Скованная льдом

Глава 8. О том, что маленьким девочкам не место в лесу

Сидела в чулане я долго, тщательно обдумывая свое решение. В итоге я поняла, что Макар меня все равно собирается выгонять. Поэтому сильно злиться не будет.

Тем более, без спросу я взяла только шубу, да сапожки с платьем. Подумала о сапожках, чуть не застонала в голос. Они хоть и удобные, но для сугробов под два метра совсем не пригодные, да и штаны ватные отсутствовали. Те тряпочки, что использовались вместо подштанников и нижнего белья могли согреть только в летнюю жару. Хотя, с нашим летом, вряд ли.

Я медленно поднялась, мысленно смиряясь с тем, что отморожу себе все важные органы. Только кого же это волнует? Сама не позаботилась о себе, позабыла со всеми волнениями о холоде уличном, вот и буду отплачивать.

Потому что в хранилище я твердо решила не возвращаться, мне главное — до темна из леса выбраться. Я кивнула себе и рванула на себя дверь.

Она поддалась не с первого раза, я бросила на борьбу с ней все свои девичьи силы. Подумала, что до вечера провожусь, и придется прямо в этом чулане ночевать, но наверняка ржавые петли протяжно заскрипели, будто выражали свое недовольство. В лицо ударила снежная волна, чуть не сбив с ног, а колючий мороз пробрался за шиворот.

Я прищурилась, чтобы глаза не поранило острыми снежинками, подняла воротник повыше, натянула на брови пуховый платок, и шагнула в царство снежного безумия. Видимость в такую метель оставляла желать лучшего — я не могла разглядеть, что твориться за несколько шагов. Но упорно поджала губы и нажала на дверь, чтобы она закрылась.

Щелкнул запор, отрезая меня от терема, значит, дороги обратно мне нет. Все, что я смогла разглядеть — это плотно стоящие друг от друга могучие стволы деревьев впереди, да стена, сложенная из серого камня позади.

Странно, ведь мне показалось, что терем из бревен сложен. Камень в наших краях — редкость. Но Черный бог вдыхает жизнь в предметы и подчиняет говорящих животных. Что ему какой-то камень?

Перевела дух и побрела, утопая в сугробах до середины бедра, в сторону деревьев. Зря я боялась темноты и ночи, в такую погоду днем тоже не очень видно, что твориться вокруг. В сапоги снег забился моментально, а холод обжег ноги от колена до бедра, но я сцепила зубы и продолжила движение. Главное сейчас — пробраться до деревьев, там снег поменьше, да метель в раскидистых ветвях меньше вихрится.

Найду тропу лисью, тогда и к дороге выйду. Я даже сквозь холод и боль усмехнулась, потому что всегда, при любой погоде, находила дорогу из леса до дома. Как долго бы не плутала, в какой бы сезон. Я прямо чувствовала звериные тропы, слышала запах хищников и травоядных.

Но сейчас не время восхвалять свои странные способности. Надо не свалиться в сугроб, да не сыскать себе там могилу.

На мое счастье, деревья приближались, волнами внутри поднимая надежду на спасение. Даже вязнущие в сугробах ноги стали шагать быстрее. Холод щипал кожу, пробирал до самых косточек, но я вселяла себе надежду, что организм у меня молодой, крепкий. А баба Нюра, если что, на ноги поставит в два счета.

Облокотилась на первый попавшийся ствол дерева и облегченно выдохнула. Еще немного, и я на территории Заколдованного леса. Только бы хозяин вернуться не поспел, а там я справлюсь с дорогой.

Но, сколько бы себя не убеждала, страх сковывал движения наравне с холодом. Потому что зверье голодное, беснуется, мало ли я кому попадусь? Растерзают, даже не посмотрят, что кожа да кости.

За преградой деревьев стало тише, да ветер так не завывал. А стоило углубиться в чащу, как и вовсе пропал. Над занесенными снегом макушками высоких сосен угадывалось голубое небо. Я остолбенела. Как так? Только что метель мела, а тут ни снежинки, ни шквального порыва ветра. Даже холод так не кусал ноги. Я стряхнула налипший снег, и обернулась.

