Спаси сердце короля

Глава 17

Я проспала весь полёт до Лондона. Меня всё ещё немного мутило, и я предпочла просто погрузиться в сон, чтобы это пропустить. Просыпаюсь ровно тогда, когда джет Харкнессов приземляется, а заходящее солнце уже окрашивает лондонское небо в нежные пастельные тона: розово-персиковые, оранжевые, с едва заметными золотистыми прожилками.

Я уже была в Англии когда-то. Мы с семьёй однажды посещали графство Уилтшир, поселившись в отеле в старинном поместье на берегу реки Эйвон. Папа разбудил нас с Диланом в пять утра и повёл на рыбалку во время прогулки на лодке. Дилан тогда едва не заснул и чуть не свалился в воду. Только наш с папой громкий смех и разговоры заставляли его оставаться в сознании. Мне в тот день было невероятно весело.

Гай выглядит расслабленным, когда выглядывает в окно, а потом встаёт, хватая свой пиджак. Когда мы спускаемся по трапу, нас встречает небольшой отряд мужчин в строгих тёмных костюмах. Лица у них невозмутимые, но в глазах читается напряжение, которое мне уже хорошо знакомо. Их фигуры выделяются на фоне расстилающегося тумана, окутывающего аэропорт.

– Добро пожаловать домой, мистер Харкнесс, – приветствуют Гая почти хором, будто прибыл сам генерал.

– Сэр, как прошёл полёт? – интересуется один из них, выступив вперёд.

Никаких рукопожатий и громких криков. Лишь тихое профессиональное уважение.

– Отлично, спасибо, – кивает Гай и поворачивает голову в мою сторону, небрежно кидая: – Не отставай.

Едва сдержавшись от недружелюбного фырканья, я просто иду вперёд, чтобы поравняться с ним. И в этот момент он накидывает свой пиджак мне на голые плечи: кажется, совсем недавно прошёл дождь, так что воздух прохладнее, чем погода в пустынном и вечно жарком Вегасе. Я игнорирую этот жест и следую за ним к ожидающим нас у трапа чёрным автомобилям представительского класса. Двери нам открывают всё те же мужчины. Мы садимся сзади.

Неужели мы сейчас отправимся к этой чокнутой семейке? Сколько их там всего? Я помню рассказ папы: у Вистана достаточно много братьев и сестёр. Я надеялась, что никогда их не увижу, никогда не буду знакомиться. Но, похоже, именно это сейчас и произойдёт. Внизу живота больно колет из-за менструации вкупе с волнением и страхом, и я жмурюсь, схватившись за него. Сейчас очень кстати была бы ещё одна таблетка обезболивающего. Гай замечает выражение моего лица и пододвигается ближе. Я напрягаюсь из-за этого, а потом ещё едва не пищу, когда он вдруг кладёт руку мне на живот: чуть ниже, именно туда, где вовсю ощущается дискомфорт.

– Что ты… – вырывается из моего горла, но он просто шикает и начинает массировать эту область через платье. Его ладони сейчас удивительно тёплые, я чувствую это тепло даже через ткань.

Ситуация настолько неожиданная, что я забываю, как пользоваться собственными руками, как управлять телом… Как дышать, в конце концов. Это как-то неправильно. И странно. Придя в себя, я хватаю его за запястье. Кожа у него действительно сейчас горячая по сравнению с моей холодной. Опускаю взгляд, смотрю на его руку на своём животе и смущаюсь, глядя на его красивые пальцы, на кольца и на своё тоже – на подаренное им.

– Не надо, – шепчу я, как будто мои слова будут иметь какое-то значение.

– Но тебе больно, – тихо говорит Гай. – Я читал, что такой массаж может притупить боль. Неужели меня обманули?

Растерянно похлопав глазами, я сперва даже не могу найти слов для ответа. У него слегка сконфуженное выражение лица, как будто он сделал что-то не так, хотя намерения у него были хорошие. У меня голова идёт кругом от этих сумасшедших перемен в его поведении. Я убираю его руку, качнув головой:

– Не надо. Мы же враги. Я не хочу снова тебе довериться.

Он сглатывает, отстраняясь. И больше не говорит ни слова. Каждое его действие заставляет меня теряться. Я чувствую себя ужасно. Лучше бы он всё время был злым и грубым. Так я бы хоть знала, чего от него ожидать.

– Забери его, – говорю, снимая кольцо со змеёй. – Я собиралась отдать тебе его ещё давно.

Гай игнорирует, качая головой. И я не нахожу ничего лучше, как просто оставить кольцо на пальце.

И вот я наблюдаю через окно за тем, как наш автомобиль сворачивает с оживлённой дороги на длинную, извилистую аллею, скрытую за высокими кирпичными стенами. За ними нас встречает охрана и, увидев Гая, они приветствуют его и открывают ворота. Несколько длинных минут нас окружают подстриженный газон, дополненный клумбами, просторные сады, статуи, скрытые в густой зелени, и фонарные столбы. Пока всё это наконец не расступается, открывая вид на нечто поистине невероятное: огромный дворец, больше походящий на королевский замок из сказок. Он высится на холме, его фасады, выполненные из светлого камня, сияют в лучах восходящего солнца. Центральный корпус, выстроенный в стиле поздней английской архитектуры, отличается строгими линиями, высокими окнами, украшенными изящными наличниками. Над центральным входом возвышается треугольный фронтон с барельефами, изображающими мифических существ – львов и грифонов, которые будто охраняют эти владения. К центральному корпусу примыкают боковые крылья, выполненные в стиле викторианской готики. Их украшают высокие остроконечные окна, каменные карнизы и множество башен, увенчанных зубчатыми верхушками. И всё это дополняют изумрудные холмы вокруг, утопающие в утреннем тумане.

Я никогда не видела ничего подобного. В смысле, не видела, чтобы кто-то жил в подобном доме. Это и домом трудно назвать. Это самый настоящий королевский дворец. Его масштабы просто захватывают дух. Подъездная дорога, вымощенная гранитными плитами, изгибается, ведя к главному входу. Машины останавливаются у широкой парадной лестницы из белого мрамора, упирающейся в массивные двери. Лестница украшена балюстрадами и каменными вазами. По обеим сторонам стоят высокие колонны.

Двое мужчин в безупречной тёмно-синей униформе почтительно открывают нам двери, и мы выходим наружу. Машина тут же трогается с места, уезжая, видимо, на домашнюю парковку. Воздух наполнен ароматом цветов и свежестью утренней росы. Удивительно, что я не чувствую запаха крови в этом месте.

