Спариться с бывшей

19

Шон

— Ребята, папа когда-нибудь говорил с вами об узлах?

Я задаю вопрос себе под нос, слова едва слышны.

В маленьком бутике одежды есть и другие люди, но двое со сверхъестественным слухом смотрят на меня с почти одинаковым выражением ужаса и недоверия. Логан, в наполовину застегнутом, наверное, пятом по счету пиджаке, который он примерил, хмурится выразительнее, чем обычно. В магазине отличный выбор, и много, как мне кажется, винтажных выпускных платьев в пластиковых защитных пакетах.

Это не тот вопрос, который я когда-либо планировал задать, но я начинаю чувствовать, что мне немного не хватает извилин в мозгу. Не то чтобы я думал, что найду их у своих братьев, но я бы умер, прежде чем спросил маму или Лору.

Впрочем, мои братья — не намного лучший вариант.

— Эй, чувак, мы не говорим об этом, — тут же отметает вопрос Эйден, его слова звучат шипением, когда он оглядывается вокруг, чтобы убедиться, что больше никто в магазине меня не слышал.

— Нам не нужно было брать тебя с собой, — бормочет Логан, снова поворачиваясь к зеркалу.

Я был в разгаре работы, скрючившись на корточках между диваном и журнальным столиком, на котором установлен мой ноутбук, когда меня втянули в очередную подготовку к свадьбе. Несколько человек пришли украсить дом, и мама усадила нас в джип Эйдена и сказала не возвращаться, пока у всех нас не найдется что-нибудь подходящее, чтобы надеть на знаменательный день Логана.

— Извините, позвольте мне просто погуглить пубертат у оборотней, — я усмехаюсь и закатываю глаза, чтобы прогнать собственное смущение.

— Ненавижу это, ненавижу, ненавижу этот разговор, — бормочет Эйден, беря одну из красивых подушек с дивана в примерочной. Он плюхается на сиденье, накрывая голову подушкой.

— Прекрасно, не бери в голову.

Логан сбрасывает пиджак и снимает другой с вешалки. Он дергает головой, чтобы откинуть волосы с лица, когда начинает застегивать этот, и смотрит на меня в зеркале. Он равнодушно подталкивает:

— И ты заговорил об этом, потому что…?

Если бы кто-нибудь, кроме Логана, застал нас с Элизой на кухне раньше, я бы подумал, что он ведет себя немного холодно по отношению ко мне. Но с Логаном всегда было несколько сложно что-либо сказать.

Он прекрасно понимает, что мне нужно держать руки подальше от Элизы. Она этого хочет. Я этого хочу. Вернее, она этого хотела, но, похоже, она передумала, и теперь, возможно, все зависит от моей способности сказать ей «нет», и если это все, что меня сдерживает, я не знаю, как мне удастся продержаться рядом еще несколько дней.

Учитывая тот факт, что мой узел появляется каждый раз, когда я прикасаюсь к ней, я более чем сбит с толку.

Теоретически, я должен быть одержим поиском своей пары. То есть, если верить всем историям, что рассказывали дальние кузены во время встреч, именно так это и происходит. Возможно, в этом столько же правды, сколько в их городских легендах об одичании. И все же, нет никакого смысла в том, что все, о чем я могу думать, — это она.

Как опыт, как ощущение, эти мысли казались неуместными на фоне остальной религиозности, которую внушили мне мои родители. Как неподходящая заплатка, наспех пришитая к большому гобелену. Это только потому, что у нас была связь? Не волчья, сверхъестественно заряженная связь, конечно. Но раньше мы были едины.

Я же не могу быть настолько придурком, чтобы неправильно понимать смысл мистической пары, предназначенной судьбой, не так ли?

Однако объяснять все это посреди бутика подержанной одежды — это слишком.

