Танцуй, детка!

10

Мы стоим в затемнённой аудитории, и рассказываем про наш путь, который мы проиллюстрировали на картинке в слайде: я начала его в Неаполе, двигаясь на север, а Майкл идёт навстречу мне из Милана на юг, чтобы мы встретились во Флоренции на мосту Понте-Веккьо, где Романов вставил наши фото для наглядности. Мы прошли всю Италию, пересекая самые известные мосты и рассказывая о них. Все наши сокурсники молча слушают нас, и я заканчиваю выступление со словами:

– Мосты – это одно из самых древних изобретений и сооружений человечества. И это не только архитектурная форма, но и символ встречи и соединения двух разных берегов, двух разных племён, разных взглядов и вообще, двух разных миров.

Я театрально кланяюсь аудитории, а удовлетворённая Горгона произносит на весь класс, зажигая свет:

– Прекрасное выступление, друзья! И помните, что мосты – это объединение двух зачастую разных начал. Мосты, прежде всего, соединяют людей! Помните об этом. Глинская и Романов, вы отлично потрудились вместе, и эта твёрдая пятёрка! А теперь вернёмся к нашей сегодняшней теме, господа…

Я пробираюсь на галёрку, как на вершину мира, и чувствую на себе укоризненные, завистливые и восхищённые взгляды. Мне кажется, я наконец-то стала осязаемой для своих одногруппников, которые раньше едва замечали меня. Или мне всегда просто так казалось? Но одно я могу сказать наверняка: мне отчего-то грустно, что этот совместный проект с Майклом Романовым закончился, и теперь мы с ним не будем вместе сидеть за ноутбуком, обсуждая и споря, как лучше написать реферат.

Если честно, я так давно живу на два мира, что уже сама перестала понимать, какой же из них реальный, а какой – выдуманный. В «Нью-Йорк 56» мне кажется, что я обычная шлюха-Аиша, которая умеет отлично танцевать, только и всего, и я с горькой усмешкой вспоминаю между своими выходами на сцену, что где-то есть незаметная студентка Алекс, живущая затворницей и старой девой в тесной коморке с бабушкиной кошкой. Она ходит на лекции, пишет курсовые и даже готовится к экзаменам. А сейчас, сидя на жёсткой скамейке в аудитории и рассматривая полупрофиль Майкла, которому что-то шепчет на ушко Анжела, я чувствую себя обычной девчонкой, не очень популярной и совсем небогатой, ничего не знающей про отношения и про то, как понравиться парню, не то что роковые женщины-вамп в кино, которые могут свести с ума любого зазевавшегося красавчика.

«В 21.00», – приходит мне сообщение от Арчи, и я понимаю, что спрашивать детали бесполезно. Значит, сегодня он запланировал для меня что-то важное, и это не обсуждается.

– Что, опять сегодня с детишками сидишь? – сочувственно смотрит на меня Юлька, пока я со вздохом захлопываю крышку смартфона.

– Аха, – односложно отвечаю я.

– Не забудь, что в следующую субботу весь курс едет на мегавечеринку к Майклу, – напоминает мне подруга, и я смотрю на неё, как в первый раз: да, я действительно про неё совсем забыла.

Какие, на хрен, вечеринки, если меня выставили на торги, и счётчик уже затикал, судя по сообщениям от Артура? И какая, на хрен, студенческая жизнь, какие, на хрен, мосты, если мне надо найти срочно деньги на операцию?!

– Я пока не знаю, буду ли свободна в эту субботу, – оправдываюсь я перед Юлькой, на что она возмущённо шипит на всю аудиторию:

– Ну ты даёшь, подружка! В нашем сраном городке и так ничего не происходит, и тут единственный миллионер из списка Forbes зовёт нас всех к себе в гости, и наша принцесса, видите ли, не знает, свободна ли она будет в этот вечер! Ты только подумай: возможно, через тридцать лет ты будешь оглядываться назад и вспоминать это как единственное яркое событие в своей жалкой жизни! – продолжает мне втолковывать Юля, и мне даже на секунду кажется, что они с Арчи сговорились.

У того самым ярким событием в моей карьере видятся танцы с полным прейскурантом для богатых мудаков, а для моей подруги – третьесортная безвкусная вечеринка нувориша в отжатой за долги чужой усадьбе, от чего мне становится нестерпимо больно. Я прикрываю глаза, и пытаюсь вспомнить, когда я в последний раз была в своей собственной комнате в башне, но не могу.

– Я постараюсь, – выдавливаю я из себя, словно эти слова горьким комком застряли у меня в горле. А про себя думаю, что я должна снова увидеть свой старый дом. Хотя бы в последний раз…

Я стою в своей полной «амуниции», а точнее, практически голая, в золотой клетке. Артур приделал мне, как я и просила, подобие небольшой жёрдочки под крышей, и теперь я могу, продев одну ногу, повиснуть на ней вниз головой, что я и делаю, медленно раскачиваясь, подметая своими волосами пол моей импровизированной витрины.

