Скованная льдом

Глава 12. О том, что любовь выше обиды

Аська

Снежинки взметнулись вверх, создавая подобие брызгов, я же отпрянула от неожиданности, оступилась и свалилась в сугроб. Ворон громко каркнул и прямо на глазах начал меняться. Крылья превратились в темно-синюю накидку, перья на голове в седые волосы, покрытые расшитой каменьями шапкой. А в мужской фигуре я с замиранием сердца узнала Макара. Неужели, он обращается в ворона по желанию?

Только на меня он не смотрел, оказавшись ко мне спиной, он неподвижно стоял и, видимо, буравил взглядом Рену, которая не успела применить свою магию. Она взирала на мужчину с ужасом, округлив свои темные глаза и прикрыв рот ладонью.

— Как ты посмела? — раздалось тихое, но от этого все мои внутренности сжались, даже дышать стало нечем.

— Э...это не то, что ты подумал, — пролепетала женщина.

— Разве? — ответил Макар, а вокруг будто холоднее стало, хотя куда уж.

Я прикусила губу и прижала к себе раненую руку. Боль прострелила до самого плеча, только я даже не подумала отвлекаться, во все глаза рассматривая спину того, кого желала видеть больше всего на свете.

Сердце радостно колотилось у самого горла, а глаза защипало. Только не от боли или страха, от того, что мне удалось увидеть его снова. Ведь я совсем недавно думала, что не увижу его никогда, даже мельком. А теперь он стоял буквально в паре шагов от меня. Да, лица я его не видела, только спину. Он, может, и не посмотрит на меня больше, или заморозит без слов, как хотела Рена, но внутри пылала надежда, что хоть раз еще увижу его светлые глаза и манящий огонь, что они излучали.

— Значит, я подумал неверно, — продолжил Макар, медленно приближаясь к женщине, — и ты не заручилась помощью моих призванных духов?

Рена отступила на шаг, огромными от страха глазами смотря на мужчину.

— Я не заручилась ничьей помощью, — выдала вдруг она уверенно, а выражение страха на ее лице моментально изменилось на зловещее спокойствие, губы расплылись в ухмылке, — даже от поддержки Светозара отказалась. Ты не стоишь этого.

— Неужто, братец решил мне подлянку устроить снова? — говорил Макар спокойно, голос не повышал, но я буквально чувствовала, как воздух вокруг потрескивал, искрился от клубящейся в нем злой силы.

— Не спрашивала, — Рена отвела глаза, будто собиралась попросить прощения или в чем-то признаться, но тут же на все вокруг обрушился шквал ветра.

Он потревожил ветви деревьев, и снег с них сугробами повалился на землю. Он попал мне за шиворот, засыпал лицо. Пока я отплевывалась и пыталась смахнуть с себя его, женщины и след простыл. Правда, Макар остался на месте.

— Ах ты, обманщица, — повысил голос мужчина, и крикнул, у меня даже уши заложило, — Морена!

На землю посыпались уцелевшие снежные шапки. Я же сидела ни жива ни мертва. Неужели, это бывшая жена Макара?! И она моя мать?! В голове не укладывалось, что такое вообще возможно. И почему они общаются так, будто люто ненавидят друг друга?

Ощутила, как по щекам текут слезы. От всего того, что со мной случилось за последнюю неделю, захотелось выть в голос. Так ведь не бывает, чтобы все навалилось сразу и как снежный ком увеличивало размеры.

— Настя? — отвлек меня от паники голос Макара.

Я вздрогнула и подняла голову, замерла сразу, потерялась в его взгляде. Так много там оказалось боли, злобы и тоски, что сердце сжалось, забилось раненой птицей. Я сглотнула тугой ком и опустив глаза, выпалила на одном дыхании:

— Прости, что сбежала. Я испугалась!

