Стрелы сквозь Арчера (ЛП)

Глава 10

— Ау.

— Прости, — поморщившись, сказала Шина, мой новый физиотерапевт, с аурой сочувствия. — Но ты везунчик. Твоя нога заживает невероятно быстро. Связки слабые, но улучшения на лицо.

— А рука?

— Сегодня мы сосредоточимся на твоей ноге, — с пустым выражением лица сказала она.

Я сидел в физиотерапевтической зоне клиники, за неимением лучшего слова. Здесь они держали всё своё оборудование, в этой одной большой комнате. Может, это должно было подбадривать пациентов, которые видели, как добиваются успеха другие. Или, может, это из-за того, что клиника была маленькой и одной из немногих в Банфе.

Гипс сняли в больнице два дня назад. Вид моей ноги одновременно приносил удовольствие и ужас. Она была настолько бледнее, чем раньше, и не хватало мышечного тонуса. Но пока она работала…

Шина положила руку над моим коленом, на бедро, и осторожно обвила пальцами другой руки мою лодыжку сзади. Когда она медленно потянула вперёд, я задержал дыхание, стараясь не поморщиться от боли.

— Некоторое время будет больно. Но ты должен её растягивать. Мы будем начинать растягиваться, когда ты здесь, но в другое время оставаться на костылях. Скоро мы сможем недолго ходить и разрабатывать твоё колено на велотренажёре.

Я кивнул.

— Конечно.

Она улыбнулась и протянула мне костыли после того, как помогла встать. Я оперся на них и начал скакать к двери, пока Шина шла рядом и рассказывала о следующем приёме.

Когда мы вышли через двери и подошли к залу ожидания, я увидел Мэллори, который читал журнал по декору дома. На кратчайшие секунды, моя грудь сжалась.

А затем он поднял взгляд и усмехнулся мне.

Мэллори встал, его большое тело выглядело почти комично огромным в крохотной приёмной. Сегодня его выбор пал на чёрно-красную фланелевую рубашку с золотистыми пуговицами спереди. На нём были джинсы типичного синего цвета, а на лице борода недельной давности.

— Привет, — произнёс он, походя и вставая рядом со мной.

— Привет. Вычитал какие-нибудь хорошие узоры для занавесок?

— В этом году в моде цветочная тема.

— А когда она не в моде?

— Мистер Харт? — спросила секретарша, прерывая наши подшучивания. Я сделал последние несколько шагов вперёд, чтобы опереться на стойку. — Шина сказала, что ваш следующий приём будет через два дня. А следующий через три дня после него, примерно в это же время. Вам это подойдёт?

Чувствуя себя ребёнком, я повернул голову в сторону и взглянул на Мэллори.

— Подойдёт, — сказал секретарше Мэллори.

Правда в том, что я подстраивался под его график. Я не мог никуда пойти без него. Но Мэллори, казалось, был совершенно не против — и его это устраивало — быть моим личным шофёром. Когда бы я ни упоминал работу, он продолжал говорить, что это преимущества владения собственным бизнесом.

Мэллори подошёл к крючкам на стене рядом с коридором и снял наши зимние куртки. Он надел сначала свою, а потом помог одеться мне. Когда он застегнул на мне куртку и начал наматывать мне на шею шарф, я сдерживал улыбку.

Мы вышли из клиники, и он помог мне сесть на пассажирское сидение его грузовика. Пока мы ждали, когда прогреется кабина, он спросил:

— Как идут приёмы?

Сегодняшний приём был только моим вторым, но я сказал:

— Нормально. Приносят боль

— Да уж. Но я удивлён, что тебе так быстро сняли гипс.

Я не смог ничего поделать, когда мой взгляд упал на мою правую руку, которую по-прежнему держала тугая повязка.

Мэллори быстро добавил:

— Я имею в виду с ноги. Операции на колене могут быть просто ужасными.

— Да уж. Доктор сказал, что снимки хорошие. Похоже, она заживает быстрее, чем обычно. Шина сказала то же самое — на удивление хорошая подвижность для того, как много прошло времени.

— А рука?

Я пожал здоровым плечом.

— Доктор сказал, что она заживает медленно.

— По крайней мере, заживает.

Мэллори вывел грузовик со снежной парковки. Мы медленно ехали через покрытый снегом Банф, слушая по старому радио Led Zeppelin, обсуждения погоды и счёта вчерашней хоккейной игры.

Рождественские гирлянды всё ещё висели. Было слишком раннее время, чтобы они были включены, но несколько дней назад Мэллори сказал мне, что иногда они оставались висеть круглый год. Это был первый раз, когда мне захотелось быть здесь весной, чтобы такое увидеть.

— Хочешь заехать выпить кофе? — спросил Мэллори.

— Конечно.

Мы проехали через окно для водителей, Мэллори заказал дюжину тимбайтс[6] и два обычных кофе. Когда он расплатился, и мы получили свой кофе и пончики в придачу, он припарковался, но двигатель заглушать не стал.

— Слишком холодно, чтобы отключать, — сказал он в качестве объяснения.

Я кивнул, снял перчатки и взял в руки кофе.

— Спасибо, что возите меня.

