Стрелы сквозь Арчера (ЛП)

Глава 8

Меня разбудило тихое гудение флуоресцентных ламп.

Я медленно открыл веки. Они казались тяжелее гранита. Свет над моей головой был слишком ярким. Я ничего не видел. У меня перед глазами стоял туман. Передо мной только плавали белые и светло-жёлтые размытые пузыри.

Где-то рядом шумели люди. Раздавался писк оборудования. Из окна лился свет. И тихо жужжали флуоресцентные лампы.

Я знал этот звук наизусть.

Он въелся в мой мозг после смерти родителей.

Должно быть, я на кого-то смотрел, потому что голос — чей-то знакомый — прошептал мне что-то и сжал моё предплечье. Я попытался улыбнуться. Или спросить, глупо, где я, хоть и знал сам.

Но так же быстро, как гудение разбудило меня от странного сна, так же легко я провалился в него обратно.

В следующий раз, когда я проснулся, дымка с моего зрения не исчезла.

И мне хотелось, чтобы она не исчезала.

Дэнни стоял рядом с кроватью, на которой лежал я. Выражение на его лице было… трагичным.

— Привет, Эйс, — его голос был сдавленным. Свет, который обычно жил в нём, исчез. — Давай я позову медсестру.

— Подожди.

Я жалко попытался потянуться и ухватиться за него, только понял, что мои руки будто залиты цементом. Из моего запястья торчали прозрачные провода. Ноги накрывало одеяло.

Я начал паниковать.

— Воу, воу, — сказал Дэнни, вытягивая руки, будто чтобы успокоить меня. — Ты в порядке, Эйс. Будешь в норме. Ты был без сознания несколько дней.

— Почему я здесь? — звук моего голоса был колким и сухим.

— Тебе делали операцию.

— Потому что… — начал я, ко мне вернулись картинки. Моргающие уличные фонари. Тёмно-коричневые осколки стекла. Маленький парень, прижатый к стене — прижатый ко мне.

— Потому что какие-то мудилы выбили из тебя всё дерьмо, — его голос надломился.

Я ничего не мог сказать. Просто закрыл глаза и кивнул, вспоминая тот вечер. Слова, которыми они меня называли.

— Они сломали тебе руку в трёх местах, Арчер, — сказал мне Дэнни, твёрдым, дрожащим голосом. — И выбили тебе плечо.

Дэнни никогда не называл меня Арчером. Так что когда он произнёс моё имя, несмотря на то, каким я вдруг стал уставшим, я повернул голову к нему и открыл глаза.

Под его глазами были тёмные синяки, а волосы с одной стороны головы были прижаты. Его любимая красно-синяя полосатая футболка была надета шиворот-навыворот и перекошена. И что беспокоило больше всего, он выглядел как пробка от шампанского, готовая вылететь.

— Одна из связок в твоём колене разорвалась, когда они… — он на мгновение сделал паузу. — Врачи сказали, что чем раньше тебе сделают операцию — на колене и на руке — тем лучше.

— Да уж, — тихо произнёс я. — Думаю, я помню, как очнулся, и доктор говорил мне об этом.

— Копы пока никого не арестовали. Ты помнишь, как они выглядели?

Я подумал об этом краткое мгновение и покачал головой.

— Нет.

— Ничего?

Я попытался пожать плечами, но не мог двигать правой рукой. Так что я просто сказал:

— Ничего.

В большой палате раздался смех Дэнни. Он был резким и чужим для моих ушей. Только тогда я заметил, что мы окружены с двух сторон бледно-голубыми больничными занавесками.

— Ты не можешь попытаться? Тебе плевать? Тот маленький идиот — Уильям — он должен знать, кто были эти придурки. Он живёт в том маленьком захолустье. Он был там с тобой, когда…

И снова его голос надломился.

Дэнни потёр глаза ладонями.

А затем он пробормотал что-то самому себе, что я не смог услышать. Я не мог вынести выражения на его лице.

Без слов, он отвернулся от меня. На мгновение я начал переживать, что он оставит меня одного, наедине с трубками, тянущимися из моей руки, с разводами от воды на потолочной плитке и с кашлем других пациентов, который доносился из коридора.

