Скованная льдом

Глава 9. О том, что нельзя ходить туда, куда не зовут

Фигура резко отвела руку в сторону, взмахнула мечом, стряхивая застывшие на нем капли, и молниеносно спрятала оружие в ножны. Все действо не заняло и доли секунды, а я сидела, не шелохнувшись, будто примерзла к снегу намертво и смотрела на того, кто за несколько минут лишил жизни десяток здоровых мужиков. Неужто, не только Черного бога бояться стоит в Заколдованном лесу? Кто этот страшный человек?

Вопросы роились в моей голове, пока я молча и дрожа всем телом, наблюдала за приближением мощной фигуры. С каждым шагом внутри все сжималось, а мысли разбегались, отказывались искать пути к спасению. От разбойников-то не смогла убежать, а они в сотни раз слабее этой фигуры, одетой в меховую накидку и кожаные штаны, да на руках перчатки — это все, что я смогла рассмотреть и осознать, пока на меня надвигалась неминуемая погибель. О том, что перчатки — роскошь и малополезны по нашим холодам — думать не стала.

— Ты чья будешь? — грубый голос будто прорезал пространство вокруг, пробрался под кожу, забегал мурашками по спине.

Я не ответила, зубами только клацнула. От страха или от холода, кто же теперь разберет. Потому что с мужским голосом моему телу будто чувствительность вернулись, а слух вновь стал различать веселый треск поленьев в костре, да тихие всхлипы со стороны поверженных разбойников. Видно, не всех неизвестный воин порезал до смерти.

— Немая что ли? — хмыкнул мужчина и скинул капюшон с головы.

По плечам рассыпались светлые кудри, а на меня взглянули ясные, светло-синие глаза. И не было в них ничего страшного, только несокрушимость, да спокойствие. Будто он не людей только жизни лишил, а хлеб испек.

— Н-нет, — стуча зубами пуще прежнего, выдавила из себя я, правда получилось еле слышно, шипяще.

Только воин меня услышал, наклонился ниже, усмехаясь в пышные усы, да спросил:

— Так назовись, девица. Не стесняйся.

Я сглотнула и зажмурилась на секунду, вдруг, мне все это кажется? Оплеуху то разбойник мне знатную отвесил, до сих пор голова кружится, а в горле ком стоит. Как бы не обдать воина содержимым желудка.

— Настя… — пробормотала сквозь сжатые зубы, — из Маковок родом.

— Громче скажи, — нахмурился он, цепким взглядом пройдясь по мне от макушки до пят, будто выискивал что, — мямлишь что-то под нос, а я — разгадывай.

Вместо ответа я отпихнула его от себя подальше, отвернула голову и, наконец, вывалила все содержимое желудка наружу. Тело сотрясло судорогой, а во рту появилась противная горечь. Только ни запить ни заесть ее нечем. К горлу подкатил новый позыв, а я схватилась за ворот шубы. Не то, чтобы я опасалась ее запачкать, она и так вся в крови вымокла, это действие давало мне возможность почувствовать хоть что-то озябшими пальцами. Хоть что-то настоящее, чтоб не уплыть в пережитый недавно кошмар снова. Только из-за судороги боль под ребрами расцвела с новой силой. Ни вдохнуть — ни выдохнуть.

— Эй, — в голосе воина прозвучало беспокойство, — ты ранена что ли?

Я не ответила, сотрясаемая рвотными позывами. Чужая рука подхватила меня под локоть и поставила на ноги, так стало немного легче — острая боль в ребрах стала тише.

Я вцепилась пальцами в мужскую накидку намертво, прикрыла глаза и попробовала дышать. Неглубоко, рывками, как получалось. Боль мешала привести дыхание в норму, а от тошноты помутилось в голове. Разве бывает так плохо?

— Я помогу ей, — разобрала я слабый голос сквозь нарастающий шум в ушах.

— А ты кто? — градус удивления в голосе воина вырос.

