Темное пламя. Дети Проклятия

Глава 22. Путь домой

Обратный наш путь напоминает шитье. Длинный стежок, много-много коротких. Бранн переносит нас на много лиг вперед, перекинув руку Дея через свои плечи, сам — ухватившись за пояс волка. Так мы покинули башню королей Неблагого Двора. Так мы шли вначале по пыльной дороге. Вернее, брели.

Но неблагой мир не хочет выпускать нас. Я ощущаю опасность, хоть и не знаю, не вижу, откуда она приближается.

— Подожди, мой король, — негромко говорит Ворона, мягко выскользнув из-под руки волка.

— Тебе что, в кустики? — насмешливо спрашивает Дей, хоть ему совсем не весело.

Бранн не отвечает. Не слышно ничего, даже звука его шагов. Тишина становится еще напряженнее, чем в зале королей, а вот слева что-то свистит прям как… меч! Скрежет металла о металл. Отбивает его явно наша Ворона.

Еще и справа что-то рассекает воздух! Ох, вот так с ноги, а вдруг там Бранн? Но не стал бы Бранн сейчас разминаться, и мы слышим его слева. А кто говорил, нечего бить понизу — прилетит поверху?..

Крик после твоего броска. Да, ты достал одного, не выпустив при этом цветок.

Нет, магию наша Ворона не использует. Ох, мой хвост свернулся и развернулся. Еще как использует!

— Вот ни на секунду тебя не оставь, уже кругом трупы!

Сам Бранн дышит тяжело, меч наверняка не убирает. Мой волк молчит.

— Удачный день, мой король!

— Кто-то пытался пожелать нам счастливой дороги?

Уверен, Ворона опять трет нос, словно хочет спрятаться за пальцем.

— Если бы. Лишив себя титула, я не подумал о том, что лишил нас безопасности.

Не надо хмыкать, мой Дей. Вы оба о ней не думаете!

— И если против третьего принца можно послать лишь Отражения, что тоже невежливо, — продолжает Бранн, уже закинув твою руку через свои плечи, — то простой ши и его спутник могут стать легкой добычей для тех, кто промышляет разбоем. Или прикидывается таковыми. Поскольку мы покинули Золотой город, Отражения нам не грозят. Маги тоже не станут покидать его. Во-первых, за пределами города волшебство слабеет — по мере приближения к благим землям, где оно и вовсе иссякает. Во-вторых, те маги, которые могут выйти из города и не потерять сил, помнят меня и помнят Цветок. Одна половина вслух скажет, что я безумен, а вторая молча согласится, но некоторое уважение ко мне испытывают все.

— А в-третьих?

Бранн пыхтит, но как-то стеснительно.

— Они разозлили меня. Послали каких-то… — вздыхает недовольно, — недотеп. И я подул.

Ох, мой Дей. Ты улыбаешься! Я вот боюсь представить себе, что означает это «он подул»!

— Теперь никто не посмеет сунуться до самого моря. А море для благих и неблагих давно уже стало лучшей границей.

Бранн торопится настолько, насколько может идти волк. Я понимаю Ворону. Чем дальше мы от Парящих королей, тем спокойнее. Только Дей уже еле передвигает ноги, яростно преодолевая боль. Но упрямо бредет вперед.

— Воздух соленый и влажный, — негромко говорит волк, крылья носа подрагивают. — Мы на подходе к причалу?

— Мы уже на нем.

— Ты ведь Хрустальное море хотел осушить?

— Глупая идея, — уверен, морщит лоб Бранн. — У меня было много глупых идей в детстве. Осушить море, научить Волшебный лес манерам, поговорить с картинами-художниками, оседлать грифона, укротить Семиглавого, щелкнуть по носу Зануд, найти дру… — некоторые его «глупые идеи» вам на пару удалось воплотить, но Ворона все равно смущенно запинается. Надеюсь, это было не «найти друида». — Я расскажу, — почти просительно, — если ты захочешь.

Волк не отвечает. Потом жестом отказывается от ужина. Ложится навзничь на доски, одной рукой продолжая обнимать Цвет жизни. Ворона садится рядом.

— Ты у самого края.

— И что?.. Засмотреться на блики мне уже не грозит.