– Сэр, рады видеть вас дома, – улыбается один из мужчин с сильным британским акцентом.

– Мою комнату подготовили? – спрашивает Гай, подходя к дверям.

– Да, сэр. Я лично проследил за тем, чтобы вашу спальню выдраили до блеска.

Гай хлопает мужчину по плечу, проходя к лестнице, а потом замирает у дверей. Он спрашивает:

– Моя семья дома?

– Вчера ваши кузены развлекались в баре до поздней ночи. Не все вернулись домой. Но, насколько мне известно, ваши дяди и тёти все на месте. Они ждали вашего приезда с нетерпением.

– Хорошо. Спасибо, Арчи.

Гай входит в дом, и я спешу за ним, сопровождаемая любопытным взглядом Арчи, который не осмеливается сказать мне ни слова. Я бы не хотела потеряться, а это вполне возможно.

Мы оказываемся в просторном холле. Пол выложен полированным мрамором, а потолок украшен сложной лепниной, расписанной в нежных тонах. В воздухе ощущается едва уловимый аромат старой древесины. Массивные люстры из хрусталя, сверкая сотнями граней, рассеивают мягкий свет по холлу. Я чувствую себя крайне неуютно в таком громадном пространстве. И эта тишина меня тоже напрягает. Гай снимает свой пиджак с моих плеч и проходит дальше, а я иду за ним, стараясь не слишком отвлекаться на окружающее нас убранство – на стены, обшитые панелями из тёмного дерева, украшенными резьбой в классическом английском стиле. Повсюду вьются растительные орнаменты, переплетаются ленты и венки. Ранний утренний свет проникает сквозь высокие окна, обрамлённые тяжёлыми портьерами из шёлка. В нишах стоят антикварные статуэтки, а на стенах висят старинные портреты в позолоченных рамах – должно быть, предки Харкнессов.

Вскоре мы поднимаемся на второй этаж по лестнице из красного дерева, украшенной балюстрадой. Ступени накрыты длинным узорчатым ковром, который заглушает каждый наш шаг. Из-за царствующей в этих залах тишины я на секунду решаю, что никакой большой семьи Харкнессов здесь вовсе нет. Но потом вспоминаю, что мы приехали рано утром, так что все, должно быть, просто спят. Гай доходит до двери и открывает её передо мной, веля входить одним своим взглядом. Я так и делаю. И тогда он резко закрывает её прямо за моей спиной. Я прохожу вглубь спальни, рассматривая обшитые бархатом стены, мягкий ковёр под ногами и массивную кровать с балдахином. В отличие от комнаты Гая в Клайд-Хилле, эта выполнена в бежевых, тёмно-коричневых и тёмно-зелёных оттенках. Я оборачиваюсь, когда Гай проходит к софе и кладёт на неё свой пиджак, а потом шуршит в области воротника, как будто что-то ищет. И вскоре он отцепляет от ткани какой-то маленький предмет. О боже. Похоже на прослушку.

В моменте мне наконец всё становится понятно. Его знаки в отеле. И та чёртова бутылка…

– Они должны быть на связи со своим боссом в дальних поездках, – говорит Гай, не поворачиваясь, как будто рассказывает это не конкретно мне, а воздуху. – Этого придерживаются все. Мой отец придерживался, и его отец, и отец его отца тоже. Все. Это правило, созданное в целях безопасности.

Ничего не отвечая, я сажусь на кровать. Она такая высокая, что мои ноги с трудом касаются пола. Я рассматриваю полупрозрачный балдахин нежного бежевого цвета. Видно, что интерьером этой спальни занимался точно не Гай.

– Твоя пижама лежит рядом с тобой, – говорит он.

Я удивлённо поворачиваю голову и действительно обнаруживаю ночное платье из белого шёлка, аккуратно сложенное в сторонке. Меня всё это начинает раздражать.

– Так, – резко начинаю я. – Может, наконец расставим все точки над 1? Раз твои амбалы больше нас не прослушивают.

– О чём конкретно ты хочешь поговорить?

Гай проходит к шкафу, попутно расстёгивая пуговицы на своей рубашке.

– О твоём идиотском поведении, – отвечаю.

– Почему же оно идиотское?

– Потому что ты не можешь определиться. Как будто это не у меня месячные, а у тебя.

Он вздыхает, потянувшись к пустой вешалке.

– Что именно тебя смущает, милая?

Меня это злит ещё больше.

– Милая? Ты серьёзно?

– Вполне.

Опять эти короткие ответы, которые запутывают меня лишь сильнее. Я хватаюсь за голову, запуская пальцы в свои волосы и слегка оттягивая их. Как же я устала от всего этого. Я скучаю по тем временам, когда всё было просто и понятно. Но с ним всё сложно. Особенно сейчас. После того, что я сделала. С ним и с собой.

В следующий момент мой голос хрипнет, потому что в нём отражается вся моя усталость:

– Я ведь предала тебя, Гай. Я думала, что ты захочешь… отомстить мне за это.

Только тогда, когда эти слова срываются с моих уст, он поворачивается. Отсюда немного видна его полуобнажённая из-за расстёгнутой рубашки грудь и неоднозначное выражение лица. Его голос очень спокоен, но при этом полон невообразимой нежности, когда Гай отвечает:

– Я бы никогда не причинил тебе вреда, моя роза. Я всегда буду тебя защищать.

Это оказывается для меня неожиданным откровением. Потрясением. Ужасом. А ещё разрушает меня.

Я роняю голову и чувствую себя песчинкой на берегу необъятного океана, беспомощной и незначительной. Всё моё прежнее представление о предательстве рухнет прямо на глазах, хотя до этого момента я думала, что знаю, что это такое. Мысленно я пытаюсь найти объяснение. Понять, как это возможно. Но вместо этого мною овладевает полное оцепенение, опустошение, глубокое удивление. Мой мир переворачивается.

– И именно поэтому я хочу тебя освободить, – произносит Гай следом.

Я резко поднимаю взгляд.

– Освободить?

– Пока ты носишь мою фамилию, тебе никогда не будет покоя. Где бы ты ни была.

В груди у меня разрастается жар.

– Что ты хочешь этим сказать? – медленно растягивая слова, спрашиваю я.

– Я верну тебе твою фамилию, верну тебя твоему отцу, маме. Ты же так любишь их и всегда к ним стремишься. Мне жаль, что я не заслужил хотя бы долю той любви, что ты испытываешь к ним. Однако я не в силах заставить кого-то любить меня. Мне подвластно многое, но только не это.

