Спариться с бывшей

11

Элиза

Всякий раз, когда я прохожу мимо отдела выпечки в нашем местном продуктовом магазине, я ненадолго останавливаюсь у витрины, обычно, для вдохновения. Иногда думаю о том, что у меня уже есть в корзинке, и как бы я могла сочетать это с чем-нибудь таким простым, как круассаны, или если бы могла добавить другую специю в булочку с корицей.

Но на этот раз я стояла перед витриной с выпечкой, уставившись на свежий поднос с датскими пирожными, наблюдая, как с них медленно стекают маленькие декоративные полоски глазури.

«Ты не можешь ему позвонить. Ты заблокировала его номер целую вечность назад».

Я даже не могу объяснить себе, что думаю о том, что выпечке следовало дать больше времени на охлаждение, чтобы глазурь не таяла, или что что-то не так в соотношении жидкости и сахарной пудры, что глазурь имеет такую консистенцию.

Движение с другой стороны витрины отвлекает меня от мыслей, и, подняв глаза, я вижу пекаря в белом халате.

Он переводит взгляд с меня на датские булочки, а затем поднимает брови.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

— О, нет, спасибо.

Быстро качаю головой.

Я слишком долго смотрю на него, пытаясь убедить себя, что меня привлекает пекарь. Тот, с кем я раньше не была связана юридически.

Он одаривает меня дружелюбной улыбкой, но это не вызывает того же ощущения учащенного сердцебиения и сбитого дыхания, что от Шона. Черт.

Я удаляюсь, перемещая тележку к кассе. Теперь, когда меню для фуршета составлено окончательно, можно начать закупать некоторые ингредиенты перед этапом приготовления. Я провела большую часть дня, успешно избегая Шона и ни в малейшей степени не думая о нем. Возможно, переосмысливая некоторые вещи в наших отношениях.

— О, привет.

Я все еще стою на кассе, конвейер отдаляет от меня коробку соли. Я понимаю еще до того, как поднимаю взгляд.

Беру себя в руки, и — боже милостивый, на нем серые спортивные штаны и старая темно-бордовая толстовка с закатанными до локтей рукавами.

Дело не только в том, как ткань облегает его ноги и все, что между ними, дело в том, как она движется. То, как завязки на поясе подчеркивают контур его члена. У меня от этого пересыхает во рту. Не обязательно смотреть. Я помню, как выглядит его член, не так ли? Или мои воспоминания о нем тоже немного стерлись?

Рационально, знаю, что не хочу его внимания и даже находиться с ним в одном городе. Я переехала через весь штат, чтобы сбежать от него и избежать таких моментов.

— Привет, и тебе, — отвечаю так беспечно, как только могу, хотя определенно так себя не ощущаю.

Все в порядке. Я могу существовать в пределах десяти футов от Шона и не нервничать из-за этого.

— Закупаешься к свадьбе?

— О, гм, да. Немного. Хотя булочки для меня.

Он тянется к одному из пластиковых разделителей и раскладывает покупки. Буквально все, что у него есть — зубная паста и зубная щетка. Да, он забыл их упаковать.

Шон смотрит на мою тележку и хмурится.

— Что за булочка?

— О, эм, — говорю я и в этот момент понимаю, что была так загипнотизирована глазурью, что забыла взять датскую булочку.

Уверена, что мои щеки заливаются румянцем. Я даже не могу придумать хорошую отговорку, которая имела бы смысл, просто отмахиваюсь от этой мысли.

— Хочешь, я принесу тебе булочку?

— Нет, неважно, что я сказала.

Его тон граничит с слишком приятным.

— Не проблема, они же вон там.

— Нет, я, э-э, забыла, что решила не брать ее.

— Похоже, ты все еще хочешь, возможно, подсознательно.

— О боже, прекрати.

Я стратегически перемещаюсь на другой конец кассы, где кассир складывает мои покупки после того, как она их пробила, тележка теперь, как барьер, между мной и Шоном. Он перегибается через край моей тележки и выкладывает продукты, которые у меня там были, и я пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы все упаковывать, пока кассир передает мне покупки. Это так сложно.

«Не пялься. Серьезно, не пялься», — думаю я, даже когда мой взгляд падает на то, как ткань обтягивает его бедра. Пройти сюда было ошибкой. Я сглатываю.

В тот момент, когда все, что мне нужно, упаковано и оплачено, я ухожу. Не убегаю, клянусь. Но я купила пинту мороженого, и внезапно для меня становится огромным приоритетом сохранить его замороженным.

