Собственность заключенного

Глава 2

Женя

Флэшбэк Несколько месяцев назад

— Извините… Простите… Можно, пройти? Спасибо… Извините…

Я пробираюсь через толпу к самому ограждению. Мы с Темой прибыли самыми последними, и все эксклюзивы уже расхватали другие каналы! Но я все же не теряю надежду взять короткий комментарий у полковника. Мы уже записали подводку на фоне банка, а также взяли комментарии у случайных прохожих, которые оказались свидетелями ограбления одного из самых крупных банков страны. Но мне этого, разумеется, недостаточно.

— Жень, да нафиг оно надо? — недовольно ворчит за мной Серединский. — Это ограбление уже по всем каналам крутят…

— По всем, но не по нашему, — упрямо возражаю.

С преувеличенно печальным вздохом Тема тащится за мной. Наконец-то мы прорываемся к огражденной части, за которую нельзя проходить даже журналистам. Исключение только для правоохранительных органов. Среди толпы сразу вычисляю полковника — Бориса Петровича. Он стоит возле ограждения, рядом с небольшим фургоном. Мы с ним уже встречались на других менее громких делах. Это мой первый такой большой репортаж.

Обычно меня посылают снимать всякую чепуху вроде первого снега, выяснять в ЖКХ почему старый фонд в таком чудовищном состоянии, а также прорвавшуюся канализацию. Ага, последнее мое самое «любимое». Поэтому сейчас, когда по счастливой случайности, никого в офисе из более опытных журналистов не оказалось, отправили меня.

— Борис Петрович! — выкрикиваю, привлекая внимание полковника. — Можно вас, пожалуйста, на секунду? — сложив руки рупором, кричу мужчине.

Тот от звука моего голоса вздрагивает, раздраженно щиплет себя пальцами за переносицу, что-то бормоча под нос.

Ладно, я не гордая. Сама подойду!

— Борис Петрович! — снова выкрикиваю, пробиваясь ближе. — Пожалуйста, всего один комментарий!

— Сегодня без комментариев, — сурово отрезает мужчина, качая головой.

— Ну может хоть…

Меня перебивает громкий звонок телефона.

— Звонит! — выкрикивает кто-то из фургона. — Сейчас будут требования!

А вот это интересно… Вовремя я однако.

Навострив ушки, старательно не замечаю знаки, которые мне подают несколько полицейских, мол, отойдите.

— Девушка, попрошу вас…

Только начинает отгонять меня полицейский, как главный ему шикает:

— Тихо!

Удача определенно на моей стороне!

Знала бы я, чем это все обернется, то сделала бы ноги, но… Все пришло к тому, чему пришло.

— Говорит Борис Яковлев. Старший полковник отделения полиции центрального района, — представляется грабителям в телефон.

— Здравствуйте, полковник. Боюсь, что не могу представиться в ответ, — отвечает ему наглый голос по громкой связи.

Боги, неужели я сейчас получу эксклюзив? Само собой, никто мне не позволит выложить и записать разговор полностью, однако хоть часть… Хоть что-то…

— Хорошо, как я могу к вам обращаться? — спокойно отзывается Борис Петрович.

— Предпочитаю обходиться без имен, — с хриплым смешком кидает преступник.

— Я понял, — подав какой-то знак ребятам, Яковлев продолжает переговоры. — Послушайте, ваше положение незавидно. Здание окружено. Если вы сдадитесь, то это скостит ваш срок.

— Я в курсе, что окружено, полковник, — невозмутимо хмыкает. — А вы в курсе, что сейчас в здании банка находятся сорок шесть гражданских? Из них пятнадцать женщин и шесть детей. Как считаете, сколько пострадает, прежде чем вы доберетесь до меня? Готовы взять грех на душу?

Борис Петрович сжимает челюсти, понимая, что имеет дело не с обычным желторотым мальчишкой, который переиграл в компьютерные игры, а с настоящим преступником. Он определенно не дилетант. И все по-серьезному.

— Так что, полковник? — даже как-то вальяжно интересуется грабитель. — Готовы?

— Нет, — цедит тот сквозь зубы.

— Вы готовы выслушать требования?

Нет, этот парень либо псих либо ему нечего терять. А может, все вместе.

— Готов, — собравшись, чеканит Борис Петрович.

— Первое: вертолет на крышу, — Боже правый, какая банальщина! Судя по скептическому выражению лица, Борис Петрович думает так же. — Второе: хочу встречи с президентом.

Да он издевается, что ли?

— Встречи с президентом? — недоверчиво уточняет.

— Именно, — подтверждает ему голос в трубке.

— Вы осознаете, что это невыполнимое требование?

— Разве? А говорят, нет ничего невозможного, — дерзко заявляет преступник. — Напоминаю, полковник: пятнадцать женщин и шесть детей.

— Хорошо, я сделаю все, что в моих силах. Вы можете выпустить хотя бы детей с матерями?