Безразличие в твоем голосе глубоко ранит меня. И заставляет стоически вздыхать Ворону. Он вздыхает, порывается что-то сказать, потом молча пересаживается поближе, отгораживая волка от опасной воды.

Так и сидит до утра, купаясь в своей грезе.

Мой Дей, нельзя же не спать всю ночь! Ну хоть просто полежи, что уже отдых. Да, море шуршит и скребется, и тихо звенит. Как и вечером, как и сто, и тысячу лет назад. Нет, звезд не видно, ну, наверное, не видно. Здесь никогда не видно звезд, словно лишь море достойно света. Волны колышутся до самого горизонта, неостановимо и неотвратимо…

Да, ты бегал в своем коротком сне — один, за отвратного вида перегородкой. Но ведь… я молчу, мой волк. Я молчу.

Еще один перенос, и мы по другую сторону моря. На другом причале.

Нет, Хранителя ты не чуешь, потому что его нет, нигде не видно. Может, море позавтракало.

Воздух немного другой: с гор тянет горечью и зноем, и влаги куда меньше.

— Король Дей, — осторожно произносит Ворона. — Нам нужно торопиться.

— Знаешь, Бранн, — задумчиво и самую малость заинтересованно говорит волк. — А я в детстве слышал много легенд. Была среди них одна, в ней кровь друзей возродила пустыню. Попробуем напоследок?

Волк оголяет руку, и лезвие Вороны холодит кожу, боли почти нет. Чтобы ранка зажила быстрее, Бранн шепчет слова, порез закрывается мгновенно. Но это опять отзывается по глазам!

Ах, мой Дей! Ты скрипишь зубами и хватаешься за руку Вороны. У него косточки словно у птицы, осторожнее!

Уф, ничего ты ему не сломал. Ворона шипит сквозь зубы. Кажется, это обратное действие магии, снова к нему от тебя отлетела. Который раз он словно пытается подкрасться к глазам… Прости, к твоей ране, а боль лишь усиливается.

Я убрал надежду очень далеко, хотя не собираюсь лишаться ее. Да, рана магическая, но….

Кровь Вороны, судя по звуку, стекает в ту же чашу, куда он набрал твою. Наверняка Бранн выливает смесь в море, что-то бормоча сначала озабоченно, потом довольно.

Пусть мы и не видим нашего неблагого сейчас, но ты ведь слышишь — изумрудные феи парят даже в его голосе — легенда оказалась правдой!

Хруст, звон и скрежет сначала усиливаются, а потом стихают. Затем ветер резко и сильно дует с побережья, судя по шелесту, от причала бежит волна все дальше вглубь моря.

Мои поздравления. Вот что значит громко хлопнуть дверью! Вы на пару угробили еще одну тварюгу. Большую опасную тварь!

Думаю, море будет жестоко, но уже не столь смертельно, как раньше. Цвет папоротника полыхает алыми волнами, и не думая тухнуть или меркнуть. Ты чувствуешь его тепло, как и я.

На второй день я обрел зрение. Мой волк — нет.

Бранн решает не идти пешком вовсе. Еще один перенос. И еще один, без ночевки, и мы уже за лесом. Вот только по времени — день.

Положи, положи же руку на его плечо! Ну хорошо. Не хочешь — не клади. Куда идти? Иди прямо. Левее, левее же! Левее — это и есть прямо. Уф, ну вот и хорошо. Не зазорно благому держаться за плечо королевского волка.

Что, опять ночь почти без сна? Так ты свалишься днем, цветок повредишь. Поспи немного, мой волк. Я послежу.

К вечеру пятого дня мы как раз успеваем добрести до болота.

— Заночуем здесь, — говорит Бранн. — Не хотелось бы мочить ноги без необходимости. Любит… любила трясина пожирать очередной годный шалашик, только отвернись, — Ворона безрадостно примолкает. — Вся надежда на сухие ноги — эти сапоги да поднятый на время островок поверхности, бывшей когда-то на месте этой трясины. Знаешь, я иногда вытаскивал островки, а там еще видны руины чьих-то домов! Я их быстро опускал обратно, а потом уходил подальше и поднимал уже там.

Неблагой прекращает свой рассказ, опуская голову к плечу, внимательно глядя на волка.

