Скованная льдом

Глава 5. О том, что настойчивость не избавляет от проблем

Под аккомпанемент моего бешено стучащего сердца, в комнату вкатился уже знакомый мне столик, за ним промелькнул белый хвост с черной кисточкой. Я облегченно выдохнула, отмирая от страха. Мне снова принесли вкусной еды. Наравне со смущением закралось подозрение, что Макар хочет меня откормить, потому что столик ломился от разнообразной еды. Против воли во рту скопилась слюна, а желудок протяжно заурчал.

В который раз за этот день я залилась краской от стыда, скоро так и останусь, красной и кипящей внутри.

— Чего опять в угол забилась? — отвлек меня голос песца, — тебя ж никто не обижает здесь.

— Прости, — я растерла предплечья и уселась ровнее, увереннее. Это всего лишь говорящее животное, не человек, — думала, что твой хозяин пожалует.

— Он занят до утра завтрашнего, — фыркнул песец и направился к выходу, как в первый раз, — отужинай, да опочивать ложись. Утро вечера мудренее.

И был таков, снова сбежал по своим важным делам. Я лишь вздохнула, тоскливо и протяжно, но тут же принялась за ароматные вареники с морошкой и парное молоко. Деликатесы.

Наевшись от пуза я, переваливаясь подобно колобку, потопала в ванную комнату. Знала, конечно, что вредно мыться после обильной трапезы, меня мачеха через раз за такое ругала, но ничего не смогла с собой поделать. Ароматные пены и соли затянули в свое царство, а горячая вода, так редко в деревне используемая, приняла в свои жаркие объятия.

Сразу сделалось хорошо и спокойно, хоть тяжесть от еды и причиняла некий дискомфорт. Правда, долго я нежиться не отважилась, очень скоро у меня стало темнеть в глазах, а сердце забилось так сильно, будто хотело выскочить из груди. Я перепугалась не на шутку, выскочила из парной, наспех завернувшись в полотенце, и прислонилась к прохладной стене.

Тело пылало, а перед глазами прыгали черные круги, делая пространство вокруг в сто крат темнее. Неужели, у меня смертельное заболевание? От чего вдруг так дурно стало?

Моя грудь тяжело вздымалась, а тело покрыл пот, казалось, что я сейчас если не расплавлюсь, то взорвусь. Вдохнула-выдохнула, и по стеночке поползла к кровати.

Мягкая перина приняла меня в свои объятия сразу, я прикрыла глаза и утонула в приятном аромате свежего белья и жара моего тела. Никогда за всю свою жизнь ведь не болела даже насморком, в отличие от вечно шмыгающей носом Марфы, а тут ощущение, что я сейчас скончаюсь.

Сердце продолжало выбивать дробь, а тело окутывал жар, но дышать стало немного легче. Прохлада комнаты приятно щипала разгоряченную кожу, а мокрые волосы холодили спину и плечи. Хотела подняться, найти приличную одежду, подсушить волосы, но сон оказался слишком коварным, сморил меня в несколько мгновений.

Проснулась вновь одним мгновением, потерла глаза и сладко зевнула. Сквозь неплотно зашторенные окна пробивался тусклый свет, значит, я умудрилась проспать целую ночь, даже не проснувшись. Зато после сна ощущала себя бодрой и вполне здоровой. Выдохнула и села на кровати. Я, как упала плашмя на живот, так и проснулась в такой же дурацкой позе. Полотенце медленно сползло, лишившись поддержки, я еле успела поймать его в районе груди, тут же густо покраснела. Как неприлично.

Ощутила, что с плеч упало что-то мягкое, осело у поясницы пушистыми волнами. Я озадаченно оглянулась, кто-то бережно укрыл меня теплым пледом, пока я спала без задних ног. Покраснела еще больше от накатившего смущения, тут же воровато огляделась, но в комнате, кроме меня, никого не оказалось. С губ сорвался облегченный вздох, а пальцы сильнее сжали полотенце.

