Скованная льдом

Глава 11. О том, что от судьбы не убежишь

Промерзли мы основательно уже через полчаса пути. Если не раньше. Мело так, что дороги даже не угадывалось, а дома вокруг выглядели занесенными сугробами. Как выехали из деревни, так потерялись даже такие ориентиры.

Марфа жалась ко мне, пытаясь не дрожать слишком сильно, а я кусала обветренные губы и думала, что я все-таки полная дура. Может, Степан не стал бы уводить семью в темницу. Провели бы переговоры, он ведь не показался мне беспощадным. Хотя, вспомнить, что он сотворил с разбойниками, так сразу страшно становилось.

Только сделанного вспять не воротишь. Я поежилась от очередного пробирающего до костей порыва ветра и уставилась на сгорбленную спину отца. Поверить в то, что я — дочь духа, казалось невозможным. Как папа мог повстречать одного из них, если всю жизнь свою в деревне прожил? Так он рассказывал. Да и мачеха тоже.

Ведь, Марфа старше меня на пару месяцев, как так получилось, что папа ушел от мачехи, сразу после свадьбы почти? Я бы на месте мачехи выгнала бы его сразу, как узнала. А она оставила, простила. За это я ее и уважаю. Хоть часто не понимаю и опасаюсь.

Перевела задумчивый взгляд на спину мачехи — женщина, в отличие от отца, сидела прямо, спина, как жердь. Невольно улыбнулась, стоило только забрезжить свету надежды, как она нашла в себе силы не сдаваться.

Сквозь метель стали виднеться затемнения, значит, граница Заколдованного леса близко. Гнедая у нас умница, чувствует дорогу даже сквозь метры сугробов. И не утопает почему-то, и сани не вязнут. Стало закрадываться подозрение, что папа сделал что-то с ними, и с санями, и с кобылой. Может, оберегом каким снабдил? Но сейчас спрашивать казалось бессмысленно.

Вздохнула и прикрыла глаза, надо постараться поспать, пока есть возможность. Марфа уже пригрелась и посапывала на моем плече. Я постаралась расслабиться, но тяжкие думы и завывания ветра изрядно мешали. Вспомнилась Тихослава и ее ободряющая улыбка. Девушка вышла вместе с нами — вернулась домой, чтобы за воином следить. Но вдруг, он ее обидит и наказать решит, за то, что тоже жертвенную поляну покинула? Ведь узнает, что она должна даром стать. Заставит вернуться к Черному богу.

Стоило вспомнить товарку, как мешочек, спрятанный у сердца, стал нагреваться. Я напряглась. Слава в дорогу вручила мне самодельный оберег, да наказала, что опасаться надо, когда нагреваться начнет. Я отпихнула сонную Марфу и пробралась ближе к козлам.

Отец удивленно вскинул брови, насколько это было возможно под меховой шапкой. Попыталась сквозь вой ветра донести до него, что что-то не так, но отец не расслышал, натягивая узды Гнедой. Кобыла вдруг взбрыкнула и резко соскочила с колеи.

Я взвизгнула и чуть не вывалилась из саней прямо в сугроб. Марфа вцепилась в тюки и с выпученными глазами следила за тем, как сани уверенно несет к черте леса все ближе. Мачеха же пыталась помочь отцу справиться с уздой.

Только все попытки оказались тщетны. Наши сани на скорости влетели между двух толстоствольных дубов прямехонько за границу леса. Гнедая ржала и фыркала, но остановиться не могла, будто сила какая ее тянула вперед. Я зажмурилась и вцепилась в Марфу, она вцепилась в меня в ответ, потому что нутро переворачивалось от страха, когда стволы деревьев проносились мимо саней, а нас качало из стороны в сторону.

Сзади послышался скулеж. Я приоткрыла один глаз и постаралась обернуться. Когда мне это немного удалось я с ужасом заметила, что Жучка еле держится на самом краю саней, готовая сорваться. Я тряхнула Марфу, заставляя ее припасть ниже к сидению, на что сестра громко заголосила.

Но я, преодолевая леденящий ужас, уже ползла ближе к краю, чтобы зацепить ошейник собаки и не дать ей свалиться. Когда пальцы сжались на холодном металле, сани тряхнуло и накренило в бок, отчего я, потерявшая опору, полетела за Жучкой. Мы рухнули в ближайший сугроб, ушей коснулся громкий треск, а мир перевернулся с ног на голову.

