Смертная

Глава 20 Покорная

Мой любимый, ты жив! О, благодарение Небу!

– Фейха? – Царевич солнечно улыбается, когда я бросаюсь его обнимать. Конечно, он меня не видит, но как‐то, верно, чувствует.

Мне тепло рядом с ним. Как после дождя, когда лучи пробиваются сквозь тучи, когда на небе появляюсь я… Радуга. Теперь это другой дух.

Комнаты Юнана роскошны, у порога в ожидании замерли рабы. Они больше не смотрят брезгливо, а склоняют головы и готовы ловить каждое слово, лишь бы услужить прекрасному господину.

И все, начиная от жриц и заканчивая подметальщиком в саду, шепчутся, что госпожа Шамирам назвала имя нового возлюбленного. Мол, чем‐то все же хорош этот слепец, раз выбор великой богини пал на него.

Когда я это слышу, меня разрывает от ревности пополам с облегчением. Юнан в безопасности, с ним наконец‐то обращаются согласно титулу. Великая госпожа им заинтересовалась – разве могло быть иначе? Великой богине открыто неведомое простым смертным. Она, конечно, поняла, что Юнан достоин.

Сейчас великая госпожа спит – я проверила ее, когда очнулась. Страшно было, что цепь не даст отлучиться далеко, но этого не случилось. Юнана я нахожу быстро. Он сидит в кресле у окна, слушая, как шелестит листьями ветер в саду. В дорогих одеждах и украшениях он больше не кажется изможденным и отчаявшимся. Лучи закатного солнца омывают его лицо – разве может быть на свете что‐то прекраснее? Я жажду расспросить его о том, что случилось, но он меня не услышит. Что ж, довольно и объятий. Он жив – это главное.

– Ты нашла меня и здесь, Фейха, – шепчет Юнан еле слышно и довольно жмурится. – Я боялся, что ты больше не придешь. Что та птица украла тебя у меня.

«Я вернулась, я здесь, с тобой», – хочется сказать мне, но вместо этого я целую его умащенные благовониями руки. На запястьях блестят золотые браслеты с ягуаром, символом Шамирам. Юнан по очереди скользит по ним чуткими пальцами, изучая.

– Она сказала, что любит котят, – говорит царевич. – В ответ на мои слова о том, что Шамирам держала ягуаров и потому нам надо найти ей ручных. Рассмеялась, сказала, что все меняется и теперь богине больше по душе котята. Бедная девочка…

Развалившийся на роскошной кровати Гнус шипит:

– Нашел кого жалеть.

Я оборачиваюсь, но молчу. Гнус вырос. Сейчас он размером с собаку. Надеюсь, это значит, что Юнан чувствует себя лучше, ведь дух-защитник отражает состояние своего человека – так я слышала. Может, поэтому я потеряла сознание на площади? Великая госпожа боролась с господином Дзумудзи, она наверняка потратила много сил. А господин Дзумудзи назвал меня защитником великой госпожи. Иначе отчего? Духи не болеют, как смертные. Или мне об этом неизвестно.

– Она так похожа на великую госпожу, – продолжает Юнан. – Если бы не кровь, я бы не сомневался, что это богиня. Царь, наверное, тоже решил, что все это – игра Шамирам. Когда меня притащили в ее покои, я был уверен: меня ждет смерть. Разве не это великая госпожа делает с мужчинами? Я же не красив и не смогу ей понравиться. Значит, она вырвет мне сердце без всяких чар и положит в свою шкатулку. Я не сомневался в этом. Для чего ей оставлять в живых смертного, обещанного другому богу?

«Действительно – для чего? Уж конечно, не мои мольбы ее тронули, без сомнения», – думаю я. Но тут Юнан вздрагивает, и я принимаюсь целовать его снова.

– Фейха, ты меня выслушаешь? Я не усну, пока не расскажу. Мне всегда легче после разговора с тобой.

Мое сердце ликует. Я нужна ему! О Небо, я ему нужна!

Юнан рассказывает, как принял великую госпожу за жрицу. Как порезал ей руку. Я переглядываюсь с Гнусом, и тот разводит передними лапами: мол, сам ничего не понимаю. Потом – как великая госпожа назвалась смертной девой из другого мира. Быть может, госпожа Шамирам еще не вернула память? А быть может, все это – игра скучающей богини.

