К утру следующего дня Мирабель настолько окрепла, что уже сидела в постели, принимая визиты своих гостей.
— Так когда же венчание, леди Мейплстон? — спрашивали они.
— Как только разрешит доктор Малкис, — отвечала Мирабель с улыбкой.
Время близилось к обеду, а Остин всё не появлялся — и это беспокоило девушку. Смущённая постоянным присутствием малознакомых людей, она не решалась спросить о графе, и лишь молча размышляла над словами, которые сказал он ей накануне:
«Это по моей вине ты пострадала, Мирабель. Это я не уберёг тебя. Возможно, ты теперь и смотреть на меня не захочешь, Мирабель?»
Девушка прекрасно понимала, что Трампл вовсе не виноват в тех бедах, которые натворила Элеонора Девернье. Остин не давал этой женщине никаких надежд, никаких поводов думать, что он может когда-либо быть с ней. Мирабели хотелось утешить графа, сказать ему, что она по-прежнему любит его и будет счастлива стать его женой.
Наконец, решившись, Мирабель пригласила виконта фон Эссекса.
— Господин виконт, — обратилась девушка, — Вы не знаете, где Ваш племянник и почему он не хочет навестить меня?
— Боюсь, дитя моё, Остин решил, что приносит тебе одни лишь беды и решил отказаться от идеи связать твою юную жизнь со своей. Насколько мне известно, ещё вчера вечером он отправился в свой лондонский дом, чтобы собраться и в ближайшие дни уехать в свое имение. Похоже, мой племянник решил стать затворником и окончательно прекратить графский род Нортгемптонширов, — в голосе пожилого виконта слышалась глубокая печаль. — Мне бы не хотелось давить на тебя, девочка, но ты — единственная, кто может остановить его. Если, конечно, ты этого действительно пожелаешь.
— Лорд Трампл решил разорвать нашу помолвку? — на ресницах девушки задрожали прозрачные бисеринки слез. — Но как такое возможно? Он… Он больше не любит меня?..
Лорд Эссекс на мгновение растерялся, а затем заговорил взволнованно:
— Нет же! Конечно, нет! Остин не разлюбил тебя, Мирабель! И вряд ли когда-нибудь разлюбит… Боюсь, сейчас, после того, как чуть не потерял тебя, он способен на любые безумства. Даже на те, которые окончательно разрушат всю его жизнь.
— Но как я могу остановить его, милорд Эссекс? Вы старше и мудрее меня. Вы знаете своего племянника. Подскажите же, что мне делать?
— Вижу, Мирабель, Вы решительно настроены побороться за сердце Остина, за его любовь?
— Да. За него и за себя. За наше будущее. Мы оба не будем счастливы, если расстанемся.
— Что ж. Я сделаю все, чтобы задержать племянника в Лондоне еще на несколько дней. Думаю, Вам понадобится еще день или два, чтобы окрепнуть. Когда Вы сможете встать, Мирабель, я помогу Вам встретиться с Остином. Кажется, у меня появился один план, но необходимо обсудить его с Вашей бабушкой и заручиться ее поддержкой.
— О, благодарю Вас, господин виконт! — Мирабель попыталась улыбнуться мужчине. — Как хорошо, что у меня есть бабушка. И Вы.
— Отдыхайте, Мирабель. Набирайтесь сил и доверьтесь двум старым интриганам. Думаю, пришло время нам с леди Мейплстон тряхнуть стариной ради счастья юных влюбленных.
С этими словами лорд Эссекс, кряхтя, выбрался из кресла, в котором сидел подле ложа девушки и, слегка поклонившись, вышел.
***
Остин ушел из дома Мирабели менее суток назад, но уже тосковал по ней так, словно прошло несколько месяцев. Он пытался работать. Пытался писать деловые письма и даже принял нескольких посетителей. Но его мысли ежеминутно возвращались к теперь уже бывшей невесте. Глаза невольно вновь и вновь искали ее миниатюрный портрет, чтобы увидеть милые сердцу черты…
«Что будет более малодушно — вернуться к мисс Макнот и остаться с ней, или уйти сейчас, пока мое присутствие не сломало окончательно жизнь дорогого мне человека?» — спрашивал себя граф.
С этими мыслями он провел весь день. С ними же улегся поздним вечером на свое пустое одинокое ложе в надежде забыться сном. Усталость одолела мужчину, дремота милосердно приняла его в свои невесомые объятия.
— Что же Вы творите, Ваша светлость? По какому праву смеете разбивать любящее сердце? — услышал знакомый скрипучий голос Трампл.
Он завозился в постели, пытаясь освободиться от простыни, которая спеленала его, словно мумию, и с трудом разлепил тяжелые непослушные веки.
— Вы?! Как Вы здесь оказались?
Над постелью графа склонилась едва различимая в слабом мерцании, исходившем от почти угасшего камина, невысокая женская фигура.
— Кто же еще, Ваша светлость, — хмыкнула ворожея. — Кто еще рискнет встретиться с Вами, когда вы закрылись в своем доме, словно медведь в берлоге? Кто попытается вернуть в Вашу голову хоть толику благоразумия?