Я останавливаюсь прямо перед выходом, оглядываясь на него в последний раз, и застываю от того, что вижу. Девушка-кассир что-то записывает, и когда она протягивает ему листочек, понимаю, что она написала свой номер на обратной стороне его чека.

Срань господня.

Я немедленно отворачиваюсь. В этот момент у меня возникает множество чувств, ни одно из них не доброе. Это совершенно неуместно, он сам его попросил? Но еще я должна предупредить ее о том, какой он, и, возможно…

Я подавляю свои чувства. Не мое дело.

Делаю глубокий вдох, и автоматические двери продуктового магазина снова закрываются. Шон видит, что я стою на выходе, и подбегает. О боже, он подумает, что я ждала его. То есть, я вроде как это сделала. Не специально.

Подойдя на несколько шагов, он спрашивает:

— Нужна помощь с погрузкой в машину?

Я слабо сглатываю и киваю.

— Конечно.

Выйдя на улицу, он первым подходит к моей машине и открывает багажник. Я смотрю, как он начинает загружать покупки, и все, что могу сделать — пялиться. Это гложет меня изнутри, пока не выходит на передний план в сознании.

Не мое дело. Но это будет преследовать меня.

Вопрос задается без прелюдий или какого-либо подобия оправдания.

— Эй, ты встречался с кем-нибудь с тех пор, как мы…?

Я наблюдаю за выражением лица Шона, за тем, как он незаметно застывает, когда подозревает, что вопрос — ловушка.

— Не потому, что я, э-э, ревную или что-то в этом роде, — говорю и вздрагиваю, услышав это от себя.

Я обнаруживаю, что мои руки скрещены на груди, и, возможно, это звучит слишком агрессивно для нашего разговора.

— Просто. Мне было любопытно, пришлось ли кому-нибудь еще пройти через то, что и я, с твоей семьей.

Он немного расслабляется, напряжение спадает с его плеч. Шон качает головой.

— О. Нет, никому другому не приходилось проходить через это. Я не общался со своей семьей.

Киваю. Ответ, о котором я просила, и все же это не тот ответ, который я хотела услышать.

Проходит минута, и я подсказываю:

— Потому что у тебя никого не было…?

Его великолепные глаза задерживаются на мне, и Шон моргает длинными темными ресницами.

— Ты думаешь, я ни с кем не спал восемь лет?

У меня горит все лицо.

— Нет! Это было бы смешно, — говорю и заставляю себя глупо рассмеяться. Чувствую, что каждым словом перечеркиваю годы терапии. Мои щеки пылают румянцем. — Я… нет, нет. Я бы так не подумала.

Я сожалею о каждом шаге, который сделала в зыбучем песке разговора, но, кажется, я не могу остановиться.

— Но ты… встречаешься, наверное, с тех пор, как… В промежутке между «с тех пор» и «сейчас», и… — я снова и снова пытаюсь превратить это во что-то не обвиняющее, но все, что мне удается, сделать это не совсем вопросом. — Потому что это было бы нормально. И здорóво.

Он кивает, и я чувствую себя такой невероятно прозрачной в этот момент. Моя единственная надежда, что Шон достаточно надежен, чтобы просто поверить мне на слово и не придавать значения моему заиканию.

Он оглядывает меня с ног до головы, обдумывая.

— А как насчет тебя, ты встречалась с кем-то?

Я не готова к тому, что он обратит этот вопрос ко мне. То есть, когда это всплывает на психотерапии, я обычно говорю, что было бы хорошо иметь отношения, в которых я бы не чувствовала, что схожу с ума, пытаясь добиться прямого ответа от парня.

— Я… да, думаю, у меня были кое-какие свидания после того, как мы развелись.

Я пожимаю плечами настолько нейтрально, насколько могу.

— Очевидно, никто из них не задержался рядом, но чувствую, что у меня были хорошие отношения.

— О. Хорошо. Я рад. Рад за тебя, — говорит Шон, отворачиваясь в этот момент, и я только сейчас замечаю легкий румянец на его щеках, когда он возвращает мою тележку в загон. — И рад за тебя, что ты живешь дальше.

— Спасибо?

Какой дипломатичный ответ. И он повторил его дважды.

Мы погружаемся в тишину, единственными звуками являются шум с шоссе и стук пустой тележки по асфальту, не в силах смотреть друг на друга. Это длится несколько мгновений, и я задаюсь вопросом, должна ли воспринять это как знак уходить.