Немного отойдя ото сна, я сползла с кровати, хоть с мягкой периной расставаться отчаянно не хотелось, и пошагала в ванную, умыться и одеться. Только хорошего настроения как не бывало, когда я не обнаружила своего нарядного платья и нижнего белья. Внутри всколыхнулась злость, но тут же замялась смущением. Кто-то видел мои личные вещи, кто-то их трогал. Даже Марфа не позволяла себе портить мое нижнее белье, хотя в детстве часто резала мои платья, выстригала клоками волосы и ломала редкие игрушки. Хорошо, что у нее это с возрастом отошло.

Я поджала губы и стала рыться по ящикам в поисках одежды, но, кроме еще одного полотенца, только уже, ничего не нашла. После усердных поисков я даже взмокла, зло сдула волнистый локон с лица и выпрямилась. Еле успела сдержать крик — на меня смотрела растрепанная бледная девушка с безумно горящими глазами. Только после пары вздохов и десятка ударов сердца я поняла, что смотрюсь в зеркало.

Прикрыла рот ладошкой и звонко рассмеялась над собой же. Надо ведь быть такой трусихой! Отбросила лишние мысли, быстро поправила съехавшее полотенце, плотнее в него закуталась, умылась и, схватив деревянный гребень, присела на край ванны.

Волосы за ночь спутались, поэтому я потратила много времени, чтобы привести их в порядок и заплести тугую косу. Когда я покинула ванну, смятая постель оказалась аккуратно заправлена, а у кресла стоял привычный столик с завтраком. Сердце тут же ухнуло вниз, а щеки залил румянец, в комнате я одна уже не находилась: в кресле напротив столика сидел Макар собственной персоной и загадочно ухмылялся, разглядывая меня потемневшим взглядом.

— Не стесняйся, — молвил он, не давая мне возможности прийти в себя, — присаживайся, завтракать будем.

Я сжала полотенце на груди плотнее, покраснела и опустила глаза в пол. Хоть часть моего тела оказалась прикрыта, но ноги от стоп до коленей и плечи демонстрировали мою бледную кожу. Я переступила с ноги на ногу, на глаза вдруг навернулись слезы, и я громко шмыгнула носом.

— Можно мне найти мою одежду сначала? — спросила я слабым голосом.

Из моей головы вылетели все советы Никодима, поэтому я не догадалась, что вот сейчас вот самый подходящий момент для соблазнения. Внутри растекся страх холодной змеей, перемешиваясь со странным жаром во всем теле, который создавал контраст холоду.

— Зачем она тебе? — спросил Макар насмешливо.

Я не ответила, краснея пуще прежнего и делая шаг назад, в сторону ванной. Там, хотя бы, можно спрятаться. Скрипнули ножки кресла, а холодные пальцы схватили мой пылающий подбородок. Я невольно подняла лицо и встретилась взглядом с Макаром. Его лицо вновь оказалось близко, как в первую встречу. Светло-голубые, почти прозрачные глаза леденили душу и волновали одновременно. Я невольно замерла, а мурашки тут же забегали по открытым участкам кожи, заставляя меня непроизвольно вздрогнуть. Взгляд мужчины тут же изменился, посветлел еще больше, а зрачки стали такими узкими, что еле угадывались. Крылья носа затрепетали.

Мое настроение тоже моментально изменилось, животный страх сковал все естество, а я забыла как дышать.

— Тебе неприятно, когда я тебя касаюсь? — спросил он тихо, а я опять вздрогнула, будто он меня ударил.

— Н-нет, — пролепетала я, заикаясь, и выдала, как на духу, — просто меня никогда так не касались мужчины. Я смущаюсь.

Макар нахмурился еще больше, но ледяная лапа, что сковала душу мертвой хваткой, внезапно отпустила, позволяя судорожно втянуть воздух через приоткрытые губы.

— И в таком неприглядном виде перед хозяином дома мне стыдно находиться, — продолжила увереннее, — тем более, перед мужчиной.

Храбрость иссякла и я стыдливо опустила глаза, правда, Макар все еще держал меня за подбородок, поэтому голову опустить не удалось. Я уперлась взглядом в район его ключиц, отмечая, что он одет в рубаху нараспашку, а от его одежды веет морозной свежестью.