— Тихослава, мы из одной деревни, — от сказанного в груди зародилась надежда, она опаляющим лучиком прокатилась по задрогшему телу.

— Ты сама еле ноги волочишь, как помочь-то можешь? — хмыкнул воин, но послушно развернул меня лицом в обратную сторону.

— От бабки кое-чему научилась, — отмахнулась девушка.

На мой горящий лоб легла прохладная ладошка, а по телу пробежала теплая волна. Еле заметная, но согревающая. Рвотные позывы мигом прекратились, а боль под ребрами утихла. Я распахнула глаза и уставилась на изуродованное лицо товарки. Она скривила губы в подобии улыбки и убрала от меня руку так быстро, будто боялась чумой заразиться. Я поджала губы и утерла лицо рукавом, постаралась встать ровно.

Тело все еще колотило от холода и слабости, но я уверенно шагнула за воином, подальше от крови и смерти, подальше от кошмарных воспоминаний.

— А ты кто такой? — поинтересовалась девушка, оказавшаяся по другую сторону мужчины, — спасибо за спасение, но мало ли, ты хуже разбойников?

— Степан меня зовут, — в голосе мужчины появилось сомнение, а меня снова затрясло от холода — костер остался позади, — в службе у царя состою я. Секретной, — уточнил и замолчал.

— А что ж ты, Степан, в нашей глуши забыл? — в тоне Славы так и сквозило недоверие, — или заплутал?

— Я по следу этих самых разбойников шел, — посерьезнел мужчина, а хватка на моем локте стала болезненной, — остальное знать вам, девицам, не положено. Лучше ведите меня в деревню свою. Мне отмыться надобно, да и вам бы не мешало. Особенно немой, — пошутил и расхохотался во весь голос.

А я лишь поджала губы и определила, что воин мне совершенно не понравился: грубый, хамоватый и сил не рассчитывает. Еще немного и он сломает мне руку.

Но возмутиться я не успела, потому что по спине забегали мурашки, а на загривке волосы дыбом встали. Ведь ощутила я что-то злое, нечеловеческое, и направлена волна ненависти была именно на меня.

— Зараза! — прорычал Степан и раскинул нас со Славкой в разные стороны.

Я, вновь потеряв равновесие, плюхнулась в глубокий снег, ветви подвернувшегося куста глубоко поцарапали мои руки. Снова на глаза навернулись слезы от боли в ребрах, а по душе прокатился страх, накрывая высокой волной.

Со стороны, в которую угодила товарка, послышался тихий стон и отборная ругань. Никогда бы не подумала, что всегда молчаливая и воспитанная девушка может знать такие слова.

Но долго мне раздумывать не пришлось, по коже пробежал холодок животного ужаса, захотелось испариться, убежать. Воин расставил широко ноги и обернулся в сторону, откуда и я ощутила страшную волну, выставил перед собой меч и застыл. Я даже не заметила, как он достал его из ножен.

По земле, как раз где мы только недавно с товаркой стояли, прошлась поземка, вихрясь и сдувая снежинки. Я поджала ноги от страха, потому что все, что попадалось на пути этой поземки леденело вмиг. Куст, пробегавший в отдалении зверек — все замерло, заискрилось под бледным светом месяца. Он как раз проглянул сквозь снежные шапки деревьев и подсвечивал наш путь мертвым холодным светом.

Длилось все не дольше пары секунд, только леденящий ужас не ушел, он будто вгрызся в мое тело, заставляя замирать от каждого шороха и покрываться холодным потом.

Степан вернул оружие на место, выглядел он до того хмурым, что поджилки затряслись.

— Вставайте, девицы, — окликнул он нас грубо, — быстрее надо из леса Заколдованного выбираться. Лихо тут.

— Что это было? — первой пришла в себя Славка, — будто стынь могильная мимо прошла.

Она поежилась, обхватив себя за плечи, ясно послышалось, как зубами девушка отбивает дробь. Степан вздохнул, скинул с себя тяжелую накидку и покрыл ею плечи девушки. Ноги у той подогнулись, и она чуть не завалилась обратно в сугроб, но устояла.