Снег забился в рот, уши и за шиворот. Я одной рукой, второй все еще сжимала ошейник, постаралась освободить себя от снега и отдышаться. Слуха коснулись причитания и хриплый голос отца. Я протерла, наконец, лицо, отпустила Жучку и поднялась на ноги. Первое, что меня напугало, оказалась тишина. Если не считать фырканья гнедой и голосов родных, то нас окружала почти полная тишина. Завывания вьюги стихли моментом, значит, мы успешно попали на территорию Заколдованного леса. Снова.

Я обхватила себя за плечи и огляделась. Сани, переломленные пополам валялись на боку неподалеку, тюки разбросало по округе, а Гнедая, запутавшись в поводьях и ремнях, била копытом и мотала гривой. Освободиться у нее не получалось, поэтому с каждым ударом она нервничала все больше.

Отец помогал мачехе и Марфе подняться на ноги, их, как и меня, отбросило в стороны. Шапка отца слетела, когда он падал, поэтому я отчетливо различила алую дорожку крови бегущую от виска до самого подбородка.

Сердце сжалось от страха, я прикусила губу и нащупала под телогрейкой заветный оберег. Он пульсировал и почти обжигал пальцы. Значит то, что потянуло нас в лес все еще здесь и угроза растет. Я оглянулась на Жучку, собака прижала уши к голове и напряглась всем поджарым телом, будто ожидала нападения.

Неужели, нас нашел Макар?

Я вглядывалась в морозную даль, но не могла различить ни единого движения. В какую сторону не смотрела. Кругом лед, снег и темные стволы деревьев. Да капли алые на белом покрывале сугробов, там, где наша телега перевернулась и на пополам треснула.

Кое-как справилась с нарастающим страхом, придерживая Жучку за ошейник. То ли в поисках защиты, то ли в попытке успокоить. А собака нервничала все больше, из нутра ее доносился глухой рык, а морда направлена в сторону, противоположную глубоким следам, оставленным санями.

— Что с тобой, старушка? — спросила я тихо, но голос, будто усиленный в сто крат, разнесся по округе эхом, отскакивая от деревьев.

Я вздрогнула, а родные замерли, смотря на меня испуганно. Я виновато растянула губы в улыбке и пожала плечами. Никогда бы не подумала, что голос может так громко звучать.

Но в следующий момент такое чудо перестало интересовать меня совершенно, потому что моментально все вокруг заледенело, хоть жарко и так не было. На ресницах осел иней, а легкие обожгло. Я закашлялась и выпустила ошейник Жучки. Собака сорвалась с места, громко завывая. Вой прошелся ножом по сердцу, так отчаянно он прозвучал.

Не успела понять, что происходит, как знакомая ледяная волна понеслась в мою сторону. Я замерла от страха и прикрылась руками, соображая, что поза для вечности не очень. Но ничего не произошло, только мороз усилился, да сзади послышались всхлипы.

Я распахнула глаза, потому что зажмурилась, чтобы не видеть приближающейся погибели, В нескольких шагах передо мной лежала Жучка, ее поджарое тело вытянулось в линию, будто она замерла в прыжке, и переливалось тысячью бликов на выглянувшем из-за снежных шапок солнце.

С губ сорвался всхлип, а замерзшие пальцы прижались к губам. Вместо любимой старушки под ногами валялась безжизненная ледяная статуя, а вокруг нее вихрились переливающиеся всеми цветами радуги снежинки.

Я упала на колени, внутри будто что-то оборвалось, а из глаз полились слезы. Аккуратно прикоснулась к отвердевшей шкуре собаки, пальцы обожгло холодом. Но я не отняла рук, заливая любимицу горькими слезами.

В душе поселилась пустота, а разум твердил: “Это неправда, ты спишь!” Только слезы все не останавливались, разбиваясь о гладкий лед, а рук я уже не ощущала.

— Оставь ее! — громкий крик на ухо, и меня встряхнули за плечи, — надо из леса выбираться, пока такая же беда и нас не настигла!

Я подняла заплаканный взгляд, перед глазами все расплывалось, но я отметила глубокую морщину, пересекающую лоб отца. Именно он сидел напротив меня и чувствительно тряс за плечи. Я расплакалась пуще прежнего и бросилась ему на шею. Впервые в жизни показывая столько чувств за раз. Наверное, из-за последних событий я совсем разучилась притворяться.

— Ну-ну, — отец неловко похлопал меня по спине и помог подняться.