Вот, для чего я ему нужна. Не для того, чтобы снова держать меня силой. Не для того, чтобы мучить. А для того, чтобы освободить.

Внутренний голос молит меня сказать ему, что мне жаль. Правда, жаль. Что я постоянно думала о нём после того злополучного дня и даже винила себя. Что временами мне казалось, что я совершила глупость. Но язык отказывается мне подчиняться.

Гай и не ждёт моего ответа. Он уже давно всё решил.

– Переодевайся и ложись спать, – говорит он своим привычным тоном. – Ты не спала всю ночь. И нервничала. А ещё много выпила.

Я возвращаю себе способность говорить:

– Но сейчас утро.

– Всё равно. Поспи, восполни силы. Если хочешь поесть, можешь нажать на ту кнопку и озвучить всё, что пожелаешь. Тебе всё принесут.

Я и впрямь нахожу небольшую кнопку возле кровати.

Гай снимает свою рубашку, стоя ко мне спиной. Едва сдерживаю дрожь, когда вижу свежие шрамы, оставленные Вистаном в тот день. Я отчётливо всё помню. Помню и то, что Гай не издавал ни звука. Представить не могу, какая это боль – когда о твою кожу тушат сигары. И делает это твой родной отец. Тот, кто произвёл тебя на свет.

Гай исчезает в ванной, и я пользуюсь случаем, чтобы переодеться. Снимаю аккуратно платье, потом лифчик и натягиваю ночную сорочку, доходящую мне до колен. Бретельки у неё тонкие и так и норовят упасть. Я кладу золотую карту Гая на тумбу, попутно любопытствуя про себя, как же выглядит его нынешняя карта – бриллиантовая. Когда я складываю аккуратно платье на близстоящий стул, парень уже выходит. И снова с мокрыми волосами, но на этот раз без халата, а с одним полотенцем на бёдрах. Его взгляд на мгновение останавливается на моей ночнушке, но он мигом отворачивается, как будто не хочет меня смущать, дав мне возможность рассмотреть наколотую длинную змею на его боку. Я горько усмехаюсь этому.

Потому что мы уже занимались с ним любовью. Мы представали друг перед другом обнажёнными. Были очень-очень близки. И потому эта сцена кажется мне немного детской и невинной. Интересно, был ли он таким же застенчивым в свой первый раз?

Я взбираюсь на кровать и стаскиваю одеяло. Мне и впрямь хочется немного поспать. Настолько, что я просто плюю на правила и решаю на этот раз обойтись без ванных процедур перед сном.

И перед тем, как закрыть глаза, я всё думаю: как же всё-таки отношусь к решению Гая.

Ответа пока не могу найти даже я сама.

На часах – одиннадцать утра, когда я приподнимаюсь, щурясь от яркого солнца, и потягиваюсь на мягкой постели. Она пахнет лавандой, так что я с удовольствием пролежала бы ещё пару часиков, вдыхая этот аромат. Но, вспоминая о том, где я нахожусь, сразу трезвею.

Гая в комнате не оказывается. Я заснула очень скоро, так что уверена, он просто пошёл по своим делам сразу после этого.

Я спускаюсь с кровати, ступая босыми ногами на мягкий ковёр, и на цыпочках прохожу к двери. Осторожно приоткрываю её и через щель вижу развесёлую девушку, выходящую из одной из соседних комнат. В руке она держит бутылку с янтарной жидкостью, и вскоре за ней наружу высовывается высокий долговязый парень с тёмными волосами. Они над чем-то громко хохочут и едва держатся на ногах. Кузены Гая? Должно быть, так.

– Нет, ты повтори ещё раз, – заплетающимся языком произносит девушка.

– Не буду я ничего повторять! – раздаётся ещё один женский голос, и из комнаты выходит вторая девушка. На сей раз блондинка, с очень длинными волосами, опускающимися ниже задницы.

– Так, девчонки, – отзывается парень, – наш любимый кузен уже приехал. Ещё говорят, что не один. Поспешим?

В его речи слышится явный британский акцент. И это заставляет меня впервые задуматься о том, о чём раньше я вообще не думала.

У Гая совсем нет британского акцента, он говорит на американском английском. Интересно, значит ли это то, что он больше времени провёл в Америке, нежели на своей родине? Или Вистан нарочно обучал его американскому произношению? Дело в том, что и Тео говорит без акцента. Получается, они оба чаще бывали в Штатах, чем в родной Англии, и нахватались местного диалекта?

– Не один? – икнув, переспрашивает девушка – та, что меньше ростом, и с каштановыми кудрями. – А с кем?

– Со своей подстилкой, с кем ещё? – усмехается парень.

– Фу, Кас, не говори так о даме! Мама бы поругала тебя за то, как ты отзываешься о юных леди!

В ответ он лишь смеётся, а блондинка хохочет вместе с ним, будто не воспринимая всерьёз слов девушки. И вскоре эта компания покидает коридор, шумно спускаясь по ступенькам на первый этаж.

Я закрываю дверь, возвращаясь обратно. Подхожу к кровати и снова сажусь на неё. Будут ли дальнейшие инструкции? И, словно Гай предвидел этот вопрос, на тумбе оказывается небольшой клочок бумаги. Но я сразу вижу, что это записка.

Надеюсь, ты выспалась.

Позвони на кухню и назови то, что ты хотела бы поесть на завтрак. Его принесут прямо в комнату. Я оставил ещё одну таблетку обезболивающего на случай, если вдруг тебя снова начнут мучить боли. В ванной стоит пачка гигиенических прокладок, а ещё новая зубная щётка, мыло и шампунь. Можешь искупаться, если захочешь. Полотенца лежат в выдвижном шкафу там же. Твоя одежда висит в шкафу в спальне рядом с моими костюмами.

Никуда не выходи. Моя семья – поистине волки, готовые вгрызться в новую жертву. Для своего же спокойствия оставайся на месте.

Я покончу со всеми текущими делами и свяжусь с юристом для того, чтобы договориться о расторжении нашего брака. Не волнуйся, это не займёт много времени. Скоро ты станешь свободной и сможешь вернуться к своей семье. А пока отдыхай.

Внутри возникают противоречивые чувства. Я откладываю записку в сторону и пялюсь в одну точку несколько минут, прежде чем прихожу в себя из-за раздавшегося громкого шума в коридоре. Кажется, кто-то на кого-то ругается. Повернув голову в сторону кнопки, я неуверенно жму её, и откуда-то из динамика рядом тут же доносится голос:

– Да, мистер Харкнесс?