В трубке повисает продолжительная тишина. Вообще-то грабители (по крайне мере так показывают в фильмах, держат заложников до последнего. В конце концов, это их прикрытие), поэтому никто не ожидает равнодушного:

— Могу. За еще одно условие.

— Какое? — тут же заинтересовано подбирается полковник.

— Обменяю шесть детей и шесть женщин на симпатичную журналисточку рядом с вами. У вас есть час, полковник. Потом придется брать грехи на душу.

Преступник сбрасывает, и все взгляды тут же обращаются на меня.

Проклятье! Вот тебе и засняла эксклюзивчик!

Женя

Наше время. Исправительная колония

— Как жизнь непредсказуема, правда? — сложив руки на груди и слегка наклонив голову набок, спрашивает.

Непредсказуема? Черт, да у меня такое впечатление, будто я попала в дешевый боевик! Разве бывают такие совпадения?

— Я смотрю, ты на ошибках совсем не учишься, птичка? — криво ухмыляется. — Снова лезешь на рожон?

Последний раз! Клянусь, своей жизнью! Впрочем, разве можно клясться тем, что тебе уже не принадлежит?

Я не отвечаю, точно язык проглотила. Может, если буду молчать, то он подумает, что я другая журналистка? Ага, временами моя наивность граничит с глупостью.

— Раздевайся, — слетает с его губ грубый приказ, от которого я цепенею.

О боже мой. Пожалуйста, только не снова…

— Я… — возвращается ко мне голос, — я не буду, — силясь вылавливаю, качая головой.

— Не будешь? — зло прищуривается. Зажмуриваюсь, словно ожидая удара и того, что меня снова поставят на колени, но Баха только безразлично кидает: — Тогда иди обратно.

Открываю глаза, неверящие ими хлопая. Прошу прощения…?

— Что застыла? Показать, где выход?

Сглотнув ком в горле, кошусь со страхом на дверь.

Что меня там ожидает? Дойду ли я до выхода? Будем откровенны, я его даже не найду в этих лабиринтах. А с моей удачей, как только я переступлю порог, то наткнусь на мерзавцев. Остаться здесь и… И что?

Из-под ресниц поглядываю на молодого мужчину, который за несколько месяцев изменился. Его черты лица посуровели, но все так же красивы как в последнюю нашу встречу.

Крепкая линия челюсти покрытая небольшой темной щетиной, ровный аристократический нос, темные изогнутые брови, длинные ресницы и незаконно красивые глаза цвета стали. И, конечно же, губы… Порочные, а на вкус как самый сладкий яд. Грех, которому невозможно противостоять.

Такими я их запомнила. Сейчас же они сжаты в жесткую линию, а вверху над губой виднеется белесый шрам, которого раньше там точно не было. Впрочем, как и других, которые виднеются на открытых руках на тех участках, которые не покрыты татуировками. И нет, не этими тюремными татуировками вроде куполов и крестов. Стильными, красивыми рисунками, явно набитыми до попадания в колонию.

Почему-то, глядя на эти шрамы, я испытываю чувство вины. Разумеется, я не виновата в том, что Дамир Бахметов, а именно так зовут мужчину передо мной, решил ограбить банк, а вот в другом…

Нормально ли вообще сочувствовать преступнику? Как там это называется… Стокгольмский синдром? Что ж, если я выберусь отсюда живой, обращусь к мозгоправу. Мне явно это необходимо.

Бахметов выжидающе на меня смотрит. Закрыв глаза, тянусь к пуговицам блузки. Точнее, тем лоскутам, в которые она превратилась. Дрожащими руками медленно расстегиваю пуговицы, после чего медленно стягиваю блузку с плечей.

Судорожно сглотнув, тянусь к застежке бюстгальтера на спине, но меня останавливает властное:

— Достаточно.

Женя

Сердце замирает, когда Дамир обхватывает мое запястье пальцами, проводит вдоль руки и за локоть притягивает к себе. Я ожидаю чего угодно, но точно не того, что Бахметов развернет меня к себе за плечо спиной и посадит на узкую кровать. Отойдя, он роется в покосившейся железной тумбочке, а затем, достав бинты, вату и перекись, кидает их мне со словами:

— Обработай. У тебя рука разодрана и бок.

— И все? — спрашиваю, ошарашено хлопая глазами.

— Потом сделаешь мне чай. Хочешь, еще что-нибудь предложить? — с тихим смешком уточняет, дерзко вскидывая бровь.

— Н-нет… Нет! — выкрикиваю слишком эмоционально, на что Дамир усмехается.

— Тогда на данный момент обойдемся чаем, пташка.

Одной рукой неуклюже пытаюсь стереть куском ваты засохшую кровь с руки и бока, а другой прикрываю грудь. Бахметов, очевидно, не собирается упрощать мне задачу, поскольку его глаза пристально наблюдают за каждым моим движением. И от того, что я наполовину обнажена перед этим суровым мужчиной мне еще более неловко. Хотя, казалось бы, сейчас та ситуация, где мне должно быть абсолютно фиолетово на всякие неловкости. В конце концов, меня чуть не изнасиловали десяток зэков.