Дей проводит рукой по мху — когда мы были здесь прошлый раз, он его видел. Сжимает мягкие влажные ворсинки, явно не слушая ворону.

Они такие же зеленые, как были. Как глаза Бранна. Среди них мелкие-мелкие белые звездочки цветов. Ты можешь их нащупать, если захочешь. Ну, и меня не слушай, и меня. И продолжай ни с кем не разговаривать!

— Ни разу не понравилось! — бодро продолжает Бранн. — Всю ночь потом снились сны о пропавших с этого места…

Бранн все говорит и говорит, а Дей все не отвечает и не отвечает. Первые дни он перенес легко, он получил, что хотел, за чем так отчаянно рвался. Цель достигнута. Как жить дальше, мой волк не думал. Потом задумался и замолчал. Он бегает каждой ночью, а просыпаясь… просыпается он тоже во мраке.

Наконец Бранн перестает рассказывать о том, через что мы уже прошли, что нас окружает сейчас и что может ожидать в будущем.

Неблагой подбирает губы, выдыхает медленно, пряча печальных изумрудных фей.

Ой-ой, что-то мне нехорошо. Бранн, может, не стоит именно сейчас? Моему волку совсем худо.

— Послушай, прекрати уже убиваться. Тебя ждет твоя женщина, твой народ и твой отец. Тебе нужно быть достойным их. Красота ведь — штука не только внешняя. Слишком уж вы, благие, повернуты на внешнем совершенстве. По мне, так ты стал еще прекраснее.

Ох, не надо рычать в ответ! Не надо так быстро хватать и так сильно трясти неблагого! Он, правда, не со зла!

— Ты…

Аж дух захватывает! Приди в себя! Досчитай до десяти! Выдохни! Ну, хорошо, продолжай трясти Бранна.

— Каким был, я никогда не стану!

— Нет, нет, Де… да послу… да посм… ну не тряс…

— Нет, это ты послушай меня! Посмотри на меня, посмотри! — шелковая повязка обмотана вокруг головы, закрывая веки, и мой волк почти упирается в лоб Бранна. — Мне нужно донести цветок! И все на этом! Я не могу быть королем! Я даже не волк теперь! И в мужья… — мой волк будто разом обнажает все едва затянувшиеся раны. И эта самая глубокая. — Лили я тоже не гожусь! Засунь свою жалость знаешь куда?! Обратно в свое болото! Сам его выкормил всем на беду, сам туда и полезай!

А вот так можно и голос сорвать. Он хриплый и без того. Словно ты давно уже кричишь. Молча, бессильно, но от этого еще страшнее… Не думаю, что Бранна задели твои несправедливые упреки. А вдруг все-таки задели?

— Ты словно не глаза потерял, а разум, мой друг.

Умный, очень умный ворона Бранн. Он говорит еле слышно, с расстановкой, и волк хоть немного успокаивается, стихает — просто чтобы понимать слова неблагого.

— Твоя голова при тебе. А глаза… — попытка пожатия плечами. — Что глаза? Некоторые слепы, имея их. Отпусти уже меня, злой Дей!

Мой волк перестает трясти Бранна, только руки все сильнее сжимаются на его плечах. И все так же молчит.

Впрочем, злись на него, злись. Злость лучше, чем отчаяние, только говорить тебе этого не буду.

— Я последний, кто будет тебя жалеть, — шепотом договаривает Бранн. — Потому что я… — примолкает, собираясь с духом, мне уже не нравится, что он хочет тебе сказ… — горжусь тобой. Очень горжусь.

Кхм. Иногда Ворона говорит умные вещи!

Дей опускается на землю, подхватывает цветок.

— Уже вечер. Нужно сделать привал, как бы ты ни торопился.

Ворона тем временем шелестит рядом, грязь отзывается хлюпаньем под сапогами, шуршат сухие листья вперемешку с молодыми побегами — состояние неблагого мира на этой границе переходное, не понять, весна или осень. Аппетитные ароматы, словно во дворцовой кухне неблагого осьминога.