Меня накрыла тишина, что жутко стало. Только Марфа тихо всхлипывала неподалеку. Даже отец не издавал ни единого звука. Неужели, его ранило или того хуже. Я вскинула голову от страха и вновь потерялась в бездонных глазах Макара. Там будто появилось что-то новое, отчего забытый пожар, что полыхал во мне еще недавно, разгорелся с новой силой, а к щекам прилил жар.

Макар, не говоря ни слова, подошел ближе, опустился на одно колено передо мной и протянул руку. Я, против воли, отпрянула. Тут же прикусила губу и стиснула плотнее больную руку, только чтобы ничем не показать, как мне страшно вновь оказаться слабой жертвой в руках сильных мужчин.

Хоть к Макару мои страхи отношения и не имели, но он тут же нахмурился, сжал руку в кулак и поджал губы.

— Я лишь помогу тебе встать, — сообщил он скупо, оставаясь в таком положении, — не более.

Внутри все будто оборвалось. Хотя, чего я ждала? Что он прижмет к себе, как ни в чем не бывало? Скажет, что скучал? Глупо оно, так думать. Я ведь уже не девочка, должна понимать, что жить в мечтах — неправильно.

— Прости, — промямлила я, подавая здоровую руку, — я думала, ты меня сразу развеешь в пыль.

— Зачем? — округлил глаза Макар, помогая мне подняться. — Ты считаешь, что я для забавы убиваю тех, кого мне в дар отправили?

— Прасковья сказала, что ты устанешь от меня однажды, и отправишь на смерть от мороза в чем мать родила, — сказала нерешительно, а от его прохладной руки, показавшейся мне печкой, по телу прошла волна тепла, низ живота будто молнией ударило. Кажется, мне в тулупе уже жарко.

— С ней я разберусь, как только в терем вернемся, а вот ты почему чужих, — он запнулся, окинув меня таким взглядом, что ноги подкосились, — существ слушаешь, непонятно.

Он нечаянно задел поврежденную Мореной руку, от чего я поморщилась, а на глаза навернулись слезы, с губ сорвался тихий стон.

— Что с твоей рукой? — чуть громче спросил мужчина, а выражение его лица сделалось обеспокоенным. Да настолько, что сердце радостно заныло от заботы.

— Волной ледяной задело, — созналась нерешительно.

На самом деле, странно, что рука не оказалась замороженной, просто пара пальцев побелели, да боль ощущалась сильная, когда я пыталась шевелить ей или задевала что-то. Так с мизинцем на ноге в детстве было, когда я по зиме в простых калошах выбежала, да задержалась во дворе. Тогда отец взял меня в охапку и оттащил к бабе Нюре. Она с моим пальцем быстро справилась, да затрещину прописала, чтобы головой думала, а не надеялась на “авось”.

Макар нахмурился, аккуратно прошелся подушечками пальцев по поврежденной поверхности, до которой тулуп добраться не помешал. Меня тут же в жар бросило, да в такой, что воздуха в легких почти не оказалось. Я прикусила губу и украдкой глянула на мужчину. К лицу глаза не подняла, постеснялась, зато отлично увидела, как ходуном ходит его кадык, а на скулах желваки играют. И непонятно, злится он на меня, или его разрывают те же чувства, что меня изводят огненной лавиной внутри?

— Тебе нужна помощь, — сообщил, наконец, Макар, отпуская мою руку, бережно, будто боялся разбить, — Панкратий может залечить любую рану, но не уверен, что в его силах восстановить твои пальцы.

Внутри колотилась глухая тоска от того, что его прохладные пальцы больше не касаются моей пылающей жаром кожи. Только я давила эти странные чувства, я не понимала, откуда они и почему внутри все замирает, когда Макар рядом, даже если я не смотрю в его глаза. Или это все от влюбленности? Ведь я уже решила, что это именно она. Еще до нашей ночи. Или сердце мое решило, теперь не разберешь.

— А ты не можешь обратно отморозить? — спросила, чтоб не показать глупой и испуганной девицей.

— Нет, — он невесело усмехнулся, — я могу только заморозить. К несчастью. Это мой брат, Белый бог, способен возвращать жизнь недавно почившим.