— Это силы хозяина местного, — передернул плечами воин и, подхватив нас под руки снова потянул за собой, — гневается он, видно. Только странно, что зверье свое не пожалел. Никогда не слыхал, чтоб Черный бог так ярился. Неужто, дары ему в этот раз не по нраву пришлись?

Я оступилась на ровном месте, запуталась в платье и повисла на руке у Степана. Кажется, Слава тоже споткнулась. Душу сковало неприятное чувство: что-то между страхом и беспросветным одиночеством. Ведь только воин упомянул Макара, как мое сердце сжалось от тоски, а на глаза навернулись слезы. За тоской пришло осознание, что на меня Черный бог гневается. Хоть Прасковья и уверяла, что ему все равно, что с даром станет, злиться Макару было на что. Я своевольно убежала, шубу прихватила без спроса, в хранилище зашла. Еще и не попрощалась.

Болезненные тиски сжали сердце, а безнадежность накрыла с головой. Ведь, если Черный бог останется недоволен даром, то нам не видать лета, как своих ушей. Всю деревню ожидает голод и мор. Да и не только деревню. Дура я, себя пожалела.

Надо ждать было, когда он сам выпустит, а не самовольничать. Напугала меня кухарка, а я как самая последняя трусиха и побежала, куда глаза глядят.

— При чем тут дары? — немного хрипло спросила Слава, прерывая мои душевные метания.

— Как при чем? — удивился воин, даже шаг замедлил, сверля девушку подозрительным взглядом, — в этом году дары перепутали. Волхвы царю-батюшке поведали, что Маковки ваши договор нарушили, одну девку заменили. Не по велению его. Вот бог и осерчал.

— А это отслеживается? — потускневшим голосом спросила я, с ужасом осознавая кем и кого заменили.

— Конечно, — хохотнул Степан, — волхвы молитвы читают, тела свои покидают, с богом загодя договариваются. Вкусы его учитывают. Из вас двоих, например, тебя, лекарка, — обратился он к Славе, — бог бы точно выбрал. Во вкусе ты его.

Я сглотнула тугой ком, а внутри расползлась злость. Чего ж он тогда мной не побрезговал? Выгнал бы сразу. А теперь еще и серчает, что я рано ушла.

— Так что, — снова прибавил шагу воин, от чего пришлось перебирать озябшими ногами скорее, — мне в любом случае в деревню вашу надобно. Выяснить, кто виноват и кого наказывать.

Я обмерла еще больше, кусая губы, теперь ведь моя семья под угрозой окажется. А как отвести беду? Не посмотрит ведь Степан — закует и мачеху, и отца, и Марфу в кандалы, да в столицу погонит, чтобы царь наказал преступников.

Хоть к Макару беги, да умоляй его, чтобы он волхвам знак подал, что дар его устроил. Только гордость не позволит. Хоть я и не подозревала о ее наличии еще совсем недавно. Оказывается, она у меня все же есть.

— А давно вы за пределами леса были, добрый воин? — спросила несмело, пока мои мысли старательно искали выход.

— Ну, пару дней назад, — пожал он плечами, отчего мы со Славой невольно подпрыгнули прямо на ходу, — я схоронился тут, выжидал, пока разбойники бдительность растеряют, а что?

— Буря там, за границей леса, — ответила я невесело, пытаясь придать лицу испуганное выражение, — страшная. Ни земли, ни неба не видать. Куда нам сейчас путь к деревне искать? Сгинем. Может, к Черному богу, на поклон пойдем? Вдруг, смилостивится, дорогу укажет?

Слава округлила глаза, под лунным светом походя на умертвие, а воин крякнул и разразился хохотом.