Он смотрит на небо, и есть что-то притягательное в очертаниях его шеи на фоне вечернего неба.

— Я, э-э… я пытался, понимаешь. Встречаться, — начинает говорить он, — но… не знаю. Думаю, мне нужно было гораздо больше времени проводить вдали от семьи, прежде чем я смог по-настоящему стать самим собой. Деструктивное поведение и все такое. Иногда получалось, потом я вспоминал тебя, и на этом мои отношения как бы заканчивались.

— Меня?

Я моргаю. Есть какая-то ужасная, собственническая потребность знать подробности. Какой-то маленький островок рациональности в моем мозгу знает, что услышать их будет еще больнее.

Взгляд Шона на мгновение задерживается вдалеке, затем встречается с моим. Кажется, он приходит в себя или, по крайней мере, осознает, что сказал, на его лбу появляется намек на панику — морщинка.

— Не то чтобы я всегда думал о тебе, когда встречался с кем-то другим, это было бы странно. И навязчиво, — быстро говорит он, может быть, немного слишком громко.

Что-то в моем сердце смягчается. Я засовываю руки в задние карманы, пытаясь выглядеть непринужденно, ничего столь очевидного, как строить ему глазки.

— Да, ты никогда не был странным или одержимым.

На это Шон натягивает застенчивую улыбку, даже немного смеется. Он делает шаг вперед, который граничит с вторжением в мое личное пространство, протягивает руку, чтобы схватиться за крышку багажника.

Я уже читала о фразе — «волчий оскал» раньше, и потратила слишком много времени на свою электронную книгу. Но я не уверена, что знала, как он выглядит.

Где-то между блеском его зубов и изгибом уголков рта забываю, где нахожусь. Интересно, сколько раз я собираюсь подойти достаточно близко для поцелуя, и смотреть, как ускользает мой шанс.

— Не говори никому, хорошо? — почти бормочет он, и на мгновение, чувствуя, что мы делимся секретом, я вспоминаю, что значит быть на одной стороне с ним, быть командой, вместо того, чтобы чувствовать себя одинокой и против всего и вся.

Шон поднимает другую руку и изображает, что дергает за шляпу, которой на мне нет, и, боже мой, он такой придурок, что даже напевает при этом. Краем глаза я вижу, как он закрывает багажник моей машины.

После уходит, а я смотрю, как натягивается его кофта при каждом шаге, как широки его плечи, как сидят на нем чертовы серые спортивные штаны. Я дьявольски возбуждена из-за этого придурка. И чувствую, как мой клитор живо пульсирует, будто ему вот-вот уделят особое внимание.

Смотрю, как он лезет в карман и выбрасывает маленький скомканный листок бумаги в мусорное ведро, и это зрелище заставляет меня сесть в машину.

Даже после того, как я возвращаюсь домой, чувствую, что у меня слишком много энергии после той встречи. Просто быть рядом с ним достаточно, чтобы возбудиться. Я не могу сказать, я вспотела от волнения или он горячий, и, возможно, овуляция у меня наступила немного раньше в этом месяце.

Потому что я видела руки Шона раньше, клянусь, без мыслей о том, чтобы снять трусики. Это просто побочный эффект, который он оказывал на меня, и о котором я забыла?

Сейчас нет ничего такого, что могло бы оправдать это. Я имею в виду, может быть, он кажется немного более зрелым.

Не смогу уснуть, это точно. Я натягиваю пару ботинок и выхожу из дома. Просто быстрая прогулка, чтобы успокоить нервы, тело и, возможно, утомить себя. Я бы все отдала, чтобы уснуть и перестать думать обо всем.

Я думала, что забыла его. Видимо, нет, потому что слишком больно просто существовать с ним в одном пространстве, мучительно близко и все же недостаточно близко.

Я провела много времени, злясь, что Шон не заступился за меня перед своей семьей так, как я в этом нуждалась, мне было больно, что он сделал недостаточно. Но я не понимала, как, должно быть, тяжело было делать так много, как он.

Я, вероятно, поцеловала бы его в том коридоре, если бы разговор не стал таким мрачным.

Не знаю, что и думать об этом маленьком откровении. Я имею в виду, семейные трагедии всегда трудно объяснить. Мне действительно кажется, что тридцать лет — слишком долго, чтобы позволять им управлять тобой, но опять же, многие его семейные проблемы никогда не имели для меня никакого смысла.