Я невольно повела плечами. Не то, чтобы я когда-то опасалась богов, но после плотного знакомства с одним из них, реальность другого под сомнение не ставилась. А его способности по настоящему пугали, да и упоминание о том, что Белый бог не хвастался добродетелью, мог подставить и обмануть, чести ему не делало.

Хоть условно среди простого люда Белый бог приравнивался к солнцу, весне и новой жизни. А Макар, как его темное отражение, нес смерть, холод и ужас.

— Пойдешь со мной в терем обратно? — спросил он вдруг, прерывая мои мысли, а голос его почему-то дрогнул, сорвался в конце фразы на хрип.

Мужчина откашлялся, а я подняла на него все же расширившиеся от удивления глаза. Неужели, он моего согласия хочет? И против воли обратно не потащит.

— Что? — свел Макар брови, дожидаясь моего ответа, — ты ожидала, что я тебя сейчас по ветру развею?

Я помотала головой заторможено, а на лице расцвела глупая улыбка, которую теперь никакие беды не сотрут. Я надеялась на это, во всяком случае.

— Пойду, — ответила несмело, боясь поверить в свое счастье, но тут раздалось отчаянное лошадиное ржание неподалеку, — Гнедая, — вырвалось из моего рта облачком пара имя нашей кобылы.

Я заозиралась вокруг, пытаясь отыскать животину. Но среди сугробов и скрюченных ветвей почти ничего нельзя рассмотреть оказалось.

— Не бойся, Настя, — мою здоровую руку захватили в плен такие прохладные пальцы, — это всего лишь снежные волки лошадь напугали. Они не должны ей вреда причинить.

— Очень обнадеживает, — пробормотала я еле слышно, стараясь не стучать зубами от пробравшегося сквозь распахнутый тулуп холода и страха за родное существо, — а семье моей они вреда не причинят?

Макар огляделся кругом после моих слов, будто других людей только заметил неподалеку. Поправил меховую накидку и повел носом в сторону отца. Будто принюхивался.

— Ручаться за сохранность смертных не могу, — ответил Макар, спустя некоторое время, показавшееся мне вечностью, — волки в нескольких прыжках от нас.

— А родные живы? — спросила слабо, надежда внутри рухнула кровоточащими клочьями, разрывая сердце страхом и тоской.

— Пока да, — повел плечами Макар, — женщина и мужчина без сознания только. Настя…

Он вдруг развернул меня к себе лицом и посмотрел очень внимательно, будто вновь в душу заглядывал.

— Скажи, разве есть тебе до них дело? — спросил проникновенно, только в душе слова его тяжелыми камнями ложились. — Ведь они тебя отправили на смерть верную, как ты думала сначала.

— Они заботились обо мне с самого младенчества, — ответила жарко, даже руку попытала из захвата вырвать, правда, безуспешно, — как же мне до них дела не может быть?!

— Почему ты такая жалостливая? — скривил губы Макар, разглядывая меня пристально. Глаза его блуждали по моему лицу, будто выискивали что-то, спрятанное под моей кожей.

— Я не жалостливая, — поджала я губы и отвела взгляд, не в силах спокойно выдерживать его интерес, — просто так уж мачеха и отец меня воспитали. Семья, она одна, ей надо дорожить и помогать до последнего вздоха. Ведь меня бросить могли, оставить на морозе замерзать. А отец уговорил мачеху нагульного ребеночка принять в дом. Мать-то моя вертихвостка, как выяснилось.

Макар непонимающе свел брови, но я не решилась рассказать ему о той правде, какую узнала. Что тогда еще жена его изменила ему с первым встречным, выносила ребенка, да родила. И ничего мужу не сказала. Хотя таких подробностей я не знала. Только догадываться могла, иначе Макар бы заподозрил во мне родственную связь с бывшей женой.

Совсем близко раздался пробирающий до мозга костей вой, а лошадиное ржание оборвалось, как не бывало. Я невольно вцепилась в руку мужчину сильнее, надеясь на его силу. Снежных волков в деревне опасались многие, если не все. А это именно они медленно крались через сугробы. В нашем направлении, и их глаза отнюдь не светились дружелюбием.

