Я сидела на табурете за столом. Огарок свечи догорал. Пламя камина отбрасывало блики на развалившегося на лежаке Зигмунда. Было давно за полночь, но спать не хотелось. Его рассказ сильно потряс меня.
— Почему ты до сих пор не простил его? — спросила я.
— Всё не так просто, Алиса, — он вздохнул. — За триста лет между нами много всего произошло.
— Может поделишься?
— Как-нибудь в другой раз. Поздно уже, пора ложиться, — он зевнул. Потом добавил, глядя на мою недовольную гримасу: — Нужно отдохнуть, пока есть время.
— Где я буду спать? — спросила с намеком, что нужно бы уступить даме место.
— Здесь, — он похлопал ладонью рядом с собой.
— Не думаю, — я покачала головой.
— Тогда ложись, где хочешь. Пол большой, — он развалился на всю ширь лежака, заложив руки за голову.
Наглец! Решительно встав с табурета, я подошла к нему.
— Подъем! — я двинула носком ботинка по ножке лежака. — Сам спи на полу!
Я еще не договорила, как уже оказалась под ним. Он навалился всем телом. Я только охнула. Сама же, дура, давала себе зарок, не злить его, не провоцировать. И вот напоролась. Он воспользовался моим замешательством и поцеловал, умело и дерзко. Я невольно ответила. Он углубил поцелуй. Внизу живота поднялась теплая волна. Изголодавшееся тело жаждало разрядки. Я застонала и заёрзала под ним. Он прервал поцелуй и стянул с меня свитер вместе с футболкой. Я не сопротивлялась, не было сил бороться с собой. Он покрывал моё лицо и шею поцелуями, то легкими, едва касаясь кожи, то жесткими, почти кусая. Я стонала, наслаждаясь всем, что он делал. Стянув зубами бретельку бюстгальтера, он обвел языком затвердевший сосок, и я очнулась. Внезапно возникшее перед глазами лицо Квинта, полное боли и разочарования, отрезвило меня почище ушата холодной водицы.
— Не надо, — умоляюще прошептала я. — Пожалуйста, остановись.
Он замер, приподнявшись надо мной на руках. Его лицо было абсолютно спокойно, но взгляд выдавал еле сдерживаемую страсть, смешанную с раздражением. Опасное сочетание, можно сказать, взрывоопасное. Я замялась, подбирая слова для оправдания своего отказа, в результате промямлила:
— Понимаешь, у меня чувства к другому.
Не говоря ни слова, он поднялся и сел на край лежака. Я вернула бретельку на место и натянула футболку, второпях вытащив ее из свитера, затем присела рядом с ним. Некоторое время он молчал, глядя куда-то в темноту комнаты. Я готова была провалиться сквозь землю из-за неловкости ситуации.
— Тарквин даже не человек, Алиса, — нарушил он затянувшееся молчание.
— Я тоже.
— До моста ты была им, а он нет. Даркосы — социопаты. Они отлично умеют притворяться людьми, но это лишь игра.
— Он другой.
— Сколько ты его знаешь? — он повернулся ко мне, заглянул в глаза. — Сутки?
— Десять лет Квинт был моим одноклассником и первой любовью. Мои чувства к нему не изменились.
— Ты влюблена в мечту, иллюзию, которую он для тебя создал, но не мне тебя судить. Я сам когда-то почитал его как Бога, чуть ли не молился. И что со мной стало? — он снова вздохнул. — Превратился в одиночку, одержимого местью. Разница лишь в том, что меня он отпустил, а тебя сожрет.
— Не сожрет! — уверенно заявила я, хотя зерна сомнений уже проросли в моей душе.
— Ладно. Верь во что хочешь. Одно не могу понять, почему он не инициировал тебя сам? Зачем позволил это Плетневой?
— О чем ты?
— У видящих есть два способа приобщиться к Силе. Первый, общепринятый и безопасный — дефлорация, желательно после совершеннолетия. Второй, запрещенный Советом и опасный — добровольное самоубийство. В былые времена, еще до запрета, его использовали, когда первый не сработал. Но тогда видящие были сильнее — благополучный исход был более вероятен. В случае смертельной инициации ведьма даже получала некоторые бонусы, например, дар предвидения. Сейчас всё иначе. Древо ослабло настолько, что такая инициация — стопроцентный летальный исход для всех, кто младше восьмого поколения.
— Это все очень интересно и познавательно, но причем здесь Алка и Квинт?
— По какой-то причине, он влюбил тебя в себя, но не воспользовался этим. Я прав?
— У нас с Вовкой ничего не было, — смутилась я. — Правда, на выпускном я чуть не соблазнила его, но он сказал, что все должно быть не так, или что-то в этом роде. Потом его не стало. Он погиб, точнее разыграл свою смерть.
— Дай угадаю, ты чуть не покончила с собой после этого?
— Да, но мама нашла гору таблеток, которыми я запаслась, и остановила меня.
— Теперь все более или менее ясно.
— Может, и меня просветишь.
— Квинт не стал тебя трогать из-за гона. Видимо, сначала собирался — потом передумал. Счел смертельную инициацию более безопасной, а ты ее избежала.
— Причём здесь гон? Он сказал, что до него еще долго.
— Ложь. Поверь мне, я присутствовал при рождении его последнего отпрыска. Было это зимой 1674 года. Уже лет сорок его подавляет. Квинт, конечно, древен — время у него еще есть, но с тобой он рисковать не стал. Думаю, из-за твоей Силы.
— Почему?
— Все просто, он либо обрюхатил бы тебя, либо сожрал.
— Значит, он не хотел, чтобы я залетела?
— Он просто не стал убивать тебя таким способом. Ему нужен дар Странника, а не чрево, для вынашивания очередного потомка. Для этого у него дочурки советниц есть.
— Ты о Совете Древа говоришь?
— Да. У Квинта с ними договор. Он их крышует — они поставляют ему своих дочерей в наложницы.
— Вон оно что! — во мне вспыхнула ревность. — Значит, его наложницы из Древа. Понятно.
— Да. Кстати, последней была дочка Мирославы, Ольга. Красивая баба, вся в мать. Прямо снежная королева.
Я вспомнила самозваную тетушку, и правда, царица, только не снежная — яркая, чувственная. Я поделилась этим с Зигом. Он покачал головой:
— Ты видела личину, Алиса. Мирослава — блондинка. Как глянет — льдом покрыться можно. Такая и мир заморозить может ради абсолютной власти, чтобы в гордом одиночестве безраздельно править льдами.
Меня передернуло от перспективы такого будущего.
— Не переживай, — тепло улыбнулся Зиг. — Если дракон с ней не разберется — сам ею займусь, пока она не выпустила гулять по миру свою смертоносную вьюгу.
— Надеюсь на это. Кстати, причем здесь убийство? Разве Квинт убивал своих наложниц?
— Не он — его детки. Хотя это как посмотреть.
— Что это значит?
— Для женщины рождение даркоса — билет в один конец. Их матери обречены. Они даже до родов не доживают. Детки не только истощают их физически, но и пожирают ментально.
Я уставилась на него в немом потрясении. Слов не было. Он лишь хмыкнул:
— Ладно, слушай.