— Я имею в виду, что семьи оборотней изначально не были особо ориентированы на половое воспитание, — ворчу я, не в состоянии придумать вразумительное оправдание. Возможно, я мог продумать все заранее. — Все, что я знаю, это несколько действительно неловких комментариев, которые папа высказал по поводу узла, вся эта история с церковью, и то, что нельзя проливать сперму, что-то о бесценности жизни.

— Эй, что?

Я оборачиваюсь и смотрю на своих братьев, немного встревоженный смесью беспокойства и растерянности на их лицах.

— Разве папа не говорил с вами об отказе от мастурбации?

— Вау, ты действительно был ребенком проб и ошибок, — говорит Логан. И хотя я всегда чувствовал особое родство с посылками, которые при пересылке на почте получают нелепые вмятины, его замечание заставляет меня чувствовать себя коробкой с надписью «ХРУПКОЕ», побитой обо все острые углы.

— Неважно. Я имею в виду. Ненавижу чувствовать себя дерьмово из-за желания что-то знать. Не знаю, как вы, но я никогда не был с другим волком.

Они оба отводят взгляд в сторону, в воздухе витает энергия другого рода. Я раньше не задумывался над этим, но в нашем районе нет других стай, и, учитывая количество раз, когда я видел, как они оба тайком сбегают из дома, я сомневаюсь, что они полностью соблюдали правила стаи.

— Это происходит только тогда, когда ты находишь свою пару, — говорит Эйден, почти не приглушенный подушкой, подтверждая все, что я уже знаю, и не предлагая ничего нового.

Вероятно, пытаясь сменить тему, Логан замечает:

— Случались бы нападения животных, если бы найти свою пару было легко?

— Об этом мы тоже не говорим, — ворчит Эйден в подушку, и в этом я с ним согласен. Не самый лучший разговор — гадать, кто из нас, возможно, бездумно и кровожадно бегает по лесу. Он откладывает подушку в сторону и садится. — Эти вещи не имеют ничего общего друг с другом.

— Конечно, не имеют. Мама просто вышла замуж за первого попавшегося волка без всякой причины, после того как ее сестра одичала.

— Что? Нет. Ты не думаешь, что мама и папа любили друг друга?

Я удивленно моргаю.

Я думаю, Эйден, будучи самым младшим, не помнит, какое трудное начало у них было, прежде чем они пришли к более мирным отношениям. Я никогда на самом деле не думал о них в таком ключе. Понятия не имею как он может знать историю нашей семьи и считать, что они начались с чего-то, кроме долга и удобства.

Я бросаю взгляд на отражение Логана, когда он стоит перед зеркалом, теребя полы пиджака в поисках карманов. Выражение его лица омрачается, губы сжимаются в линию.

— Я не думаю, что это то, ради чего стоит ждать.

Фу, чувак.

Над всеми нами повисает долгое молчание, Эйден смотрит на меня и хмурит брови, как будто спрашивая, должны ли мы попытаться разобраться, что имеет в виду Логан, или просто притвориться, что у него нет самого депрессивного настроя, с которым он проведет остаток своей жизни?

Я не особо задумывался о том, почему Логан следовал желаниям матери, почему он никогда не хотел большего для себя. Я просто предположил, что после того, как все так плохо обернулось для меня, мои братья решили, что для них этого достаточно, что им нужно следовать традиции вступать в браки с кем-то из других волчьих стай. Я не учел, что Логан не верит, что стоит пытаться завести романтические отношения из-за наших родителей.

Я могу понять, почему он немного разозлился из-за того, что я выставляю напоказ свои не-отношения с Элизой по всему дому.

Дребезжит колокольчик, висящий в углу у двери в магазин, и чувства, скручивающие мой желудок, дико борются. Элиза и Лора заходят, оглядывая сэконд-хэнд бутик.

— Вау, — решительно говорит Лора, морща нос, прежде чем ее глаза находят нас. — Неужели нам всем только что пришла в голову одна и та же идея?

— Это было «Я не буду покупать совершенно новый костюм на эти выходные»? — предлагает Эйден.