Сзади послышалось тихое рычание, а я резко развернулась. Хищники подбирались не только спереди, они наступали со всех сторон. Вот и сбылось мое предсказание. Съедят меня волки снежные. Вздохнула судорожно и посмотрела на Макара долгим взглядом, будто прощалась.

Его профиль казался выточенным из камня, брови сведены, глаза изучают обстановку, а губы сошлись в тонкую линию. На меня он не посмотрел в ответ, только руку сжал чуть сильнее. Этого хватило, чтобы дать мне сил. И чего испугалась, дуреха? Ведь рядом хозяин этого места. Он одним взглядом заморозить может.

Правда почудилось мне, что от волков тоже сила какая-то исходила. Странная, немного обжигающая. Я прислушалась к себе. Внутри меня будто потряхивало, а вместо крови бурлила раскаленная лава. Очень странные ощущения. Они не доставляли боли, но чувствовались остро, ярко.

И звуки.

Если раньше лес казался безмолвным, то сейчас будто пел и шептал на самой границе слышимости. Это пугало и удивляло одновременно. Я настолько погрузилась в свои ощущения, что вздрогнула всем телом от низкого голоса Макара, будто раскат грома прозвучал.

— Что надо тебе, служка царская, в моем лесу? — спросил он спокойно, а звук вибрировал, перекатывался, будто обволакивал, но не мягким покрывалом, а ежовыми рукавицами.

Послышался ответный рык, утробный, страшный. Я прижалась к Макару плотнее и прикусила губу, чтобы не завизжать. Потому что страх сковал все мое существо, растекся по венам холодной волной, он притушил все странные ощущения, оставил только сковывающий ужас.

Сбоку послышался тихий вздох, я обернулась и заметила Марфу. Сестра сидела прямо на снегу, подле мачехи и огромными от ужаса глазами смотрела, как к ней приближается один из хищников. Грязно-белая шерсть топорщилась во все стороны, из открытой пасти капала на снег слюна, делая в ровном покрывале некрасивые отверстия, а в глазах зверя читался лютый голод.

Я дернула Макара за руку, чем вызвала недовольное цыканье. Только жизнь и здоровье сестры важнее чужого недовольства. Волк, что рычал в ответ на вопрос мужчины, припал к земле и двинулся в нашу сторону. Даже в такой позе он выглядел просто огромным, как откормленный телок. Белоснежная шерсть, в отличие от шерсти его товарищей, выглядела приглаженной, будто причесанной, а голубые глаза показались знакомыми. Только недолго я любовалась опасным зверем.

Остальные приняли такой жест за побуждение к действию. Сразу двое прыгнули из-за спины главного волка. От неожиданности я взвизгнула и отшатнулась, но волки не добрались до нас, оказались сметены взявшейся ниоткуда снежной стеной. Раздался жалобный скулеж, сменившийся рычанием.

Перевела испуганный взгляд на Макара, вокруг него будто взвилось белое пламя, свободная рука поднята на уровень груди, а пальцы согнуты и напряжены.

Глаза из бесцветных превратились в белые, отчего черный провал зрачка казался пугающей пропастью, а весь вид мужчины утратил человечность. Черты лица заострились, а плечи будто раздались вширь. Но я понимала, что мне только кажется, из-за странного свечения вокруг Макара.

— Не бойся, — донеслось до меня так близко, будто прямо в голове, — тебя не трону, семью твою тоже, — добавил будто нехотя, как только я собралась о них вспомнить, — только зазнаек снежных научу уму-разуму.

— Спасибо, — прошептала одними губами, но Макар услышал, его губы тронула мимолетная улыбка, адресованная мне, а глаза на миг снова стали человеческими.

— Отойди за мою спину, — посоветовал он, — там безопаснее.