— Как же строго тебя воспитывали, девица, — хмыкнул он, опаляя мою и без того красную щеку своим дыханием.

— Меня учили быть хорошей женой, — промямлила я еле слышно, — да времени не было с мужчинами общаться.

— Только тебе придется забыть про свое смущение, — его губы коснулись пунцовой кожи на щеке, а пальцы едва касаясь, будто невзначай, прошлись от основания шеи по позвоночнику до границы полотенца, вызывая новый табун мурашек.

Он отстранился, а я задохнулась от нахлынувших ощущений, сердце бешено заколотилось в груди. Только сдвинуться с места не смогла, как и оттолкнуть наглеца. Ведь, не послушай я, не подчинись — конец родной деревне. Я прикусила губу и подняла глаза, встречаясь со вновь потемневшим взглядом. Глаз не опустила, не отстранилась, только твердо сообщила:

— Я постараюсь.

Уголки губ Макара поползли вверх, а его палец прошелся по моей нижней губе, снова заставляя поддаться стыду и смущению от нахлынувших чувств.

— Умница, — он, наконец, отстранился, вернулся за стол с завтраком, — а теперь садись, потрапезничаем.

Я боялась, что ноги мои не выдержат и я рухну на пол от переизбытка чувств, но я медленно прошла к свободному креслу и села на самый его краешек. Отпустила многострадальное полотенце и взяла в руки вилку. Столовый прибор мелко подергивался в моих дрожащих пальцах, но я лишь поджала губы и вслед за Макаром стала поглощать изумительного вкуса омлет, заедая румяной булочкой. Пока мы питались, мужчина ни разу не спустил с меня глаз, изучая, оглядывая и смущая все время. Как я не подавилась, только удача знает.

Когда с едой было покончено, Макар налил мне и себе в маленькие чашечки темно-коричневый, почти черный напиток. В нос сразу ударил незнакомый аромат, такого ни разу не ощущала еще.

— Что это? — спросила я заворожено, разглядывая бежевую пену, покрывающую напиток сверху.

— Ты разве не пробовала ни разу? — в голосе Макара прозвучало удивление.

— Нет, даже запах мне не знаком, — призналась честно, боясь даже руку протянуть к незнакомому питью.

— Это кофе, девица, — хмыкнул мужчина с наслаждением отпивая из своей чашки, — за морем его очень уважают. Попробуй, тебе понравится.

Я несмело взяла в руки чашку, расписанную завитками и цветами, и пригубила. Тут же поморщилась — обожгла нёбо и язык. Поставила чашку обратно, чтобы не разлить заморский напиток, и приоткрыв рот, замахала руками.

— Осторожнее, — хмыкнул Макар, и тут же протянул ко мне руку.

Я так и замерла с открытым ртом, а он уверенно провел прохладными пальцами по моим губам и погрузил их в мой рот. От шока я даже не успела смутиться. Легко прошелся по обожженному языку и нёбу, спустился до подбородка, а оттуда по шее до ключиц.

— Такая нежная, — прошептал он волнующе, — грех не попробовать.

Я онемела и глупо хлопала ресницами, внизу живота расползлось покалывающее тепло, а ноги свело легкой судорогой. К щекам прилил жар, дыхание затруднилось, а сердце и вовсе билось так, что грозило продырявить грудную клетку.

Он так приблизил свое лицо к моему, что я ощущала его дыхание на своих щеках, а глаза его гипнотизировали, подавляли волю. Невольно опустила взгляд на его приоткрытые губы, захотелось попробовать их на вкус отчего-то, узнать, колется ли его щетина.

Только я не успела осуществить свои планы, как скрипнула входная дверь. Я вздрогнула и отстранилась, нарушая сокровенность момента. Макар тут же нахмурился и обернулся на нарушителя спокойствия.

— Прости, хозяин, — откашлялся песец, правда, в его голосе чувство вины не послышалось, — но дело срочное.