– Нет, я… – теряюсь, не зная, что вообще говорить, и удивляясь тому, что не все в доме знают, что Гай приехал со своей «подстилкой», и она у него в комнате. – Вы можете приготовить… салат с тунцом?

Ожидать ответа долго не приходится. Женщина на той стороне будто бы даже и не смутилась тому, что вместо мужского голоса её привычного босса прозвучал женский.

– Будет сделано, мисс. А что бы вы хотели попить? Чай, кофе, сок?

– Просто воду без газа.

– Хорошо. Сию минуту.

Вздохнув от облегчения, я выпускаю кнопку и встаю, чтобы умыться и почистить зубы. А ещё сменить прокладку. Ещё бы чуть-чуть, и кровь потекла бы по ногам вниз. Не хотелось бы портить такую чистую постель и оставлять после себя кровавые пятна везде, где я буду сидеть.

Покончив со всеми процедурами, я переодеваюсь в повседневное чёрное платье до колен с белым воротником и закрытыми плечами. Оно словно было подобрано по дресс-коду королевской семьи – у них, насколько я знаю, тоже есть определённые правила для женской одежды. Кольцо Гая всё ещё на моём пальце, и я немного удивлена тому, что он никак не обратил на это внимание. Потом я снимаю его и кладу на тумбу рядом со светильником. Почему-то с ним было сложно расстаться. Как будто глубоко в душе я всё-таки хотела оставить частичку воспоминаний о Гае где-то рядом с собой. Даже если и думала, что мне это не нужно.

В дверь раздаётся два стука, и после моего разрешения в комнату входит горничная, катя небольшую тележку. В воздухе тут же ощущается знакомый мне аромат, и во рту быстро собираются слюни.

– Доброе утро, мисс, – сдержанно здоровается со мной девушка.

Она напоминает мне Монику, и мне становится интересно, где она сейчас и чем занимается. Как отреагировала на новость о моём побеге? И продвинулось ли у них что-то с Нейтом после его предложения руки и сердца? Горничная покидает меня, поставив поднос на ножках на кровать, так что вскоре я принимаюсь за свой завтрак. Кусочки тунца тают во рту и идеально сочетаются с овощами. Я запиваю всё водой. Из слегка приоткрытого окна доносится громкий женский смех и чьи-то голоса. Мне становится любопытно, что там происходит, так что, отодвинув поднос с уже полупустой тарелкой, я подхожу окну и выглядываю из него.

В просторном, ничем не скрытом дворе на свежеподстриженном газоне, накрытом пледом, сидят несколько девушек с книгами. Они смеются над чем-то и болтают без умолку. Отсюда не слышно, что именно они говорят, но, кажется, обсуждают книги, которые держат в руках. Похоже на совместное чтение во время небольшого пикника. Возле них стоит мужчина с подносом, на котором я различаю стеклянный чайник и несколько кружек для чая. Чуть поодаль, в этом же дворе, с несколькими биглями играются дети. Я насчитываю двух девочек и трёх мальчиков. Собаки прыгают на них, а дети с восторженными вскриками убегают. Глядя на них, я неосознанно начинаю жалеть их. Их растят убийцы и воспитают из них жестоких людей, подобных себе. Повзрослев, они наверняка точно так же начнут совершать бесчеловечные поступки, как их родители. Они растут, окружённые бесконечными литрами крови, их одежда и еда были добыты убийствами, кражами и враньём.

Услышав звук открывающейся двери, я резко оборачиваюсь.

– Гай, ты здесь? – раздаётся детский голосок.

И в дверном проёме показывается маленькая белобрысая голова. Я теряюсь, потому что не знаю, кто это и что ей нужно говорить. Взгляд её маленьких зелёных глаз поднимается, встречаясь с моими, и она как будто беззвучно охает. В руках у неё кукла со сломанной головой и ногой, которые девочка держит во второй ладони.

– Простите, мисс, я потревожила вас, – говорит она удивительно хорошо поставленной речью, даже несмотря на то, что у неё, кажется, отсутствуют два зуба, и она достаточно мала. – Я ищу своего кузена… А вы его девушка?

– Нет, мы с ним просто дружим, – улыбаясь, отвечаю я быстро.

– Странно. Кузен Гай обычно не водит в свою комнату девушек. А вы что же, спали на его кровати?

Я прокашливаюсь, но ответить не успеваю. Неожиданно раздаётся ещё один голос:

– Лиззи, чему я тебя учила? Нельзя входить в чужую комнату без разрешения хозяина. Это дурной тон.

В дверном проёме возникает красивая женщина с завитыми каштановыми волосами, в скромном тёмно-зелёном платье с закрытыми плечами. У неё такая белая кожа, что мне кажется, она никогда не бывает на солнце. Незнакомка не спеша обводит меня взглядом, будто внимательно изучая.

– Мам, смотри, что Оливер сделал с моей куклой! – жалобно произносит Лиззи.

– Я поговорю с твоим братом чуть позже. А пока иди.

– Но только кузен Гай всегда чинит мне куклу, если я попрошу. Остальные даже не хотят меня слушать.

– Гай сейчас занят, – строго отвечает женщина. – Выходи во двор, поиграй со своими братьями и сёстрами.

Девчушка обиженно опускает голову, но больше не перечит. Словно напрочь забыв о моём существовании, она разворачивается и убегает.

– Что ж, – продолжая меня разглядывать, начинает женщина. – Ты и есть Каталина О’Райли, о которой все говорят?

– Нет. Я Каталина Норвуд, – не собираясь с ней любезничать, резко отвечаю я.

– Дерзкий рот ни до чего хорошего молодую леди не доведёт.

– Разве я сказала что-то дерзкое? Я лишь поправила вас.

Она едва слышно фыркает. Фыркает как леди. Женщина поправляет подол своего платья, оглядывая меня с ног до головы.

– Вистан рассказывал о тебе. Интересно, что бы он подумал, будь он здесь, с нами?

– Мнения трупов не учитывают, – улыбаюсь я, не спеша отказываться от этой забавной игры. Интересно, кто победит.

Её выражение лица ужасно веселит меня. Кажется, до этой самой минуты никто в таком тоне с ней не разговаривал. У неё раскрывается рот от шока, и женщина даже делает шаг назад. Но на этом всё. Она не позволяет себе ответить мне подобным образом. Сохраняет хладнокровие, спокойствие.

– Полагаю, все будут рады познакомиться с тобой за обедом, – говорит она, намекая на то, чтобы я спустилась.

– Но мне и тут хорошо. Пусть все сами сюда приходят.