— Я дурак, что ли? — спросил он, как у лишенной разума особы, когда вдоволь насмеялся, — в логово к лиху ходить? Моя защита только такую слабую магию выдержать может. Лицом к лицу с богом встречусь — поминай, как звали. Он и разбираться не будет, кто там к нему пришел, — посмотрел с сомнением на Славу и добавил, — тебя, может, и оставит. А нас с болезной тут же распылит, чтобы глаза не мозолили. Так что не бойтесь, девицы, я уж дорогу найду, нюх меня не подведет. Веселее!

Нас накрыло молчание, нарушаемое тяжелым дыханием и биением моего сердца. Казалось, что оно билось прямо в горле, возобновляя оставившую меня хворь. Я сжала зубы и старалась дышать через нос. Слава тоже думала о чем-то своем, временами бросая на меня подозрительные взгляды, чем еще сильнее нервировала.

Я старалась поспевать за воином и часто спотыкалась. Холодная волна, чуть не убившая нас только что не давала мне покоя. От нее веяло стылым болотом и гнилью, никак не морозной свежестью Макара. Его запах до сих пор стоял перед носом, он настойчиво перебивал тяжелый привкус крови, что до сил пор горечью катался по языку.

— А ты, Степан, уверен, что лихая магия Черному богу принадлежала? — вдруг нарушила тишину Слава, неожиданно обращаясь к воину на «ты».

— А кто ж еще гневаться может? — удивился тот, — кроме бога в Заколдованном лесу и нет никого почти. Снежные волки, и те небось ушли в края потеплее.

— А разве не водятся тут создания Белого да Черного богов? — гнула свое Слава, а внутри меня поднималась надежда, что товарка права.

Мужчина лишь пожал плечами, да посоветовал поторапливаться, пока новая волна нас не догнала. Или волки не учуяли запаха крови. Я, наверное, до границы леса «благоухала». Тогда нам туго придется, если воин пожалеет зубастых зверушек. Ведь с таким сожалением о них говорил, будто родня какая ему.

Я помотала головой и прищурилась. Впереди, с боков и сзади нас окружала тьма, хоть глаз выколи, бледное освещение от месяца никуда не годилось, под ногами разглядеть синеватый снег удавалось с трудом, а уж коряги и корневища, исправно попадающиеся под ноги, верно поободрали мыски новым сапожках. Как Степану удается в темноте так мастерски ориентироваться? Или он человек необычный?

Судя по его драке, вернее избиению, силой он обладает не дюжей. Слыхала я про службу цареву, да про тех, кого туда набирают. Богатырей, добрых молодцев, да людей, с магией знакомых. Ведь по всей стране огромной они с нечистыми борются, зло уничтожают. Я вздохнула и прикрыла глаза, все равно разницы никакой.

— Осталось недолго, девицы, — сообщил Степан, когда я уже еле переставляла ноги, а сапожки грозили протереть мои пятки до дыр, — повезло нам. Сокрыты мы от иродов всяких.

Я встрепенулась и открыла слезящиеся глаза. В воздухе повисла морозная дымка, окутывая все вокруг в трескучий кокон, а холод, немного отступивший во время быстрого передвижения, снова стал коварно пробираться под юбки платья, да кусать незащищенные уши. Платка я так и не прибрала, кутаясь в порванный ворот шубы, которая значительно потяжелела от налипшей на нее крови. Висела на мне неподъемным грузом, напоминая о пережитом ужасе. Я стянула воротник плотнее и поджала губы, лучше не думать о том, что случилось, легче не станет. Будто от мыслей небосвод с одного краю немного просветлел, выступил предвестником скорого утра.

— Мой дом на краю деревни самом, — подала голос Слава, пока я гадала, сколько же нам осталось стаптывать ноги и бояться каждого шороха, — отмоемся, поедим, да сил наберемся. Потом я тебя к старосте отведу. Он и разъяснит, была ли ошибка и кто виноват.

— Дело говоришь, девица, — довольно улыбнулся воин, подмигнув товарке одобрительно.

Щеки Славы заалели самую малость, я заметила даже в темноте, как она резко отвела глаза от Степана в сторону и поджала губы. Невольно улыбнулась, правда, улыбка вышла кислой, потому что вспомнилось вдруг, как Макар на меня смотрел, как щеки мои пылали от его слов, пальцев и языка.