У Гнуса, как всегда, свое мнение:

– Да спятила ваша Шамирам! – злобно пищит он. – Иначе уже прибила бы его за непочтительность, и дело с концом.

А Юнан тихо добавляет:

– Кроме тебя, Фейха, она единственная, кто ко мне добр. Мне так ее жаль. Однако меня восхищает сила ее духа. Ей тяжело пришлось в этом ее мире, а здесь она угодила в игру богов. Но я решил, что сделаю все, чтобы облегчить ее ношу. Я стану ей самым верным слугой, самым преданным союзником. Бедная, бедная девочка… Но, Фейха, отчего же она так похожа на Шамирам? Разве такие совпадения случайны?

Я устраиваюсь у его ног и смотрю, как тает за горизонтом огненная колесница мятежного бога. Нет, любимый, не случайны. Она и есть великая богиня. Кто‐то из них – или господин Дзумудзи, или госпожа Шамирам – играет с нами. Или они оба. Но ты жив. И я готова омыть их ноги поцелуями лишь за это.

Утром следующего дня в Уруке идет дождь. Синее после рассвета небо затягивают тучи. Тихо, расслабленно урчит гром, заглушая птичий щебет и гул смертных с площади у храма. На горизонте сверкает молния, и тут же тугие струи принимаются стегать землю. Я наблюдаю, как дрожат листья и закрытые венчики цветов, как в распахнутых пастях золотых ягуаров на балконе собирается вода, а в лужах бурлят пузыри.

После такого дождя, когда солнце прорезает угомонившиеся тучи, всегда появляется радуга. Я парила бы сейчас в образе бестелесного духа, ветра, свободная и легкая, над облаками – сверху они ярко-белые и пушистые. Старый дух-туча, ворча, делал бы для меня барашков, и я бы летала за ними наперегонки с ветром. Пока еще ливень прольется – много времени до того, как нужно будет, сияя, цветной аркой раскинуться над городом.

Но сейчас я, как смертные, смотрю на дождь с земли – на цепи у спящей богини.

Великая госпожа вздыхает и, не открывая глаз, пинает покрывало. Тигриная шкура сползает с кровати, а госпожа Шамирам раскидывает руки и ноги в стороны. Ее льняное платье задралось до бедер, на подушке видны следы пота и слюны. Великая богиня похожа на обычную смертную, если не приглядываться.

Но даже я – дух, не мужчина – не могу отвести глаз: как красиво играет тусклый в ненастную погоду свет на ее жемчужной коже, как совершенны черты лица и привлекательна точеная фигура. Говорят, госпожа Шамирам – воплощенное желание. Неудивительно, что смертные мужчины готовы ради нее на все. Она смогла покорить даже колючего, нелюдимого Юнана. Наверное, хорошо, что царевич хотя бы не может ее видеть.

Нет, грешно, неправильно так думать! Но если бы он видел, великая госпожа забрала бы его сердце раньше. Царевич уже не вспомнил бы свою Фейху. И так, конечно, будет – но когда? Уже вчера Юнан только и говорил о якобы смертной Хилине. Госпожа Шамирам, конечно, играет с ним. Даже если она не помнит себя – зачем еще ей царевич, если не для того, чтобы забрать его сердце? Быть может, было бы лучше ему сгореть для господина Дзумудзи?..

О, как я могу так думать?! Эта смерть болезненна для людей, для них куда желанней отдаться в объятия прекрасной девы! Очень скоро Юнан и думать забудет о своей призрачной подруге. Мне же придется смотреть, как он… О Небо, молю, не надо!

День теперь кажется еще темнее, а великая госпожа, развалившаяся на кровати, – еще прекраснее. Ее волосы такие длинные, густые и насыщенно черные. А мои? Розовые, тонкие, как перышки. Даже увидь меня, Юнан бы отвернулся, ушел к ней. Мне никогда не сравниться с богиней.

Небо, откуда такие мысли? Как избавиться от них? Мне так горько, так больно. Я не должна так думать! Я должна безмолвно служить госпоже Шамирам, а не сравнивать ее красоту с моей.