Макар порывисто поднялся на ноги и молчаливо пошел к выходу. У самой двери бросил:

— Одежду тебе Никодим покажет, где найти, и, будь готова, когда я освобожусь, мы продолжим то, на чем закончили.

Я сползла на пол желеобразной лужицей и прикрыла лицо ладонями, когда дверь громко хлопнула, закрывшись. Какая же я бесстыдница, даже мысли не допустила, что неправильно себя веду. Если Макар меня отпустит, пойду в сестринский приют, грехи отрабатывать, да Белому богу молитвы возносить.

Пришла в себя я не сразу, стыд и смущение настолько мной завладели, что я сидела на полу, сжавшись в комочек, прикрывала пылающее лицо и старалась не думать насколько я бесстыдна. Осознание того, что обожженный рот больше не болит тоже заставило себя ждать. Значит, он мне помог? Но зачем? Не такая уж и серьезная травма.

От воспоминаний успокоившееся сердце снова стало колотиться в грудной клетке, но я поджала губы и встала с пола. Теперь ведь должен прийти Никодим? Не могу же я все время в полотенце разгуливать. Заставила себя дойти до ванной и ополоснула лицо холодной водой, присмотрелась к своему отражению: щеки пылали румянцем, а глаза загадочно горели, рот приоткрыт, а губы будто припухли.

Никогда еще себя так пристально не рассматривала, почему-то захотелось пригладить волосы, хоть они и не выбились из косы, да подвести глаза, как Марфа баловалась временами. Я помотала головой и присела на край ванной. Какие мне подводки для глаз? Я же не умею косметикой пользоваться вовсе.

— Асенька? — раздался из комнаты голос Никодима, — ты тут?

— Да, — я подскочила и поспешила покинуть ванную.

Посох парил в самом центре комнаты и будто оглядывался, с его бедной мимикой сказать точно оказалось сложно. Он, завидев меня, подскочил и подлетел ближе, оглядел со всех сторон, хмыкнул и сообщил:

— С одежкой на тебя будет сложно.

— Почему? — удивилась я, продолжая прижимать полотенце к груди, будто посоху есть дело до моих прелестей.

— Все, что осталось у хозяина в закромах — больших, чем ты размеров. Уважает он девушек в теле. Нравится ему, чтобы было за что ухватить.

— А где моя одежда? — в голосе невольно проскользнула обида, — она же не совсем плоха.

— Для дара не очень, — если бы у посоха были плечи, он ими бы пожал, — особенно белье.

— А с ним что не так?

— Как у древней бабули.

Я вспыхнула, поджала губы и отвернула лицо в сторону выхода. Очень даже приличное у меня белье, пусть, не по новой моде, зато теплое и удобное. Марфа с Веселинкой, когда мода из города до нас дошла на бесстыдные вещи, первыми на базар побежали, к проезжим купцам. Я тогда только посмеялась, да головой покачала. Оказывается, надо было хоть поглядеть, как такое носить.

— Ладно, обожди тут немного, найдем тебе подходящее, — вынес вердикт посох и полетел к выходу.

— Никодим, — окликнула я возмущенно, — мне так и разгуливать в полотенце?! Не жарко тут все же.

Посох обернулся, вздохнул и выдал:

— Залезь в шкаф стенной, там есть халаты банные, так теплее будет.

И вновь я осталась одна. Зато, в пушистом халате с глубоким капюшоном и немного длинными рукавами, почувствовала себя защищенной, поэтому расслабилась и принялась собирать грязную посуду в кучу. Возникло желание тут же ее и помыть, но я не знала, уместно ли мыть посуду в раковине, а не в специальной мойке.

Поэтому я вздохнула, вернулась к кровати и присела на краешек, отчетливо понимая, что еще несколько дней в таком ритме, и я сойду с ума от безделья. Или умру от смущения, тут, что раньше настигнет.

По моим ощущениям, прошло не меньше часа, прежде, чем Никодим явился с ворохом разноцветной одежды. Как он ее тащил, я не поняла, ведь рук у посоха не было. Он сгрузил все это рядом со мной и гордо вскинул подбородок.

