Смертная

Глава 36 Бесстрашные

Под утро на горном лугу я нахожу коня. Не настоящего – в смысле, не из плоти и крови. Это дух, слуга моего младшего брата Мардука. Точнее, брата Шамирам, но и моего, получается, тоже. Конь кажется огромным, из его глаз вырывается пламя, а из ноздрей – дым. Точь-в‐точь монстр из фильма ужасов. Конь всадника апокалипсиса.

Я утираю со лба пот и размышляю. В горах отнюдь не холодно, но спуск дался мне тяжело. Я лезла по камням, пару раз чуть не разбилась, ободрала руки в кровь и смертельно устала. Очень хочется спать, а еще – заехать Дзумудзи чем‐нибудь тяжелым. Если бы не обратная дорога наверх, так бы и сделала. «Люблю тебя!» Ага, как же. Любимая прямым текстом сообщает, что ей плохо. Ты можешь исцелять. И? Ты хоть пальцем пошевелил? Или дал ей духов, чтобы вернуться в пустыню? Нет и еще раз нет! Ты запретил слугам ей помогать и, наверное, наслаждался, глядя, как она, полудохлая, ковыляет по камням.

Любит он.

Ненавижу!

Все‐таки странно: что конь Мардука делает вблизи храма Дзумудзи? Эти боги друг друга терпеть не могут.

Конь тем временем смотрит на меня. Ух, зверюга! Еще и скалится. Зубы с мой локоть. Мардук однажды сказал, что мои враги – его враги, а его слуги – мои слуги. Но он чего только не говорил, как и Дзумудзи. А на поверку получается, что забрал мой Урук – несомненно, Саргон посвятил убийство царевича из Черного Солнца именно Мардуку.

Но в пустыню же мне надо как‐то попасть? И найти там Юнана. А еще Зубери, на которого Дзумудзи, конечно, спустил демонов. Возможно, царевич из Черного Солнца уже мертв. Впрочем, там был и Энки, а он после потопа перестал считать смертных тараканами. Вдруг помог?

Ловить природного духа нет сил, да и все ветра в округе принадлежат Дзумудзи. А конь Мардука просто подарок судьбы – он и ищейка, и самолет в одном лице. Вот только не мой.

Ладно, попытка не пытка.

Я встаю ровнее и приказываю:

– Отвези меня к царевичу Юнану.

Конь фыркает. А потом и вовсе поворачивается ко мне задом. Еще и обидно хвостом обмахивается, мол, смертная, с ума сошла? Кыш отсюда, пока я добрый!

Мардук говорит на языке силы, его слуги – тоже. Я же сейчас… ну… мягко говоря, не в форме. Но, господи, не пешком же мне дальше идти! Тут ближайшее селение наверняка у подножия, в предгорье. И то вряд ли, Дзумудзи же ненавидит людей, так какой дурак станет селиться рядом с его храмом? Оставлять подношения – одно, по ним я и нашла дорогу. Но жить – совсем другое.

Так что я представляю вместо коня Дзумудзи. И повторяю:

– Отвези.

Получается очень грозно. Даже удивительно, ведь язык еле ворочается. Конь вздрагивает, оборачивается и, помедлив, ложится – подставляет спину. Вылитый Мардук – пока не прикрикнешь, будет выделываться: я великий воин, а ты женщина, хоть и сестра, ну и что, что старшая, я все равно круче… Помню-помню! Он как миленький потом в море за жемчужиной спящего дракона нырял. И ведь достал. Обоих – и дракона, и жемчужину. Интересно, где они сейчас?

На коня получается забраться со второго раза – на нем ни седла, ни уздечки. Мардук, великий воин, презирает такие излишества.

– А теперь – к царевичу Юнану. Быстро!

Конь вздыхает. Идет шагом. Я приноравливаюсь держаться за гриву. И раздраженно повторяю:

– Я сказала: быстро!

Конь фыркает, мол, ты уверена? И переходит на рысь. Меня тут же начинает укачивать, но я терплю.

Небо бледнеет, вот-вот взойдет солнце, трава стелется под ногами бесконечным морем… Из которого, как зомби из могил, вдруг поднимаются призрачные воины. Много – до самого горизонта.

Я прикусываю губу, чтобы не закричать. Откуда здесь Мардукова армия?

«Не смей бояться, – напоминает Шамирам. – Они питаются страхом».

«Ой, всё!» – добавляет Лена.