За вереницей деревьев небо сливалось с землей, а горизонта и в помине не было. Протерла глаза, но картинка не поменялась. В лесу — тишь, да гладь, а за ним — лютует вьюга, заметает мои следы.

Пожала плечами и пошагала глубже в лес, принюхиваясь к морозному воздуху и ища любые звериные тропы. Только не попадалось их, а свет, тем временем менял оттенки с белого, дневного на оранжевый, предвечерний. Значит, я долго возилась и пробиралась к выходу, раз день уже к вечеру приблизился.

Страх вновь овладел мной, как мне в лесу ночь то ночевать? Ведь ни костер не развести, ни спрятаться от голодного зверья в густой кроне деревьев не удастся.

Озябшие руки покраснели без руковичек, хоть я и прятала их в меху шубы, а ноги совсем околели, вокруг совсем стемнело. Снег вокруг приобрел сиренево-синие оттенки, и небо в просветах деревьев покрылось переливающимися звездами, будто кто драгоценные камни рассыпал. Надежда на спасение, что теплилась еще в сердце совсем истлела, истаяла, оглушенная тишиной Заколдованного леса.

Не выбраться мне из леса живой, околею к утру. Но вдруг глаза различили между деревьями слабый огонек, будто от костра. Или от окна землянки. Сердце, уныло отстукивающее последние удары, встрепенулось, совершило кульбит и с новой силой погнало кровь по телу, наполняя его призрачным теплом. Я ускорила шаг, разжигая обратно фитиль надежды.

Неужели, я добрела до деревни? Неужели, она так близко и до спасения рукой подать?

Черный бог

— Как нет нигде?! — мой голос понизился до шипения, а Никодим, дрожа всем телом, отстукивал по ледяному полу ритм, похожий на похоронный марш.

— Все помещения Панкратий до пылинки вынюхал, — отрапортовал посох, — нет ее, одно платье, да сапожки пропали. Больше ничего не брала с собой.

— Слуг опрашивали? — стараясь контролировать голос, поинтересовался я.

— Н-нет, — неуверенно ответил Никодим, шарахаясь в сторону, когда я с размаха закинул полушубок на трон.

— Чего ждете? — невольно повысил голос, сжав кулаки, — собрались с Панкратием и живо всех допросили!

— Есть! — громче, чем надо молвил посох и скрылся за дверями тронного зала быстрее ветра.

Я устало опустился на трон, прикрыл глаза и попытался успокоиться. Ярость, желание, недоумение: все смешалось внутри. Оно клокотало, бурлило, заставляло чувствовать себя слишком человечным. Я поморщился и бросил взгляд за окно — показалось, что буря сшила небо и землю в одно целое.

Понять, где заканчивается небо и начинается горизонт, невозможно оказалось даже мне. Надо успокоиться, иначе жителям близлежащих деревень, да городов несладко придется. Хоть к людям я трепета давно не испытываю, даже презираю, слез на глазах этой хрупкой наивной девицы мне видеть не хочется.

Перевел дыхание и рывком поднялся, быстрым шагом пересек зал и направился на кухню. Настенька должна была проголодаться, поэтому поговорить с Прасковьей необходимо.

— Прасковья! — гаркнул с порога так, что скатерть подпрыгнула на столе и заохала.

— Что случилось, хозяин? — спросила подобострастно, отчего я поморщился.

— К тебе гостья захаживала днем?

Скатерть будто задумалась, затрепетала краями, а потом встрепенулась и без запинки ответила:

— Захаживала.

— О чем толковали?

— Да так, по мелочи, — зарделась кухарка, — я накормила ее, а она пожаловалась на то, что домой хочет. Не место ей здесь.

Я сжал челюсти, но промолчал. По душе растекся жгучий ручей разочарования. Неужели, настолько ей не понравилась наша ночь, что она домой засобиралась?

— Продолжай, — сухо вымолвил.

— Я ее и так уговаривала, и эдак, — охотно закудахтала Прасковья, — да девка только грустнее делалась и увереннее. Сказала, что слышала от одного из слуг, мол, в хранилище у хозяина можно поживиться драгоценностями. Вроде как плату взять за роль дара. Я ей сказала, чтоб вас дождалась. Но девка не из терпеливых, унеслась. Не понравилась она мне.