То, что я вижу Шона здесь с его семьей, придает контекст, который я не совсем уверена, как выразить словами. Что-то щелкнуло, и я чувствую, что понимаю больше, чем когда мы были женаты. Это проявляется в мелочах, в том, как они накладываются друг на друга, в том, что было произнесено и что умолчивалось, в очертаниях чего-то, что я пока не могу разобрать.

Такая мелочь. Теперь он кажется другим, что проскакивает мысль возможно стоит попытаться восстановить с ним связь. Не то чтобы я этого хотела.

Я не хочу его жалеть. Не тогда, когда потратила годы, поднимая свою самооценку после того, что сделал со мной наш брак.

На самом деле это не то завершение, которого я хотела, но внезапный гнев, который я раньше испытывала к Шону и тому, как он справлялся с нашими отношениями перед лицом неодобрения своей семьи, странным образом остыл в груди. Часть меня все еще борется с обидой из-за того, что он никогда не рассказывал мне ничего о своей семье, но теперь это не подпитывается бессмысленным гневом.

Я останавливаюсь при звуке далекого воя. Напоминаю себе, что это койоты.

Койоты вообще воют? Протяжно и низко, странно мелодично. И… это что, гребаная «Богемская рапсодия»?

Нет. Ни за что. Но я немного подвываю. Фигаро, Фигаро. Да, именно она.

Я стою на улице добрых пару минут, размышляя, не схожу ли с ума. Это могло случиться, у меня было несколько довольно странных потрясений на этой неделе. Еще несколько минут, и я задаюсь вопросом, действительно ли слышала то, что, как мне кажется, слышала.

Что со мной происходит в последнее время? Не думаю, что я достаточно взрослая даже для ранней менопаузы. Это и есть синдром поликистоза яичников? Нужно ли мне снова это гуглить? Действительно ли Гугл поможет ответить на неизученные медицинские загадки, связанные с маткой?

Опять же, ничто из этого не объяснило бы, как пятнышки грязи и листья оказались в моей постели или куда подевались мои пижамные штаны.

Почему хорошие вещи не могут просто оставаться хорошими? Почему Шон должен был появиться здесь и испортить мне прекрасную жизнь? Почему все не могло быть просто легко? Почему я не могу вернуться к своей маленькой семье? Возможно, это не настоящая семья, возможно, просто чрезмерно дружелюбный работодатель.

Нет, хотеть этого было глупо.

Горячие слезы разочарования наворачиваются на глаза, когда я думаю об этом. Я просто хотела отвлечься от всей этой драмы, происходящей в главном доме, а теперь только сделала все хуже.

И вот я здесь, заблудилась в лесу, потому что не могла больше ни минуты оставаться в месте, где он меня отверг.

Зачем ему вообще понадобилось разрушать наши отношения?

Темно, и я принимаю решение о том, в какую сторону идти, наугад, думая, что узнаю склон холма и эту группу деревьев, пока почти не перестаю узнавать что-либо вокруг.

Нет, возможно, я знаю эту тропинку. Мне кажется, вижу дом за деревьями, или, может быть, это чей-то другой дом. Но уверена, что за поворотом есть скамейка. Почему я не могла просто открыть окно и сделать несколько джампинг-джеков⁴ в спальне?

Только когда слышу треск ветки позади себя, я вспоминаю о нападениях животных.

В лесу темно, деревья почти сливаются с ночью. Но я вижу что-то там, что-то движется среди деревьев. Едва заметно.

Мне не следовало заходить так далеко.

На этот раз не бегу. Я начинаю поворачиваться и сразу же поскальзываюсь на мокрых листьях, как только делаю шаг, как раз в тот момент, когда зверь рычит и ломится сквозь кусты.

Я натыкаюсь на широкое дерево, кора впивается мне в ладони, когда я пытаюсь опереться на него, чтобы не упасть, тело звенит от столкновения. Я могу удержаться от удара головой, но как только поднимаю взгляд, вот он, склонился надо мной, заполняя все поле зрения.

Темно-карие глаза монстра удерживают меня, пригвождая к дереву. Это тот же зверь, которого я встречала раньше, уверена в этом. Я знаю эти глаза.

Я почти забыла тот странный сон, который приснился мне несколько ночей назад, со всем остальным, что происходило. Не думала, что это было наяву.

На его морде отражается интеллект, понимание, которое я не смогла бы приписать ни одному существу.

Как и раньше, он приветствует меня, обнюхивая. Морда существа проходит по моему плечу, животу, бедру. На мгновение он застывает у меня между ног, его горячее дыхание касается тонкой ткани пижамных шорт.