Я выпрямляюсь, окидываю их взглядом, сглатываю и из последних сил кричу:

– За мной!

Так и так потом Мардуку объяснять, зачем я его коня взяла. А с армией оно всяко удобнее. Мало ли сколько воинов захватил с собой Зубери.

В отличие от коня солдаты Мардука повинуются сразу, с готовностью даже. Мгновение – и они с гиканьем несутся за нами. Надеюсь, что в пустыню. К Юнану.

«Я влипла», – стонет Лена.

«М-м-м, замечательно!» – улыбается Шамирам.

Я закрываю глаза и, кажется, умудряюсь задремать.

Этот кошмар все не заканчивается. Я прихожу в себя, и первое, что вижу, – как великаны стоят перед шатром, где от жгучего полуденного солнца прячется Тут. Они держат связанного Юнана. Рядом, перед доской для игры, лежит Саргон. Он кажется мне сначала мертвым, но потом я замечаю, что его грудь медленно поднимается и опускается и глаза горячечно блестят.

– Ваш ход, царь, – ласково говорит Тут.

Медленно – и, очевидно, против воли – рука Саргона поднимается.

– Давайте я напомню ставку, – любезно предлагает Тут. – Кого из вас я подарю моему повелителю? Вас – его давнего врага – или беспомощного мальчишку-калеку, с которым мне будет намного легче пересечь пустыню? Сложный выбор. Пусть боги решат.

– Боишься м-меня… ихаб, – выдыхает Саргон.

– Боюсь, – легко отвечает Тут. – Ты змей, Саргон. Сколько раз я пытался тебя извести!

– Вз-заимно.

– И держишься даже сейчас, хотя мое зелье давным-давно должно было тебя парализовать. Кстати, благодарю, что помог избавиться от воинов Зубери. Люблю, когда грязную работу делают за меня. Ну же, твой ход!

Саргон косится на Юнана и роняет руку.

– Скучно, – вздыхает Тут. И следом приказывает: – Выколите мальчишке глаза, они ему все равно не нужны. Саргон, я тебе их скормлю. Все повеселее будет.

Гнус у ног Юнана слабо дергается и замирает, когда на него заползает громадный жук. Один из чернокожих рабов обнажает кинжал – длинный и тонкий, как игла. Другой ставит Юнана на колени и запрокидывает ему голову.

– Нет, – шепчу я.

Меня никто не слышит.

Солнечный луч скользит по клинку, Юнан дрожит, Тут подается к нему, а Саргон закрывает глаза, как будто не хочет на это смотреть.

А я бросаюсь вперед.

Удивительно, насколько все просто. На моих руках удлиняются когти, и сейчас они не проходят сквозь смертную плоть. Они ранят. От запаха крови меня мутит, и я отпускаю раба – тот смотрит на меня огромными от ужаса глазами. Он точно меня видит.

А Тут, поднявшись с подушек, смеется.

– Ты не перестаешь удивлять меня, царь! У тебя тоже есть ручной дух?

Я ловлю на себе взгляд Саргона, в котором совсем нет удивления, – и в следующее мгновение меня обступают жуки.

– Я тоже озаботился защитой. Ни боги, ни духи, ни демоны не помешают мне вернуться домой, – говорит Тут, глядя на меня. – Я купил это право богатой жертвой. Я вернусь, и никто мне не помешает.

– Лииса, не надо, – хрипит у моих ног Гнус. – Пожалей себя, уйди – они отпустят.

Я вскрикиваю, когда жуки впиваются в мое тело. Но даже дурея от боли, остаюсь стоять.

Приторно пахнет медом.

– Ни боги, ни духи, ни демоны, – повторяет Тут.

– Как хорошо, что я человек, – говорит госпожа Шамирам, останавливая перед шатром коня.

Крики Лиисы звенят в ушах, когда я спрыгиваю, а точнее, сваливаюсь с коня – вовсе не божественно, вообще без грации – задницей в песок. Тут же встаю. Перед глазами алые всполохи, голова тяжелая и трещит. Но все это неважно, потому что Лииса, вздрагивая, оседает у ног Юнана, которого держит чернокожий великан. Еще с десяток таких же окружает Тута. Как и на пиру, жуки бегут со всех лап к послу и замершему рядом с доской для игр Саргону.

Конь у меня за спиной насмешливо фыркает, а ветер доносит боевой клич армии Мардука, отставшей, но неумолимо приближающейся.