Костяшки на правой руке пронзила острая боль, а на пол посыпалась ледяная крошка, смешанная с серым камнем — я в порыве чувств разбил кулак о стену.

— Не гневайтесь, хозяин, — запричитала скатерть, трясясь от испуга всем полотном, — слыхала я, что Фока ее видал тоже. Может, он больше моего расскажет?

Я развернулся на пятках и покинул кухню, краем глаза замечая, что вслед за мной все инеем покрывается. Внутри поднималась ненависть. Как какая-то девка могла обмануть меня?! Даже поступок бывшей жены меня так не разозлил. Я просто отпустил ее с миром, да закрылся в тереме на год.

Воспоминания о юном теле только подогревали мою ярость. Я, после не очень приятного и продолжительного общения с человеческим царем, и так находился в состоянии: “Не влезай — откусит руку по самую шею”, хотел прикоснуться к нежной коже, а она оказалась еще хуже, чем предыдущие дары. Те, хотя бы, не прикидывались невинными и наивными.

Дверь хранилища слетела с петель, а едкий запах защиты сказал все лучше любых проверок и слов. Девка была здесь, открывала сундуки без спроса и вскрыла тот, где хранились мои наработки. Опасные и проклятые мной же.

Я сжал зубы, даже проверять не стал, что пропало. И так ясно, без специальных умений сундук с артефактами не открыть. Девку к нему прислали, чтоб он потерял голову, да расслабился.

Нет теперь им прощения.

Аська

Когда я подобралась близко к источнику света, оказалось, что я сильно ошиблась в предположениях. Но согреться хотелось больше, чем проявить осторожность.

Я несмело вышла из-за деревьев и оглядела небольшую поляну, спрятанную за засыпанным снегом кустарником и древними лиственницами, большими, чем я, раз в пять.

В центре поляны трещал костер, он поднимался к небу на добрых пару метров, весело стреляя искрами в разные стороны. А у костра сидели люди, закутанные в дубленки и тулупы. Они смеялись, стукались железными кружками друг с другом и о чем-то громко переговаривались.

Вокруг них оказались свалены туго набитые тюки. Транспорта, на котором люди бы перемещались, на поляне не оказалось.

Легкое дуновение ветра, и моего носа коснулись хмельные запахи. Я поморщилась, неуверенно сжав края шубы рукой. В доме у нас редко пили, только по великим праздникам. Да и то такого запаха не ощущалось.

Хмельное пробиралось в нос, нещадно щекоча его, поэтому я не выдержала — чихнула. Разговоры и смех тут же смолкли, а люди повернули головы в мою сторону. Я сглотнула, в душе зародилась тревога — все, кто находился на поляне, оказались мужчинами.

Они повскакивали со своих мест, принимая странные позы. В руках ближних ко мне блеснула сталь. Я прижала руки ко рту и попятилась. Неужели, на разбойников попала?

Когда мужчины увидели, кто нарушил их покой, на лицах многих расцвели щербатые улыбки, а мое сердце ухнуло вниз, будто в пропасть сорвалось.

— Девица, — пророкотал один из них, по виду, самый крупный.

— А я говорил, удача тут нам улыбнется, — поддержал его другой.

Тело мое сковало, только не от холода вовсе — от леденящего страха. На ватных ногах я попятилась обратно, куда угодно, хоть под яростные очи Макара, хоть во вьюгу злую, только не в лапы к разбойникам.

Не успела я и шагу ступить, как на плечи опустились тяжелые руки, будто к земле прибили, а на ухо кто-то прошептал хрипло, обдавая зловонным хмельным дыханием и запахом немытого тела:

— Куда же ты? Будь гостьей у нашего очага. Мы согреем тебя девица-краса.

Я вздрогнула всем телом, отчетливо осознавая, что убежать уже не получится. В уголках глаз защипало, а по телу расползся липкий страх, сковывая движения. Приоткрыла рот в беззвучном крике и стиснула руки сильнее, даже голос пропал, кажется.