Бранн останавливается рядом, присаживается, не отбирая у тебя цвет папоротника, инстинктивно прижатый к груди, устраивает в твоей свободной руке ложку. А чашка с едой ставится непосредственно на твое колено, она горячая, хотя не обжигает, но ты чувствуешь ее явственно, как если бы вид… То есть просто чувствуешь, конечно.

Бранн садится рядом, так же молча ест, если ты позволишь мне сказать…

Спасибо, мой волк. Может, будет уже переживать, что обидел Ворону? И что с этим делать? Что с этим обычно делают? М-м-м… О! Вспомнил! Извиняются!

Ну, когда не хватают за горло, чтобы убить, или там не выбивают зубы наглецам. Да, с Финтаном было куда проще! Нет, я ни на чем не настаиваю, ты вполне имеешь право говорить что хочешь.

Бранн просто устал. Он вовсе не обижен, а молчит оттого, что ест. И вообще, ты же помнишь, как его трудно дозваться, когда он уходит в свои мысли. Даже Норвеля чуть ушами не прохлопал.

И нет, я не подыскиваю тебе оправданий!

Ну вот, благая еда у неблагих получается тоже неплохо, густая масса каши и котлета неплохо утоляют голод. Который раньше просто не подавал голоса. И вот не надо, что Бранн тоже голоса не подает! Он забирает тарелку, уходит, под сапогами явно хлюпает, а потом звук совсем пропадает. Да нет, куда бы он исчез? Не волнуйся, я посмотрю.

Вот, что я говорил! Бранн все еще пользуется признанием болота — его шаги не шумят потому, что он, видимо, парит или делает поверхность волшебно твердой. Но он рядом. Возвращается не только с чашками, но и с хворостом, стелет вам одеяла на ночь. Тянет тебя за плечи, да, вверх, думаю, хочет пересадить на теплое и мягкое.

И, кажется, ложится:

— Слева костер, справа я, если что, зови, — странный звук в заключение, это он так зевает, птица неблагая!

Ты можешь вовсе не изви…

— Прости.

— Тебя прощать не за что, мой пушистый и неистовый король Дей, — бухтит неразборчиво, уткнувшись в свой локоть, а стоит тебе чуть повернуть его, ухватив за плечо, голос приобретает истинно величественные интонации. — Можешь еще раз меня потрясти, если тебе станет легче.

Вот так хохотать, опять утыкаясь в сонно хмыкнувшего эхом Бранна, совершенно не по-королевски!

Я все-таки рад, что Бранн с нами. Очень рад. Может, он и сможет опять вытащить моего волка из трясины, куда тот снова погружается: один, молча, не прося о помощи. Если бы не цветок папоротника, он бы давно бросился на свой меч.

Ночь приносит странные запахи и звуки с болота. Да, воздух влажен, как и на море, только другой. Он несет аромат цветов и сладковатость гнили.

И отчего мы опять не спим?

Я чую, чую, что ты устал от своей несамостоятельности, устал идти следом, но что мы можем пока сделать сами? Я стараюсь, я очень стараюсь напомнить тебе, как выглядит светлый мир, но ты словно отрицаешь саму возможность снова что-то видеть. Ну да, конечно, не слушай меня, к чему тебе бухтение старого, умудренного жизнью ящера… да, лучше, лучше пощупать мир вокруг.

Иногда я сомневаюсь, что ты волк взрослый. Нельзя так резко садиться! Хорошо ещё, что Бранн спит крепко, не встревожился — слишком устал. Да, по левую руку у нас огонь, а по правую Бранн, чтобы ты от огня никуда не укатился. Неблагой даже согласен померзнуть вдали от костра, чтобы тебе было теплее.

Нет, не стоит тянуть туда руку! Обожжешься! Ох! Ну вот, ну вот, что я говорил? Конечно, так забавнее и живее! Затягивай ожог поскорее, он маленький, хватит нескольких часов… Но ждать эти часы смирно, желательно — во сне, ты, конечно же, не будешь.

Но что мы будем делать теперь? Ах, ну да, очень интересная трава… цветочки, надо же. Подорожник? Ты уверен? Нет, это опавший лист, мы далеко от дороги. Ох, не терзай его так яростно! Ты ещё научишься, научишься видеть по-другому — всеми остальными чувствами, а может быть, даже сможешь прислушаться ко мн… Ладно, я понял, пока рано для старых ящеров. Зато самое время вспомнить, во что одет Бранн. Что? Не подсказывать? Я и не собирался. Как ты мог так обо мне подумать!

