Стрелы сквозь Арчера (ЛП)

Глава 4

Лес вокруг меня ожил.

Под подошвой моих ботинок хрустел иней, покрывающий землю. Птицы, которые прятались высоко в любимых деревьях, проснулись и чирикали, когда я проходил мимо. Воздух вокруг меня был холодным — достаточно холодным, чтобы кололо лёгкие, пока я глубоко вдыхал свежий морозный запах деревьев. Потоки света начали проглядывать через редкие листья деревьев всего десять минут назад, в то время как тьма ночи медленно отступала.

Я проснулся от своего беспокойного сна до рассвета. Внешний мир по-прежнему был близок к тёмному времени, когда я спустился по ступенькам веранды, в кроссовках, спортивных штанах и толстой байке, застёгнутой по горло.

Отец Дэнни — Мэллори — был прав. Банф был холодным и прекрасным. По крайней мере, окутывающий его лес. Пока я бежал по некоторым переделанным беговым дорожкам через лес, я думал, что холод может добавлять что-то определённо особенное к красоте. Белизну мороза вдоль травинок и на коре деревьев.

Я никогда не был из тех людей, кто проводит время, наслаждаясь природой. Так как я родился и вырос в городе, моя подверженность тишине — настоящей тишине — была ограничена. Но здесь, ранним утром, когда вокруг не было ничего, кроме животных и птиц, мир казался тихим.

Часы на моём запястье просигналили, показывая, что я бегаю час. Я вернулся к дому, не удивившись, что в окнах гостиной не горит свет. Но открыв входную дверь, я увидел лёгкое свечение из кухни. Я знал, что это будет не Дэнни — он не был жаворонком, если только у него не было конкретной причины встать пораньше.

Когда я зашёл за угол на кухню, меня поприветствовал вид спины Мэллори.

— Доброе утро, — сказал он, не оборачиваясь. Он стоял перед плитой, держа одной огромной рукой сковородку. Его волосы блестели от влажности, будто он только что вышел из душа. Его джинсы низковато висели на бёдрах, а на плечах растягивалась светло-серая майка Хенли.

— Доброе утро, — я отодвинул один из стульев рядом с тумбочкой и сел.

Ничего на кухне не должно было удивлять, но удивляло. Это было большое пространство с маленьким островком в центре и двумя массивными окнами прямо над раковиной. Деревянные шкафчики, светлые столешницы и приборы из нержавеющей стали. Основываясь на том, что я видел в остальном доме, в этом был смысл. Но здесь было что-то особенное. Или, может быть, что-то особенное теперь было во всём, когда начал проникать солнечный свет.

— Ты рано встал, — сказал Мэллори.

Я перевёл взгляд на него. Мне понадобилось мгновение, чтобы ответить.

— Я жаворонок.

— Не спалось?

А, должно быть, на моём лице были видны отличительные признаки. Он сказал это так, будто сам был с этим знаком, но по его лицу этого не было видно. В уголках его глаз было несколько слабых линий, а борода сейчас была немного пышнее, чем когда я видел его вчера, но под глазами не было теней, и над его головой не висели невидимые дождевые тучи.

Я пожал плечами.

— Мне нравится бегать по утрам.

— Дэнни говорит, что ты хочешь пойти в правоохранительные органы — стать снайпером. Надеешься попасть в ФБР?

— Ага.

— Тогда бег имеет смысл. У меня был один приятель в твоём возрасте. Хотел служить в полиции. Он всегда бегал или качался. А ещё ел как целая маленькая семья.

Он повернулся обратно к плите. Я рассматривал его мускулы через тонкую ткань его майки.

— Кем вы хотите стать, когда вырастите?

Он запрокинул голову и рассмеялся. Это был звучный прокуренный смех. Он напоминал мне перец.

— Думаю, я уже вырос, парень.

— Вы были правы — здесь красиво.

Мэллори слегка улыбнулся мне через плечо.

— Значит, ты действительно хорошо стреляешь?

— Да, — не было никакого смысла скромничать. Я хорошо стрелял — фантастически, прямо как мой папа и дед. — Мой папа говорил, что в нашей семье течёт кровь ястреба.

— Правда? — Мэллори снял с плиты то, что готовил, и начал доставать из буфета тарелки. — Тогда имя кажется подходящим [3] .

— Моего брата зовут Булзай [4] .

Мэллори сделал паузу, затем повернулся посмотреть на меня. Я приподнял брови. Через мгновение он расхохотался.

— Забавно.