Я осталась сидеть, глупо хлопая глазами. От ярких цветов зарябило в глазах, а от многообразия вещей закружилась голова. Никогда столько не видела, даже у Марфы шкаф меньше забит платьями и платками.

— Ну, — протянул посох нетерпеливо, — чего ждешь? Выбирай, что по нраву, остальное в шкаф запрячем. На потом.

— Как это на потом? — опешила я.

Я ведь убедилась, что бог удовлетворит свои желания раз, да отпустит меня восвояси. Если в лесу не сгину, то домой вернусь почти невредимой.

— А ты думала, тут на сколько? — Никодим даже перестал подскакивать, навис надо мной и нахмурил ледяные брови, — на пару дней? Даже не мечтай, девы тут по неделе проводят, некоторые по месяцу. Если их больше трех за раз, то хозяин выбирает ту, или тех, кто больше по нраву.

Я сглотнула жесткий ком, а сердце от таких слов ухнуло раненой птицей вниз. На глаза навернулись слезы, но я запретила себе плакать. Это все ради будущего урожая и лета. Да не так уж Макар и страшен, если не думать, что он лютый бог.

— А что с девочками потом происходит? — поинтересовалась я, голос осип от волнения, поэтому пришлось откашляться.

Изо рта вырвалось облачко пара, а нос и щеки заколол легкий морозец. Неужели, это от близости Никодима?

— А ты и об этом не в курсе? — снова удивился посох, отодвигая от меня свою морду, стало тут же теплее.

Я отрицательно замотала головой. Не рассказывать же, что мы всей деревней уверены в том, что прошлых даров Черному богу нет уже в живых. Ведь ни одна из них за последние двадцать лет так и не вернулась.

— Так отпускает их хозяин, с приданным богатым, если понравилось все. Со средним, если не очень приглянулась ему девица, да с тем, с чем пришла, если совсем не приглянулась, — нехотя рассказал посох и тут же вернулся к одежде, — ну, не отвлекайся! Примерь вон то, пурпурное. Оно оттенит твои глаза.

Я вздохнула и постаралась не показывать, как сильно разнервничалась. Натянула на лицо фальшивую улыбку и стала рассматривать странного кроя платья. Одни из них отличались глубокими вырезами, другие — тугими шнуровками и жестким корсетом.

— О, чуть не забыл, — подпрыгнул выше прежнего посох и снова покинул комнату, пока я нервно кусала губу и мечтала вернуться домой, к работе и скромным платьям.

Я же протяжно вздохнула и плюхнулась обратно на кровать. В руки-то брать такие бесстыдные платья не захочешь, а мне одевать велят. Посох отсутствовал недолго, вскоре дверь отворилась с пробирающим до поджилок скрипом. Я ожидаемо вздрогнула.

Никодим, сияя, как начищенный самовар, ввалился в комнату с ворохом одежды, еще больше прежнего. Только, одежда показалась странной. Оплетенная кружевом, да на платья не похожая.

Посох свалил эту груду рядом с первой кучей и отлетел, снова нетерпеливо подпрыгивая.

— Выбирай платья, а под него исподнее подберем.

Я покраснела до кончиков ушей и несмело указала на первое попавшееся. Какая разница, какое? Они все для меня слишком откровенные. Я с большим удовольствием в халате бы осталась, раз моего платья вернуть не хотят. Только кто мне это позволит?

Платье, что я выбрала, оказалось приятного бежевого оттенка, в отличие от других ярких и пестрых. Оно переливалось перламутром, как редкий жемчуг, который мачеха хранила в своей драгоценной шкатулке и выдавала Марфе на смотрины. Я улыбнулась и продемонстрировала подобранную вещь посоху. Никодим задумался, хмыкнул и выдал:

— Ну, оно, конечно, простовато, но для тебя в самый раз.

Я решила не обижаться в этот раз на бестактный посох. Видимо, это бесполезно. Он, как раз, с помощью непонятной мне магии, вытянул из второго вороха одежды нечто полупрозрачное и кружевное, кораллового оттенка.

— А вот это ты оденешь под платье, — сообщил с самым серьезным видом.