Дверь открывается, впуская внутрь покупателя, и я слышу обрывки фразы, которой напутствует его мой сутенёр:

– Можете трогать товар руками, у нас всё по-честному! – и мне кажется, что я уже слышала где-то эту фразу…

Я, свесив руки вниз, нажимаю кнопку на своей колонке: сегодня я выбрала Big Girls Don’t Cry Фёрджи. И пока незнакомец приближается к прутьям, я медленно покачиваюсь на своей жёрдочке. Вот он подошёл совсем близко, и я подтягиваюсь на руках так, что мои глаза в чёрной маске оказываются напротив его губ. Мужчина зачарованно смотрит на меня, и, видимо ободрённый советом Арчи, протягивает свою руку между прутьев и дотрагивается пальцами до моей обнажённой груди, проводит по ней, оставляя разводы на моей коже, и затем подносит пальцы к своим глазам. Все его руки в золотой пыльце, которой я покрыла своё тело, и теперь моя кожа оставила на нём свой цвет. Я вынимаю ногу из крепления и, перевернувшись в воздухе, плавно опускаюсь ногами на пол. Мягко покачиваясь в такт своей любимой песни, я подхожу к мужчине: обычный пятидесятилетний папик, уже немного поплывший, но всё ещё наверняка считающий себя довольно привлекательным и сексуальным. Дорогие джинсы, брендовая толстовка и неестественный загар, словно он не вылезает из солярия. Я встаю перед ним на колени, раздвинув их широко в стороны, практически сажусь на шпагат, и, вцепившись руками в прутья, прижимаюсь к ним лицом, грудью и животом.

Мужчина зачарованно смотрит на мои медленные движения и проводит своей ладонью по моим губам, и я легонько прикусываю её. Он вздрагивает и судорожно вздыхает. Ведёт её ниже, к моей груди, обводит легонько ареолу вокруг моего соска. Я одними губами шепчу ему:

– О да, – и он, явно ободрённый, спускается всё ниже и ниже – к мягкой впадинке моего пупка, и я начинаю тихо стонать, чтобы ещё больше раззадорить его, – ещё, ниже! – дыхание клиента становится всё более прерывистым, его пальцы – тёплыми и липкими, и он ползёт вниз похотливой сороконожкой, к самой верхней кромке моих крошечных золотых трусиков. Он, словно осторожно пробуя воду, просовывает сначала один пальчик между горячей кожей и тканью, а потом запускает туда всю ладонь, пытаясь протолкнуть её всё ниже и глубже, но я не даю ему. Я, резко отпрянув назад и встав на ноги, начинаю сладострастно гладить своё тело. Мои ладони ласкают грудь, плечи, живот. Вот мои пальцы сами проскальзывают спереди в мои стринги, и я, закрыв глаза и прогнувшись в спине, изображаю сладкие судороги, и, судя по тому, как клиент теребит свою ширинку, всё увиденное явно заводит его. Я снова подхожу к прутьям, и просовываю ему в рот свой указательный палец, который он начинает яростно сосать, а я, выдернув обратно из его рта, провожу им по своим соскам, и тонкая ниточка слюны блестит в золотом свете тусклых ламп…

– Ну что, время вышло, – просовывается в дверь Арчи, и мужчина, всё еще оглядываясь на меня, выходит из комнаты, пока я устало сижу на полу своей золотой клетки…

Я не знаю, как Арчи умудряется делать это, но теперь мои «показы» проходят каждый день. Я по-прежнему танцую на сцене в клубе по четвергам и воскресеньям, но прохожу во все остальные дни в золотую комнату. Иногда приходят два посетителя за день, для которых я исполняю свои наполненные страстью и призывом танцы, а иногда их бывает и по пять-шесть за вечер. Я просто поражаюсь, неужели в нашем городишке наберётся больше пары-тройки действительно богатых людей, готовых выкинуть такие бешеные бабки за право вставить мне первым?

– О, ты недооцениваешь мужчин, детка, – усмехается на мой вопрос Артур. – Поверь мне, этот контракт прибавит его владельцу веса и власти в определённых кругах! Это как часы Patek Philippe на всеобщее обозрение!

– Ну да, только Patek Philippe отлично видны на запястье владельца, – возражаю я.

– Какая же ты ещё глупенькая, девочка, – улыбается мне Арчи. – Просто малышка. От этого я хочу тебя ещё больше. И они тоже.

– Слушай, Артур, а откуда у нас столько состоятельных клиентов в городе? – задаю я ему давно волнующий меня вопрос.

– А кто тебе сказал, что они все из нашего города? – отвечает мне вопросом на вопрос мой босс. – Иногда стоит ради такого и проехать пару сотен километров, – многозначительно замечает он.

– Хорошо, ты заинтересован в этом во всём не меньше меня, – говорю я ему, – так что ты знаешь, что делать.

– Кстати, ты не поверишь, но у нас есть даже двойной заказ! – потирает свои холёные руки Артур, и его бородка словно трясётся от беззвучного смеха.

– Что значит «двойной»? – не понимаю я.