— Что, Дэнни? — наконец удалось мне спросить.

Он повернулся обратно ко мне.

— Дело не во мне. Я не хочу делать так, чтобы дело было во мне. Но боже, это так тяжело.

— Что ты хочешь сказать?

— Знаешь, я выбежал туда первым, — сорвался он. — Я увидел тебя в переулке, истекающего кровью на асфальте, твоя рука была искалечена и вывернута, а коленная чашечка выбита. Тот Уильям прибежал в бар и схватился за своего брата. Он выглядел таким напуганным. Он произнёс твоё имя, и у меня выскочило сердце из чёртовой груди. А затем я увидел тебя.

— Ты бы не смог ничего сделать, если бы был там, Дэнни.

Он снова потёр руками лицо.

— Когда Уильям сказал мне, почему вы двое были в том переулке… — его лицо осунулось.

Я закрыл глаза.

— Посмотри на меня, Арчер.

— Не думаю, что сейчас я это могу, Дэнни.

— Боже.

Это практически сломало меня. Я слышал боль в его голосе. Хоть мои глаза были закрыты, и он сказал только одно это слово, у меня было такое ощущение, что он упал на меня и расплакался. Я мог справиться с чем угодно, но не с этим. Я мог бы справиться с двумя сломанными руками, двумя сломанными руками и с разбитым сердцем, с которым ходил годами, но не с этим.

— Дэнни…

— Не надо, Эйс. Не надо. Не сейчас, не здесь. Дело не во мне — я это знаю. Мне нельзя прямо сейчас так себя чувствовать. Мне нельзя злиться на тебя, когда ты лежишь в этой дерьмовой койке и выглядишь так, будто тебя сбил поезд.

Мой маленький, покрытый дымкой мир заполнился страхом. Дэнни знал. Уильям рассказал ему. Это сделал не я. Не я рассказал своему лучшему другу секрет, который носил за спиной всю свою жизнь.

Это сделал незнакомец.

И мне хотелось сказать ему, как мне жаль и что он заслуживал узнать это от меня. Потому что он заслуживал. Он заслуживал это после всего, что сделал — и делает — для меня.

Но я не мог.

Я был слаб. И полон стыда. И боялся, что тот человек, который значил для меня больше всего в мире, станет смотреть на меня иначе, если я ему расскажу.

Я боялся, что он будет смотреть на меня так, как сейчас, в больничной палате.

— Ты поговоришь со мной об этом? — спросил Дэнни.

Спустя мгновение, я сказал:

— Не сегодня.

— Когда-нибудь?

— Когда не будет так больно.

— Ты носишь с собой боль, как коп носит свой значок.

На это я ничего не ответил.

— За вами может кто-нибудь посмотреть следующие несколько недель, пока вы поправляетесь? — спросил доктор Хэмстед. Ему было за пятьдесят, как я полагал, и он постоянно выглядел измотанным.

— Несколько недель? — я сел в своей кровати чуть прямее. Прошло два дня с тех пор, как я впервые очнулся после операции. Я не хотел оставаться в больнице так долго, как это тянулось, но врачи настаивали на том, чтобы понаблюдать за мной первые сорок восемь часов.

Доктор Хэмстед кивнул, глядя на свой планшет.

— Вам понадобится, чтобы кто-то помогал вам в повседневной жизни, хотя бы первое время. Вам нужно будет приспособиться, мистер Харт. У вас есть семья?

— Я… Нет.

Дэнни, который находился в переполненном пространстве вместе с нами, повернулся посмотреть на меня.

— Совсем никакой семьи, мистер Харт? — недоверчиво надавил доктор.

— Мой брат… но нет.

Дэнни протянул руку и положил её мне на здоровое плечо.

— Прости.

Чуть раньше Дэнни рассказал мне новости.

Его лицо было красным как сердце на День Святого Валентина, а выражение зажатым и раздражённым.

— Эйс, — сказал он. — Я звонил твоему бесполезному брату. После того, что с тобой случилось, я подумал, что он захочет знать.

Меня будто ткнули вилкой в грудь, но я ничего не сказал, только кивнул.