Несколько глубоких вздохов и родное плечо помогли мне немного прийти в себя. Ведь тот, кто пытался всех нас заморозить, скорее всего еще тут.

— По щекам ей хлопни, окаянный! — послышался голос мачехи совсем рядом, — в себя придет. Не поторопимся, следующими будем. Черный бог совсем осерчал!

— Не он это, — вдруг упавшим голосом сообщил отец, прижимая меня крепче.

— Чего споришь? — взвилась мачеха, намереваясь отвесить отцу оплеуху, только он поймал ее руку и еле слышно ответил:

— Потому что знакома мне сила эта. Ощущал я ее двадцать лет назад, когда в горах потерялся.

С губ мачехи сорвался всхлип, а отец отстранил меня, посмотрел на женщину долгим взглядом, наполненным безысходностью и застарелой болью.

— Не может быть, — прошептала та, а на глазах появились слезы, — но она ведь не пошла за тобой, оставила… Как Аську непутевую…

— Я на это надеялся, Агнеша. Всем сердцем надеялся, — прошептал он в ответ и, прикрыв глаза, поднес дрожащую руку мачехи к своим губам.

— Что это значит? — пробормотала я испуганно, сзади в меня вцепилась шмыгающая носом Марфа.

— Это значит, дуреха, — без запалу пояснила мачеха, даже не посмотрев на меня, — что мамаша твоя непутевая явилась.

Кажется, скоро я забуду, что такое удивление. Но очередная неожиданная новость заставила покрыться мурашками и сжать плотнее кулаки. Неужели, моя мать решила вернуться из-за отца?

Только тогда странно, что она меня преследует с того самого момента, как я в лес попала. Ведь в прошлый раз, как только от разбойников спаслась, меня ледяная сила чуть не заморозила. И не только меня, ведь погибли и Веселина, и Яна.

— Она меня ненавидит? — горькие слова сорвались с моих губ, не спрашивая моего на то разрешения.

Отец посмотрел на меня удивленно, даже испуганно как-то.

— Почему ты так думаешь? — спросил, спустя несколько мгновений.

— Потому что, если ты не ошибся о природе силы смертоносной, — ответила я срывающимся голосом, — то она преследует меня с того самого момента, как я даром для Ма… Черного бога стала. И девочек именно она заморозила. Слава сказала, что сила чувствовалась одинаково.

— Зачем духу тебя губить столько лет спустя? — не поверил отец моим доводам, — вы, верно, напутали чего. Ведь она тебя у наших дверей оставила. Чтобы ты не умерла от холода и голода, раз наполовину человек.

При таких откровениях губы мачехи сжались в тонкую линию, а глаза сузились, но руки она поднимать на отца, по-привычке, не стала. Я же шумно выдохнула, потому что успела дыхание задержать во время короткого рассказа.

Отец хотел сказать что-то еще, но тут я снова ощутила ледяную волну. Мощнее и ближе, чем прежде, я оттолкнула родичей, насколько смогла, сама припала к земле ближе.

Край рукава зацепило волной, отчего руку обожгло нестерпимой болью, я вскрикнула и схватилась за поврежденное место, моля великих богов, чтобы никто больше не пострадал. В этот момент моих ушей коснулся высокий смех, будто диковинный хрусталь звенел. Я замерла и подняла голову, ожидая увидеть все, что угодно.

Только не ожидала я, что дух окажется юной на вид прелестницей. Она, одетая в длинное платье, будто из снега сотканное, легкой поступью приближалась ко мне. А в глазах клубилось нечто страшное, темное. Я невольно поползла назад. Меня снова волной накрыл хрустальный смех, от которого волосы на затылке дыбом встали.

И она — моя мать? Верилось слабо, а в душе все теплилась надежда, что отец ошибся. Не может моей матерью оказаться такая страшная и бессердечная особа.

Но даже сквозь леденящий душу страх я отметила ее красоту. Темные волосы волнами спадали ниже талии и терялись за подолом платья, поэтому определить длину оказалось трудно. Она не забрала их в косы или пучок, как обычно делали деревенские женщины, из-за этого волосы, будто живые, трепетали от малейшего дуновения ветра. Плечи покрывал полушубок, белый в голубизну, как снег, отчего кожа казалась мертвенно-бледной, будто прозрачная, что видно вены. Лишь румянец на щеках сообщал, что прелестница больше жива, чем мертва. От изящности и красоты захватило дух, мертвенная бледность ее не испортила. А внутри разлилась обида. Если она — моя мать, почему я на нее не похожа ни капли?