Я замираю, прислоняясь спиной к коре, хотя мое бешено колотящееся сердце заставляет чувствовать, как дрожит все тело.

В прошлый раз он просто хотел понюхать меня, а не съесть живьем.

Мне приходит в голову непродуманная мысль, и я соглашаюсь с ней, еще шире раздвигая бедра. Я соскальзываю с дерева, приземляясь в листья с тихим стуком. Колени широко раздвигаются, обнажая растущее мокрое пятно на пижаме.

Это не спутаешь с потом. Я чувствую, как клитор пульсирует, пробуждаясь от притока адреналина. Тело затопило желание. Я не заводилась так легко и сильно с тех пор, как училась в колледже, когда каждый опыт был для меня совершенно новым.

К слову, чувство самосохранения никогда не было моей сильной стороной. Сердце бешено колотится в груди и в клиторе, а соски — твердые пики, и это не имеет никакого отношения к температуре. Я погружаю палец внутрь, и удовольствие намного больше, чем обычно. У меня вырывается тихий вздох.

Существо опускает голову, снова прижимается горячим языком к моему бедру, пытаясь попробовать меня на вкус через штаны. Это ощущение дразнящее, и все, о чем я могу думать, это то, что моему телу нужно больше.

Зверь приседает надо мной, склонив голову между моих бедер. Я слышу, как он издает низкое рычание, прежде чем лизнуть меня еще один раз через шорты.

От легкого касания его морды я уже выгибаю бедра навстречу этому прикосновению. Мое тело чувствует себя странно, все еще жаждая контакта, близости. То, как сердце колотится в груди, а пульс учащается от нетерпения, только подпитывает его.

Я вскрикиваю, когда чувствую, как его рот открывается и теплое дыхание касается моих бедер, за ним следуют зубы. Они нежно скользят по моей коже, переходя от одного бедра к другому, цепляясь за мои шорты.

Я задерживаю дыхание, задыхаясь от страха, когда щелкает резинка и зубы зверя впиваются в мою пижаму.

С рычанием он касается меня языком, и мое тело напрягается от удовольствия, прежде чем снова растечься лужей на земле. Мои колени раздвигаются шире, и я снова чувствую язык.

Как бы ни нуждалось в этом мое тело, я удивлена тем, насколько приятно ощущать, как зверь лижет мой вход, грубо проводя горячим языком по моим складочкам, ощущения сменяют прилив ужаса и возбуждения.

Он тщательно вылизывает меня, яростно ударяя по клитору, затем рычит, когда его язык проникает глубоко в мое влагалище, целеустремленно ища мой вкус.

В прошлый раз я была так уверена, что это был сон. И теперь, когда это происходит снова, все кажется таким реальным. Жар и удовольствие, проходящие через меня, такие яркие.

Тело зверя низко нависает надо мной, и…

Я знаю этот запах. Раньше жила с ним. Раньше я спала, в постели, которая пахла так. Чистое блаженство. Я зарывалась лицом в его подушку, укрывалась простынями с его стороны, когда он вставал принять душ, а я все еще спала. Затем он садился на кровать рядом со мной, пока одевался, медленно будил меня, поглаживая мои ноги, целуя в лоб. Под запахом стирального порошка, шампунем, дезодорантом было что-то, безошибочно напоминающее Шона.

«Волки не пользуются дезодорантом», — смутно думаю я.

Сон. Я сплю. И чувствую странную лихорадку. Какая альтернатива? Я трахаюсь с монстром, которого встретила в лесу?

Мои бедра приподнимаются, когда его язык снова ласкает клитор, и я со вздохом приподнимаюсь над землей.

— Да, о боже, да, — выдыхаю, не задумываясь.

Его уши подергиваются, но он повинуется с новообретенным рвением.

Мое тело реагирует, стоны становятся громче и переходят в крики. Внутри появляется новое, непохожее ни на что ощущение, поскольку я теряю остатки контроля и кончаю, а мои просьбы о большем становятся практически бессвязными. Волк, ласкающий мою киску, счастливо продолжает лизать меня сильнее, быстрее, пока ощущения снова не достигают пика.

Похоже на оргазм, но это нечто большее. Все, что я знаю, это то, что когда прихожу в себя, мое тело напряжено и устало, веки такие тяжелые, что я не могу полностью открыть глаза в течение нескольких минут.

Но я снова в своей постели.