От пережитого ужаса меня еще немного потряхивает, пальцы дрожат, поэтому открыть бутылек с перекисью получается не с первого раза. Налив на ватку немного жидкости, прислоняю к ране на боку.

Проклятье, а это больно! Кажется, я хорошо зацепилась за тот штырь, когда убегала. Адреналин притупил боль на время, но сейчас она, похоже, приходит с удвоенной силой.

Кое-как перевязав бок бинтом, оглядываюсь в поисках своей блузки.

Да, она порванная. Но, согласитесь, это лучше, чем сидеть перед малознакомым мужчиной с сомнительной репутацией в одном белье. И нет, я не могу об этом не упоминать, поскольку моя кожа буквально говорит под его взглядом. Дамир, не стесняясь, разглядывает меня, точно хочет откусить кусочек…

Встав, тянусь к своей блузке на полу, чтобы надеть обратно, но Бахметов ногой отшвыривает ее в угол камеры.

— Она грязная, — объясняет свой поступок. Потом еще раз пробегается по мне жадным взглядом, с тяжёлым вздохом отводит глаза и чешет затылок, словно не знает, что со мной делать дальше. — Завернись в покрывало, — отчего-то зло бросает. — И я все еще жду свой чай.

Завернувшись в покрывало так плотно, что даже кусочка кожи не видно, подхожу к железному столу в углу камеры. На нем стоит новый чайник, дорогой чай и несколько чашек. И это крайне неуместно смотрится в этой тюремной камере. Похоже, Дамир Бахметов, отбывает срок в одиночной камере. Интересно, это привилегия или же наказание? Я слышала за карцеры, в которые сажают особо буйных законченных. Но, давайте смотреть адекватно, чайник, чашки, чай и даже кофе явно не выглядят как наказание… Ох, не зря он мне еще в нашу первую встречу показался непростым парнем.

Разумеется, мы встретились не при банальных обстоятельствах, но бывает что одного взгляда на человека хватает, чтобы понять: эта птица высокого полета. И Дамир Бахметов именно из таких людей.

Нажав на кнопку чайника, подтягиваю чашку к себе, насыпаю чай и обыденным тоном интересуюсь:

— Сахар?

— Без, — коротко отрезает.

Я спиной чувствую его изучающий взгляд на себе. Во мне тлеет крохотная надежда, что Бахметов меня все же отпустит, когда подавят бунт. Он ведь не насильник, в самом деле! Мы наедине уже какое-то время и до сих пор он не совершил ничего предосудительного.

Когда закипает чайник, наливаю воду в чашку и отзываюсь:

— Готово.

— Зачем ты полезла сюда? — когда я оборачиваюсь, спрашивает с непроницаемым лицом. Черт разберешь, о чем он думает!

— Я случайно, — поджав губы, напряжено отвечаю.

— Случайно оказалась в тюрьме, в которой происходит бунт? — недоверчиво вскинув бровь, уточняет таким тоном, точно разговаривает с душевнобольной.

— Я хотела заснять побольше, но потерялась в дыме! — эмоционально восклицаю.

Боже правый, как же это глупо звучит…

— Ты понимаешь, что с тобой могло произойти, если бы не я?

— Ждешь благодарности? — огрызаюсь, сама не понимая, какая муха меня укусила.

И без него знаю, что редкостная идиотка.

— Было бы неплохо, — невозмутимо хмыкает.

— Ты меня отпустишь? — понятия не имею, откуда во мне нашлось столько смелости, но на подсознательном уровне я не чувствую угрозы от Бахметова. Впрочем, как вы заметили, с инстинктом самосохранения у меня проблемы.

— Ты правда не осознаешь, куда попала?

— Осознаю, но ты же не можешь держать меня тут вечно.

Дамир отталкивается от стены, возле которой стоял все это время. Делает несколько медленных шагов, подходя вплотную. Он возвышается надо мной на целых две головы. Я дышу ему куда-то в грудь, поэтому смело запрокидываю голову, чтобы встретить хищный взгляд.

— Что мешает мне держать тебя здесь вечно?

— Закон, — моментально отвечаю, на что Бахметов издает скептический смешок.

— Здесь живут по другим законам, пташка, — взяв прядь моих волос и задумчиво ею повертев, произносит. — Скорее всего, тебя объявят безвести пропавшей.

После этих слов я действительно чувствую себя запертой в клетке пташкой. В клетке с хищником. И он намного страшнее тех, что хотели поиграть моим телом. Этому зверю тела будет мало. Он завладеет душой и разумом.

— Зачем я тебе? — сиплым голосом выдавливаю.

— А может, это судьба? Разве не забавно, что ты оказалась там, куда сама меня отправила?