Худая, угловатая, со светло-русой косой до пояса. И никаких форм выдающихся, в отличие от той, что стояла напротив и нависала надо мной. Только зря я отвлеклась на любования.

Женщина подняла руку, пока я витала в облаках. Мои глаза различили завихрения воздуха вокруг изящной кисти, а все нутро завопило о смертельной опасности.

Только страшная волна так и не сорвалась с длинных пальцев, потому что передо мной выросла фигура отца. Он раскинул руки в стороны и прокричал, казалось, на весь лес:

— Ты же за мной пришла, Рена? Зачем невинных губишь? Забирай меня, а семью мою в покое оставь.

Выражение лица женщины изменилось. Из надменно-пугающего сделалось задумчивым и даже слегка удивленным: она приподняла брови и остановилась, будто застыла на мгновение. Но потом округу снова огласил ее хрустальный смех, от которого у меня вдруг свело зубы.

Кажется, мать не помнит ни моего отца, ни меня. Хотя, она видела меня в последний раз новорожденным несмышленышем. Отец отступил ближе ко мне, потому что вокруг кистей Рены вновь закружилась замораживающая магия. Она вихрилась, завораживала, будто играла. Внутри наравне со страхом образовалось совершенно новое чувство. Будто я восхищалась этой магией, хотела, чтоб она сорвалась с кончиков пальцев. Я помотала головой и отползла еще немного.

— Неужели, ты не помнишь меня? — спросил отец упавшим голосом, — тогда за кем же ты пришла? Чем мы тебя прогневили?

Снова послышался хрустальный смех, а отца чуть не сбил с ног ледяной порыв ветра. Правда, отец не превратился в статую, лишь содрогнулся и закашлялся. А я не понимала, почему моя душа будто пела от того, что прикоснулась к магии. Казалось, что меня погладили по голове.

— Я пришла за ней, — закатив глаза, произнесла Рена, и указала на меня пальцем.

— За мной? — голос осип, поэтому а прохрипела. Пришлось откашляться.

— Так ты решила забрать дочь? — в голосе отца угадались обреченность и злоба одновременно, — спустя девятнадцать лет?

Отец напрягся, сжал кулаки. Его лица я не видела, но могла предположить, что он хмурился и поджимал губы. Отец ведь редко злился, все больше молчал и переносил невзгоды с улыбкой. А сейчас он готов, кажется, голыми руками разорвать Рену.

— Что? — пуще прежнего удивилась женщина, снова развеивая смертоносное заклинание.

— Двадцать лет назад, — терпеливо пояснил отец, — я перевозил лес с другой стороны гор. Дорога оказалась трудной, а погода суровой. Я мог погибнуть, но ты спасла меня, Рена, — сзади послышался резкий вздох.

Я обернулась и отметила, что мачеха скрестила руки на груди, отвернулась от нас в другую сторону и сильно прикусила губу. А во взгляде тоска смешалась с яростью.

— Но за спасение потребовала плату, — тяжело вздохнув, продолжил свой рассказ отец, — ночь с тобой.

В глазах женщины проскользнули искры паники, но тут же сменились задумчивостью. Это напугало сильнее, чем ярость.

— А, спустя девять месяцев, на пороге моего дома появилась она, — он указал на меня, не поворачиваясь, — вместе с ней лежала записка с именем и твоей просьбой воспитать нашу дочь.

Отец резко замолчал, а я открыла рот. В моей голове не укладывалось то, что происходило вокруг, и новые события вызывали какое-то отрицание внутри. Хотелось спрятаться в темном углу и проплакать бесконечность.

Только ледяная волна ветра, которая резко обрушилась на нас, не дала времени обдумать все мои чаянья. Отец все-таки не устоял, свалился в сугроб рядом, а я прикрыла здоровой рукой лицо от колючих снежинок. Они, словно острые иглы, ранили мою кожу.

Сквозь сощуренные веки я глянула на Рену, взгляд ее сверкал безумием, а лицо исказила злобная гримаса. Вокруг женской фигуры образовались ледяные сполохи, они свободно парили в воздухе, переливаясь всеми цветами радуги и ослепляя сиянием.

— Так это отродье до сих пор живо?! — взвизгнула Рена и направила в нашу сторону очередную ледяную волну. Кожу обожгли острые льдинки, сзади послышался крики мачехи и Марфы, отец же мужественно стерпел пытку.