Я думала, что покраснеть больше не удасться, но я ошиблась. Как только пар из ушей не повалил? На свободное пространство кровати легли две тряпочки, они представляли собой переплетение филигранных вязей, настолько тонким кружевом, что мне до такого уровня мастерства учиться и учиться.

— А куда мне это надевать? — выдавила я из себя сквозь силу.

— Как куда? — посох даже завис над полом от удивления, — ты не знаешь, как носить нижнее белье?

— Это белье? — голос ослаб, а я несмело протянула пальцы к тряпочкам, боясь порвать.

И это бесстыдство мне надо надевать на себя?! Даже в самом страшном кошмаре не думала, что когда-нибудь подобное в руках держать буду, а тут одевать. Но, вспомнив родных, я прикрыла глаза и выдохнула. На какие жертвы только не пойдешь. Радовало, что сверху будет платье.

Облачившись в ванной в такие смущающие и стесняющие движения вещи, я, насколько смогла, перевела дыхание, успокоила бешено колотящееся сердце и посмотрела на свое отражение в зеркале.

На меня уставилась испуганными глазами довольно милая девушка. Платье идеально облегало фигуру и подчеркивало все мои достоинства. Груди приподнялись из-за лифа, а декольте демонстрировало заманчивый вырез. Так подумала бы Марфа, но я считала, что такое можно показать только мужу. Прикрыла глаза, стараясь не смотреть на свои пылающие щеки и блестящие глаза. Потому что в них я разглядела что-то похожее на предвкушение, сердце в волнении забилось, а по телу побежали мурашки. И это только от того, что я представила, как Макар будет смотреть на меня. И не скажет больше, что я худющая пигалица.

— Вот! — восхитился Никодим, — совсем другое дело! Теперь распусти волосы и готовься, хозяин скоро придет.

Волнение внутри сменилось паникой, руки затряслись, а внутри живота сжался ком, готовый взорваться в любую секунду. Но я лишь послушно расплела косу, положила ленту на тумбу и села на кровать. Спина прямая, как палка, зубы теребят нижнюю губу, а пальцы перебирают легкое кружево платья.

Чем больше проходило времени, тем тяжелее становилось ожидание. Я искусала всю нижнюю губу и почти порвала платье, когда дверь отворилась, тихонько скрипнув. Я вскинула голову и распахнула глаза в ожидании визитера.

Черный бог

Весь день после завтрака я обследовал свою вотчину — Заколдованный лес. Мысли немного сбили жар тела и воспоминания о нежной девичьей коже. Ни с одной из даров я не ощущал подобного. Я боялся ее испугать, оттолкнуть, причинить вред, от этого градус возбуждения поднялся до предела. Я мечтал вернуться в белую комнату, так я называл место, в которую селили дары. По одной или несколько, сколько подносили.

Но дело не ждало отлагательств. Панкратий сообщил одну интересную весть, которую разнюхал во время поисков. Я ведь отправил его искать следы, хоть что-то, чтобы вычислить загадочного душегуба.

И духу удалось найти цепочку третьей пары следов. Она терялась в сугробах, да и разбушевавшаяся вьюга ее изрядно занесла, но Панкратий смог уловить остаточный аромат третьего дара. И девушка предположительно являлась живой. Я, исследовав лес за духом, не отыскал и намека на людей или нечисть, но Панкратию поверил на слово. Значит, либо девушке удалось спастись, либо она сама стала причиной смерти остальных.

Пока я быстрым шагом сокращал расстояние между мной и белой комнатой, в голове крутились вопросы, которые я задам девушке, что ожидает меня. Наверное, стоило успокоить ее, спросить мягче, чтобы не напугать в очередной раз, но хмурое выражение лица меня могло подвести. Я бы сам себя испугался, если бы не привык к ледяному взгляду из отражения и постоянному выражению, будто я хочу кого-то убить. Брат часто смеялся надо мной из-за этого.

Когда я толкнул дверь, смазать ее пора, все связные предложения выветрились из моей головы, а утреннее возбуждение вернулось, расползаясь покалыванием по всему телу от нетерпения.