложусь в кровать.

Сон не приходит. Верчусь, как на горячей сковородке. Жар через какое-то время спадает, нос после капель начинает дышать почти свободно. Но тревога не отступает: подтачивает моё здоровье и силы изнутри.

Только собираюсь позвонить Максиму, как раздаётся входящий вызов от него:

— Да, сынок!

— Мама, ты только не волнуйся! Марина нашлась — она в Москву приехала, — радостно кричит сын.

Быстро вскакиваю с кровати, уронив с головы полотенце на пол:

— Как, приехала? На чём? Она рядом? С ней всё в порядке? Дай Марине трубку!

Мои руки трясутся, я боюсь выронить телефон. Хватаю его двумя ладонями, плотно прижимаю к уху.

— Мама, это я, — слышу дрожащий голос дочери. — Мамочка, прости меня, пожалуйста. Со мной всё хорошо.

— Доченька, милая, слава Богу, ты жива. На чём ты приехала? Полиция проверила аэропорт, ты не покупала билет.

У меня в голове не укладывается, как она могла добраться в Москву, если не на самолёте.

Марина плачет:

— Мам, меня дядя Миша привёз на фуре, мы долго ехали. Он дальнобойщик. Он меня спас… Денег дал. Я домой приехала, а там никого нет. Соседка сказала, что вы давно не появлялись. Тогда пошла в школу и нашла Максима…

Сажусь на кровать, ноги не держат. Руки тоже кажутся свинцовыми. Из меня словно весь воздух выпустили, а внутри залили тяжёлую ртуть.

— Доченька, пусть Максим позвонит водителю, и он вас отвезёт в посёлок, домой. Скажи мне, ты цела? Тебя не тронули?

Марина начинает плакать в трубку. Рыдать, не в силах больше сдерживать себя. Я замираю в предчувствии беды, но дочь надрывно, с паузами, произносит:

— Он… Он… Не успел… Дядя Миша прибежал…

И тут меня прорывает. Я тоже реву белугой, но уже от облегчения:

— Солнышко моё… Мариночка, детка, всё хорошо… Слава Богу, всё позади. Мы скоро приедем, маленькая моя. Я всегда буду с тобой рядом… Успокойся, малышка. Всё закончилось. Больше тебя никто и никогда не тронет.

Мы прощаемся, и я тут же звоню Баринову:

— Егор, Марина приехала в Москву. Её привёз на фуре какой-то дядя Миша.

Муж облегчённо выдыхает:

— Это Михаил Иванович Кононов, пятьдесят пять лет, водитель. В полиции установили, кто жил в соседней комнате. В субботу утром он уехал в Москву. С ней всё в порядке?

— Да, всё хорошо, но подробностей я не знаю. И ей определённо угрожали, как я поняла, — мой голос глохнет. Не могу даже озвучивать то, что, вероятно, пережила дочь.

— Лер, Серого нашли, скрывался у местной подруги. Он приставал к Марине, но прибежал сосед и отбил девчонку. Тот самый дядя Миша…

Егор замолкает, а я осознаю, что моя девочка была на волосок от страшной трагедии, а может, и от смерти.

Сердце останавливается на пару секунд, и я тихонько ударяю себя по грудной клетке, чтобы оно вернулось к своей работе. Умереть и не увидеть дочь после всего, что случилось, было бы ужасно.

Баринов возвращается в гостиницу, мы едем в школу за документами Марины, потом заезжаем к Столетову.

Он открывает дверь, и я понимаю, что бывший не совсем трезв. На столе бутылка водки, на тарелке нарезаны колбаса и сыр.

Заливает горе, бедный, несчастный, безутешный отец...

— Лер, ты собирай вещи Марины, а мы поговорим, — провожает меня в комнату Егор, а сам закрывает двери в кухню.

Он что-то долго выговаривает Столетову. До меня доносится мат, муж костерит Вадима, на чём свет стоит.

Стучусь в кухню. Красный и злой Егор открывает дверь:

— Что?!

— Паспорт не могу найти, — тихо шепчу, боясь попасть под горячую руку. Муж зол как сто чертей.

— Вадим, где паспорт Марины? — кричу через плечо, поднявшись на носочки.

— В шкафу в выдвижном ящике справа, — отвечает Столетов.

Я ухожу искать документы, а в кухне продолжается воспитательная работа. Так ему и надо, этому козлу!

От Столетова мы сразу едем в аэропорт. Есть возможность вернуться в столицу с пересадкой.

— Лер, я увольняю Вадима. Алименты тебе от него не нужны, я вас всем обеспечу. Но работать с этим мудаком больше не буду. Дерьмо, а не мужик, — сообщает мне Егор, пока мы ожидаем посадку на борт. — Яйца бы ему оторвать, да руки пачкать не хочется…

— Делай, как считаешь нужным, — устало соглашаюсь. — Мне всё равно.

Ни слышать, ни видеть своего бывшего не хочу.