— Я рассказал ему, что с тобой произошло, — сказал Дэнни. — Он сказал «хорошо». Ты можешь в это поверить? Я спросил, хочет ли он приехать повидать тебя, но он сказал «нет». Прости.

— Всё нормально, Дэнни. Я знал, что он не приедет. Мы не… близки.

Он хмуро рассмеялся.

— Это мягко сказано. Я сказал ему, что ты мог умереть, а он всё равно не захотел тебя увидеть — или даже позвонить, чтобы с тобой поговорить.

— Мы не общаемся.

— Да, я вроде как понял.

— Мы никогда не были близки, — проболтался я. — Даже до смерти моих родителей.

— Ну, наверное, это к лучшему. Он придурок.

Я был с ним согласен, но ничего не сказал. Я прижался спиной к несгибаемой больничной подушке позади себя и закрыл глаза.

— Я попрошу кое-кого за тобой приглядеть, — сказал Дэнни, возвращая меня в настоящее.

Мои глаза распахнулись.

— У тебя уроки. И мы даже не живём в одном здании в кампусе.

— Вы не вернётесь в школу, мистер Харт, — вмешался доктор Хэмстед. — Не в ближайшие месяцы, по крайней мере. Вы будете истощены, проходя процесс выздоровления. И будете ещё более истощены после того, как начнёте физиотерапию.

— Я…

Я не мог ничего сказать.

— Не переживай, — сказал Дэнни. Он повернулся к доктору. — Мой папа за ним присмотрит.

— Мэллори? — кашлянул я. Дэнни и доктор оба повернулись посмотреть на меня. — Он живёт в Альберте.

Дэнни закатил глаза.

— Да, спасибо, Эйс. Я помню. Ты останешься у него.

Я ахнул.

— Ты у него уже спросил?

— Конечно. Он хотел прилететь сюда, но я сказал, что ему будет полезнее остаться там и приготовить для тебя свободную комнату. Я не могу помогать тебе из-за учёбы, а твой брат бесполезен. Мой папа счастлив помочь. Плюс, ему будет чем заняться.

Мысль о том, чтобы снова увидеть Мэллори, была… странной. Когда мы попрощались несколько месяцев назад, я был уверен, что никогда не увижу его снова.

— Мне вообще можно летать?

Доктор Хэмстед цокнул языком.

— Не желательно. Но это лучше, чем если вы будете поправляться в одиночку следующие несколько месяцев.

— Не делай такой несчастный вид, — сказал Дэнни с фальшивой улыбкой на лице, осторожно шлёпнув меня по руке. — Жить будешь.

В ту ночь окружающая тьма начала закручиваться в водоворот в моих мыслях.

Тихо сигналили мониторы. Мутный жёлтый свет из коридора проникал через открытую дверь больничной палаты.

Мои мысли переключились на брата.

А затем нашли дорогу к Дэнни.

А затем к Мэллори.

И самые тёмные из всех мыслей, наконец, остановились на мне — и остались там, пока бледная луна скользила по небу.

Если бы мне в сердце попала стрела, это было бы принять легче, чем выражение лица Мэллори, когда он посмотрел на меня.

— Привет, Арчер.

Он сохранял спокойствие, будто мой вид его не беспокоил. Его тон был лёгким и без жалости. Но промелькнувшее выражение на его лице сказало мне слова, которых он не произнес.

Перелёт в Банф был нелёгким. Дэнни объяснил авиакомпании нашу ситуацию, и они оказались достаточно добры, чтобы забронировать нам место в первом классе, с дополнительным местом для ног. Но полёт был шаткий, и мне хотелось стошнить супом, который я съел в то утро. Мои мышцы болели, а боль в плече была практически невыносимой.

Дэнни подшучивал надо мной весь полёт. И я говорю надо мной, потому что я сжал зубы и едва ли сказал ему два слова за всё время.

Когда он приехал забрать меня из больницы, я знал, что между нами ничего не будет по-прежнему. Теперь между нами был пузырь. Дэнни по-прежнему пытался шутить, но мы оба слышали напряжение в его голосе. Каждый раз, когда он говорил, это напряжение практически сбивало меня с ног.