Сразу сделалось жарко. Даже колючий холод показался приятной щекоткой, а сердце камнем упало вниз, сорвалось. Ведь не ощутить мне больше объятий его крепких, запаха его волнующего. Знала бы, что так тяжко сделается, осталась бы до самого последнего момента, пока не выгнал бы меня суровый Черный бог. Пока стала б не нужна.

Против воли по щекам потекли горькие слезы, а с губ сорвался всхлип.

— Ты чего, девица? — обеспокоился Степан, замедляя шаг.

— Соринка в глаз попала, — соврала я, наверное, впервые в жизни, — не беспокойтесь.

Воин пожал плечами и вернулся к прежнему шагу, насвистывая себе что-то под нос. Слава же смерила меня прищуренным взглядом и отвела глаза, пряча ухмылку.

Граница леса выросла перед нами сплошной стеной из толстоствольных вековых деревьев. Предрассветные сумерки сомкнулись позади, только мы подобрались к самой границе, будто сам лес выгонял нас из своих владений. Я уже подняла ногу, чтобы сделать шаг навстречу непогоде, как вздрогнула от протяжного звука, напоминающего карканье вороны. Только мощнее, да яростнее. Оно донеслось из глубины, оттуда, откуда пришли мы. Там остались поверженные разбойники, да угольки от костра.

Крик, так похожий на птичий, оборвался, погружая нас обратно в тишину, давящую, холодную, как лед, пугающую.

Не выдержала, оглянулась, выискивая знакомые очертания огромной птицы, но темнота не позволила разглядеть пройденную дорогу, скрыла секреты леса в своей утробе. Почудилось, что там, в глубине горят ярким пламенем светло-голубые глаза, но я заставила воображение замолчать и шагнула следом за воином и Славой, которые настойчиво тянули меня за собой.

В лицо тут же ударил ледяной ветер, а шубу чуть не сорвало с плеч. Стоило нарушить границы Заколдованного леса, как лютая непогода взревела вокруг, засыпала холодным снегом. Ноги тут же утопли по колено в ближайшем сугробе, а тело пробила крупная дрожь. Новый порыв ветра чуть не опрокинул меня в рыхлый снег, я даже руками замахала в воздухе, чтобы сохранить равновесие.

— Эх, девицы, — прокричал Степан сквозь вой стихии, — кушать больше надобно, чтоб не сносило!

Он схватил меня и Славу, которая тоже еле стояла на ногах, за шивороты и потащил волоком за собой. Будто таран, даже в снегу его ноги не вязли. Я вцепилась в его руку и старалась чаще перебирать ногами, чтобы не отстать и не остаться замерзать в сугробе.

Сквозь завихрения вьюги и сбивающего с ног ветра мы не различали вокруг ничего, и только Степан, как ледокол тащил нас в одном ему известном направлении. Как мы добрались до землянки Тихославы. вспоминать не хотелось. Лучше считать, что это был страшный сон.

Все дороги замело, никто из деревенских носа не казал. Своим появлением мы здорово напугали бабу Нюру. Она всклокоченная, с горящими глазами и наспех накинутой шалью встречала нас прямо у порога, будто знала, что кто-то придет.

Только дверь закрылась за нами, как я без сил упала на скамью в сенях и прикрыла глаза. Зубы стучали, а частей тела я уже не чувствовала. Хотелось провести вечность в этом почти безветренном и свободном от снега доме.

— Боги всемогущие, — запричитала бабушка Славы, — внучка, Аська! Что случилось? Вы Черного бога прогневили, да? Не по нраву пришлись? Теперь он нас всех сгноит?

— Не части, бабуля, — махнула на нее товарка, — дай нам с дороги передохнуть, помыться, покушать. А там и расскажем все. Вон, видишь, Аська одним глазом спит.

Я вяло повернула голову в сторону Славы, но заставить тело подняться с такой удобной скамьи оказалось непросто. Пришлось несколько минут себя уговаривать, чтобы открыть глаза и встать.