Над садом кружит одинокая птица – на самом деле ветер, один из слуг господина Дзумудзи. Я наблюдаю за ним – а он, похоже, за мной, – когда позади раздается тихое:

– Лииса?

Я оборачиваюсь, стараясь остаться в тени. Пусть госпожа не видит моей грусти.

– Ты вернулась. – Хилина расслабленно улыбается и садится среди подушек. – Я рада. Хотя ты наверняка с посланием от Дзумудзи. Иначе где еще ты была? – Снова рычит гром, и госпожа удивленно смотрит. – Ой, там что, дождь? – Улыбка богини становится шире, а мгновение спустя Хилина… Нет, негоже так бесцеремонно звать богиню, даже если она сама об этом попросила. Итак, госпожа Шамирам, точно простая смертная, подбегает к окну, хватается за мокрый подоконник и толкает ставень так, чтобы тот не закрывал вид. – Ого! Как красиво!

Ее удовольствие искрится, точно солнечный луч, который как раз пытается пробиться сквозь тучи. Падает он прямо на госпожу. Конечно, само небо ей улыбается!

– У нас в Москве если дождь, то хмарь на весь день, и это даже вполовину не так живописно, как здесь. Какая тут зелень сочная, сколько цветов! Я даже в Сочи такого не видела. – Госпожа вдыхает влажный воздух и высовывается в окно.

Птица-дух замирает в полете. Я наблюдаю из тени.

– Слушай, а эти бедняги… – Госпожа указывает на стражников по бокам балкона; у одного с шлема на нос срывается капля, но сам он остается неподвижным, как статуя. – Там не должен быть навес? То солнце, теперь дождь. Как они не сварились еще в своих доспехах?

– Они служат вам, госпожа. И они здесь для вас. Как и я. – Слова мои покорны, но, боюсь, в голосе прорывается горечь.

– Правда? – Она оборачивается, прищуривается и недоверчиво уточняет: – А не для Дзумудзи? Разве не он твой господин? Поэтому ты просила меня спасти царевича? Не для того ли, чтобы я подставилась и этот ваш Дзумудзи смог разыграть… что бы он там ни разыгрывал.

Я сглатываю.

– Нет, госпожа. Не для этого. Я служу только вам. Я верна вам.

– Неужели? И где же ты тогда была?

– Здесь, госпожа.

– Почему я тебя не видела?

И впрямь – почему? Очнулась я в этой спальне. А великой богине, конечно, открыт мир духов. И все же раньше я не замечала, чтобы госпожа обращала на духов внимание. Впрочем, и они ей не докучали.

– Не знаю, моя госпожа.

– Ну-ну. А за царевича почему просила?

Я снова сглатываю, а госпожа вдруг поворачивается к подоконнику. Там сидит дух – та самая птица. Мокрая, взъерошенная. Она склоняет голову перед богиней и торжественно, вовсе не по-птичьи, басом говорит:

– Великая госпожа, позвольте приветствовать вас и передать весть от моего хозяина!

Госпожа Шамирам меняется буквально на глазах. Усмешка исчезает, лицо застывает – она выглядит совсем иначе, когда выпрямляется и, гордо прищурившись, отвечает:

– Не позволю. Уходи.

– Госпожа… – голос духа звенит от мольбы.

– Уходи.

Он, конечно, повинуется. Я смотрю, как он летит под дождем – струи превратились в капли, солнце уже рвет тучи. Время для радуги.

– Надо же, – задумчиво говорит Шамирам, – он и правда ушел.

– Конечно, госпожа. Однако господин Дзумудзи будет недоволен, – смиренно замечаю я.

Богиня пожимает плечами.

– И что? Я недовольна уже сейчас.

– Великий господин накажет посланца за ваш ответ, – зачем‐то говорю я, думая: «А ты сейчас накажешь за эти слова меня».

Но госпожа Шамирам выглядит удивленной и даже как будто испуганной.

– Накажет? Как?

– Не знаю, моя госпожа. Но господин Дзумудзи… Он повелитель бури. И он жесток. – Я запинаюсь. И поскорее добавляю: – Но справедлив.

Госпожа Шамирам отворачивается к окну, ее взгляд скользит по саду, словно она ищет там духа.

