Скованная льдом

Глава 10. О том, что семья важнее любви

Как нас не занесло в сугроб и не присыпало сверху, только удача знает. Хоть баба Нюра и сказала, что стало меньше мести, только разницы я не заметила. Дальше пары-тройки шагов разглядеть оказалось невозможно, снег забивался под одежду, кусал щеки и засыпал глаза. Если бы не Славка, уверенно преодолевающая огромные снежные завалы, я бы потерялась и давно ходила кругами. Но товарка откуда-то знала, куда именно нам надо идти, чтобы добраться до отчего дома.

Хорошо, что она одолжила мне свою одежду, теплую, привычную. Ледяной ветер не задувал под юбку, не морозил самое важное, а удобный ватник надежно спасал от холода. Кажется, баба Нюра выкинула остатки одежды, в которой я ушла от Макара. И правильно, не будет напоминаний, сердцу легче.

Нам со Славой удалось убежать как раз, когда Степан тяжелой походкой вышел из дома. Баба Нюра молчаливо подмигнула и благословила в дорогу.

Порог родной хибары вырос передо мной неожиданно скоро. Да так, что я почти споткнулась. Славка во время подхватила меня под руку, чтобы я не постучалась носом вместо кулака. Я ей кивнула, щурясь от снега, и оглядела дом. В окне, выходящем во двор, теплился свет. Значит, семья обедает на кухне. Только во время праздничных обеда и ужина отец зажигал газовый фонарь. Неужели, они с мачехой что-то празднуют?

От удивления я даже постучать забыла, ввалилась в сени, запуская внутрь мириады снежинок. Слава заскочила за мной, притворив дверь, пока все тепло не выветрили.

Только я попыталась отряхнуться от налипших снежинок, как нечто огромное и живое сбило меня с ног. Слава во время отскочила в угол, чтобы я за собой ее не потянула.

— Жучка! — выдохнула я облегченно, когда шершавый язык нашей старой собаки прошелся по замерзшим щекам и носу, а на сердце разлилась радость от встречи с любимой подругой.

— Кто там пришел? — послышался из дома голос отца, тут же сменившийся его тяжелой поступью.

Я кое-как отпихнула радостно вилявшую хвостом собаку и поднялась на ноги. Негоже отца в таком виде встречать.

— Аська, — обмер он, когда отворил дубовую дверь, ведущую в горницу.

В глазах тут же защипало, а в горле встал тугой ком. Отец, кажется, лет на десять постарел за несколько дней. Седин прибавилось, а под глазами залегли темные круги. Правда, руки его все еще крепко сжимали обух без навершия. Странно, неужели, то лихой приходил, пока я отсутствовала.

Но радость от встречи затмила все ненужные мысли, я пискнула и бросилась отцу на шею. Носа тут же коснулся терпкий запах смолы с примесью печеных булочек. Не выдержала, разрыдалась на плече у родителя. Ведь так сильно по нему скучала. Сердце колотилось, как бешеное, а поток слез мог бы смыть всех нас вместе взятых, если бы позади отца что-то не загрохотало.

Я отцепилась от родителя и заглянула за его широкое плечо, посредине горницы стояла Марфа, а на полу перед ней валялся металлический таз, который мы для стирки использовали. Именно он создал такой шум, выпав из ослабевших рук сестры на непокрытые половицы. Видно, они затеяли уборку, раз половиков, любовно мной вышитых, не осталось.

Лицо Марфы побледнело, а глаза подозрительно заблестели. Момент и она кинулась на меня с громкими воплями.

— Дурная Аська, — верещала она громче петуха поутру, — чего явилась? Иди туда, где пропадала!

Я думала, что сестра меня зашибет, а она оттолкнула отца и повисла на моей шее, зарыдала на ухо, говоря что-то совсем нечленораздельно. Неужели, ей так и не рассказали, куда я отправилась? Мачеха, конечно, Марфу оберегает от волнений, но слухами деревня полнится. Кто-то должен был сболтнуть лишнего. Тем более, ежегодная традиция всегда в деревне обсуждалась. У нас мало что происходит, а это целое событие.