Её глаза расширяются от такой наглости.

– Что ж… Мы обсудим твоё поведение с твоим мужем.

– Хорошо. Удачи!

И я хлопаю дверью прямо у неё перед носом.

Кабинет обставленный строгой мебелью, состоит из стен из грубо обработанного камня, что усиливает ощущение суровой деловитости. В центре стоит длинный стол из тёмного дерева, за которым сидит Гай, а перед ним находится включённый ноутбук, с экрана которого на него смотрят двое мужчин. Один из них его приближённый – Серебряный Роджер Дормер, контролирующий территории в Англии, принадлежащие «Могильным картам». Лицо мужчины отражает преданность, страх и готовность к любым приказам. Рядом с ним – обладатель чёрной карты, Фрэнк Крэй.

Чёрные карты не всегда принадлежат только мелким солдатам. Определённые виды деятельности «Могильных карт» имеют своих лидеров. Обычно их по пять-шесть человек, и они стоят чуть выше остальных Чёрных и контролируются Серебряными напрямую. Нейт, например, ненавидит своего начальника, Фрэнка Крэя, возглавляющего сектор наркоторговли. Фрэнк очень любит покричать на своих подчинённых и покрывает их матом по поводу и без. Просто потому, что может себе позволить.

Гай стучит пальцами по папке, из которой достаёт несколько листов бумаги. Его лицо серьёзно.

– Роджер, как обстоят дела с поставкой? – начинает он, и его голос звучит ровно, без эмоций.

Серебряный отвечает мгновенно:

– Всё идёт по плану. Груз прибывает завтра утром.

Гай кивает, пробегая взглядом по цифрам на бумаге.

– А что с договором с картелем Синалоа[22]?

– Всё оформлено. Они согласились на наши условия.

Гай снова кивает, его брови сдвигаются. Он переворачивает страницу и спрашивает:

– А насчёт того инцидента на складе. У вас есть объяснения?

– Неосторожность, сэр. Один из новичков…

– Неосторожность стоит слишком дорого, Роджер. Помните об этом. Уберите недовольство из своих отчётов, оставьте только сухой факт И больше такого не должно повторяться.

Роджер Дормер кивает, а его лице заметно бледнеет. Обычно за любую оплошность Короли наказывали провинившихся через их родных. Они могли приказать своим людям ворваться в дом, к примеру, жены того, кого хотели наказать, избить её или даже совершить изнасилование, иногда и групповое. За всё всегда расплачиваются те, кто не виноват. Так им преподносили урок. Так что те, кто работают на «Могильные карты», всегда имеют веские причины не злить своего Короля. Разумеется, Дормер и подумать не мог о том, что Гай никогда не позволил бы себе прибегнуть к подобному решению проблемы. И никто также не знал о том, как он спасал некоторых бедолаг от смертельной участи.

Однажды ему в ноги бросили очередного человека, задолжавшего британской мафии около четырёхсот тысяч долларов. У мужчины не было семьи, так что Вистан не увидел более заманчивого варианта проучить его. Оставались только пытки, которые должны были закончиться смертью. Должник оказался один на один с Гаем в одной из Пыточных и готовился к смерти, рыдая на полу. На тот момент для Кровавого принца подобные расправы стали обыденностью, даже если он и понимал аморальность этих убийств в глубине своей души. Но всё изменилось лишь за мгновение – когда он узнал о том, что у бедолаги была дочь, которую он растил один, так как жена умерла ещё несколько лет назад. И девочка была смертельно больна и лежала в больнице уже несколько месяцев. Вот куда ушли эти четыреста тысяч долларов и не вернулись Вистану.

Гай мог не верить словам человека, сидевшего перед ним на коленях, связанного и уже побитого людьми, притащившими его туда. Но он поверил. Как будто даже хотел поверить, сделать это оправданием для того, что совершил следом. Он освободил «узника» и увёл его из дома, оставшись при этом незамеченным. Спас жизнь человеку, потому что просто не хотел оставлять девочку без отца – больную, слабую, ещё слишком маленькую. Это означало бы смерть для неё. А так у неё хоть появился бы шанс на жизнь. Об этой истории до сих пор никому не известно.

– Итак, завтра утром, как только груз прибывает, начинайте перераспределение, – захлопывая папку, заговаривает Гай – Роджер, вы проконтролируете лично. Фрэнк, проследите за оплатами и позаботьтесь о том, чтобы убрали хвосты.

– Да, сэр, – почти синхронно кивают мужчины.

– Вы свободны.

Роджер Дормер и Фрэнк Крэй отключаются, «покинув» кабинет, многими поколениями принадлежавший бывшим Королям «Могильных карт». Когда-то здесь сидел тот самый Бришен Харкнесс, с которого всё это и началось. Гаю эти мысли не нравятся, потому что только из-за одного этого человека их семья построила свою империю на крови и костях, хотя они могли жить совсем по-другому, не впади Бришен тогда в немилость своих родителей из-за своего тщеславия, высокомерия и бездушного характера. Теперь род Харкнессов у всего криминального мира ассоциируется только со смертью и большими кровавыми деньгами.

Отложив папку в сторону, Гай массирует виски, устав от того количества информации, которое навалилось на него всего за одну неделю с тех пор, как он стал Королём. Все эти отчёты, цифры, имена людей, с которыми сотрудничал его отец… Иметь много власти не значит жить только в своё удовольствие, лишь отдавая приказы. Он должен держать всё под контролем, чтобы никто не переходил границы дозволенного.

Раздаётся стук в дверь, и звучит он очень настойчиво, сразу дав подсказку о том, кто это может быть.

– Входи, Лиззи, – сходу произносит Гай, и на его лице сама по себе появляется лёгкая улыбка.

Девочка входит в кабинет и подбегает к кузену.

– Смотри, что сделали с моей куклой, – обиженно произносит Лиззи, и её глаза намокают.

– О, ну мы это быстро исправим, – уверяет её Гай. Он берёт оторванную голову куклы, затем ногу и аккуратно вставляет обратно всего за одно мгновенье. Раздаётся щелчок, подтверждающий, что всё будет держаться крепко.

– Спасибо! – улыбается Лиззи, радостно рассматривая игрушку. Это её любимая кукла. – Не сомневалась в тебе.

– Не за что. А теперь иди к своим сёстрам. Послушай, как они читают, попей с ними чай.

Девочка собирается пойти к выходу, но останавливается и интересуется:

– А почему твоя подруга сидит у тебя в комнате и не выходит знакомиться с семьёй? Разве это не дурной тон?