Тишина больше не была уютной.

Мне хотелось, чтобы он сорвался на меня — сказал мне, какой я провальный друг. Но это было бы эгоистично, потому что мне стало бы легче. Вместо этого он оставался внешне послушным лучшим другом.

— Я могу взять его с собой? — спросил я у него, когда он вывез меня из больницы в инвалидном кресле.

Он без вопросов знал, о чём я говорю. Сейф под моей кроватью. То, что я иногда доставал посреди ночи, когда был один, чтобы посмотреть на ствол.

— Не думаю, что его пропустят на самолёт, — ответил он.

Моё сердце будто провалилось.

— Ты можешь…?

— Да. Я о нём позабочусь. Он будет на месте, когда ты вернёшься.

Возвращая меня к настоящему, Мэллори спросил:

— Как вы, мальчики?

— Устали, — ответил Дэнни, подходя к отцу и обнимая его.

Поездка из аэропорта до дома Мэллори была неуютной, мягко говоря. Я лежал на боку на заднем сидении, с вытянутыми ногами, пока Дэнни вёл машину и слушал по радио рок с помехами.

Когда мы приехали, Дэнни вышел из машины и открыл багажник. Спустя мгновения я услышал, как тот захлопнулся, и Дэнни подвёз коляску. Я неловко пересел в неё, используя здоровую руку и ногу.

— Ты выглядишь истощённым, — сказал Мэллори.

Мой взгляд поднялся, и я понял, что он смотрит на меня.

— Так и есть.

— Пойдёмте внутрь, — сказал он нам с Дэнни.

Без лишних слов, мы втроём — Дэнни вёз меня на коляске — дошли до дома.

Подниматься по ступенькам крыльца было неловко. Но и близко не так неловко, как я себя почувствовал, когда увидел двойной пролёт ступенек, ведущих в спальни наверху.

— Я собирался освободить для тебя комнату внизу, но там мало уединения, — сказал Мэллори. Мы вместе стояли у лестницы, глядя наверх. — И ночью внизу становится чертовски холодно.

— Не думаю, что я смогу подняться по всем этим ступенькам, — признался я. Говорить это было больно.

Но Мэллори просто посмотрел на меня.

— Я могу тебя отнести.

— Я так не думаю.

— Брось, Эйс, — встрял Дэнни. — Как ещё мы поднимем тебя наверх?

— Никогда не чувствовал себя таким инвалидом, — пробормотал я.

Мэллори вздохнул, глядя на меня, но уголки его губ растянула лёгкая улыбка. Он потянулся за голову и потёр свою шею сзади.

— Вот, что я тебе скажу, — произнёс Мэллори, но его голос затих.

Он повернулся к Дэнни, положил одну руку ему на спину, другой подхватил под колени и буквально сбил его с ног.

— Какого чёрта!

Мэллори рассмеялся. С Дэнни на руках, он поднялся по первой лестнице и исчез за углом. Оттуда, где я стоял внизу, я слышал эхо причитаний Дэнни в коридоре.

Спустя мгновения, Мэллори спустился по лестнице и встал передо мной.

— Твоя очередь. Хорошо?

Я не смог сдержать улыбку. Она была слабой, и натянуть её было так же тяжело, как сдвинуть горы, но она была. Простой жест Мэллори потянул за струны моей души.

Я неловко встал с кресла, опираясь на здоровую ногу. Мэллори осторожно поддерживал всю верхнюю часть моего тела и следил за тем, чтобы моя загипсованная нога не билась о стены. Он медленно нёс меня по лестнице, и никто из нас не говорил ни слова.

Когда мы поднялись наверх, он поставил меня к стене, слегка улыбнулся и пошёл обратно вниз за моим креслом.

Дэнни облокотил меня на своё плечо и отвёл в комнату, где я останусь на следующие несколько недель. Это была не та же комната, в которой я жил раньше, — она была больше, с большой кроватью, прижатой к дальней стене, на которой находились два больших окна.

Как только я рухнул на огромную кровать, мои глаза невольно начали закрываться.