– Ах, госпожа! – Тут улыбается, однако взгляд старательно отводит. – Как же вы так быстро? Неужели царевич Зубери успел вам наскучить?

«Да нет, просто я к вам первым поспешила», – крутится на языке, а губы сами растягиваются в приторной улыбке.

– С тобой интереснее, чужеземец.

Ветер беснуется, земля дрожит, а рог призрачной армии наверняка слышат даже смертные. Тут меняется в лице и, стоит мне сделать шаг, отступает. Потом убежденно говорит:

– У тебя здесь нет власти!

«Как смеет это ничтожество обращаться ко мне непочтительно?» – рычит Шамирам. Я отмахиваюсь от нее и медленно, потому что ноги после многих часов скачки не держат, подхожу. Чернокожие великаны падают на колени, Тут выхватывает клинок, но не может удержать – так трясутся руки. Еще бы – воины Мардука окружают шатер, ветер буянит, земля дрожит, а от песка не видно солнца.

– Нет власти! – вопит Тут. – Нет!

«Чего он разорался?» – сонно выдыхает Лена.

Жуки пеплом рассыпаются под ногами, когда я подаюсь вперед. Споткнувшись о кресло, Тут падает и дрожит так, словно я с раскаленным прутом над ним склоняюсь. Что ты, милый, я же не Мардук! Я человек. А вот ты…

– Не пировать тебе надо было, чужеземец, – устало говорю я. – А готовить гробницу. Ты же давным-давно мертв. Тебя только этот ошейник и держит.

Щелкает застежка заговоренного ожерелья – и тело Тута сжимается, оседает, как сдувшаяся резиновая кукла. Из-под него во все стороны разбегаются жуки. Мерзость какая!

– Госпожа? – шепчет Лииса.

Я вздрагиваю и пытаюсь улыбнуться. Вот и все.

Только надо теперь как‐то разогнать армию Мардука. Потом найти Зубери, вернуться и…

– КТО ПОСМЕЛ? – гремит голос, и конь встает на дыбы, а призрачные всадники беснуются, визжа и вереща. – КТО ПОСМЕЛ ЗАБРАТЬ МОЮ АРМИЮ?!

От ужаса я не могу вдохнуть, не то что обернуться. А когда все‐таки получается, живот скручивает судорогой с такой силой, что в другое время я бы упала и стонала от боли. «Нельзя, – бьется в голове. – Ты не можешь позволить себе быть слабой. Мардук говорит на языке силы. Ты знаешь, что он сделает с Юнаном, Лиисой и остальными, если не дашь ему отпор».

Он похож на гору со вздувшимися мускулами. Гротеск, бред сумасшедшего. Выше, чем помнит Шамирам, и куда уродливее. Мое человеческое сознание отказывается воспринимать его целиком. Приходится смотреть на живот, потом на руки и, задрав голову, на грудь, рот, глаза. Последние хуже всего – они как у Серого. Или как у некоторых маминых ухажеров, когда они были уверены, что мы одни и никто ничего не узнает.

Я сглатываю и до крови кусаю губу. Не помогает. Мне очень, очень страшно. Я не смогу. Я просто не смогу!

И вдруг в паре шагов от меня эта гора мускулов замирает и неуверенно произносит:

– Сестра?

Это похоже на удар молнией – меня бросает в жар, а в голове мелькает берег моря: скалы, волны, мрачное небо. И рыдающий совсем юный Мардук – тогда он казался мне ниже. «Я никому не нужен! Я неправильный!» Глупый бог, похожий на капризный цветок, который засыхает без внимания садовника. Несносный мальчишка со скверным характером, любитель закатывать истерики и играть людьми в солдатики. От него вечно несло падалью. Омерзительный. Однажды он поиграл с Ниншибуру, и я пришла объяснить, что так делать не стоит. Но мальчишка зарыдал, и у меня не вышло сказать ему «нет». Как и уйти. Я села рядом и пообещала о нем позаботиться. Полюбить его. Разве я не воплощение любви, в конце концов?

Воспоминание исчезает, но смотреть на этого великана иначе уже не получается. Теперь я знаю, что внутри, под горой мышц, прячется тоскующий ребенок, которому очень нужна мама. Или хотя бы старшая сестра.

И я улыбаюсь, распахивая объятья.

– Брат! Иди ко мне.

От него пахнет кровью – тошнотворная вонь, которая усиливается, когда Мардук сдавливает мои ребра, обнимая.