Гай удивляется этому вопросу. И только спустя несколько секунд понимает, что речь о Каталине. Мысли о том, что Лиззи видела её, ему не нравятся.

– Ты снова входила в мою комнату? – спрашивает он.

– Я хотела, чтобы ты починил мне куклу. Я просто искала тебя.

«Маленькая любопытная глупышка», – думает Гай, пытаясь понять, как лучше всего ответить теперь.

– Эта девушка. – Он судорожно подбирает более уместные слова, которые объяснили бы всё это ребёнку. – Она просто… стесняется знакомиться с нашей семьёй. Поэтому она сидит в моей комнате.

– А тебя она не стесняется?

– Нет.

– Почему? Обычно тебя все девушки стесняются.

Гай вздыхает из-за настойчивости маленькой кузины.

– Это взрослые дела, Лиззи. Ты пока не поймёшь. Лучше иди во двор, посиди с сёстрами.

– Мне с ними неинтересно. Они какие-то скучные.

– Тогда поиграй с Лулу или Айко.

– Я хочу познакомиться с твоей подругой. Она очень красивая.

Гай, на мгновение забывшись, улыбается, на все сто процентов соглашаясь с Лиззи. Вспоминая эту нежную смугловатую кожу, эти красивые карие глаза, эти пухлые розовые губы.

– Даже мама уже с ней познакомилась, – добавляет неожиданно девочка спустя небольшую паузу.

Улыбка быстро сползает с лица парня, и на месте спокойствия возникает неприятное волнение. Гай вскакивает с места.

– Где твоя мама сейчас? – спрашивает он.

– Я не знаю.

– Лиззи, пожалуйста, иди к своим кузинам во двор. Если ты ценишь то, что я починил твою куклу.

На это у неё не остаётся аргументов, и она согласно кивает, получив от Гая благодарное поглаживание по голове. И после этого они вместе выходят из кабинета, но в холле их пути расходятся – Лиззи бежит во двор, а Гай быстро минует лестницу, поднимаясь в свою комнату. Дверь закрыта, коридор пуст, но это недостаточно его утешает. Подлетев к двери, он быстро её распахивает, боясь того, что Морин Харкнесс потащила Каталину вниз. Но страх быстро заменяется облегчением, когда Гай обнаруживает девушку на своей кровати. Рядом с ней стоит поднос на ножках с пустыми тарелкой и стаканом. Его радует то, что у неё не пропал аппетит.

Она удивлённо смотрит на него, запыхавшегося у порога.

– Всё нормально? – спрашивает девушка недоумённо.

«Как бы я хотел поцеловать её. Прямо сейчас», – неожиданно думает Гай при виде её красивого лица, этих блестящих чёрных волос, этих невинных больших глаз. И это желание болью отдаётся в сердце.

– Всё нормально, – отвечает он.

– Непохоже.

Гай едва сдерживает смешок.

– Ты познакомилась с Лиззи? – спрашивает он.

– С той маленькой девочкой? Да. Это твоя кузина?

Он кивает, надеясь, что она продолжит и расскажет, о чём с ней говорила мать Лиззи, Морин. Но вместо этого упоминания Каталина лишь продолжает разговор о девочке:

– Она славная. Правда, чересчур любопытная.

– Что тебе сказала её мать? – сразу переходит к делу Ган.

Девушка напрягается, боясь, что ему стало известно о том, как она нагрубила той женщине.

– Ничего особенного.

– Я должен знать.

Она вздыхает.

– Я культурно послала её, и в ответ она сказала, что поговорит с моим мужем насчёт моего поведения. Мне интересно, чего она этим хотела добиться? Того, что ты меня отшлёпаешь?

Он качает головой. Не самое подходящее поведение по отношению к его тёте. Это ещё мягко сказано. Морин не выносит грубиянок в доме.

– Куда подевалась та застенчивая милая девочка, какой ты была когда-то? – спрашивает Гай, наклоняя слегка голову.

– Подозреваю, она существовала, только из-за строгих правил её родителей. Настоящая она была вот такой. – Девушка обводит себя рукой – Потому что именно такой ей нравится быть.

– Я хотел сделать всё тихо, без лишнего внимания, но раз тётя Морин видела тебя, и ты ей нагрубила, она точно уже села на уши всей семье.

– И?

– Это значит, с тобой захотят познакомиться.

Каталина прикусывает губу, понимая, что грубостью сделала себе только хуже. Ей ведь совсем не хотелось этим заниматься. Однако, несмотря на внутренний протест, она выпрямляется и уверенно говорит:

– О’кей. Я не против. Что они мне сделают, да?

– Это как посмотреть.

Она быстро меняется в лице из-за этого ответа и даже не подозревает, что Гай просто пошутил. Он в свою очередь старается не дать улыбке пробиться наружу. И почему ему постоянно хочется улыбаться рядом с ней? Это так непохоже на него, потому что большую часть времени с его лица не сходит серьёзное спокойное выражение. Каталина сползает с кровати, из-за чего её платье слегка задирается, обнажая коленки и немного бёдра. Гай снова видит шрам на её ноге, и ему вновь приходится вспоминать о том, что с ней однажды произошло по его вине. Он видит в этом только свою вину до сих пор.

– Почему ты вытащил меня на балкон в отеле? – неожиданно спрашивает Каталина. Этот вопрос частенько посещает её голову.

– Из-за Серебряного, – кратко отвечает Гай.

Она не требует продолжения, догадываясь о том, что то было представлением. Она думает: «Наверное, предназначалось это шоу для того, чтобы показать тёмную сторону Гая. Ведь его люди не должны знать, каким он может быть хорошим». Разумеется, она и не догадывается о том, что Вистан любил подобным образом пугать Натали, когда её только привели в дом. Так он её «воспитывал» и наглядно демонстрировал, что любое её непослушание может повлечь наказание. Например, её запросто скинут с балкона, и она разобьётся насмерть. Он психологически пытал Натали и наслаждался этим. И все об этом знали. Гай просто играл роль перед своим новым приближённым, который, естественно, рассказал об увиденном остальным. Ни у кого теперь не возникло сомнений в том, что у Гая нет нежности в сердце, что предательство девушки стёрло её, и теперь он жаждет мести и будет мучить её. Иначе поползут слухи. Никто не воспримет его всерьёз после того унижения во дворе поместья Харкнессов. Надо позаботиться о своей репутации.

– А те слова, что ты говорил мне во дворе церкви… – продолжает Каталина. – О том, что ненавидишь меня. А они были правдой?