— Не бойся, девица, — хрюкнул тот, что был крупнее, — мы тебя не обидим.

— Напоим, накормим, — вторил ему кто-то из толпы.

— Проходи к очагу, — подтолкнул в спину третий.

Я почти упала навзничь — ноги сделались ватными, держать перестали от страха — только меня подхватили эти же руки, приподняли над землей и поволокли к костру. Мужчина при этом довольно хохотнул мне на ухо, а у меня внутри вдруг появилось странное чувство. Липкое, отравляющее кровь. Никогда подобного не испытывала, поэтому не знала, как назвать.

Хотелось скинуть чужие руки, да побежать в баню, мыться скорее, хоть на мне и присутствовало несколько слоев одежды. Но это оказались цветочки, потому что одна из его рук вдруг пробрались под шубку, стиснула грудь будто тисками, от чего я невольно всхлипнула.

— Хороша! — заверил своих товарищей тот, который меня схватил, — а пахнет так, что башню сносит!

Я услышала, как он втянул воздух рядом со мной, тут же рывком сорвал пуховый платок с головы, откинул в сторону, остальные разбойники заулюлюкали. Мерзкое чувство только расползалось по телу, парализуя, по щекам покатились слезы.

— Не плачь, голубка, — хмыкнул один из разбойников, он подошел ближе остальных, прожигая меня масляным взглядом и кривя обветренные губы в ухмылке, — мы хорошие.

Только слова его отдавали фальшью, потому что чужая рука все еще сжимала мою грудь до боли, мяла нежную плоть до синяков. Я снова всхлипнула, не кстати вспомнились прикосновения Макара, такие нежные, такие аккуратные, желанные.

— Иногда бываем, — продолжил он, отрывая мои онемевшие пальцы от краев шубы.

И тут в моей голове будто что-то щелкнуло. Не хочу, чтоб меня другие мужчины так касались, никогда! Я завизжала и вцепилась ногтями в лицо тому, который стоял напротив, одновременно с этим забарахталась, молотя ногами в воздухе.

Мужчины замерли от неожиданности на мгновение, а хватка ослабела. Только рано я обрадовалась. Мужчина напротив взревел, как раненый бык и замахнулся огромной ручищей.

Боль вспыхнула в голове тысячами взрывов, а оковы из рук совсем перестали меня стискивать, перед глазами тут же замелькали яркие звездочки. От неожиданности ноги подкосились и я рухнула в примятый снег, подол задрался, по ногам от колена до бедра пробежались иголочки холода, обжигая кожу.

Я приложила ладонь к горящей щеке — именно на нее пришелся удар. Воздух из легких вырывался клочками, тая белыми облачками пара, а сердце бешено колотилось в груди.

— Паскуда, — зло выплюнул тот, на которого я напала, — мы хотели ласково с тобой, а ты драться удумала.

Ото лба, вниз к подбородку изломами спускались пять кровавых дорожек, я мельком глянула на свои пальцы свободной руки — кончики окрасились в красный. К горлу подступила тошнота, неужели, я способна так сильно кого-то поранить?

Разбойник, что удерживал меня сначала, схватил товарища за руку, когда тот сделал шаг ко мне. Я замерла, натянутая внутри, как пружина, даже подол не поправила, отмечая, что остальные развязывают пояса, да тулупы с дубленками расстегивают. Вцепилась руками в снег — очистить пальцы, и старалась не думать, что растерла чужую кровь по своему лицу.

Но сил товарищу не хватило, разбойник вырвал руку, обдавая меня дикой яростью во взгляде, и ногой наотмашь ударил меня в бок. С губ сорвался всхлип, а новая порция боли вгрызлась в мою плоть, скрадывая возможность дышать. Я отлетела на несколько шагов, почти врезаясь лбом в дерево, и затихла, замерла, делая вид, что меня нет.

Боль оказалась всепоглощающей и пугающей до трясущихся поджилок, мне даже почудился хруст в ребрах, когда ботинок разбойника с ними встретился. Меня ведь раньше никогда всерьез не били. Оплеухи от мачехи, да полотенце мокрое по пятой точке за непослушание стали казаться комариными укусами.