– Это значит, тройничок, дорогая! Даже и такие любители у нас есть! – довольно объясняет он мне.

– И что это будет? – в ужасе переспрашиваю я.

– Ничего страшного. Всё как в кино, детка! Зато оплата будет по двойному тарифу, разве это не замечательно? – уговаривает он меня. – Ты же сама этого хотела. Тебе нужны деньги или нет?

– Я не знаю, – опустив плечи, отвечаю я. – Если честно, я надеюсь, после всего мне не придётся больше этим всем заниматься, – честно говорю я, глядя в глаза Артуру, и он, как всегда, заходится в своём трясущемся смехе.

– Все так говорят, детка, все так говорят! А потом занимаются этим много-много раз! Главное, не продешевить в первый! – гладит он меня по голове, и мне страшно, что на этот раз он, действительно, может оказаться прав…

Я свыкаюсь с мыслью, что я просто вещь, выставленная на торги, и единственное, что меня успокаивает, это то, что ждать осталось недолго: операция назначена через три недели, и значит, сделка должна пройти через две. Мне кажется, что сотни потных, липких и дрожащих рук уже успели облапать, ощупать и потискать меня. Десятки глаз внимательно рассмотрели и оценили товар. Десятки членов вытянулись по стойке «смирно» в тесных штанах, увидев меня. Я как экзотическая золотая птица качаюсь в своей тесной клетке, пока бизнесмены оценивают меня в качестве своего надёжного вложения. Это как дорогое вино, виски или сигары: да, ты их выпьешь рано или поздно, но само осознание того, что их в мире очень мало, и они принадлежат только тебе, и ты можешь себе их позволить, ласкают чьё-то непомерно раздутое эго. А я всё качаюсь и качаюсь в своей клетке, оставаясь заложницей болезни моего брата.

Я иногда притворяюсь, что это происходит не со мной, и равнодушно, словно со стороны, смотрю на экран в кинотеатре, где совершенно чужие люди решают, кто же первым вспорет мою плоть. И конечно же, никто из них не догадывается, что после всех визитов потенциальных покупателей, их драгоценная птичка выпархивает каждый раз незаметно из служебной двери ресторана в мешковатой толстовке, джинсах и кроссовках. Бледная и без грамма косметики на лице, в серой бейсболке, с убранными под неё густыми медовыми волосами.

В один из вечеров ко мне приходят два посетителя в одно и то же время. И я понимаю, что это те самые любители деликатеса “a trois” (фр. «втроём» – примечание автора). Я включаю Lady Gaga Alejandro и проваливаюсь в свою собственную реальность. На мне чёрная кожаная маска, чулки в крупную сетку, а свою киску и соски я заклеила полосками скотча. Надеюсь, им понравится.

Я надела туфли на высоченной платформе: мне уже всё равно, что я всё больше похожа на настоящую шлюху, а не на восточную красавицу Аишу. Моя цель продать себя. И сделать это как можно дороже. И у меня будет только один шанс, перед тем как я наконец-то уйду отсюда навсегда.

Я наедине в полутёмной комнате с двумя мужчинами. В помещении ярко освещена только моя клетка, и я с трудом различаю мужские лица, но их чёрная одежда, щетина, квадратные жёсткие лица не оставляют сомнений о роде их занятий.

И тут до меня наконец-то доходит, что ставки уже давно повысились, и это игра по-взрослому. Мне становится страшно от того, если я вдруг достанусь этим двум. Или Бошану. Или ещё кому-то страшному и чужому. Я танцую как латексная кукла, посаженная в клетку, и теперь настоящие слёзы текут у меня из глаз, оставляя на лице чёрные дорожки. Этих двоих, похоже, это возбуждает, и они вплотную приблизились к прутьям, внимательно рассматривая меня как породистую кобылку, которую они решают, купить или нет. Мне даже не надо выдавать им какие-то хореографические па, потому что им абсолютно наплевать на то, как я двигаюсь. Их интересует совсем другое. И меня вдруг окатывает волна ледяного холода, исходящего от них. Даже возбуждаясь, они оценивающе смотрят на меня, и я понимаю, что они точно не удовлетворятся обычными стандартными ласками, и липкий ужас охватывает меня от одной только мысли, что они могут со мной сделать.

Я стараюсь смотреть прямо перед собой, не заглядывая в их глаза, и ритм танца помогает мне оставаться собой. Здесь и сейчас. Я просто исполняю свой номер. Не смотрю на них. Я уже не пытаюсь привлечь их внимание, потому что понимаю, что мне не нужны их деньги. Ведь мёртвым не нужны деньги.

Их время заканчивается, они уходят, и я бросаюсь к Арчи:

– Пожалуйста, исключи их из аукциона, Артур! Умоляю тебя, – плачу я, вцепившись в его пиджак.

– Я не могу, – спокойно отвечает Артур. – Все уже внесли залог. Ты взрослая девочка, не бойся. Всё будет хорошо.

And big girls don’t cry (англ. «а большие девочки не плачут» – примечание автора)…