Какое-то время спустя я проснулся от приглушённых звуков разговора и мягкого сияния садящегося на улице солнца. Мгновение я думал, что всё ещё нахожусь в маленькой больничной койке. Но матрас подо мной был мягче, и когда мне, наконец, удалось открыть глаза, я увидел, что из моих рук не торчат никакие трубки.

Я тяжело вздохнул и снова закрыл глаза.

— Дело не в тебе, Дэнни.

Сквозь туман сна и, несмотря на приглушённый тон их голосов, я слышал, как Мэллори и Дэнни напряжённо спорили в коридоре.

— Я знаю, — огрызнулся Дэнни. — Но это не значит, что это честно… или правильно.

— Люди справляются с вещами по-разному, сынок.

— Он мог бы мне сказать. Я его лучший друг.

После краткой паузы, Мэллори ответил:

— Он не был готов.

— Боже, папа. Мы уже много лет лучшие друзья. Я не стал бы думать о нём хуже. Как он мог так подумать? Он не знает, как сильно я забочусь о нём? Он думает, что я такой придурок, что буду относиться к нему как-то по-другому?

— Дэнни, — голос Мэллори был терпеливым. — Дело не в тебе.

— Если бы он мне рассказал, ничего этого не произошло бы. Он не ушёл бы в тот переулок с парнем, чувствуя, что должен прятаться.

— Может, и нет.

— Я так чертовски злюсь на него.

— Нет, не злишься.

— Но мне больно. Очень больно. Я ничего от него не скрываю. Он единственный, с кем я говорю о маме, и… — у него перехватило дыхание.

Мне хотелось перестать их слушать, но я знал, что не могу.

Дэнни был прав, конечно. Я причинил ему боль бездействием. Но дело было не в том, что я ему не доверял. Это было нечто совершенно другое. Может, я не доверял вселенной. Может, не доверял себе.

Даже тогда, пока я лежал в кровати и слушал, как мой лучший друг изливает сострадание в коридоре, я знал, что будь у меня выбор, я всё равно не рассказал бы ему.

В уголках моих закрытых глаз начали собираться слёзы.

— Арчер.

Когда я поднял взгляд, Мэллори стоял рядом с кроватью, глядя на меня. Наши взгляды встретились. И это было нечто, потому что Мэллори сделал паузу, как раз когда собирался заговорить. Но для нас с Мэллори не было никаких слов. Между нами прошёл ток, как когда ты ходишь по магазину и видишь кого-то в такой же майке, как у тебя. Это осознание чего-то общего.

Между нами это была душевная боль длиною в жизнь.

Мэллори бросил взгляд в сторону двери, а затем обратно на меня.

— Он не будет злиться. Ему просто больно.

— Он прав, вы же знаете.

— Насчёт таких вещей нет правил, Арчер.

— Каминг-аут?

— Чувства.

— Я должен был ему рассказать.

— Рассказал бы сейчас, зная то, что знаешь?

— Нет, — честно ответил я. Я начал нравиться себе ещё чуть меньше за то, что сказал это вслух.

Но Мэллори просто кивнул.

— Люди чувствуют то, что чувствуют, и справляются с этим лучшим способом, который знают. Нет правильного или неправильного, когда дело касается боли.

— Но есть правильное или неправильное, когда дело касается дружбы.

— Арчер, — твёрдо произнёс он. Его голос был резким и командирским. Я тяжело сглотнул. — Это не твоя вина.

— Мне просто хотелось…

Чего мне хотелось? Никогда не видеть того взгляда в глазах Уильяма? Уйти от драки? Чтобы Дэнни не узнал, что я гей? Или чтобы мои родители никогда не уезжали в ту поездку?

— Мне хотелось бы не причинять ему боль.

— Ох, Арчер. Мы всегда причиняем боль тем, кого любим.

— Как вы думаете, почему так?

— Чтобы мы знали, что они нас тоже любят.

Я повернул голову и выглянул в окно на верхушки заснеженных деревьев и белизну неба вдали.

Я чувствовал взгляд Мэллори на своём лице.

— Ты всё ещё немного потрёпанный. Губа разбита, синяк под глазом, царапины на челюсти. По крайней мере, всё заживёт.

Я фыркнул.