Он подошёл туда, где сидел я, но оставался стоять через тумбочку от меня. На тарелке, которую он поставил передо мной, была маленькая стопка блинов с нарезанной клубникой сверху. Между нами он поставил тарелку с беконом, от которого пахло кленовым сиропом, а рядом поставил маленькую банку сиропа.

Я уставился на еду.

Мэллори взял кусочек со своей тарелки, проглотил, а затем указал вилкой на меня.

— Не голоден?

— Мне давно никто ничего не готовил, — я взял вилку и её краями отрезал кусок от стопки блинов.

— Да? Дома нет никого особенного?

— Нет. А у вас? — я сунул в рот вилку с куском блина, наслаждаясь сладостью сахара.

Мэллори посмотрел на меня забавным взглядом.

— Нет.

Тогда до меня дошло, что я разговаривал не с обычным другом. Это был отец моего лучшего друга.

— Всё вкусно, — сказал я ему. — Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — он протянул руку и захватил пальцами хрустящую полоску бекона. — Угощайся.

Остаток завтрака мы доели в уютной тишине.

Справа от меня была столовая и два окна от пола до потолка с отодвинутыми занавесками. Солнечный свет осторожно проникал через задержавшиеся тени.

Когда Дэнни вышел на кухню, он принёс с собой все звуки во вселенной. Он плюхнулся рядом со мной и громко зевнул, вытягивая руки над головой.

— Что в меню, шеф?

— Блины и бекон, — Мэллори вернулся обратно к плите и начал наливать на сковородку масло из миски.

— Хочешь сказать, Арчер на самом деле что-то ест? Ого, — сказал Дэнни.

Я ударил его по руке.

— Я ем.

— Едва ли, — его острый взгляд предавала лёгкая улыбка на лице.

Я пожал плечами.

Мэллори сказал:

— Я сегодня иду на работу. Куплю продуктов на завтрашний ужин, когда закрою магазин. А на День Благодарения возьму выходной, чтобы всё приготовить.

— Я помогу, — предложил я.

Дэнни ударил меня в плечо.

— Не давай ему помогать, пап. Он худший повар. Нас всю ночь будет тошнить.

— Всё нормально, — ответил Мэллори. — Расслабьтесь, мальчики. Наслаждайтесь отдыхом.

Я спрыгнул со стула и размял плечи.

— Я пойду в душ.

Выйдя из комнаты и подойдя к лестнице, я слегка притормозил, чтобы послушать их приглушённые голоса. Когда я безошибочно услышал своё имя из уст Дэнни, я стал перепрыгивать по две ступеньки за раз.

Минуты и часы начали перетекать друг в друга, медленно и тихо. Это был первый раз за многие годы, когда я чувствовал что-то близкое к удовлетворению. Близкое, но не совсем. Я объяснял это кедровым запахом дома. Было что-то особое в давно ушедшем запахе лака по дереву, что успокаивало меня. А ночи — господи — ночи были темнее, чем сердца извращённых людей. Я никогда не был где-то, где не было света, звуков и ощущений.

На следующее утро я тихо надел свои кроссовки и вышел на пробежку. Я ушёл до того, как кто-либо проснулся, и когда всё ещё слышал храп Дэнни из комнаты, соседней с моей. Когда я вернулся, Мэллори не спал и готовил завтрак. Мы поболтали, по большей части ни о чём. Но были моменты времени, когда мы не разговаривали. Мы просто… были.

Я слушал треск масла и специй, которые он добавил на сковородку. Я наблюдал за движением его рук, пока он резал картошку и взбивал яйца в ярко-розовой миске. И я смотрел, как иногда он терял поток своих мыслей, кладя обе ладони на край тумбочки и глядя в пустоту, которая, казалось, исходила изнутри него — или изнутри меня.

Мэллори ушёл на работу до того, как проснулся Дэнни. Но когда Дэнни, наконец, проснулся, он показал мне комнату, которая принадлежала ему, когда он был младше.

— Твои вкусы не сильно изменились, — поддразнил я, глядя на спортивные постеры на стенах.

Он хохотнул.

— Ну, мама не разрешала мне вешать плакаты, которые я действительно хотел. Ты знаешь, те с полуголыми девушками в бикини.

Детская комната Дэнни была большой и от пола до потолка усыпана воспоминаниями. На массивном деревянном стеллаже у боковой стены стояли трофеи с блестящими золотыми и серебряными фигурками, которые подавали мяч, держали бейсбольную биту или пинали футбольный мяч.