Все-все, молчу-молчу, только не рычи.

Да, на ногах ожидаемо сапоги. Сами по себе, похоже, замшевые. Нет, я тоже зажмурился, я ловлю твои ощущения. Ну или очень плотный мех. Наш неблагой же бегал по болоту? Скорее это выделанная особым образом кожа. Под коленом — хоть бы он только не проснулся! — окантовка сапога, да, а как они зашнуровываются, не представляю. Может, застежка внизу, а может, её нет вовсе, это же неблагие, тебе ли не знать, до чего они странные. Окантовка точно меховая, похоже, какой-то водный зверь, раз не пристает к влажноватым пальцам, рассыпаясь отдельными ворсинками.

Дальше, разумеется, штаны. Плотная ткань, зернистая на ощупь, как очень-очень плотный хлопок или лен, плотный до жесткости. Бранн, конечно, спит на боку, но может быть, не стоит… А, уже край куртки. Край неровный, да, ты помнишь, у него камзол, как все у неблагих, кривой и непонятный, у Бранна еще более, чем у других. А, по краю? Меховая же оторочка. Несколько швов… Кривизна, изгибы, лоскутки… один как бархат, другой как лен, третий как хлопок, а четвертый — атлас.

Мой Дей, ты нащупываешь ощущения и жамкаешь куртку, отчего я бурно радуюсь, что Бранн спит крепко. Но слава старым богам, дышит ровно. Притомился он с нами.

О, пояс! Да, пояс точно кожаный, без всяких «но». Неширокий, застегнут плотно. Хоть наш неблагой дышит спокойно и расслабленно. А с другой стороны на поясе пристегнуты ножны, но переворачивать его мы не будем! Не будем! Ну же! Фух.

Выше — согнутый локоть. Рука неблагого свесилась к земле, а ещё выше — рукав и плечо в рукаве. Да, тут тоже лоскуты. И, похоже, какие-то перья. Ты не помнишь, были у нашего неблагого на воротнике перья? Я тоже не помню, помню, что воротник темный… Ой-ой!

— Что ты делаешь? — недоуменно хрипит Ворона, не отрывая глаз.

— Я устал от тьмы. Хочу почувствовать мир.

Бранн дышит почти так же ровно, как во сне, но чуточку чаще; едва заметно — но чаще.

— И как?

В голосе нет насмешки.

— Занятно. Только я не могу понять, что это такое…

Отчетливо слышится хмык.

— Прям-таки не можешь? Что у ши, благих или небгагих, на самом верху?

— Голова!

— А на голо-уове?

— Волосы!

— И что же у-э-это у тебя под рука-уами?

— Но это же перья!

Мой волк запускает пальцы глубже, натыкается на острое ухо, которое слегка дергается, а Бранн довольно фыркает уже сквозь сон:

— Коне-эчно, это очень похоже на пе-эрья-а…

Бранн даже ответить толком не может. Зато можно поговорить со мной!

А ты же сражался со спутниками Отражения! Нет, на дороге из Золотого города ты пинал не глядя. И на звук метнул кинжал. Сражался и победил, с закрытыми глазами! Да, я знаю, теперь закрывать нечего. Но представь, что они закрыты.

Подними меч, оружие тебе всегда помогало. Теперь нюхай. Слабая горечь, как цвет полыни, размятый в ладони — это Бранн. Дым от костра, да. Запах еды и воды, болота и ночи. Запахи осязаемы, как и звуки. Что ты видел раньше? Тени? А теперь? Посмотри моими глазами, представь… Ничего?

Вовсе я не расстроился! Но спасибо, что прижимаешь меня к груди.

Это была лишь первая попытка. У тебя всегда есть я. И Бранн. Да, так, на спине Бранна, можно прилечь, забыв про этикет. Тут все швы его неблагой куртки. И сам Бранн точно теперь никуда не денется. Вместе со своей курткой.

Мир можно соткать из всего, мой теплый и пушистый Дей. Из тишины и дыхания, из веры и памяти. Из дружбы и любви. И — из надежды.

Спи, мой волк.