— Я же бросила тебя в горах! — продолжала вопить женщина, злясь все больше, — Как кто-то посмел сохранить тебе жизнь?!

Я не поняла о чем женщина вела речь, но сердце болезненно сжалось от того, что родная мать желала мне смерти. В уголках глаз защипало, но я запретила себе проявлять хоть какие-то чувства, потому что та, что бесновалась передо мной, не заслуживала их. Тем более, мои слезы ей не нужны.

Мачеха вскрикнула особенно жалобно и затихла, за этим сразу послышался испуганный крик Марфы, а я поняла, что Рена сделала что-то с ними. Что-то ужасное, как с Жучкой.

Вдруг внутри поднялась ледяная волна. Пусть этот дух меня ненавидит, пусть я не нужна никому на этом свете, но тех людей, что воспитали меня я в обиду не дам. Рена не имеет права причинять им боль, тем более, отнимать жизни.

Я сама не заметила, как оказалась на ногах, сжала кулаки, а из груди вырвался смешок, переросший в громкий смех. Ветер перестал причинять мне вред, а ледяные снежинки ранить. Они слетались ко мне, кружа мне голову хороводом вокруг, а я ощутила внутри силу. Такую, которую не ощущала никогда.

— Я исправлю то, что упустила, — прошипела женщина, смотря с ненавистью в мои глаза.

Я не отвела взгляда, возвращая ей такую же ненависть.

— Ты никогда не была моей матерью, — ответила я тихо, пробуя на вкус силу, что струилась по венам жидким льдом, — и не будешь. Я не позволю тебе убить мою семью.

— Я и не собиралась трогать глупых людишек, — хмыкнула она, создавая очередную смертоносную волну, — я сотру с лица земли только тебя.

Я приготовилась отпустить ту силу, что успела скопить, понимая, что ее слишком мало. Но не успела, потому что между нами спикировал огромный ворон, разрывая снег мощными когтями.

Черный бог

Дыхание сорвалось облачком пара с губ. Чудно. Я ведь не являюсь смертным, почему же моя физиология от людей почти не отличима? Те же процессы происходят, растут волосы, ногти, сердце толкает кровь по сосудам. Если меня поранить, потечет самая обычная кровь. С одним только отличием, что я не умру, не истеку кровью, а рана затянется за пару часов, даже несовместимая с жизнью.

Такие мысли неспешно бродили в моей голове, пока я пробирался сквозь сугробы к месту, на которое указал Панкратий. Он еще утром советовал не затягивать с визитом в Заколдованный лес. Потому что, пока я расслаблялся, да бесновался, люди пробрались в святая святых под самым моим носом.

Эту наглость следовало пресечь, чтоб другим неповадно было. Да и вообще закрыть лес от людишек. Нечего им тут делать. Вдохнул-выдохнул. Лишь бы не вспоминать шелк светлых волос и нежный бархат девичьей кожи.

После побега Насти я думал, что переверну мир к лиху злобному. Но Панкратий вразумил, не дал слететь с катушек. Он предположил, что в побеге девчонки не все так просто, как показалось сначала. Потому что кто-то открыл хранилище, запертое на секретный замок. А ключ был всего у нескольких духов, что обитали в тереме. У тех, кому я доверял. Теперь же доверие пошатнулось.

К тому же, девица ушла не через парадные двери, она сбежала тем ходом, о котором я давным-давно позабыл. Тот ход и не использовался с начала времен. Обитатели замка прятали там ненужные вещи, поэтому ход зарос хламом. Давно уже пора его очистить и запечатать, чтоб им никто не пользовался. Это опасно.

Я прикусил губу, а внутри разлилось противоестественное облегчение. Ведь Настя не упала в провал, не разбудила сумасшедшего духа, которого Панкратий заточил в одной из ниш хода пару сотен лет назад, не заблудилась, в конце концов.

Только странно, что ход ее вывел в ту часть терема, которая находится за пределами Заколдованного леса. Как она смогла пробраться сквозь вьюгу? Или Панкратий ошибся? И девица выбралась где-то недалеко от дороги?

Сжал кулак и со всей силы ударил им по вековой сосне, ствол жалобно застонал, заскрипел и треснул в том месте, куда пришелся мой кулак. Я помотал головой и извинился перед природой. Даже если у меня есть силы, я не должен применять их во зло другим. Чем я тогда буду хуже моего брата и некоторых оживленных духов?