— Или «Черт, мне нечего надеть, и это единственное место поблизости, где я, вероятно, смогу что-нибудь найти»? — Элиза вздыхает, скрещивает руки на груди и выглядит равнодушной к нам троим, хотя она явно в таком же состоянии.

Ее взгляд падает на меня, и она напрягается, почти защищаясь. Почти поразительно видеть, что она ведет себя, как кошка, у которой вся шерсть стоит дыбом, в то время, как она изо всех сил пытается это скрыть.

— Ты будешь там? То есть, я знаю, что ты будешь там, в доме, на приеме, но я не знала, будешь ли ты на свадьбе, — я спотыкаюсь от неожиданности и своей внезапной неспособности связно сформулировать мысль.

В ее позе есть что-то чересчур жесткое. Она держала идеально непроницаемое лицо во всей этой сумасшедшей ситуации, но сейчас что-то не так. Кто-то из них сказал что-то, от чего ей стало не по себе? Или этот момент ранним утром между нами перешел черту?

Она слегка пожимает плечами, стараясь выглядеть непринужденно.

— Просто что-нибудь немного милое. Я просто не хотела работать в джинсах, как обычно. Все остальные будут нарядны, а я не хочу выглядеть плохо одетой.

— Ты никогда не выглядишь плохо одетой, — говорю я, надеюсь, нейтральным голосом, будто вовсе не слишком стараюсь.

Эйден и Логан неизбежно закатывают глаза и насмешливо повторяют то, что я сказал, себе под нос, как будто я не могу этого слышать. Эйден издает несколько гротескных звуков при поцелуе, как будто ему двенадцать, пока я не бросаю на них свирепый взгляд и не машу рукой, чтобы они прекратили это дерьмо.

На самом деле это не помогает.

В тот момент, когда Лора и Элиза исчезают в той части магазина, где выставлены платья, я одними губами кричу своим братьям:

— Я убью вас.

Эйден и Логан удивленно поднимают брови, глядя друг на друга, прежде чем, очевидно, решить, что им все равно.

— Попробуй, черт возьми. Я бы хотел отвлечься, — вздыхает Логан, теребя выбившуюся нитку на рукаве.

— Да, ты этого не сделаешь, трусишка, — вторит Эйден, и я так близок к их убийству.

Вместо ответа я смотрю в зеркало, перед которым Логан простоял весь день, наблюдая, как Лора исчезает за вешалками с одеждой, а Элиза направляется в примерочную, уже выбрав пару вариантов.

Я сглатываю. Я должен остаться здесь и закончить. Но я также хочу извиниться за тот день. Мне невыносима мысль о том, что она из-за чего-то расстроена. У меня внутри все сжимается при мысли, что я мог сделать что-то, что причинило ей боль.

— Я сейчас вернусь, — говорю я им, хотя не думаю, что они обращают на это внимание.

— Не делай этого, — отвечает Логан, не оглядываясь. Ему не нужно ничего говорить мне о моем поведении с Элизой, чтобы я знал, что он считает это плохой идеей, но ему, вероятно, нравится немного позлорадствовать, и кто я такой, чтобы отнимать это у него? Когда я ухожу, он бормочет себе под нос: — А что случилось с тем, чтобы немного проявить самоконтроль?

— Я на это не соглашался, — отвечаю я себе под нос.

В этом и так много самоконтроля, о чем свидетельствует тот факт, что я иду туда только для того, чтобы поговорить с ней, а не для того, чтобы увести ее куда-нибудь, в достаточно уединенное для второго раунда место. И теперь, когда я подумал об этом, требуется гораздо больше самоконтроля.

Неважно. Если уж на то пошло, когда я рядом с Элизой, я ощущаю себя лучше, чем обычно. Зуд в костях исчезает, и я, наконец, чувствую, что могу думать. И в этот момент я прихожу к выводу, что если я чувствую себя хорошо так близко к полнолунию, то это не я дичаю. Не может быть. Я не знаю, кто моя пара, но мы никогда не разлучались, как моя тетя Даниэль и ее пара, так что это не должно активно сводить меня с ума.