— Эх, вертихвостки, — без злобы укорила баба Нюра, косясь на Степана, что усыпал весь пол снегом. Воин тряс волосами как собака, вызвав у меня улыбку. Должна бояться служителя закона при царе, а он мне Жучку напоминает, чудно. — Идите в горницу, переоденьтесь хотя бы, я пока воды вскипячу, отмоетесь. До бани-то не добраться.

— Спасибо, — выговорила я потрескавшимися губами и наконец покинула скамью с помощью твердой руки Славы.

Тепло окутало, отчего глаза моментально стали закрываться сами собой, а голова соображать перестала. После сытного ужина и омовения Тихослава схватила меня за руку и утащила на печь. Как только я залезла за ней под ватное одеяло, еле передвигая конечностями, сон навалился на меня тяжелой ношей. А я не стала противиться, уснула моментально, уткнувшись в плечо Славке. Где расположили воина, не поинтересовалась, собственное удобство оказалось важнее.

Проснулась в слезах, с бешено колотящимся сердцем и ломотой во всем теле. В горле скребло, а за грудиной будто что-то переворачивалось, хрипело. От страха пальцы и кончик носа похолодели, а лицо зарделось румянцем.

Неужто, я так по Макару страдаю, что тело мое заболеть решило? Вздохнула, стерев горькие слезы и перевернулась на другой бок. Тут же наткнулась на подозрительный прищур Славы. Она приподнялась на локте и рассматривала меня. В полумраке печи ее глаза сверкали колдовским зеленым огнем, а черты лица казались хищными.

— Рассказывай, — тихо велела она, устраиваясь удобнее.

— Только если ты расскажешь, — поджала я губы и отодвинулась дальше к краю, потому что ощутила неловкость, — как к разбойникам угодила и что двое суток у них делала?

Слава ухмыльнулась, откинулась на подушку и заложила руки под голову. А я только заметила, что страшные синяки сошли с ее лица почти полностью. Только бледно-желтые следы остались, будто не несколько часов прошло, а целый месяц.

— Ну, слушай, — поведала она, когда я уже решила, что останусь в неведении.

Но не успела Слава начать свой рассказ, как сердце мое в очередной раз ушло в пятки. Снизу послышался оглушительный храп, будто раскаты грома по весне, отчего я вздрогнула всем телом и оглянулась.

Правда, разглядеть, где лежал Степан, я не смогла. Буря за окном и погасшая лучина не давали видимости, а баба Нюра новую не зажгла, чтобы нас не потревожить. Что удивительно, ее саму не было ни видно, ни слышно.

— Он не проснется, — махнула рукой девушка, посчитав, что я заволновалась об этом, — так будешь слушать?

Я кивнула и устроилась удобнее, пока Слава не передумала и не замолчала. Мы ведь с ней редко раньше общались, да и виделись раз в месяц, если не реже, а тут во мне росла к ней непонятная теплота. Будто мы обе прикоснулись к чему-то таинственному, запретному, о чем не расскажешь людям. Тоска по Макару немного притупилась, а сердце перестало бешено колотиться, поэтому я несмело улыбнулась и приготовилась слушать.

— Когда ты осталась на той поляне, мы с девочками побежали что есть силы обратно, лишь бы с Черным богом не встретиться, — покусывая губу, начала рассказ товарка, — нам удалось пробежать немного, когда я ощутила чужое присутствие. Нам попался тот самый ворон, что провожал нас на жертвенную поляну, — Слава облизала губы и продолжила тише, потому что храп резко прекратился, сменяясь причмокиванием и шумным сопением, — Янка с Веселинкой не поняли, а я почуяла, что это он, или слуга его.

— Кто? — не выдержала я, подавшись вперед, ближе к девушке.

Слава недовольно оттопырила губу, но не стала меня ругать за то, что прервала рассказ.