Я отступила от мужчины на шаг, и нехотя освободилась из плена его руки. Прикрыла лицо руками от страха, только щелки оставила, чтобы подсматривать.

Вокруг плотной стеной вилась пурга, такая сильная, что волки с трудом оставались на земле. Того, который подбирался к Марфе, снесло на несколько шагов назад. Он мотал мордой из стороны в сторону, а взгляд казался мутным. Марфа же прижалась к мачехе всем телом и не шевелилась. Неужели, она ее спасти пытается?

От кого, а уж от Марфы я такого не ожидала. Даже руки опустила, тут же поморщилась — забыла, что одна рука у меня повреждена. Ее поступок взволновал внутри что-то, расплескал злобу на обитателей Заколдованного леса.

Особенно на маменьку родимую. Она ведь меня с самого начала умирать оставила, непонятно, конечно, почему выносила, но, видно, причины имелись.

Злоба потекла по венам обжигающим холодом, а страх и боль притупились, когда я заметила, как один из волков приготовился к прыжку. К прыжку на моего отца — тот как раз пошевелился, видно пришел в себя.

С губ сорвался вопль, а от самого центра моей груди будто отделилась волна. Она зависла в пространстве, точно раздумывала, что же ей дальше делать, а потом взвилась, расширилась и рванула к волку, прыгнувшему на отца.

Волка сшибло в полете, откинуло к деревьям, до моих ушей донесся жалобный визг. Сердце тут же сжалось в груди, а к щекам прилила краска стыда и запоздалого страха. Неужели, я какой-то чудной магией причинила вред живому существу? Я ведь и таракана лишний раз совком не пришибу. Благо, тараканов у нас отродясь не водилось.

Волна рассеялась как только коснулась шерсти волка, исчезла без следа, а в моей голове будто зазвенели бубенцы. Все вокруг поплыло, завертелось, руки-ноги стали свинцовыми, неподъемными, а тело ватным, не моим. Я даже удивиться не успела, как вокруг сомкнулась тьма, а я ухнула в тягостное небытие.

Черный бог

Знакомая магия отвлекла от заклинания, когда я собирался обездвижить вожака, чтобы допросить с пристрастием. Поэтому его выпад оказался полной неожиданностью. Огромный зверь бросился прямо сквозь мои снежные волны, не жалея своей шкуры.

Пришлось резко перемещаться в сторону, рассеивая наговор. Если б не отменил, волку бы жить осталось всего несколько минут. Откуда он такой недалекий?

Пока перемещался, краем глаза заметил позади себя Настеньку, и сердце тут же замерло, чтобы забиться в несколько раз быстрее. Девушка безжизненно распласталась на снегу, в ореоле бледного сияния. На ресницах ее застыла изморозь, а кожа сделалась бледной, почти белоснежной. Со щек сошел весь румянец, а губы приобрели синеватый оттенок.

Бросился к ней, наплевал на волков снежных, на вьюгу, что поднял вокруг, на людей, которые еще копошились. Упал на колени и подрагивающими пальцами коснулся щеки Насти — стылая, как лед, в который я стены терема превратил.

— Настенька, — сорвалось с губ горестно, только не ответила она, оставаясь такой же неподвижной.

Положил аккуратно ее голову на свои колени, нащупал то место на шее, где пульсировала жилка обычно. Только пальцы ничего не ощутили, вызывая внутри меня бездну. Прижал к себе Настю, будто невесомую и такую ледяную, попытался согреть, но, куда там. Показалась она куклой, из груди вырвался хрип, переросший в отчаянный рык, а перед глазами будто пелена встала. Слилось все в одно размытое пятно, заволокло белым снегом.

Не стал я ждать ничего больше, заставил вьюгу перенести меня прямо в покои главные. Те, которыми я так редко пользовался, предпочитая кабинет. Меня сразу оглушила тишина, больше ни воя, ни плача не слышалось, да и ветер не завывал печально.

Поднялся с колен прямо вместе с Настенькой и ощутил, как все корочкой льда покрывается вокруг, а внутри бушует что-то лютое. То, что я прятал и запирал столько столетий внутри себя.