– Да, я хорошо запомнила его вихрь, – задумчиво говорит она. Потом, помолчав, деловито спрашивает: – Кстати, можешь сказать, что тогда произошло? К чему была эта показательная сцена с бурей?

– Моя госпожа? – Богиня, слыша обращение, вздыхает, но не говорит ничего, и я продолжаю: – Вы приказали господину Дзумудзи покинуть ваш город. Простите, госпожа, но это все, что я помню.

Богиня хмурится.

– Я приказала?

– Да, госпожа. Вы воспользовались словом.

– Словом, – повторяет госпожа. – Каким еще словом?

О нет, это точно игра. Не могла же она приказать – и не помнить о своей власти?

– Госпожа, слово великого бога меняет мир.

– Что, прям любое?

– Нет, госпожа. Только слово.

– Ах, ну если слово! – насмешливо восклицает госпожа. – Сделаю вид, что поняла.

– Простите, моя госпожа, за неуклюжее объяснение. Слово, подкрепленное волей великого бога, – закон для всего сущего. Вы приказали господину Дзумудзи исчезнуть из вашего города, поэтому он шлет посланцев, ибо не может предстать перед вами сам.

Госпожа Шамирам хихикает.

– Ну да. Конечно. Не может. Знаешь, Лииса, у меня постоянно такое чувство, словно я участвую в представлении, но не знаю ни роли, ни слов. Вот бы кто‐нибудь мне их объяснил. – И со значением смотрит на меня.

– Моя госпожа, простите, но я не понимаю, чего вы хотите от вашей недостойной слуги.

Она вздыхает и разочарованно отворачивается.

– Естественно. Ничего, Лииса. Забудь.

– Как прикажет великая госпожа.

Госпожа Шамирам морщится, словно в раздражении, и проходит к двери, за которой ее уже ждут жрицы.

Позже, перебирая платья – госпожа Шамирам может делать это, кажется, часами, – она спрашивает у прислужниц:

– Эти сандалии – что за странные существа у них на подошвах?

– Это боги Земли Черного Солнца, великая госпожа, – смиренно отвечает старшая из жриц.

– Правда? – Госпожа кусает губу, потом интересуется: – А сандалий без рисунка здесь нет?

Конечно, есть. Как и льняное платье «попроще», в котором госпожа кажется еще прекраснее, хотя разве это возможно?

– Почему только лен? – бормочет богиня, разглядывая себя в медном зеркале.

– Великая госпожа желает шерсть? – в голосе старшей из прислужниц слышится изумление.

Богиня пожимает плечами. Ее пальцы скользят по вышивке – цветы и листья. Изящные розовые венчики, колосья ячменя, виноградная лоза. Красота госпожи Шамирам совершенна. Солнечные лучи, яркие после дождя, окутывают ее, точно роскошный плащ. В их сиянии госпожа кажется особенно царственной и величественной.

– Юнан уже проснулся? – спрашивает она, и я невольно поднимаю голову.

Царевич давно встал, отвечают жрицы. Великая госпожа желает его видеть?

– А желает ли он видеть меня? – Госпожа Шамирам задумчиво перебирает звенья золотого ожерелья. Крупные жемчужины волшебно мерцают, но им никогда не сравниться с ее кожей.

Жрицы даже отвечают не сразу. Потом кто‐то из них исчезает за дверью, и очень скоро госпоже доносят: царевич ждет ее в саду.

– Но там же наверняка сыро. – Госпожа Шамирам, щурясь от солнца, смотрит в окно.

Старшая жрица клянется: в саду все готово для удовольствия великой богини. При слове «удовольствие» госпожа снова морщится и зачем‐то кидает взгляд на расписанный потолок. Розовеет, точно невинная дева. Вздыхает.

– Что ж… Тогда я снова желаю завтракать с царевичем одна. Провожать меня не нужно. Благодарю за помощь.

Жрицы слаженно превозносят милость великой богини. И, не поднимаясь с колен, исчезают за дверью.

Госпожа оборачивается.

– Лииса, ты тоже. Пожалуйста. Я хочу поговорить с царевичем одна. Не подглядывай и не подслушивай, прошу тебя.

У меня сжимается сердце. Я представляю, как она будет играть с моим Юнаном. Что, если госпожа заберет его сердце сегодня? Сейчас?

Но это приказ великой богини. Я повинуюсь.