Остин, наконец выпутавшийся из вороха тканей, медленно сел, по-прежнему с недоумением взирая на старуху, которая чувствовала себя в его спальне так вольготно, словно была тут хозяйкой.
— Никогда не думала, что Вы столь глупы, Ваша Светлость, — продолжала между тем поучать Остина знахарка. — Судьба сделала все, чтобы помочь Вам! Невидимые силы трудились годами, чтобы привести Вас к той единственной, что предназначена Вам самим Провидением! И что же я вижу?! Вы собрались оставить ее? Сбежать при первых же трудностях, словно последний трус?
Остин протянул руку, чтобы коснуться женщины, чтобы убедиться, что все происходящее — не сон. Но женщина, несмотря на преклонный возраст, легко отступила, уклоняясь от его поднятой руки.
— Знаете, молодой человек, — заявила она сурово. — Я прожила длинную жизнь. И не всегда творила только добрые дела. Но сейчас линии судеб переплелись так, что именно я обязана вразумить Вас. Одумайтесь. Не позволяйте сомнениям смутить Ваш разум. У Вас осталось совсем немного времени, чтобы вернуться к Мирабели. Чтобы не дать случиться тому, что навеки разлучит Вас с ней. И отдайте девочке свой перстень.
— Что? Что должно случиться с Мирабелью?! — чувствуя, как новый страх медленно вползает в его сердце, попытался вскочить с постели Остин, но запнулся ногой о край ковра и рухнул на колени. — Пожалуйста, скажите мне! — Взмолился он, глядя на медленно отступающую в тень согбенную фигуру.
— Это вы узнаете, Ваша Светлость, если не послушаете моего совета, — зловеще пообещал женский голос и… ворожея исчезла.
***
Остин проснулся, когда за окнами едва забрезжил серый унылый лондонский рассвет. Несколько мгновений лежал, обводя медленным взглядом собственную спальню, чувствуя, что все еще находится во власти какого-то кошмарного сновидения. «Старуха! — припомнил он. — Старая ворожея! Она была здесь? Или это был лишь сон?»
Подробности сновидения одна за другой всплывали в его тяжелой после сна голове. Трампл припомнил, как, уже почти растворившись в густой тьме за камином, его ночная гостья протянула руку и бросила что-то на его туалетный столик. Мужчина встал и бросился к столику, одновременно желая увидеть какие-нибудь реальные доказательства того, что ворожея побывала у него, и опасаясь этого…
На идеально чистой столешнице, почти у самого края, лежал золотой перстень. Его перстень. Тот, который он, Остин, оставил когда-то старухе в благодарность за ужин и ночлег. Лорд Трампл схватился за виски, сжал их, массируя, и застонал сквозь сжатые зубы: «Господи! Что происходит?! Как это понимать?»
Молчаливая гладь зеркала, напротив которого стоял Остин, вдруг осветилась слабым потусторонним светом. На мужчину из зазеркалья смотрели глаза ворожеи: «Спеши, граф! Не упусти свою судьбу!» — раздалось у него в голове.
Остин схватил подготовленный для него с вечера кувшин с холодной водой, склонился над тазиком для умывания, и медленно вылил заледеневшую за ночь воду себе на голову. Растер по лицу струйки воды, стекающие с волос. Повесил на шею полотенце и вновь осторожно, искоса взглянул на зеркало. И не увидел в нем ничего необычного. Всего лишь отражение спальни. Смятой постели. И собственного смятого, словно простынь, лица.
«Я должен узнать, как чувствует себя мисс Макнот, — решил лорд Трампл. — Напишу записку леди Мейплстон, попрошу разрешения нанести визит». Отправив посыльного, Остин почувствовал, что напряжение отпускает его. Тревога, охватившая его после того, как он вспомнил свое ночное видение, немного отступила, затаилась где-то за грудиной.
Весь день он дожидался ответа от Ее Светлости герцогини Мейплстон. Когда часы в холле пробили девять вечера, Остин вдруг понял, что ответа может и не быть. Он ведь сообщил и своему дяде, и бабушке Мирабели, что собирается расторгнуть помолвку и уехать в Нортгемптоншир. Одобрения не дождался ни от кого из них.
«Возможно, леди Мейплстон больше никогда не удостоит меня даже взгляда. И ее дом окажется навсегда закрыт для последнего графа Нортгемптонширского», — эта мысль отравленной стрелой вонзилась в грудь. Мужчина тяжело поднялся из-за стола, за которым ужинал в гнетущей тишине, и перебрался в стоявшее у камина кресло.
Откинув голову на спинку, он устало прикрыл глаза. Ложиться отдыхать было рано. Заниматься делами — поздно. Читать книги? Наведаться в Уайтс? На это не было сил. «Такая жизнь ждет тебя и в дальнейшем, Остин!» — пришла в голову мысль, от которой стало зябко.
«Я просто посижу здесь, у камина, еще пару часов. Возможно, я еще получу ответ на свою записку. Еще только девять вечера. Время есть».