— Ну, будет тебе, Марфушенька, — погладил сестру по волосам отец, украдкой стирая с щеки одинокую слезу, — задушишь сестру-то. Дай хоть с дороги ей раздеться.

Тут родитель заметил неуверенно переминающуюся с ноги на ногу Славку, и глаза его на лоб полезли.

— Неужто, Черный бог отпустил вас с миром? — пробормотал он, опускаясь на лавку — ноги держать перестали.

— Черный бог? — воскликнула Марфа, отпуская меня и уставившись на отца квадратными глазами.

Она уперла руки в боки, а крылья носа затрепетали. Точно, не говорили сестре ничего, в неведении зачем-то держали.

— Папа, — прочистила я горло, наконец, стянув с головы пуховый платок, — сам ведь сказал, что нам хоть раздеться надо. Налейте чаю, пожалуйста, горячего. На улице ужас, как продрогли. За столом-то мы вам все и поведаем.

Отец слабо кивнул, а Марфа поджала губы и унеслась на кухню, позабыв о тазе, одиноко сверкающего в свете лучины металлическим боком.

И только Жучка весело вилась у ног, поскуливая и виляя хвостом с такой скоростью, что можно предположить, будто она пропеллер. Как изобрел дед Жихан пару годков назад, да на ярмарке пытался впарить всем свое уникальное изобретение.

Я переглянулась со Славкой, она кусала губы и мяла свой ватник. Пожала плечами и, скинув на лавку верхнюю одежду, прошла в комнату. Оттуда на кухню, чтобы стремительно пригнуться — прямо в голову мне полетела тарелка. Она разбилась о стену на десятки осколков, осыпая подметенный пол черепками.

Я испуганно сглотнула и сжалась, ожидая новой атаки, но ее не случилось, лишь испуганные глаза Марфы, которая вцепилась мачехе в руку. А та уже приготовилась метать в меня следующий снаряд. И глаза сверкают ненавистью, от чего сердце пропустило удар, а внутри расползлась горечь и обида. Не рада мне мачеха, хотела, чтоб я сгинула в Заколдованном лесу.

— Агнеша! — воскликнул отец, вбегая за мной и поскальзываясь на осколках посуды, — что ты творишь?

— Молчи, проклятый! — прокричала мачеха, а в глазах ее застыли злые слезы, — это она навлекла беду на нас, видишь, как метет?

Мачеха вырвала рукав из рук дочери, поставила тарелку на стол и стала приближаться, заставляя меня вжать голову в плечи и съежиться.

— Сбежала, да, окаянная? — шипела она хуже гадюки, наматывая на кулак полотенце. — Прогневила Черного бога. Вот он и послал на нас вьюгу злую. А ну, обратно пошла! И не возвращайся!

Полотенце рассекло воздух со свистом и гулко шлепнуло, но удара я не ощутила, зажмурив глаза и прикрыв ладонями лицо.

— Агнеша, — раздался голос отца, а я несмело открыла один глаз, — сядь, успокойся. Давай выслушаем, что Аська скажет. Потом уже серчать будешь.

Отец стоял прямо передо мной, аккуратно удерживая жену за запястье, а на щеке его расцветала полоса от удара. Мачеха раздувала ноздри, кусала обветренные губы, но отвечать почему-то не стала, вывернула руку, откинула полотенце и уселась за стол. Плечи ее опустились, а голова легла на руки, тяжелая, будто камень.

— Рассказывай, лиходейка, — произнесла она глухо, а у меня в глазах слезы стояли.

Как бы не разреветься, мачеха ведь о Марфе беспокоится. Я вернулась, значит, ей идти придется. Только новости, что я принесла, ее не обрадуют. Помотала головой и аккуратно присела напротив мачехи, опасаясь ее смены настроения. Но женщина не отреагировала, так и сидела не шелохнувшись. Ждала дурных вестей.

В кухню просочилась Слава, стараясь не шуметь, даже Жучка спряталась в свой угол и навострила уши. Все ждали, что мы с товаркой поведаем. Я втянула шумно воздух через ноздри и начала свой рассказ, не утаивая почти ничего.

После того, как я замолчала, в кухне установилась давящая тишина, на лицах присутствующих отразилась боль и безысходность, а взгляд мачехи, растерявший всю злобу, умоляюще уставился на меня.