— Черный бог, кто еще? — хмыкнула она, — только он нами не заинтересовался, полетел в твою сторону. Ну мы и побежали до границы Заколдованного леса, что есть мочи. Но далеко убежать не успели, — в голосе Славы появились неподдельная горечь и затаенный страх, — нас нагнала такая же волна, как сегодня. Я не успела девочек предупредить, — товарка всхлипнула и прикрыла побледневшее лицо руками, — сама отпрыгнула, не специально, на инстинктах, а они мигом заледенели, попадали на землю. Мертвые уже.

Слава замолчала, а я обмерла, внутри расползлась паника, а глаза наполнились слезами. Да, я не дружила с ними, но плохого от девочек я тоже не видала. Не за что им было умирать. Неужели, это Макар разгневался и решил наказать изменщиц? Голова подсказывала, что так и есть, а сердце разрывалось от боли. Я в попытке отвлечься от своих переживаний, погладила Славу по волосам аккуратно, а после приобняла, тоскливо улыбаясь.

— Поплачь, — прошептала я, — станет полегче.

— Не станет, — ответила она резко, но руку не скинула, не оттолкнула меня, — ладно, не будем о грустном. Слушай, что дальше стряслось.

— Я долго за кустом хоронилась, — сообщила девушка, покусывая губы, — все боялась выйти. Замерзла так, что и волн замораживающих уже не надо стало. Вылезла на дорогу, на девочек смотреть мочи не было, поэтому поплелась я, куда глаза глядят. Это и стало моей ошибкой.

Слава перевела дух и, смерив мой приоткрытый рот укоризненным взглядом, продолжила рассказ:

— Я сбилась с дороги, наверное, от страха и тоски. Пошла по плохо хоженой дороге, да набрела на костер. Как ты, наверное. Разбойники обрадовались, даже очень. Только бабка меня кое-чему научила, с несколькими я справилась, да не ожидала, что они грубую силу будут использовать. Думала помру от боли и повреждений. Хорошо, что амулетик на мне оказался, заживляющий. Они меня оставили на потом, видимо. Плохо помню из-за боли, сколько раз мы перемещались, — девушка запнулась от моего тихого аха.

Даже представить оказалось выше моих сил, насколько страшно ей было и больно. Меня-то парой тумаков угостили всего лишь. Я прикрыла рот ладошкой и округлившимися от ужаса глазами рассматривала внешне спокойную девушку.

— Не пугайся так, — хмыкнула она, заметив мою реакцию, — они не так и не добрались до моей чести. Видно, с полуживым бессознательным телом совокупляться стало не интересно. К тому же их отвлек Черный бог, что пролетал мимо стоянки пару раз.

— Как же?.. — пробормотала я, не понимая, как Макар мог не заметить дюжину здоровых мужиков и дар для него подготовленный.

— Очень просто, — поджала губы Слава и отвела взгляд, — был камень у них, чудный камень. Силой от него за версту разило. Они его как-то активировали, пролетел Черный бог мимо, не заметил. Только не обмолвились ироды, откуда у них такая штука мощная, а спросить, сама понимаешь, не могла.

— Неужто, они к Макару пробрались, — сорвалось с моих губ тихое, — да залезли в хранилище хозяйское?

— К Макару? — брови товарки поползли вверх, а в глазах заплясали бесенята.

— Черный бог так представился, — пробубнила я смущенно, пряча глаза.

— Это по нему ты слезы льешь? — тут же поинтересовалась Слава.

— Тебе то что? — прошептала почти неслышно.

— Да ничего, — пожала та плечами, — просто интересно, чего я лишилась, когда тебя на поляне жертвенной в одиночестве оставила. Может, зря? Ты же жива здорова, еще и одежду модную тебе выдали.

— Сбежала я, — прервала я насмешки товарки, — поэтому, верно, и выжила.

Слава посмотрела на меня очень серьезно, заставляя съежиться и задрожать от страха всем телом.

— Тебе житья не дадут теперь, дуреха, — произнесла девушка тихо, — бога не удовлетворила, на голодную смерть всех обрекла.