В груди парня разрастается желание коснуться её волос в этот момент. Или провести рукой по её нежной щеке. Быть ближе. Чувствовать её кожу своей. Её тепло. Но она этого не хочет. Разве можно трогать девушку без её разрешения? И вместе с этими мыслями приходит опустошение. Ужасное, мрачное, болезненное опустошение. Он снова один и, наверное, просто такова его судьба. И с этим ничего не поделаешь.

Гай набирает воздуха в лёгкие, чтобы смахнуть навязчивые мысли, и отвечает:

– Не все.

И Каталина понимает смысл этого ответа сразу.

«Я тебя ненавижу», – тогда произнесла она.

«А я ненавижу тебя», – произнёс в ответ Гай.

Именно второе с самого начала было неправдой.

– Ясно, – только и отвечает девушка.

– Я оставлю тебя. Мне нужно поговорить с семьёй.

У неё едва не вырывается протест. Она даже сама не понимает, что с ней в этот момент происходит.

Гай поправляет свой пиджак у зеркала. Глядя на это, Каталина пытается представить его в обычной майке или толстовке. В каких-нибудь джинсах, с капюшоном на голове. Ребята его возраста обычно одеваются попроще. Но в этом и весь Гай – всегда в костюме, такой джентльмен, интеллигентный, не позволяющий себе ни одного нецензурного выражения, в отличие от его друзей, рассудительный, умный, спокойный и… добрый. Очень добрый. Даже для неё.

Её сердце намного грязнее его. Именно об этом она думает в эти моменты и пытается не зарыдать.

Когда Гай снова меня оставляет, я провожу ещё несколько часов в удобной мягкой постели, уставившись в одну точку. В одиночестве. Размышляя об Аластере и наушнике, который он мне вручал. Достаточно зная о наглости Джаспера, я бы не удивилась, если бы он припёрся прямо в этот дом и лично передал мне второй наушник.

Временами я борюсь с желанием наплевать на всё и выйти отсюда, чтобы осмотреться. Прогуляться по просторам этого королевского замка. Сколько здесь комнат? У каждого члена семьи своя или они живут семьями – муж, жена и дети в одной спальне? Но, к счастью, сегодня режим эгоистки у меня выключен.

Двери неожиданно распахиваются, заставив меня подскочить на месте, и в комнату врывается всё та же девочка. Лиззи. Чёрт, она сейчас снова приведёт за собой свою мамашу.

– Приветствую вас снова, леди. – Она кланяется, как будто мы очутились в сказке. – Можно посидеть тут немного с вами?

«У тебя нет других дел?» —хочется спросить мне, но сдерживаюсь. Кто знает, что будет, если она наябедничает о моём грубом ответе своим предкам, и те на меня ополчаться. Они и так вряд ли питают ко мне любовь.

Я сажусь на кровати, приняв позу лотоса, а потом стучу по местечку рядом.

– Что ж, садись… Лиззи, верно?

– Вообще моё полное имя – Элизабет, но все зовут меня Лиззи. Мама назвала меня в честь героини из её любимого романа.

– А мне можно?

Она оценивающе проходится по мне взглядом, словно пытается понять, можно ли оказать мне такую честь или нет.

– Можно. Кузен Гай, кажется, небезразличен к вам. А я его люблю. Значит, вы хорошая.

Как же ты ошибаешься, ребёнок. Махнув головой, я оставляю её слова без ответа и решаю спросить:

– Твоя семья знает о том, что я тут сижу?

– Ну, мама рассказала дяде Итану, и я вроде как слышала, как ещё кузен Каспиан обсуждал это с кузинами Поппи и Джули.

Эти имена не значат для меня ничего сами по себе, но вот их количество. Наверное, план Гая оставить меня вне досягаемости его семейки валится к чёрту. Но при этом я понимаю, что никто не будет врываться в его спальню, лишь бы меня увидеть. Думаю, ни у кого не хватит на это духу.

– А где сейчас Гай, ты знаешь? – интересуюсь я.

У неё хмурятся светлые бровки. Она взмахивает своей головой, из-за чего её хвостики из русых волос подпрыгивают в такт движению.

– Да. Он в гостиной. Скоро накроют обед. А вы придёте?

– Нет, Лиззи. Я не член вашей семьи.

– Но если Гай захочет вас привести, он может… Он ведь теперь наш Король.

– Он не захочет меня туда привести, – говорю я серьёзно.

– Почему? Я никогда не видела с кузеном Гаем девушек. Я сперва подумала, что вы его жена. Потому что никому нельзя бывать в его спальне.

Я вздыхаю, пытаясь придумать, как угомонить эту девчонку.

– Лиззи, ты умеешь хранить секреты?

– Да, конечно! Мои сёстры постоянно рассказывают мне о мальчиках, с которыми они целовались, и я никому не рассказываю!

Едва сдержав смешок, отвечаю:

– Это похвально. Что ж, тогда и я попрошу тебя никому больше не рассказывать о том, что ты видела в спальне Гая какую-то девушку.

– Но поздно. Все уже об этом знают.

– Но впредь не рассказывай.

– А какой в этом будет тогда смысл?

Из меня рвётся тяжёлый вздох. Я как будто физически устаю с ней болтать. Не представляю, как остальная семья её выдерживает. Хотя она и права.

– Лиззи, иди обедать с семьёй, – прошу я.

– А вы будете сидеть здесь голодная? И совсем одна?

– Я не хочу есть.

У неё морщится носик и щурятся глаза. Она словно поймала меня с поличным – именно об этом говорит её взгляд.

– О, я знаю! Я принесу вам пудинг! – воодушевлённо восклицает она, подскакивая с кровати. – Я думаю, вы никогда не пробовали такой вкусный пудинг!

– Лиззи… – начинаю, но не успеваю закончить свой протест, как девочка неожиданно вылетает из спальни, как будто её здесь и не было.

Открыв рот от удивления, я ещё несколько секунд смотрю на дверь, которая осталась слегка приоткрытой, прежде чем встаю и плотно её закрываю – на всякий случай. В комнате становится до невозможности тихо. И скучно. Так что, недолго думая, я принимаюсь осматривать спальню: картины, статуэтки, каждый элемент дизайна. Пока не подхожу к тумбе возле кровати и не открываю выдвижной ящик. В нём аккуратными стопками лежат книги. С интересом я достаю парочку и рассматриваю их обложки. Среди них – «Дэвид Копперфилд» Чарльза Диккенса, «Степной волк» Германа Гессе, «Превращение» Франца Кафки. Тут также есть одна книга на иностранном языке – название, имя автора и весь текст внутри полностью состоят из незнакомых мне букв. Подозреваю, что это либо русский, либо сербский, или что-то вроде того, учитывая, что буквы не латинские. Гай рассказывал, что говорит на шести языках, так что я не удивляюсь. А ещё здесь есть небольшая Библия в кожаном переплёте. Вытаскивая каждую книгу поочерёдно, я случайно замечаю ещё одну. Но она будто бы нарочно была скрыта и лежала намного глубже, чем остальные. Мне не приходится долго рассматривать её, чтобы понять, что это пьеса Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта».