Он в тосте поднял свой стаканчик с кофе.

— Всегда пожалуйста.

— Если это когда-нибудь станет мешать, я могу вызвать такси или что-то ещё. Или если у вас будут другие планы.

— У меня никогда нет других планов. И по правде говоря, как сказал Дэнни, приятно, когда рядом кто-то есть. Иногда, когда ты постоянно один, забываешь, каково иметь кого-то рядом. Это… мило.

— Так что вы здесь делаете, когда не всё покрыто снегом и льдом и когда температура не безбожно холодная?

— Хожу в походы, плаваю на каноэ, устраиваю пикники у озера. Дел хватает.

— Вы таким занимаетесь?

Мэллори на мгновение сделал паузу, чтобы отпить кофе.

— По большей части я работаю. Что ты сделаешь первым делом, когда поправишься и станешь как новенький?

— Пойду на полигон, — сразу же ответил я. — Мне этого не хватает.

— Полигона?

— Стрельбы.

— Да?

— Так я чувствую себя ближе к отцу.

— Должно быть, ты сильно по нему скучаешь, — осторожно сказал Мэллори.

— По нему и по маме, — я поставил горячий стаканчик рядом со своим бедром, откинув голову на подголовник и закрыв глаза. — Больше всего на свете.

— Должно быть, вы были близки.

Я кивнул.

— Да. Но с моим старшим братом они были ближе. Думаю, дело в возрасте. Он на пять лет старше и всегда был собраннее меня. Наверное, это по-прежнему так.

— Наверное?

— Мы не общаемся.

— А.

— Он живёт в одном из южных штатов. Не уверен, где именно. Не уверен, женат ли он, одинок, или чем занимается по жизни.

— Жаль, что вы двое не поддерживаете связь. Семья может быть важной частью во время скорби.

— Это не мой выбор.

— Нет?

— Я сказал ему, что гей, через несколько мгновений после того, как мы узнали о смерти родителей. Неудачно выбранное время. Это просто выскользнуло, что я так и не смог им рассказать. Он всегда был консервативным, но я не думал, что он так это воспримет.

— И как это?

Я грустно улыбнулся сам себе.

— Плохо. Он сказал, что рад, что наши родители так и не узнали, что им не пришлось жить с этим позором.

— Он такое тебе сказал? — голос Мэллори был резким, но у меня не хватало сил встретиться с ним взглядом.

— Да. Может, он был прав. Он знал наших родителей лучше меня. Я не стыжусь того, что гей, но всё могло бы быть иначе, если бы я рассказал родителям, и они стыдились бы меня. Они были — и остаются — всем моим миром.

Долгое время ни один из нас не говорил ни слова. Я переживал тот момент, как рассказал брату о своей ориентации. Я по-прежнему видел выражение ужаса на его лице — на лице, которое было слишком похоже на моё.

Я понятия не имел, о чём думал Мэллори, но отчаянно хотел знать. Он ничем не был похож на моего отца. Мой отец был громким и неистовым, в то время как Мэллори был спокойным и мягким.

На мгновение я устыдился того, что сравнивал этих двух мужчин. Они были противоположностями, как океан и поле ржи. Совершенно несравнимы. Из разных миров.

— Эй, — Мэллори сжал моё плечо. — Это его потеря и его ошибка. Твои родители никак не могли бы тебя стыдиться. Ты хороший человек, Арчер.

Не в силах сдержаться, я улыбнулся ему.

— Думаю, в крови семьи Патель есть что-то, что говорит, что вы, ребята, единственные, кому я нравлюсь.

— Может, в крови семьи Харт есть что-то, что заявляет, что мы единственные, кого ты подпускаешь близко к себе.

— Наверное, вы правы. Можете попытаться очаровать моего брата? — пошутил я.

Улыбка Мэллори была натянутой, когда он произнёс:

— Не думаю, что какие-то мои слова твоему брату были бы очаровательными.

Его руки крепко сжимали руль, костяшки побелели от напряжения или от холода, или от того и другого.

Не думая, я потянулся и нежно провёл костяшками здоровой руки по ребру его кулака. Казалось, когда он мгновенно расслабился, напряжение исчезло из его тела и вместо этого заполнило воздух в салоне вокруг нас.

Я схватил свои отложенные перчатки с сидения между нами и быстро натянул их обратно на руки.

Без лишнего слова или взгляда, Мэллори включил передачу и вывел грузовик с парковки.

— Вы ходили на такое раньше?

— Конечно, — ответил Мэллори, пожав плечами. — Но не сюда.

Он нашёл группу поддержки в Калгари и настоял на том, чтобы мы сходили. Какой сын, такой и отец.

Дорога до Калгари заняла почти два часа, учитывая состояние дороги. Я был не против. Сидеть на пассажирском месте грузовика Мэллори стало для меня каким-то раем. Я с наслаждением смотрел, как пролетают мимо большие горы, заснеженные деревья у их оснований, кристально-чистые озёра и ручьи, замёрзшие и покрытые белоснежным инеем и снегом. Мэллори нравилось тихо включать по радио классический рок, пока мы ехали, не важно, на какое расстояние. Мне нравилось прислоняться к окну и через лобовое стекло наблюдать, как вокруг нас пролетает мир.