— Я не сказала, что не удовлетворила, — прошипела зло, краснея щеками и ушами.

Слава только хмыкнула, но подробности выведывать не стала. А я тоже не стала больше ничего спрашивать да рассказывать, вжалась в подушку и глаза прикрыла, надеясь снова в сон провалиться, чтоб сердцу так томительно больно не было.

— Люб он тебе? — сквозь дрему донеслись до меня обличительные слова Тихославы.

— Люб, — прошептала в ответ еле слышно, не увидела смысла скрывать.

— Тогда сбежала зачем?

— Не нужна я ему, он все еще по жене бывшей страдает, ее вернуть хочет, — слова горечью полились из меня, слезами на глазах выступили.

— Он сам тебе такое сказал? — в голосе Славы ощущалось напряжение.

— Нет, конечно, — возмутилась я, бросив на товарку недовольный взгляд, — кухарка рассказала.

Слава лишь хмыкнула, не ответила ничего, тут ушей наших коснулся протяжный храп и громкий скрип деревянных досок. Мы со Славой сжались и сделали вид, что сны видим. Не хотелось нам с воином общаться. Ведь он все выведывать начнет, душу терзать, еще про Марфу узнает. Тогда беде быть.

Степан потянулся и побрел к рукомойнику, который рядом с сенями спрятался, зажурчала весело вода. Чиркнуло огниво и полумрак в комнате разогнал несмелый огонек лучины.

— Что, бабка, не спится? — спросил Степан хрипло, перекрывая кран рукомойника.

— Я и не спала, мОлодец, — ответила баба Нюра, перебирая посуду: слышались звон и глухие удары.

— Мне в столицу надобно вернуться, царю доложить о происшествии, — скрипнули ножки стула, царапнули по доскам половым, — расскажешь, кто довести отважится?

Тихий смех бабушки Славы удивил настолько, что я приоткрыла один глаз и попыталась из-под одеяла подсмотреть, над чем пожилая женщина стала смеяться.

Тщетно, конечно, не разглядела.

— В такую непогоду, поди, никто, — ответила баба Нюра, вдоволь посмеявшись, — ждать тебе надобно, пока гневиться Черный бог перестанет. А скоро ли это произойдет, никому не известно.

От неожиданного стука я вздрогнула всем телом, видимо, Степан решил разнести дом, раз ему отказали. Внутри появилась горькая радость от того, что Макар гневается. Тогда, может, придумается, чем помочь Марфе и семье.

— Не серчай, — голос бабы Нюры оказался сух, как пожухлая листва, — мне стол некому чинить. Мы со Славкой вдвоем с хозяйством управляемся, а двум женщинам тяжело всю мужскую работу делать.

Я усмехнулась, краем уха ощущая веселье товарки. Бабы у нас в деревне любому мужику фору дадут. И стол сладят и дров нарубят. Видно, столичного воина решила постыдить.

— Прости, бабка, — ответил Степан тихо, — не со зла я. Починю, если сломал. Новости ты мне плохие говоришь. Мне спешить надо, чтоб царь-батюшка, да волхвы довольны остались.

— Им поди угодишь, — усмехнулась пожилая женщина, — послушай совета моего, растопи баньку, вьюга поменьше стала, добраться можно. Отмойся как следует, поешь, да я отведу тебя к старосте нашему.

— Если вьюга меньше, отчего же не пойти сразу? — удивился Степан.

— Не дойдем, в снегу увязнем, домик то мой на самом краю деревни, а староста в середине ее живет. Не перечь, как говорят у нас, поспешишь — людей насмешишь.

Послышался длинный вздох, заскрипели снова ножки стула, да застонали старые половицы. А у меня надежда в груди расцвела, я теперь смогу семью предупредить о беде грозящей.

— Я с тобой пойду, — от шепота Славки по позвоночнику поползли мурашки. Вдвоем может в сугробах не увязнем.

Я улыбнулась в полумрак и легко спрыгнула с печки.