Засунув руки в карманы, я пробираюсь между переполненными стеллажами с одеждой на другую сторону магазина, к примерочным, где стоит Элиза. После сегодняшнего утра нам, вероятно, стоит немного поговорить, учитывая, что мы определенно перешли черту, о которой говорили в самом начале. Я не знаю, может быть, нет такой уж большой границы между легкими прикосновениями и засовыванием языка внутрь бывшей жены, но я чувствую, что она есть.

Элиза отступает назад, когда видит меня, и меня убивает то, что она выглядит испуганной.

— Привет, — я мягко протягиваю оливковую ветвь в устной форме. После этого утра я думал, что она потеплела ко мне немного больше, но в том, как она смотрит на меня, есть что-то такое, чего раньше не было. Или я просто этого не замечал, потому что мы не часто смотрели друг другу в глаза?

Она оглядывается в поисках Лоры или остальных. И сжимает плечики с платьями, которые выбрала, как будто защищаясь.

Я пытаюсь взять себя в руки, прежде чем хмурюсь в ответ. Для протокола: никто никогда не любил меня меньше после орального секса, включая Элизу. Если я правильно помню, это обычно то, что вызывает у нее более трогательные чувства.

Что, черт возьми, я натворил?

— Я, э-э… сожалею о сегодняшнем утре, — начинаю я, надеюсь, достаточно тихо, чтобы мои братья не услышали, или, по крайней мере, недостаточно громко, чтобы привлечь их внимание.

Элиза просто пожимает плечами и делает вид, что возвращается к перебору платьев на вешалке, но она даже не смотрит на некоторые из них, но добавляет в кучу, перекинутую через руку, не сводя с меня настороженного взгляда.

— О чем тут сожалеть?

Слова «Прости, что я отлизал тебе сразу после того, как сказал, что не собираюсь этого делать» просто не будут произнесены, пока мои братья здесь, но я уверен, что она должна знать, о чем мы говорим. И во всех остальных моментах я не очень-то старался держаться от нее подальше.

— Э-э, ну. Знаешь. Я просто пытаюсь не усложнять тебе это испытание, не переходить границы, которые мы довольно твердо установили в начале этого и всего остального, — напоминаю я ей, на случай, если она забыла ту ссору, которая у нас была по этому поводу всего несколько дней назад.

Она настороженно смотрит на меня и уходит в примерочную.

— Ты ничего не усложнял для меня, все в порядке.

То, как она ныряет за безопасную тонкую фанерную дверь и быстро запирает ее, говорит об обратном.

Я иду за ней и спрашиваю поверх двери кабинки:

— Правда?

Она машет мне пустой пластиковой вешалкой, и я отступаю на несколько футов. Я вижу, как она сбрасывает штаны в нескольких дюймах свободного пространства под дверью примерочной, а над ней — ее макушку.

Правильно. Держись подальше, сиди тихо, никаких прикосновений. Дух старателен, но плоть слаба. Я засовываю руки в карманы и жду ее ответа.

— Я смирилась со всем, что произошло между нами. Нашла завершение, которое искала. Теперь я в порядке, Шон.

Я хмурюсь.

— Когда?

— Я не знаю… Я подслушала ваш разговор с братьями на днях. О том, что ты лгал мне. Сначала это меня расстроило, но чем дольше я думаю об этом, тем больше понимаю, что на самом деле это никогда не было проблемой.

Иногда я забываю, что люди тоже могут подслушивать.

— Не было проблемой?

— Нет.

Она, конечно, не вдается в подробности, просто переодевается из одного платья в другое. Я ловлю себя на том, что кусаю костяшки пальцев, пристально вглядываясь в нее через щель между дверными петлями и стеной. После сегодняшнего утра потребность прикоснуться к ней становится непреодолимой. Член дергается при малейшем проблеске ее голеней под дверью, как у какого-нибудь подавленного представителя Викторианской эпохи.