Я снова всхлипнула, обхватив голову руками и сжавшись в комок в попытке вдохнуть воздуха, и замирающим сердцем стала ждать новых ударов. Но их не последовало. Сквозь шум в ушах я различила возню и громкую ругань, до меня донеслись обрывки фраз:

— … остынь, Ерема! Зашибешь еще! С кем забавляться будем? … вон, уже второй день в отключке! … другой-то не встретим…

Я разлепила глаза, правда, картинка все равно расплывалась, от слез или головокружения — не поняла — и прищурилась. Пока разбойники разбирались между собой, я смогла немного справиться с паникой и сесть, прижавшись к стволу дерева спиной. Сквозь боль под ребрами и головокружение в голове начал формироваться план побега. Ведь, если сорвусь сейчас на бег, то смогу быстро вернуться к границе Заколдованного леса, а там — вьюга. Она спрячет меня от лиходеев.

Только бы голова не подвела. Но я не успела приступить к осуществлению первой фазы — незаметно встать — потому что пелена с глаз немного спала и я смогла разглядеть поляну. Разбойники сбились в кучу и успокаивали того, которого я поцарапала, забыв обо мне ненадолго, а в освободившемся пространстве я увидела бездыханное девичье тело в ватном тулупе.

Сердце ушло в пятки, а душа снова рухнула в бездну — за спинами разбойников лежала Тихослава в неудобной позе и не подавала признаков жизни.

Медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, я переместилась ближе к товарке по несчастью. Каждое движение приносило новую порцию боли, но я терпела, кривя лицо, не до временных неудобств сейчас. Жизни спасать надо.

Тихослава выглядела плохо, видимо, сопротивлялась она рьянее моего и досталось ей в несколько раз больше. Один глаз заплыл, на щеке красовался бурый кровоподтек, а растрескавшиеся губы окрашены засохшей кровью. К горлу подступила тошнота, уверенности в том, что товарка жива, у меня не было. Если я правильно расслышала, то она двое суток не приходила в себя, а они и не проверяли, скорее всего, пинали только, чтоб в чувство привести. Безуспешно.

Я сглотнула вязкую слюну, ощущая во рту противную горечь, и перевела взгляд на разбойников. Мужчины уже успокоили самого буйного — дали ему полную чарку хмеля — и поглядывали в мою сторону. Они даже не сомневались, что я не сбегу.

А я свела края шубы, закуталась в нее, как в кольчугу защитную и принимала решение. Я ведь все равно погибну от их рук. Они не оставят на мне живого места, они — не Макар. Прикусила губу со всей силы и ощутила вкус крови.

— Подойди ближе, — проворковал тот разбойник, что находился от меня в нескольких шагах, — Ерема больше тебя не тронет.

Я сглотнула и сделала вид, что послушалась, перемещаясь ближе к разбойнику. Только взгляд мой неотрывно следил за поблескивающим в бликах костра кривоносым клинком, что покоился на поясе разбойника. Пояс мужчина как раз ослабил, чтобы снять штаны. Для чего — вопросов не осталось. Я ведь теперь наглядно представляла, что там, за краем шерстяной ткани.

Щеки запоздало обожгло румянцем, но с ним змеей вилось внутри то странное чувство, которое возникло при встрече с разбойниками. Из-за него к горлу подкатывала тошнота, а все мое естество противилось грядущему действу.

Подобравшись ближе, под возобновившееся улюлюканье, я потянула замерзшие пальцы к поясу — достать до клинка. Разбойник растянул на губах щербатую улыбку и перехватил мою руку.

— Какая шустрая, — хрюкнул он, вызывая в моем теле неприятное покалывание, — руки куда нужно тянешь, но мы ж не звери, постелим на снег, чтоб теплее было.

От досады захотелось завыть, ведь мои пальцы почти коснулись заветного металла. Разбойник снова хрюкнул, перехватил мою кисть удобнее и потащил ближе к костру. Я бы даже сказала, что поволок, потому что на ноги я встать не успела — ползла за ним, рассаживая коленки о мерзлый снег, и морщилась.