Только Слава сидела с непроницаемым лицом и тянула горячий травяной чай, закусывая его баранками. Она свою часть тоже поведала, поэтому сейчас старалась чужому горю не мешать.

— Аська, — прохрипела мачеха глухо, подавшись немного вперед, — ты точно поняла, что воин из службы царевой пришел документы сверять? Да проверять, те ли дары отправили?

Я лишь кивнула, кусая губы. Марфу на растерзание суду отдавать отчаянно не хотелось. Она ведь даже не знала о том, что ей предстояло.

— Что же нам теперь делать? Я на семью беду накликала, — мачеха закрыла лицо руками и беззвучно зарыдала, только плечи вздрагивали в такт рыданиям.

Я прикусила губу и задумалась. Степан скоро доберется до нас, да начнет суд чинить. Скорее всего, он мачеху обвинит в подмене, меня и саму Марфу. Я-то теперь пропащая, а семью жалко. Марфа совсем не виновата, мачеха дочь любимую спасала, а я — жизнь свою.

Ведь, если бы не сбежала раньше срока, Макар не стал бы гневаться. Степан бы не прознал про то, что дары не те достались. Разобрался бы с разбойниками, да убыл бы в столицу.

— Может, — предложила я несмело, — я вернусь к Черному богу, да упрошу его умерить гнев? Может, согласится он. Тогда воин уедет в свою столицу и не тронет нас.

— Не поздно ли одумалась? — хмыкнула Марфа.

Она сидела бледная, губы дрожали, пальцы сжимали чашку с нетронутым чаем, но глаза сестры оказались сухие. Только лихорадочно блестели в блеклом свете газового фонаря.

— Лучше поздно, чем никогда, — заметила Слава с таким видом, будто прописную истину глаголела.

Против желания на моих губах заиграла улыбка, хоть сердце билось еле-еле, будто коркой льда покрылось. Понимала отлично, что Макар не взглянет на меня даже, сразу может в статую ледяную превратить, как девочек в лесу или как невинное зверье. Но, может, удасться хотя бы поговорить, прежде, чем он меня пришибет.

— Дочка, — слабым голосом произнес отец, глотая горючие слезы, — ты ведь не вернешься тогда.

— Я и в первый раз не надеялась вернуться, — отвела взгляд, потому что в глазах защипало.

— Как? — опешила Марфа, смотря на меня глазами, полными ужаса, — почему?

— Разве ты не знала, что дары Черного бога не возвращаются обратно? — спросила Слава с издевкой, — двадцать лет ведь в деревне живешь, а все в мечтах летаешь.

— Знала, — поджала сестра губы и испепелила товарку взглядом, — не знала только, что Аську в дар посылают, мамка с папкой толком не объяснили ничего.

Марфа зыркнула на них обиженно, мачеха не отреагировала, продолжая беззвучно всхлипывать, а отец отвел глаза. Видно, на поводу мачехи пошел, смолчал. Да я бы и сама смолчала. Марфа у нас очень чувствительная, всегда сильно переживает из-за любых проблем.

— Ась, — отвлекла она меня от воспоминаний, — я с тобой пойду, ведь я сначала должна идти была. Тогда Черный бог точно смилостивится.

Я лишь невесело улыбнулась уголками губ. Внутри расползлась благодарность, согревая обледеневшее сердце и разжигая любовь к сестре.

— Не смей! — взвизгнула мачеха, вскакивая из-за стола и осматривая всех безумным взглядом.

Я отшатнулась и вздрогнула, Слава отставила кружку подальше, отец отодвинулся на край скамьи и вжал голову в плечи, только Марфа, бледная и какая-то осунувшаяся, уверенно смотрела на беснующуюся мать.

— Лучше сама сгину в камерах столичных, — возопила она, — чем кровиночку родную отдам на растерзание зверю.

— Он не зверь, — возмутилась я неожиданно для всех и для себя самой, — он справедливый и благородный!

— Неужто, обласкал тебя? — в голосе мачехи появилась издевка, — и ты растаяла, дуреха? Тьфу!