Никогда бы не подумала, что Гай может такое читать. Но, судя по количеству стикеров и внешнему состоянию книги, – она слегка потрёпана, словно её множество раз перечитывали, – Гай читал её с интересом. Я знаю, что это не моё дело и, возможно, я сейчас вторгаюсь в личное пространство, но… совладать с любопытством, когда дело касается внутреннего мира Гая, мне не по силам. И пусть меня простят за это. Вернув все остальные книги на место в том виде, в каком они были до моего вторжения, я достаю «Ромео и Джульетту» и усаживаюсь на кровати поудобнее. Всё равно мне делать нечего. Я раскрываю книгу на той странице, в которой оставлен один из стикеров, и удивляюсь, когда обнаруживаю несколько пометок на полях рукой Гая – красивый аккуратный почерк лежит на слегка пожухлых страницах, как будто даже не портя книгу, а наоборот – украшая.

Подчёркнутая фраза: «В двух семействах, равных в знатности…».

Заметка на полях: Как бы сложилась жизнь, если бы семьи не были врагами? Может быть, романтика и трагедия – это всего лишь следствие обстоятельств.

Я переворачиваю ещё несколько страниц.

Подчёркнутая фраза: «О, горестная судьба!».

Заметка на полях: Это неопределённость или случайность? И можем ли мы изменить судьбу или она уже написана за нас? И если она предопределена, то зачем тогда жить?

Подчёркнутая фраза: «И ненависть мучительна, и нежность. И ненависть и нежность – тот же пыл слепых, из ничего возникших сил, пустая тягость, тяжкая забава, нестройное собранье стройных форм, холодный жар, смертельное здоровье, бессонный сон, который глубже сна. Вот какова и хуже льда и камня, моя любовь, которая тяжка мне».

Я прохожусь пальцами по описанию прощания Ромео с Джульеттой перед смертью. И читаю то, что написал на этой странице Гай:

Заметка на полях: Может, иногда прощание – это не конец, а начало чего-то нового. В другом измерении. В другой жизни. Может быть.

Подчёркнутая фраза: «О, Ромео, Ромео! Зачем ты Ромео?»

Заметка на полях: Беспомощность перед лицом судьбы. Он всего лишь пешка в игре более могущественных сил.

Подчёркнутая фраза: «Любил ли я хоть раз до этих пор? О нет, то были ложные богини. Я истинной красы не знал доныне».

Подчёркнутая фраза: «Ромео, как мне жаль, что ты Ромео. Отринь отца да имя измени, а если нет, меня женою сделай, чтоб Капулетти больше мне не быть».

Заметка на полях (надпись, кажется, совсем свежая, и написана другими чернилами): Каталина

Я перелистываю ещё несколько страниц, а потом из книги что-то выпадает. Бретелька моего бюстгальтера и небольшой листок бумаги, исписанный тексом. У меня сбивается дыхание. Он не избавился от моего маленького подарка… Боже. Я была уверена, что он выбросил её в тот же день, когда я сбежала. Приглядываясь к записке, уже вижу, что это записи Гая. Его почерк, его рука оставила каждое слово. И здесь может быть всё, что угодно.

Я сомневаюсь несколько секунд, прежде чем взять листок в руки и всё-таки раскрыть его.

Моя милая Каталина

Я пишу это, чтобы хоть немного упорядочить тот хаос, что ты во мне вызвала. Я никогда не думал, что такое возможно. Что я буду сидеть в одиночестве в темноте, с зажжённой свечой, и строчить тебе письмо, как безнадёжный романтик из восемнадцатого века. Но именно этим я сейчас и занимаюсь, моя роза.

Когда мне было восемнадцать, я читал «Ромео и Джульетту», восхищаясь их безумной всепоглощающей любовью, и верил в неё не до конца, ведь передо мной никогда не было правильного примера того, как можно любить. И мне говорили, что любви просто не существует. Учили видеть одну выгоду в людях вокруг и не поддаваться чувствам.

Ты стала переменой всему.

Я считал «Ромео и Джульетту» красивой выдумкой. Но теперь я понимаю всё. Едва наши миры столкнулись в той чёртовой библиотеке. С самого начала наша судьба была предрешена. Господь позаботился о моём сердце таким странным способом. И теперь я отдал тебе своё сердце без остатка.

Когда ты захватываешь все мои мысли, я боюсь самого себя. Потому что это безумие в чистом виде. Я не могу не думать о тебе. Как бы ни старался. И вечно размышляю о том, что мне сделать, чтобы ты была счастлива даже с таким чудовищем, как я. Клянусь Господом, я готов на всё, чтобы увидеть твою улыбку. Нет ничего прекраснее мыслей о том, что ты улыбаешься мне. И мне больше не важно ничего. Я лишь хочу знать, что ты в порядке, что ты счастлива, что ты радуешься, что все твои враги уничтожены и жалеют о том, что когда-либо вредили тебе делом или словом. Потому что никто не может тебя обижать. Я не позволю.

Может быть, я много на себя возьму, когда скажу, что хочу быть твоим Ангелом-Хранителем, но я желаю этого больше всего на свете. Пусть твой ангел отдохнёт и уступит мне место.

Я хочу слышать, что ты думаешь так же. Я хочу знать, что ты чувствуешь хотя бы малую часть из того, что чувствую я. Потому что иначе в этом нет смысла. Может, я просто закапываю себя в бездну. Но, кажется, в последнее время всё хорошо.

Совсем скоро мы уйдём, я тебе это обещаю. Я работаю над этим. Нейт с Зайдом вовсю занимаются возможностью нашего побега, как я им поручил. Мы улетим из этой страны, Каталина, чтобы начать жизнь с чистого лица, вдали от моей семьи. Нужно всего лишь подождать. И никто больше не сможет помешать нам, милая. Никто.

Просто дождись этого дня вместе со мной.

И, пожалуйста, если твоё сердце не отвергает этого безумца, что строчит тебе сейчас письмо, никогда его не бросай.

Иначе он просто погибнет.

С любовью, Гай