– Сестра, я думал, ты меня бросила! Как ты могла! Я скучал, так скучал! Не уходи больше! Пожалуйста!

– Ну-ну, – сиплю я. – Поставь меня на место, задушишь.

Он тут же слушается. Улыбка совершенно преображает его лицо – я все отчетливее вижу черты мальчика, которого полюбила когда‐то.

– Сестра, ты… Что с тобой? – выдыхает он удивленно.

– Наклонись, пожалуйста. Иначе я смогу поцеловать тебя, только если подпрыгну.

Он хихикает, я чмокаю его в щеку и шепчу:

– Позже. – А потом громче добавляю: – Здравствуй, младший брат. Рада тебя видеть. Прости, что взяла без спроса твою армию. На самом деле мне только конь был нужен… но так получилось.

Мардука аж распирает от нахлынувших чувств, впрочем, как и всегда.

– Он по нраву тебе? – Мардук заискивающе смотрит на меня, прямо как большой щенок. – Тогда он твой!

Дух-конь со вздохом подходит и опускает передо мной голову.

– Не нужно, – говорю я. – Ты щедр, брат, но не следует отдавать своего верного слугу даже мне.

Мардук в ответ надувается, как ребенок, который от счастья очень хочет угодить, но не знает как.

– Что ты хочешь? Я сделаю что угодно! Кого мне убить для тебя, старшая сестра? О! У меня же есть…

– Я буду рада, если ты отправишься со мной на поиски царевича Зубери. И еще: пусть твои слуги сопроводят их, – я киваю в сторону павших ниц людей, – в Урук. В целости, сохранности, но побыстрее. Поможешь мне, младший брат? И прошу, успокой свою армию – твои слуги очень… шумные.

Мардук тут же бросается наводить порядок. Я же позволяю себе мгновение покоя, но и только.

Лииса ранена. Духи не истекают кровью – они бледнеют, пока не исчезают вовсе. У них даже посмертия, как у людей, нет.

Когда я склоняюсь над ней, делясь благодатью, она шепчет:

– Простите меня, госпожа…

– За что? Ты защитила Юнана. Благодарю тебя.

Она странно смотрит в ответ, но молчит.

А вот Юнан вздрагивает, когда я беру его за руку.

– Хилина? – неуверенно говорит он.

– Да, это я. Ты был прав, не стоило нам идти на этот пир. Впредь постараюсь тебя слушаться.

Он крепко сжимает мою ладонь.

– Я не… понимаю… – И шепотом добавляет: – Как тебе удалось обмануть бога? Мардука!

– Юнан, обещаю: я все тебе расскажу. Но после.

– Хилина, послушай!..

– После.

Мне приходится буквально отрывать его руку от своей.

– Я сохранил жизнь вашему возлюбленному, великая госпожа, – говорит Саргон, когда я прохожу мимо.

– Рада, что ты не додумался принести его в жертву первому попавшемуся богу, – вырывается у меня, и царь сникает.

Поиски Зубери оказываются бесплодны. Неутомимый дух-конь скачет часы напролет, а Мардук заботливо меня поддерживает. Когда мы натыкаемся на гнездо демонов, он с удовольствием их побеждает, потом сооружает из бедняг что‐то вроде громадной собачки из воздушных шариков и дарит мне.

Мерзость какая!

Демоны ничего не слышали про Зубери, царевич и его воины как сквозь землю провалились. Зато в округе появился новый оазис, от которого прямо‐таки разит Энки. Солнце уже близится к горизонту, когда я наклоняюсь над его ручьем, бьющим прямо из песка. Вода ледяная и горькая, от нее мне становится легко и спокойно.

– Как думаешь, – поворачиваюсь я к Мардуку, – куда наш брат…

И, не договорив, теряю сознание. От воды или от усталости. А может, не без помощи Мардука, потому что просыпаюсь в его храме. В том самом, который смертные построили в Уруке несколько столетий назад по моему приказу. Зала внутреннего покоя тонет во мраке, поленья в очаге слева еле тлеют. Рядом причудливым украшением развешаны цепи и крюки, у которых суетятся жрецы. Где только брат находит таких головорезов?

– Ты истощена, сестра. – Мардук укрывает меня волчьей шкурой, и я понимаю, что мне действительно холодно. Шкура тяжелая, пахнет мускусом, но под ней невероятно уютно. – Позволь позаботиться о тебе.