Я поджала губы и смерила мачеху злым взглядом, впервые в жизни, наверное. Потому что Макар никогда не был зверем. Да, сначала я тоже думала, что он безжалостный и равнодушный. Но за всем его льдом скрывается нежная и добрая душа. Вслух я, конечно, этого не сказала.

— Агнеша, — пролепетал отец, когда мачеха схватила Марфу за локоть и потащила к двери в кладовую.

— Мамка! — заверещала сестра, упираясь всеми свободными частями тела, — ты чего? С ума сошла?!

— Ничего! — отрезала та, — схоронишься в кладовой до конца недели, а там столичный воин уедет. Не станет ждать, скажем, что ты сгинула вместе с Веселинкой и Ярой.

— Мамка, — взвилась сестра, но вырваться из крепких пальцев мачехи не смогла, — да я же замерзну там, да умом тронусь! Смилостивись!

— Зато жива останешься, — крикнула женщина, выводя упирающуюся дочь с кухни.

Отец схватился за голову и бросился за женой, но разве в силах он был противостоять тому, что мачеха задумала? Страх прошелся ледяной змеей по позвоночнику от одного представления, что Марфа на несколько дней станет пленницей полусырого и продуваемого всеми ветрами помещения. В кладовой мы обычно хранили заготовленные за лето соленья, овощи и фрукты, выловленную отцом рыбу. Температура в помещении держалась почти целый год ниже комнатной, нос и руки зябли, если долго корнеплоды собирала, а изо рта в самые лютые морозы вырывались облачка молочного пара.

А сейчас на улице как раз такой мороз бесчинствовал, Марфа же околеет, да воспаление подхватит. Я закусила губу и решительно встала из-за стола. Мачеху я понимала, но и Марфу было жалко.

— Матушка, — сказала я тихо, но очень отчетливо.

Прорезавшийся вдруг голос облетел всю кухоньку отражаясь от стен, развернулся, будто раскат грома и ударил по спорщикам. Мачеха вздрогнула и замерла, Марфа округлила глаза и уставилась на меня, как на десятое чудо света, а отец вжал привычно голову в плечи.

— Не стоит гнать коней, — продолжила я говорить, подходя ближе, — Степан потратит еще минимум полдня на сборы, поход к старосте деревни, да баньку. Ты же знаешь, как баба Нюра умеет зубы заговаривать, — мачеха недоверчиво кивнула, но продолжила молчаливо слушать, меня это ободрило, — так вот, вы с папенькой и сестрой сможете собраться и временно уехать до Вяземок. А там прямая дорога через горы в соседнее царство. Как-нибудь до лета схоронитесь.

Теперь все смотрели на меня в крайней степени изумления, даже Славка. И я их понимала, потому что мое предложение чистой воды небылицы. В такой буран добраться до Вяземок-то почти невозможно, а уж пройти горной тропой, чтоб пересечь Тяжелый кряж, как звали скалистые утесы, прячущие верхушки в постоянно нависающих тугих облаках, казалось совершенно нереально.

Больше всего пугали истории о духах неупокоенных, да волках снежных. И если с последними есть крохотный шанс прийти к соглашению, то духи никогда не идут на сделки. Они пьют любую жизнь, лишь только слабость углядят.

Я тряхнула растрепавшимися локонами и уверенно кивнула в подтверждение своих слов.

— Сумасшедшая, — пролепетала Марфа и, осев на пол, спрятала лицо в коленях.

Мачеха же отвела глаза, осунулась вся моментом и побрела прочь из кухни. Только папа переводил больной взгляд с меня на Марфу и обратно, а в глазах растерянность. Я и сама не уверена была, что лучше: в тюрьме гнить столичной, или в горах сгинуть при переходе.

И что делать мне? Остаться в доме, встречать воина, или с семьей бежать. Ведь в соседнем государстве зимы не такие лютые, не имеет там Черный бог столько власти. Белый бог хозяин иноземья. Там весна, да лето. Изредка осень.

Только будет ли нам мир на чужбине? Найдем ли мы там себе место? Сердце заныло болезненно, в глазах защипало. Не хотелось мне родину покидать. Только выбора не осталось. Макар меня в ледяную статую превратит, а царь под замок посадит за нарушение приказа.