После того, что случилось с дочерью, для меня он просто умер…

Домой приезжаем в семь утра. Дети ещё спят, только слышно, как на кухне за закрытой дверью хозяйничает Анна Тимофеевна. Она одинокая, живёт в доме, только изредка уезжает к себе.

Мы тихо раздеваемся, я сопласкиваю после дороги руки в ванной и на цыпочках поднимаюсь на второй этаж. Мне всё ещё не верится, что оба ребёнка со мной.

Приоткрываю дверь в комнату Макса. Он спит, разметавшись на кровати. Наушники лежат рядом, опять засыпал под музыку.

Осторожно открываю дверь соседней комнаты. Там на кровати спит Марина. Она свернулась, приняв позу эмбриона и закутавшись в одеяло, хотя в доме тепло.

Бедная моя девочка. После того, что пережила, она ещё долго будет прятаться от мира, видеть в мужчинах угрозу и избегать шумных мест.

Не знаю, согласится ли она выдержать беседу со следователем и судебное заседание. Этот подонок не должен остаться безнаказанным.

Я присаживаюсь на кровать и аккуратно, едва касаясь, глажу Марину по волосам. Дочь тут же просыпается:

— Мама…

Она садится и обнимает меня. Чувствую, как горячие слёзы капают на плечо. Для Марины такое поведение совершенно не характерно.

— Мамочка, прости меня, я была такая глупая, — всхлипывает дочь.

— Ничего, малышка, ты просто повзрослела. Всё образуется, всё будет хорошо, — глажу её по худенькой спинке, на которой тонкими крылышками выпирают лопатки.

Мой птенчик. Моя упрямица. Моя маленькая деточка. Она своими руками загнала себя в ловушку.

Мы долго сидим, обнявшись. Я качаюсь, баюкая свою кровиночку. Больше никогда и никуда не отпущу…

Марина возвращается в школу, в прежний класс. Мы с Егором находим водителя дядю Мишу и приезжаем к нему домой. Просим дать показания в полиции и благодарим за спасение жизни девочки.

Егор оставляет ему в конверте деньги. Я не знаю, сколько там, да и мужчина отказывается брать. Но муж настаивает:

— Вы спасли нашего ребёнка. Это самое малое, чем мы можем вас отблагодарить. Не обижайте нас, пожалуйста. Жизнь детей, она ведь бесценна.

— Знаю, — говорит Михаил Иванович. — У меня самого взрослая дочь и уже маленькая внучка есть. Девочек надо беречь. Всяких козлов на свете хватает.

Мы вместе с Мариной летим в Мирный для дачи показаний и на опознание. ВСтреча с Серым выбивает её из колеи, но она быстро берёт себя в руки. Вскоре расследование заканчивается и дело передают в суд.

И во время всей этой круговерти — возвращении Марины, работа с психологом, расследование, адаптация дочери к новому месту жительства, небольшой ремонт в её комнате, — рожает Анжелика.

О том, что она поступила в больницу, мы узнаём от врача. Доктор, что её ведёт, звонит Егору и сообщает: Лику привезли на «скорой», у неё схватки.

Прямо с работы мы отправляемся в клинику. Егор нервничает, то и дело трогает рукой подбородок, перекатывает желваки, сжимает зубы.

Будущий дедушка пьёт один стакан кофе за другим. В конце концов, я покупаю ему бутылку воды и запрещаю подходить к автомату:

— Хочешь с сердечным приступом слечь, дорогой?

— Лер, почему так долго? Сколько нам ещё ждать? — сцеживает тревогу и раздражение.

Глажу его по плечу и уговариваю:

— Потерпи, милый. Первые роды могут длиться несколько часов, а то и суток. Уверена, скоро нас порадуют хорошими новостями.

— Мы уже пять часов сидим! — продолжает возмущаться Баринов. Людям, привыкшим всё держать под контролем, очень сложно выдерживать периоды неизвестности, когда от них ничего не зависит.

— Значит, твой внук — упрямец и не торопится с тобой увидеться. Вот родится, тогда и выскажешь ему свои претензии, что заставил деда слишком долго ждать.

За окном темнеет. На город опускается вечер. Людей в холле становится совсем мало, но мы продолжаем сидеть.

И тут замечаем, что по коридору к нам торопится доктор.

— Поздравляю, Егор Борисович, у вас прекрасный внук. Три восемьсот, пятьдесят четыре сантиметра. Богатырь!

Егор трясёт руку врача и часто моргает, пытаясь избавиться от нахлынувших чувств:

— Спасибо! Спасибо, доктор! А когда мы сможем его увидеть?

— Давайте завтра. Пока мама и малыш отдыхают, а вот завтра приходите, познакомитесь с малышом.

Волнение передаётся и мне. В машине начинаю суетиться:

— Егор, надо же детскую комнату подготовить. Купить всё для выписки маленького, если Лика не покупала.

— Завтра, Лер. Всё завтра. А сегодня прости меня, но деду надо снять стресс, позову Сосновского.

— Ну, надо так надо, но завтра ты должен быть как огручик!