Я наклонился, чтобы поближе рассмотреть ленточку с олимпиады по орфографии, которая висела на стеллаже сбоку, а затем повернулся посмотреть на Дэнни через плечо.

— Никаких баскетбольных трофеев?

— Очень смешно, Эйс.

— Почему нет? В смысле, здесь так много других спортивных трофеев, — продолжал я.

— Эй, ты всего на несколько дюймов выше меня, знаешь ли.

Когда я рассмеялся, Дэнни легонько толкнул меня.

— Хочешь увидеть кое-что смешное? — спросил он.

— Конечно.

Мы сидели рядом друг с другом на двухместной кровати и смотрели на выпускной альбом на коленях Дэнни. Он открыл его и начал просматривать лица, с улыбкой на губах.

— Смотри, — сказал он мне, прижимая к странице подушечку пальца.

— О нет, — произнёс я, начиная смеяться.

— О да. Моя мама подстригла меня под горшок.

— У тебя не было никаких шансов. Поэтому ты получился таким.

— Скорее всего. Мне пришлось научиться быть смешным, чтобы все забыли, что у меня когда-то была эта дурацкая причёска. К счастью для меня, я вырос с невероятно привлекательной внешностью.

Мы рассмеялись и начали смотреть остальные его старые фотоальбомы.

Я узнал, что Дэнни почти не изменился за годы — не особо. Какая-то часть этого, казалось, заполнила маленькую дыру в моём сердце. Я практически чувствовал облегчение, зная, что кто-то может пройти через столько скорби и всё же оставаться тем же человеком, которым должен был быть всегда.

На третий день мы с Дэнни поехали в город. Он не говорил мне, куда мы едем, а я и не спрашивал. Мы проезжали маленькие магазины, продающие сливочную помадку, магазины круглогодичного Рождества с золотыми и красными фигурками на витрине, а по тротуарам шли семьи, держась за руки.

На задворках города Дэнни припарковал арендованную машину, тяжело вздохнул, а затем улыбнулся мне. Было тяжело определить эту его улыбку. Она была слишком доброй и почти грустной, но не от такой грусти, как моя. Но в ней было что-то, что всегда пронзало меня в самое сердце.

— Идём, Эйс, — сказал Дэнни, открывая водительскую дверь. — Я хочу, чтобы ты познакомился с моей мамой.

Мать Дэнни была похоронена в северо-восточном углу кладбища. Её надгробие было гладким и красивым, ухоженным, но не новым. Рядом лежал букет цветов, их разноцветные лепестки были покрыты инеем и льдом.

— Папа постоянно сюда приходит, — сказал мне Дэнни в качестве объяснения.

Воздух был достаточно холодным, чтобы видеть собственное дыхание, но солнце висело высоко и ярко светило на безоблачном голубом небе. У нас у обоих куртки были застёгнуты по самое горло, а руки засунуты глубоко в карманы.

София Патель

1976 — 2011

Мать, жена и прекрасная душа

— Мне жаль, — глупо произнёс я, сосредоточив взгляд на красиво выбитой гравировке на камне. Забавно, что выразить сожаление было рефлекторной реакцией, когда кто-то рядом с тобой переживал потерю. Я сам слышал это сто один раз, и ни разу это не было тем, что я хотел слышать.

Но Дэнни улыбнулся мне и подвинулся, стучась своим плечом о мой бицепс.

— Всё нормально. Я чертовски по ней скучаю, но всё нормально.

— Рак — сволочь.

— Так и есть, Эйс. Так и есть.

Некоторые люди могли считать, что мне будет тяжело на кладбище. Другие могли даже думать, что мне будет тяжело пойти со своим лучшим другом, чтобы успокоить его, когда он навестит свою покойную мать — но это было не так. Я не видел в кладбищах никакого личного ужаса, но и покоя мне на них не было. Мои родители не были похоронены. Для них устроили похороны на кладбище, но я не видел в этом смысла. Их там не было. Их тел там не было. Они исчезли, и никакой кусок камня не послужит осязаемым символом их памяти.

Дэнни закрыл глаза и поднял подбородок к небу.

— Я надеялся, что здесь не будет цветов.

— Почему?

Он посмотрел на меня краем глаза.

— Потому что здесь всегда есть цветы.

Я сделал краткую паузу.

— Иногда нужно время.

— Иногда нужно что-то другое.

После этого я не мог на него смотреть. Вместо этого я отвернулся и уставился на верхушку одной из гор вдали.

— Что ж, если ты когда-нибудь узнаешь, что такое это «что-то», не забудь сказать мне.

Обратно к машине мы шли молча.