— Подожди. Если моя ложь тебе не была причиной нашего развода, то что же тогда было? Нет, по-настоящему. Почему же тогда мы расстались?

— Шон, мы не можем продолжать в том же духе. Между нами больше ничего не исправить, я не знаю, почему ты продолжаешь копаться. Мы не… мы не собираемся снова быть вместе или что-то в этом роде. Очевидно.

Она вздыхает и прислоняется к одной из стен примерочной.

— Очевидно, пфф, да, — повторяю я, потому что да, мы полностью на одной волне. Я не надеялся, что она просто упадет в мои объятия после пары оргазмов, желая узнать, сработают ли наши отношения еще раз, или что-нибудь еще в этом роде. Вовсе нет.

— Я уезжаю после того, как вся эта свадьба закончится, — говорит она многозначительно, немного раздраженно, как будто не верит, что я с ней согласен.

— Я тоже уеду, — добавляю я, и, честно говоря, теперь это действительно звучит так, будто мы могли бы просто уйти в одном направлении, если бы она захотела. Очевидно, я на самом деле не знаю, почему она этого не хочет.

Любая идиотская фраза, которую я собираюсь сказать дальше, замирает у меня на языке, когда она открывает дверь и я вижу, что она примерила.

Это не просто модная одежда для рабочих мероприятий. Я видел ранние попытки Элизы подобрать одежду для профессионального кейтеринга: черные брюки и рубашки на пуговицах. Но это нечто совершенно другое.

Это маленькое черное коктейльное платье, которое слишком плотно облегает ее талию, и у меня пересыхает во рту от того, как ткань обхватывает ее бедра, ноги, подчеркивая каждый изгиб и движение.

Это банально, но мне нравится, когда она в атласе. Я узнаю это мгновенно, воспоминание расцветает в шелесте ткани, когда она поворачивается. У нее была еще одна такая юбка, когда мы жили вместе. Каждый раз, когда она надевала ее, я ловил себя на том, что боготворю ее, опустив голову между ее бедер.

Она с опаской топчется в дверях примерочной, прежде чем обернуться и откинуть волосы в сторону.

У меня физически сводит челюсть при виде ее обнаженной шеи и плеча. Это больше, чем просто желание поцеловать, прикусить тупым краем зубов то местечко, от которого у нее всегда перехватывает дыхание.

На мгновение я забываю, где нахожусь, пока она не спрашивает:

— Ты можешь помочь мне застегнуть эту молнию?

Я моргаю и, наконец, замечаю открытую спинку платья, то, как молния застряла в клубке ниток на середине.

Я стою рядом с ней и помогаю, перерезая нити когтем, который слишком легко появляются на моих пальцах. Я стараюсь вообще не двигаться, когда костяшки моих пальцев касаются ее спины, заставляя Элизу дрожать.

— Я только сейчас осознаю, какой это грех, что мы никогда не ходили вместе ни в какие красивые места, — бормочу я, другой рукой нахожу ее ладонь и немедленно притягиваю ближе, слегка кружа перед собой.

Она бросает взгляд на меня, все еще одетого в один из пиджаков с другого отдела магазина поверх поношенной футболки.

— Ты сам по себе выглядишь неплохо, — смеется она, наконец выглядя менее напряженной, — но когда ты сбегаешь в Атлантик-Сити, дресс-код — шлепанцы и рубашки тай-дай.

— Я серьезно. Освободи свой календарь, мы покорим праздничные мероприятия на следующий… — я замолкаю и прочищаю горло, прекращая крутить ее.