Все доводы о том, что она простая человечка, и не стоит такого внимания, остались там, на поляне в Заколдованном лесу. Или еще раньше, на ложе, для даров предназначенном. Потому что только при виде Насти кровь закипела, а еще недавнее желание жестоко наказать ее за побег разбилось вдребезги, стоило только увидеть ее огромные испуганные глаза.

Уложил аккуратно на постель — как живая. Сжал кулаки и шагнул обратно, разбираться с тем, кто посмел отнять у меня часть моего сердца, часть жизни.

При переходе обратно немного унял свои чувства, покрывая себя ледяной броней, так же, как покои в тереме. Это отрезвило, вернуло мысли на место, а сердце заставило биться ровно. Не положено мне такого демонстрировать. По крайней мере, не при смертных.

На поляне все осталось, как прежде: волки застыли в своих позах, поджав хвосты и трясясь от холода с ужасом вперемешку, я почуял этот поганый запах, стоило только выйти из вихря снежинок, люди сбились в кучку и тряслись пуще волков.

Я глянул на всех исподлобья, выбрал главного и тихо спросил, только даже главный, самый смелый с виду, сжался, да попытался попятиться:

— Кто магию применил запретную? Да по чьему совету?

Ответом стало мне молчание. Я криво ухмыльнулся и приблизился на шаг. Со стороны волков послышался скулеж жалобный. Трусы. Человеческие женщины тем временем упали наземь без сознания, вызывая у меня глухое раздражение глубоко внутри.

— Я жду, — поторопил их властно, разминая пальцы и собирая вокруг притаившийся мороз.

Белый матерый волк — вожак — переступил с лапы на лапу, поджал уши и вдруг крутанулся через голову, а в снегу блеснуло серебром лезвие кривого ножа. Я моргнул, а подле моих ног уже сидел огромный мужчина, светлые волосы в разные стороны топорщатся, а голова склонена низко, в почтении.

Значит, оборотни нас настигли, а не простые волки, какие позабыли, как людьми быть.

— Прости, великий, — прохрипел вожак громко, видимо, переход дался ему сложно, — не признал в тебе хозяина леса. Думал, что ты с разбойниками заодно. Была у них защита сильная, долго я их искал… — вдруг зачастил вожак, подняв глаза чистые, как горный ручей, на меня, отчего брови мои сошлись еще больше на переносице, а зубы сжались со скрипом, — да только не сообразил допросить, девиц спасал, потом хотел, а они…

— Я в курсе, — поморщился я, как от боли зубной, перебивая быструю речь вожака, — и о личности помощника осведомлен, только не вам, людям, его судить.

Вожак поджал губы и нахмурился, кулаки сжал. Видно, не по нраву ему оказалось сравнение с людьми. Что ж, не моя беда.

— Расскажи лучше, кто в твоей стае предатель? — спросил глухо, внимательно оглядывая притихших волков.

Никто не спешил за вожаком перекидываться, все ждали, когда гнев мой уляжется, наивные.

— Не держу таких, — нахмурился вожак еще больше, — мы царю-батюшке повинуемся, а по его указке каждого воина волхвы проверяют, — на последних словах вожак содрогнулся и взгляд опустил, видно, не слишком приятная процедура.

— Хорошо, — глянул я в сторону, будто согласился, а сам, краем глаза, за стаей следил, чтобы вычислить того, кто больше расслабится.

Меня настигло разочарование, потому что все остались напряжены до предела, даже не моргнул никто. Поджал губы и вновь посмотрел на вожака, а в груди росло желание заморозить, растерзать, стереть всех с земли, что Настеньке моей не помогли.

— Владыко! — раздался вдруг слабый мужской голос откуда-то снизу.

Я опустил глаза и углядел человеческого мужчину, он мял подол моего плаща и трясся, как лист осиновый. Я брезгливо поморщился и хотел уже отбросить его от себя, да только следующий вопрос меня остановил:

— Что с Настенькой?