Картина, раскинувшаяся передо мной, отвлекла от раздумий окончательно.

В центре небольшой поляны, сотворенной не мной, еле теплились угли от недавно еще большого кострища. Вокруг разбросаны тулупы, тюки и полозья, чтобы волочь ношу по снегу.

Но не это насторожило меня. Вся поляна оказалась залита людской кровью. Кто-то посмел осквернить священное для меня место. Сюда веками не захаживали люди в страхе быть замороженными и растерзанными снежными волками. А тут кто-то порезвился. Правда, кровь имела вполне человеческий запах, поэтому, возможно, что кто-то приезжий решил устроить разборки.

Я потер лицо ладонями и принялся изучать место бойни подробнее. Обойдя поляну несколько раз вокруг, принюхавшись к каждому трупу, я постановил, что поработал здесь умелый воин. Сноровистый. Только вот, что мне с этим теперь делать? Ведь я редко вмешиваюсь в жизнь людскую. Даже с заледеневшими телами девиц я пошел к брату. Вернее, пошел к нему за советом. Вот он и порекомендовал мне тела переместить в столицу человеческую, доложить царю о том, что твориться у него под носом. Да снять с себя подозрения.

Не то, чтобы я сильно переживал о думах людишек обо мне, но почему то решил бороться с несправедливостью. Ведь не я в ответе за то, что половина девушек, которых мне в дар отдавали годами, без вести пропали либо на смерть заморожены.

Тут я угадал возню, неподалеку от побоища. В отдалении валялось несколько тулупов и уже остывших тел, а подле них возился чумазый человек. Он что-то искал в куче тряпья и почивших товарищей. Я решил, что он знаком с убитыми, потому что в глазах наблюдалась паника, а человек вздрагивал от каждого постороннего шороха.

Я подобрался ближе, стараясь не производить слишком много шума, и остановился в нескольких шагах. Человек не заметил моего присутствия, продолжая нервно копаться в тряпье. Оказавшись почти у него за спиной, я разобрал невнятное бормотание. Отрывки фраз, не более, похожие на бред.

— … вот здесь… украли, — бормотал человек, выворачивая наружу карманы мертвого. Кажется, у того отсутствовала голова.

Я повел плечами от крайностей, на которые могут пойти люди и схватил незадачливого человека за шиворот. Встряхнул, когда тот отчаянно заверещал и попытался вырваться из захвата, а чувствительного носа коснулся не очень приятный запах человеческих испражнений. Я поморщился и твердо спросил:

— Рассказывай четко и ясно, кто ты, что здесь забыл и кто устроил побоище здесь, на моих угодьях.

Человек перестал вопить, вместо этого он весь сжался, будто уменьшился в размерах, и тихо заплакал, размазывая по лицу грязь и сопли.

— Прости, владыка холода, — залепетал он, когда я встряхнул его еще раз, более чувствительно, — я все скажу, только не убивай, смилостивись. У меня детки по полкам, семь штук, дома ждут. Надобно к ним вернуться, да к жене красавице. Я им обещал, что нищета нас больше не тронет. Прохор так сказал, только больше не сможет сказать ни слова. Пощади!

От бурного потока слов у меня свело зубы и заломило в висках, а на душе стало противно от сути человечьей, их двойственности. Убивать я его, конечно, не собирался, только вдруг почуял неладное. С другого конца леса. Кажется, загадочный убийца вышел на охоту. Потому что я не мог не почувствовать волну такой мощи. И скрывалось в ней что-то знакомое, даже родное. Только разгадать хозяина мощи оказалось сложно с такого расстояния.

Я сжал ворот человека, тот пискнул и затих, и приложил вторую руку к его голове. Потому что воспоминания считать быстрее, чем слушать долгий и сбивчивый рассказ. То, что я увидел в мыслях разбойника, вызвало внутри глухую ярость. Вокруг затрещал мороз, а я откинул незадачливого преступника подальше, чтобы не зашибить от злобы. Я с выжившими на этой поляне потом разберусь. Сейчас важен тот, кто дал возможность чужим топтать мои земли безнаказанно.

Взмахнул руками и обернулся гигантским вороном, так быстрее. Ведь перемещаться с помощью снега по Заколдованному лесу я не могу. Воспарил над верхушками деревьев, наслаждаясь свободой и устремился туда, где баловались моей собственной магией. Никого не пожалею.