— Ты собралась бежать? — медленно спросила Слава, глотая оставшийся чай. — Да еще и семью тащишь с собой? Глупое решение.

— А что мне еще делать? — взорвалась я, притопнув ногой, — это решение мне кажется единственным в такой ситуации. Да и мне лучше уйти, от гнева Черного бога. Не простит он самовольного ухода.

— Ты не можешь уйти, дочка, — вдруг раздался голос отца.

Сам он тяжелой походкой вернулся к столу и грузно опустился на скамью. Вздохнул протяжно, горестно, отчего сердце защемило.

— Почему? — внутри что-то оборвалось, а обреченность тугой петлей сдавила шею.

— Потому что ты дитя этих земель. Не выжить тебе на чужбине, — пояснил отец через силу.

— Но мы все ведь тут родились, — я непонимающе заморгала.

— Верно говоришь, доченька, — снова вздохнул он, пряча глаза, — только мать твоя не человек вовсе.

Мой рот раскрылся сам собой, а внутри все замерло в ожидании чего-то страшного, неотвратимого. Отец никогда о матери не рассказывал. Даже упомянуть боялся. Потому что мачеха злилась так сильно, что осколки от разбитой посуды я потом неделю находила по всем углам, а папа у бабы Нюры выхаживался.

— Что ты имеешь ввиду? — села я напротив, переглянувшись с такой же озадаченной Славкой.

— Мать твоя — дитя зимы, — ответил отец негромко, продолжая прятать от меня взгляд, — она не может существовать там, где всегда тепло.

— Кто же она? — спросила еле слышно, подавшись вперед всем корпусом.

— Создание Черного бога, — ответила за отца Слава, поджав губы, — могущественный дух.

Я громко хлопнула ладонями по столешнице, отчего Марфа вздрогнула и подняла на нас заплаканные глаза.

— Не может быть! — подняла я голос, — я обычная!

— Только Черному богу приглянулась, — бросила Славка в сторону, отчего удостоилась злого взгляда, но даже бровью не повела.

— И как так вышло? — упавшим голосом спросила я, даже не надеясь на ответ.

— Разве это важно? — отец, наконец, поднял на меня взгляд. Там плескалась безнадежность и вселенская тоска, в уголках глаз скопились слезы.

Я поджала вмиг губы, они предательски задрожали, и отвела глаза. Теперь все стало сложнее и проще одновременно. Если я действительно дитя человека и духа, то мороз лютый мне нипочем. А Макару придется постараться, чтоб сделать из меня сверкающую на солнце фигуру.

Свист рассекаемого воздуха оказался совершенной неожиданностью, а всхлип отца заставил вздрогнуть и оглядеться. От увиденного в горле комом встала горечь, а руки сами собой прикрыли лицо в испуге.

Я всегда так делала, с самого детства, когда отец с мачехой ругаться начинали. Потому что последняя в этот самый момент со всей силы приложила папу влажным полотенцем по загривку, и готовилась к следующему удару.

Только в этот раз отец не стал терпеть отчего-то, он поймал полотенце на подлете и крепко сжал запястье жены другой рукой. Поднялся со скамьи и стал напротив, так и не отпустив мачеху, посмотрел на нее долгим тяжелым взглядом и сказал, только она попыталась начать привычный крик:

— Агнеша, сейчас не до наших с тобой ссор. Собирай самое необходимое и документы. Я пойду, запрягу Гнедую. Ася дело говорит. В такую вьюгу уйти — наш шанс.

Мачеха поджала губы, вырвала руку из захвата и, мазнув по мне лютым взглядом, вновь ушла, так и не решившись ничего говорить. Я перевела дыхание — затаила, пока ждала очередного скандала с побоями.

— Ты, Аська, — обратился ко мне отец устало, — бери Марфу и тоже собирайтесь. Попробуем в горах схорониться. Там знакомый егерь живет.

Я даже возразить не успела, меня под локоть подхватила Слава и потащила к выходу.

— Не время сейчас выспрашивать, — пояснила она, помогая Марфе встать на ноги, — потом в душе у отца покопаетесь. Сейчас главное — время не упустить.

— А для чего тебе это все? — подозрительно прищурилась Марфа, — почему помогаешь?