Верховный жрец на коленях предлагает мне кубок с медом. Я едва его не роняю. Сил нет даже сидеть, и я прислоняюсь к Мардуку, словно к стене, расслабленно растекаюсь, закрыв глаза.

– Ты злишься? – голос бога тих и задумчив.

Удивительно. Неужели за те годы, пока меня не было, Мардук научился думать? Или просто Шамирам не замечала?

– Злюсь? – еле ворочая языком, повторяю я. – На что? А… да, злюсь.

– Я брал дары, которые предназначались тебе, сестра. И принял под покровительство твой город. Почему этот вероломный смертный, которого ты возвысила и сделала царем, еще жив? Позволь принести его голову!

– При чем тут Саргон, Мардук? – Я открываю глаза и смотрю на него. – Бекос! Как ты мог… Зачем ты с ней так?

Он обиженно надувает губы, снова становясь похожим на капризного ребенка.

– Потому что ты меня бросила! Ушла – и совсем обо мне не подумала.

«Он прав», – шепчет Шамирам.

Я вздыхаю: да уж, она думала только о себе.

– И ты решил мне отомстить, – грустно говорю вслух.

Он опускает голову.

– Я злился.

Какое‐то время мы молчим. Потом, понимая, что вот-вот засну, я говорю:

– Мардук, тот царевич, которого Саргон принес тебе в жертву…

– Он твой, сестра. Как и Урук. Я бы никогда не посягнул на то, что принадлежит тебе. Прости меня, Шамирам. – Мардук вздыхает и вдруг добавляет капризным тоном: – Все равно он дико скучный, этот чужеземец. Мне давно надоело его пытать. Когда… как его… Зубери пойдет на нас войной? Я устал ждать.

– Мардук.

– Да, сестра?

– Ты знаешь, что Отец снова собрался уничтожить людской род?

– Конечно.

Я ловлю его взгляд.

– Ты мне поможешь?

Мардук сглатывает и долго смотрит мне в глаза. Потом кивает.

– Да. Что бы ты ни задумала, Шамирам, я с тобой.

– Благодарю, брат.

Глаза закрываются, голова тяжелеет. Мардук обнимает меня, и запах крови сменяется ароматом пачулей и сандала, которые люди жгут, обращаясь к богам при заключении очередного вечного мира.

У каждого из нас две стороны, и лишь от бога зависит, каким лицом он повернется к смертным: мир это будет или война, плодородие или разрушение, нежная любовь или обжигающая страсть.

Когда я просыпаюсь – посреди ночи, на этот раз в собственном храме, – на золотом столике у кровати стоит до боли знакомая шкатулка из слоновой кости. Внутри лежит сердце – не звезда и даже не рубин, а настоящее, истекающее кровью сердце, еще теплое. От него пахнет дымом жертвенного костра.

Мардук как всегда…

Я беру его, захлопываю шкатулку и глубоко дышу, прогоняя слабость. Да, у меня в руках сердце. Буквально. Никому не станет лучше, если меня на него стошнит.

– Гудея? – тихо зову я.

Царевич, чье сердце до сих пор у меня в руках, простирается перед кроватью ниц.

– Поднимись.

Он медленно садится на пятки. В глазах тоска. Силуэт слабый, еле заметный. Призраки, как и духи, не истекают кровью – они бледнеют, когда теряют силы.

Я протягиваю руку.

– Возьми моей благодати и найди своего брата Зубери. Пусть встретится со мной. Скажи, я верну ему твое тело. По крайней мере, то, что от него осталось. Все, что нужно для погребальной церемонии, у него будет. Включая благословение ваших богов. – Я ловлю изумленный взгляд призрака и вздыхаю. – Мне жаль. Тебе давно пора в ваше посмертие, на поля Иалу. Я прослежу, чтобы ты туда попал. Иди же.

Гудея касается лбом пола, потом, не поднимаясь, подползает ближе и осторожно дотрагивается губами до моего запястья. Это похоже на поцелуй ледяного ветра: мгновение – и все.

Я горько говорю ему:

– Мне действительно жаль, царевич.

Печальная улыбка едва трогает прозрачные губы.

Гудея исчезает, а я осторожно кладу сердце в шкатулку, ставлю ее обратно на столик и откидываюсь на подушки. Нет сил даже вытереть руки – кровь на них засыхает, пока я дремлю.

На пару часов, до рассвета, никаких царевичей, войн, сердец и фальшивой любви. Мир не рухнет, если я немного отдохну.

Ведь не рухнет же?