— Что ты с ней цацкаешься? — возмутился бандит с пораненной мной гордостью, а я снова зашипела от боли.

Он схватил меня за растрепанные волосы и бросил в круг остальных. Я упала плашмя, проехавшись почти до самого костра, жар опалил мои волосы и коснулся шубы. Я тут же отпрянула, пытаясь хотя бы сесть, но меня вновь схватили за волосы и приподняли над землей. Ткань платья на вороте затрещала, когда тот же самый обиженный разбойник рванул меня за шиворот что есть силы. Он зацепил платье. Специально или нет я определять даже не попыталась, глотая горькие слезы.

Но плотный материал, из которого пошили платье, оказался прочнее, чем выглядел, дав трещину только у самого горла. От неожиданности я закашлялась и забилась в руках бандита пойманным воробьем. Он на это сжал кулак плотнее и встряхнул меня, как куль. Разбойники снова заулюлюкали, а я поняла, что возможность на быструю смерть я упустила безвозвратно. Следующие несколько часов наверняка покажутся мне адом.

Глаза я зажмурила от боли, да так и не раскрыла, все равно от слез все расплывалось, но странный свистящий звук прошелся порванной тетивой по моему желудку. Я распахнула в страхе глаза, боясь представить, что увижу чужое непотребство. Только зрелище, открывшееся моему слезящемуся взору ужаснуло больше, чем мужские причиндалы, а воцарившаяся тишина оглушила.

Разбойник наклонился ко мне близко-близко, поэтому я отчетливо увидела все, что скрывалось внутри его шеи. Потому что головы его на месте не оказалось. Кровь тотчас фонтаном брызнула во все стороны, окрашивая снег в красный, хлеща мне за шиворот и заливая лицо. Голову я заметила краем глаза, она, лишенная поддержки тела, упала рядом и откатилась в сторону, взирая на мир остекленевшими глазами.

В душе все перевернулось, а я безвольной куклой смотрела на хлещущую кровь из страшной раны. Замерла всем телом, боялась позволить себе думать, иначе рассудок мой захворает.

Но вот тело разбойника завалилось на бок, а напор крови ослаб. Только и меня он утянул за собой, ведь его пальцы так и не разжались, стискивая волосы на макушке. С губ сорвался хрип, переросший моментально в визг. Я забарахталась, замолотила руками и ногами, пытаясь выбраться, но только размазывала кровь больше, безнадежно портя шубу, и причиняя себе боль.

Только спустя несколько мгновений мне удалось перестать визжать, потому что голос сел, и в голове стали появляться здравые мысли. Если у меня не получается разжать чужие пальцы, то надо отрезать волосы. Тогда я освобожусь.

Преодолевая тошноту и страх, я потянулась к поясу мертвого разбойника, нащупала грубую рукоять клинка и потянула, что есть силы. Оружие поддалось, царапая пальцы заусенцами на металле. Рванула и наугад резанула волосы почти под корень, не заботясь о внешности. Меня почти затопило безумие, хотелось скрыться, убежать, исчезнуть.

Поняв, что меня больше ничего не сдерживает, я откатилась в сторону, сжалась в комок, обхватив себя руками и постаралась просто дышать и не вывалить все то, что пока оставалось в моем желудке. Немного придя в себя, я кое-как села и огромными глазами уставилась на то, что творилось вокруг.

Из горла вырвался полузадушенный писк, а я вжалась в дерево, прикрыв рот руками. Потому что почти все разбойники лежали бездыханными телами, а снег вокруг окрасился в оттенки алого, будто расцвел неведомый цветок посреди зимы.

Глаза нашли единственную фигуру, твердо стоящую на ногах в неподвижной позе. В отблесках костра она казалась просвечивающей, нереалистичной. Блики пламени играли на потеках крови, которые дорожками сбегали по широкому лезвию меча, окропляя снег.

Пальцы в кожаной перчатке стиснули рукоять. Неожиданно громкий звук вызвал в моем теле дрожь, а чужие глаза, спрятанные внутри мехового капюшона, будто заглянули в душу. Страшно.