— Это не важно.

Спустя мгновение Мэллори произнёс:

— Хорошо. Тебе пора принимать лекарства. Дэнни объяснил мне дозировку, пока ты спал. Он подумал, что ты можешь не вспомнить.

— Или что мне будет плевать.

— Это тоже.

Мэллори кивнул в сторону прикроватной тумбочки. Наверху стоял ряд маленьких оранжевых бутылочек с идеальными белыми крышками.

Я принял таблетки со стаканом воды, который стоял рядом с ними, пока Мэллори рассказывал мне о назначенных приёмах у врача. Он сказал мне то, что я уже знал: время на восстановление, чего ожидать, физиотерапия, и что мне нужно некоторое время не вставать на ногу и как можно меньше двигать рукой.

Он немного расхаживал из стороны в сторону, пока говорил, я не мог не наблюдать за ним. Комната была достаточно большой, чтобы вместить его большую фигуру, пока он ходил туда-сюда, туда-сюда. Это заставило меня задуматься, занял ли я его комнату. Он подходил к окну, выглядывал на улицу, будто ожидал там что-то увидеть, а затем шёл взять что-то с комода, прежде чем поставить обратно.

Всё это шоу мне казалось… очаровательным.

Не то чтобы он казался нервным или встревоженным, просто был полон энергии. Или цели.

— Тук-тук, — произнёс голос со стороны двери.

Мэллори остановился на месте.

В дверях с неловким видом стоял уставший Дэнни, который был не в силах встретиться со мной взглядом.

— Я дам вам немного времени, мальчики, — сказал Мэллори, проходя мимо Дэнни. Я не упустил то, как он похлопал его по плечу и каким они обменялись взглядом.

Дэнни подошёл к кровати, и я изо всех сил попытался чуть больше приподняться по изголовью.

Он засунул руки в карманы.

— Я завтра рано улетаю. И уже поздно, так что я подумал, что попрощаюсь с тобой сейчас.

Я медленно кивнул и опустил взгляд на белый гипс на своей руке и потрёпанные кончики ниток повязки.

— Ты последний человек, которому я хотел бы причинить боль, Дэнни, — мой голос был тише, чем падающий снег снаружи.

— Тогда почему, Эйс? Почему ты мне не сказал?

— Я никому не говорил.

— Ты мне не доверяешь?

— Конечно, доверяю. Больше, чем кому-либо. Я доверяю тебе больше, чем самому себе. И никогда не смогу отплатить тебе за это.

— И тебе никогда не придётся, — огрызнулся он.

Тогда я поднял на него взгляд. Он как никогда готов был расплакаться.

— Дэнни…

— Ты мне как брат, Арчер. Ты не идеален, но никто не идеален. И если бы я познакомился с миллионом людей на этой планете, я всё равно выбрал бы тебя. Тебя и твою чёртову депрессию — тебя, твоё тихое сердце и твой страх жить. Но это больно. Больно, что ты не рассказал бы мне это — что ты мог не рассказать мне эту огромную часть тебя. И может я эгоист, но я чувствую именно это.

Каждый раз, когда Дэнни показывал мне, какой он хороший человек, это только больше всаживало в меня нож. Потому что я не был таким хорошим, как Дэнни. Я не был самоотверженным и заботливым, как он. И не смог бы таким быть, если бы и захотел.

Я всё ещё жил в этой глубокой тёмной яме, созданной из моей собственной боли.

— Я рассказал только одному человеку, — тихо признался я.

— Что ты гей?

Я кивнул, не в силах произнести эти слова сейчас или, возможно, вообще когда-либо.

— И не то, чтобы я считал это… неправильным. Это не так.

— Ты просто напуган?

— Да.

— Из-за того, что случилось, когда ты рассказал это в тот единственный раз?

— Да.

— Ну, это твоя самая большая ошибка, болван, — Дэнни практически кричал, но не совсем. Он пытался отшутиться, но по выражению его лица я мог сказать, что это самоё далекое от чего-то смешного, что когда-либо говорил мне Дэнни. — Ты рассказал не мне.

— Прости.

Он вздохнул.

— Спокойной ночи, Арчер.