И нравилось наблюдать, как Мэллори ведёт машину.

Когда он замечал, что я смотрю на него, то улыбался мне. Это был настолько простой, надёжный жест, что моё сердце пускалось вскачь. Этот нежный взгляд в его глазах. Эта самоуверенность.

К счастью, собрание группы проходило в маленьком помещении всего в десяти минутах от края города. Оказывается, Калгари был полон односторонних дорог в центр города, и Мэллори лучше бы прошёл пешком, а не пытался ориентироваться в движении.

Мы заехали на парковку.

— Готов? — спросил он, заглушая двигатель грузовика.

— А вы?

— О да. Будет весело.

Я рассмеялся.

Он обошёл машину с моей стороны, помог выйти и достал с заднего сидения мои костыли. Вместе мы дошли до входа в маленькое кирпичное здание с двумя маленькими закрытыми окнами спереди и множеством разноцветных напечатанных значков на стеклянных дверях.

У входа была табличка, которая указала нам правильное направление по коридору. В конце была открытая дверь, а за ней просторная комната с плакатами на стенах, полукруг из стульев в центре, а вокруг стояли и разговаривали люди.

Должно быть, мы оба стояли там и выглядели потерянными, потому что мужчина средних лет с доброй улыбкой и планшетом подошёл к нам и сказал:

— Здравствуйте. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. На столе в конце зала есть чай и домашнее печенье. У нас есть несколько минут до начала.

— Спасибо, — ответил Мэллори за нас обоих.

Когда мужчина ушёл, заговорил я:

— Я пойду займу нам места, если вы хотите взять нам чая.

— Конечно.

Я подошёл к полукругу из стульев и сел на один, который казался самым дальним из остальных. Не прошло и минуты, как Мэллори сел рядом со мной и протянул мне пластмассовый стаканчик.

Вскоре началось собрание. Оно не сильно отличалось от тех, на которые я ходил дома, но настроение казалось чуть светлее. Здесь было больше улыбок, больше смеха. Было легко сказать, что некоторые люди были здесь постоянными посетителями, им стало комфортно друг с другом, может, они даже подружились.

Первый мужчина, который заговорил, наклонился вперёд и смотрел на пол, пока рассказывал о потере своей жены чуть больше года назад. Следующей была молодая женщина, заливающаяся слезами и с горой салфеток на коленях. Она пережила потерю всего несколько месяцев назад. Но даже после того, как она рассказала нам о своей душевной боли, её голос стал светлее, даже если всего на чуть-чуть.

Это была надежда.

Надежду было легко услышать, легко увидеть, но практически невозможно почувствовать. По крайней мере, мне.

И всё же, что-то в тот день, пока я сидел там, слушал невероятно грустные истории других, пока Мэллори сидел рядом со мной, заставило меня почувствовать толику чего-то, чего я не ощущал давно.

Должно быть, на меня действовали мотивирующие плакаты на стенах.

Я крутил себе пальцы, пытаясь всё осмыслить, когда мужчина с планшетом спросил, хочет ли кто-то выступить следующим.

Рядом со мной раздалось тихое бормотание.

Я посмотрел на Мэллори.

— Я хотел бы, — просто сказал он, будто, образно, не выбил только что из-под меня стул.

Он заёрзал на месте и бросил мне улыбку.

— Меня зовут Мэллори. Несколько лет назад я потерял свою жену, Софию, из-за рака. Это было… тяжело. Тихо. Она наполняла дом смехом. Думаю, тишина это одно из того, к чему я не уверен, что когда-нибудь привыкну. Она пела, хоть и ужасно, все эти попсовые песни, которые слышала по радио. Я почти уверен, что она путала все слова, но, чёрт побери, мне нравилось слушать, как она их поёт.

Во всей комнате стало невероятно тихо.

Или, может быть, так было только в моём мире.

Было странно наблюдать за тем, как этот большой мужчина с мозолистыми руками и похожими на озёра голубыми глазами говорит о своей погибшей жене.

— Я скучаю по ней, — сказал он, его голос практически ломался. — Господи, я очень скучаю по ней. Некоторые дни легче, чем другие. Иногда кажется, будто я потерял её только вчера. Но это было не вчера, и я знаю, что если бы София видела меня прямо сейчас, она хотела бы, чтобы я нашёл какое-то счастье. И может, я нашёл. Может, дело в смене сезонов в этом году, или прошло достаточно времени. Но я, наконец, чувствую, что рана, прямо сейчас, не такая глубокая, как была раньше.

Его взгляд опустился на колени, на которых лежали его руки. Они слегка дрожали. Мой голос дрожал бы вместе с ними, если бы я говорил.

Когда кто-то с другой стороны круга начал говорить, Мэллори выдохнул воздух, который сдерживал.

Иногда слов не достаточно.

Иногда слова просто ничто.

Так что вместо того, чтобы использовать бесполезные инструменты, в момент, когда тьма начала сдвигать свои края, я медленно протянул руку и переплёл свои пальцы с его.

Не говоря ни слова, он сжал мою руку и не отпускал.