Меня поражает мысль о том, что могло бы быть. Что при более идеальном стечении обстоятельств мы могли бы остаться вместе, вместе приехать сюда на свадьбу, всю дорогу моя рука лежала на ее колене, нас бы вместе встретили в доме. У нас могла бы быть совершенно другая жизнь, и мы снова оказались бы здесь, если бы только у меня все получилось. Я мог бы привести ее домой, стараться сильнее, чтобы заставить мою мать выслушать. Мы могли бы все сделать правильно.

Элиза останавливается, глядя на меня.

Я пристально смотрю на нее, уговаривая себя не влюбляться в нее снова. Даже когда я думаю об этом, я знаю, что уже опоздал. Опоздал на десять лет.

— Тебя когда-нибудь расстраивало, что у нас никогда не было модных развлечений…?

Глаза Элизы чуть-чуть расширяются, и я слышу, как учащается ее сердцебиение, я чувствую его, как свое собственное. Я слишком долго наблюдаю, как она теребит ткань своей юбки.

— Нет, никогда. Я была счастлива… тем, что у нас было, — заканчивает она немного неуверенно.

Ее ответ меня не устраивает, но не могу сказать, я ей не верю, потому что это звучит так, будто она сама в это не верит, или потому, что я не хочу в это верить.

— Я хотел бы, чтобы все было по-другому.

— Это то, что есть, Шон.

— Нет, я должен был приложить больше усилий, чтобы все получилось. Я знал, что моя мама полюбила бы тебя, если бы только узнала получше. Я знал это. И посмотри на себя, ты вписываешься сюда лучше, чем я когда-либо.

— Шон, нет. Я счастлива, что мы развелись. Это было правильное решение.

— Что?

Элиза отворачивается от меня, останавливаясь перед зеркалом, двигаясь так, как будто оценивает платье, но ее взгляд расфокусирован, когда она говорит, на самом деле она не смотрит на свое отражение.

— Мы были слишком молоды. Я не знала, как успокоиться, когда мы начинали ссориться. Все, чего я хотела, это причинить тебе такую же боль, как чувствовала сама. Мне нужно было время, чтобы вырасти, научиться быть лучше. Не думаю, что я смогла бы научиться этому, если бы мы остались вместе.

Она долгое время молчит, позволяя правде этого заявления уколоть и разнестись по воздуху.

Мой взгляд падает с нее на мои туфли. В конце концов, она возвращается в примерочную, и я слышу, как она начинает расстегивать молнию на платье. Я воспринимаю это как намек оставить ее в покое, но она снова начинает говорить. Тихо, почти бормотать. Я не совсем уверен, что она обращается ко мне, но останавливаюсь и слушаю.

— Иногда люди разводятся. Иногда это полный разрыв, и они могут просто жить дальше и забыть об этом маленьком промахе. Они могут продолжать искать новых партнеров, создавать новые семьи. Я думаю, что это действительно наилучший сценарий для всех участников.

Я обнаруживаю, что стою прямо за дверью раздевалки, прижав к ней ладони. Если бы только между нами была всего лишь хлипкая фанерная дверь, а не мили эмоционального ущелья, которое я создал сам.

— Как это может быть лучшим сценарием?

В щели между дверью и плиткой пола появляются носки ее туфель, почти вплотную к моим. Я чувствую, как ее голова слегка стукается о дверь, и ощущаю ее присутствие так близко от меня, несмотря на разделяющую нас дверь.

Я слишком хорошо знаю, как выглядит плачущая Элиза. Иногда этот образ появляется в моих снах, то, как ее лицо немного морщится, нижняя губа дрожит, когда слезы начинают скатываться по ресницам.

Я слышу все это в ее голосе, когда она говорит.

— Потому что другой вариант заключается в том, что это не полный разрыв. Иногда есть маленькая девочка, у которой должна была быть семья, и ее бросают ради новых семей. И, боже, я могу только мечтать, каково это, когда кто-то предпочитает тебя всему остальному, думает, что ты того стоишь.

Я не спрашиваю ее, какой идиот мог даже подумать, что она этого не стоит, я и так знаю.