— За Аську переживаю, — хмыкнула Слава и чуть сжала мой локоть, отчего на моих губах заиграла улыбка, — мы с ней теперь в одной лодке. Обе от Черного бога сбежали.

— Думаю, ты его волнуешь мало, — повела я плечом, — не ты ведь в его хранилище залезла, а потом сбежала.

— О твоей глупости мы еще поговорим, — толкнула меня плечом девушка, и тут же посерьезнела, стоило нам в комнату войти, где тюки с вещами разными хранились, — я вам помогу скрыться от чутья воина царского. Да отвлеку его, сколько смогу. Вам главное, черту Запретного леса не переступать, другой дорогой идите.

— Почему? — удивилась Марфа с сомнением разглядывая тюк с нарядными платьями.

— Потому что в лесу сила бродит смертельная, — передернула плечами девушка и скрестила руки на груди, — без Степана и меня вы с ней побороться не сможете.

— Думаешь, Черный бог снова решит избавиться от чужаков? — спросила, кусая губы.

— Я не думаю, что волна морозная — это его рук дело, — возразила Слава. а у меня из рук выскользнул старый альбом с детскими рисунками. Он шлепнулся на пол с неприятным звуком, а посеревшие от времени листы рассыпались по полу.

— Как это? — удивилась я, отбирая у хизикающей Марфы один из самых бездарных своих рисунков. — Степан же сказал, что его это сила.

— Степан может и хороший воин, да только нет у него интуиции моей, — фыркнула девушка и уселась на один из тюков, вызвав возмущение Марфы — там оказались ее старые, но любимые наряды.

— Что ты имеешь ввиду? — я присела рядом, тоже не обращая внимания на Марфу.

— А то, что энергия эта другому принадлежала, — пояснила девушка, — вокруг ворона Черного бога сила иная чуялась. Мощная, беспощадная, только сокрыта она была под семью замками. Контролировал ее ворон идеально. А тут чистая убийственная волна, наполнена она была яростью и ненавистью. Ничем больше.

— Тогда кто мог сделать вид, что Черный бог Янку и Веселинку покарал? — спросила Марфа заинтересованно, присаживаясь рядом — устала нас сгонять со своего тюка.

— Тот, кто ненавидит его и хочет настроить против него людей, — пожала плечами Слава, — например.

А я прижала руки к щекам и неверяще мотала головой. Неужели, есть кто-то, кто способен тягаться с самим богом? Да и кому Макар дорогу сумел перейти, что его хотят очернить?

— Может, и бурю не он вызвал? — спросила я несмело.

— Вот тут точно он, — хохотнула Слава, кося на меня глазами, — чувствуется мощь и размах.

Я покраснела до корней волос и опустила взгляд. Точно Макар из-за меня гневается. Надо бы извиниться, да покаяться, что шубу испортила. Взяла без спроса, еще и сберечь не смогла.

— Чего расселись, клуши? — взвилась мачеха, заставив нас подпрыгнуть от неожиданности.

Женщина стояла в дверях, уперев руки в боки, а под мышкой болтались корочки с нашими документами. Как они там держатся только? На губах моих заиграла невольная улыбка, ведь мачеха снова полна сил и энтузиазма, значит, поверила в то, что горы спасут нас от царева гнева, укроют от зоркого глаза Черного бога.

— Не скалься тут мне! — погрозила мне мачеха кулаком, — берите только нужное, налегке поедем.

На лице Марфы отобразилось страдание, а взгляд с такой тоской прошелся по тюку с платьями, что моя улыбка только шире стала, вопреки наказу мачехи.

— Но, маменька, — возразила было Марфа, но тут же пригнулась от летящего ей прямехонько в голову сапога.

— Не спорь, — повела плечами женщина и ушла в сторону кухни.

Мы с сестрой переглянулись, тяжко вздохнули и стали нехотя копаться в том тюке, где теплые вещи хранились. Отобрали несколько штанов теплых, да подштанников. Снова переглянулись и разложили на полу тряпицу плотную, чтобы в нее нужное завернуть.

— И поторопитесь! — донеслось до нас наставительное, — воин царский ждать не будет, сразу в кандалы закует, как только узнает о том, кто указ нарушил.