Тени забытой шестой

ГЛАВА 11. Кысей Тиффано

Воевода Дюргер разбудил меня задолго до рассвета и сообщил, что отец Георг вернулся в замок и отправился совещаться с отцом Валуа. Почему сначала не зашел ко мне? Я не находил себе места, терзаясь мучительной неизвестностью и дурными предчувствиями. Но радовало хоть то, что наставник вообще вернулся живым-здоровым из лап этого чудовища в женском обличье. Больше я никуда его не отпущу. Словно загнанный зверь в клетке, я метался по коридору, но когда длинные утренние тени расчертили каменные плиты под моими ногами, не выдержал. В конце концов, это мой замок. Я решительно толкнул тяжелую дверь и вошел в комнату отца Валуа, поймав обрывок фразы.

— Вы же попросту откупаетесь, бросая моего мальчика ей на!..

Отец Георг осекся, заметив меня, а отец Валуа, напротив, обрадованно улыбнулся.

— А вот и он, — объявил он торжественно. — Ну что ж, брат Кысей, вам представился уникальный шанс стать спасителем мира.

Где-то я уже это слышал…

— Неужели? — резко ответил я. — И каким же образом?

Мне казалось, что я сплю и вижу дурной сон, который все не кончается, сколько бы я себя ни щипал. Все происходящее в голове не укладывалось, хотя я и подозревал подвох, но чтобы так!..

— И вы так спокойно об этом говорите?!? Почему вы вообще ведете с ней переговоры?

— Потому что у нас нет другого выхода. Брат Кысей, это не обсуждается. Вы отправляетесь в Винден и занимаетесь подготовкой к венчанию, а Орден позаботится о документах по восстановлению Шестой в правах светлой вояжны и…

— Нет, — отрезал я. — Этого не будет. Она убийца. Колдунья. Психопатка. Я не собираюсь!..

— Довольно, — строго оборвал меня отец Валуа. — Решения Пяти не оспариваются. Вы подчинитесь.

Тихое бешенство затмило мне разум.

— И не подумаю. Вон из моего замка.

— Что? — он слабо удивился, все еще не конца осознавая свое поражение.

— Велька! — крикнул я поджидающему за дверью бойцу.

Тот мгновенно явился предо мной, заранее предупрежденный.

— Все готово?

Он молча кивнул.

— Вот и отлично. Сопроводите отца Валуа и его свиту прочь из замка. Будут сопротивляться, разрешаю применить оружие.

Церковник смертельно побледнел и выпучил глаза.

— Щенок, ты не посмеешь!..

Я шагнул к нему и взял его за грудки, притянув к себе.

— Еще как посмею!.. — процедил я. — Если вы не в состоянии дать отпор Шестой, то я сам это сделаю! Без вас! Трусы продажные!..

— Открытое неподчинение… — задушенно выдавил церковник. — Отлучение!.. Да я тебя!..

— Мальчик мой, не надо… — попытался успокоить меня отец Георг, который странным образом выглядел отдохнувшим и посвежевшим, как будто и не было выматывающих событий последних дней. — Так ты сделаешь только хуже…

— Я хоть что-то сделаю, и это лучше, чем сдаться, задрать лапы и подставить ей брюхо, как сейчас делает Орден!

Велька и еще двое бойцов подхватили отца Валуа под руки и бесцеремонно поволокли к двери. Мой наставник, понурившись, пошел за ними следом.

— Отец Георг… — окликнул я. — Вы оставайтесь.

Он отрицательно покачал головой.

— Кысей, я один из них. Один из Ордена. И мое место там, с ними.

Сгорбленная фигура старика заставила мое сердце болезненно сжаться, но я превозмог себя.

— Вы не поняли, отец Георг, — мой голос прозвучал с должной холодностью. — Это не просьба. Вы остаетесь.

Воевода Дюргер сидел напротив меня со смертельно серьезным видом. А на меня странным образом напал лихой задор, когда море по колено, и горы по плечу.

— Это же Орден… — проговорил он.

Я улыбнулся ему и подмигнул. Смотрелось, наверное, по-дурацки, я это осознавал, но, как во сне, абсолютно не беспокоился по этому поводу.

— Угу, тот самый Орден Пяти, который Шестая грозится переделать в Орден Шестой, а меня назначить там главой.

Воевода наморщил лоб, изрезанный морщинами и старыми шрамами, и оттого сделался еще страшнее.

— Это ж как так?

— Воевода, вы мне верите? Я исправно вам плачу?

— Так-то оно так, только ж…

— Тогда не сомневайтесь. Это беспроигрышная стратегия. Смотрите, если даже Орден возьмет вверх, то он все равно пойдет на уступки Шестой и назначит меня главой, а уж я вас не забуду. А если я одержу победу, то вам и вовсе не о чем беспокоится, понимаете?

— И это ж что, мы будем того?.. Уж рисково больно… Это ж на кого вы замахнулись, подумать только! Ладно там какая-то шестая, но это ж Цветочек, она ж так просто не того… не этого…

Он окончательно сбился с мысли и замолчал, уставясь на меня и ожидая, что я внесу хоть какую-то ясность. Но у меня у самого пока еще зрел даже не план, а так, смутный замысел… Лишь одно я знал точно — никаких переговоров с чудовищем. Пришло время военных действий.

Я усиленно делал вид, что не замечаю отца Георга. Иногда меня охватывала неловкость перед стариком, но большую часть времени я на него злился. Зачем он вообще вмешался? Кроме того, он знал больше моего о Шестой, что тоже стало для меня неприятным сюрпризом и поводом обижаться. Спустя сутки после выдворения из замка церковников, когда я корпел в библиотеке над отцовскими записями, наставник сам пришел ко мне.

— Кысей, — тихо промолвил он, положив руку мне на плечо. — Я должен быть в городе. Пожалуйста, отпусти меня.

— Нет.

Он тяжело вздохнул и сел за стол напротив меня.

— Мальчик мой, я знаю, как тебе непросто. Просто поверь мне. Я сделаю все, чтобы уберечь тебя от этой женщины…

Меня передернуло от отвращения.

— Женщины? Она не женщина. Монстр. Кровожадное чудовище. Вы же не видели, как она… — я судорожно сглотнул, вспомнив ту жуткую картину. — Наставник, я не хочу, чтобы вы подвергали себя риску, поэтому вы останетесь здесь. Для вашего же блага. Это не обсуждается.

Он долго молчал, испытующе глядя на меня, потом проговорил:

— Ты сильно повзрослел…

Я расценил это как похвалу, но тут он продолжил:

— Но сейчас… ведешь себя как обиженный ребенок, ровно также, как и она…

— Не надо меня с ней сравнивать!

— Она обижается на весь мир, что потеряла веру в Единого, как будто эту веру у нее кто-то отнял… Хотя, если так подумать, то именно ты и заставил ее взглянуть…

— Какая у нее может быть вера!.. Еретичка!

— Кысей, что ты задумал? Чего ты хочешь добиться отрицанием? Твое неприятие ситуации не изменит того факта, что Шестая существует, что она набрала достаточно силы, чтобы натворить таких бед, которые Ордену придется расхлебывать еще двести с лишним лет, если вообще получится… С ней придется договариваться, как бы страшно это не звучало.

— Зачем? — не выдержал я. — Почему Орден просто не уничтожит ее?

— Потому что тогда станет еще хуже.

— Почему? — упрямо повторил я. — Что может быть хуже, чем договор с колдуньей? К демону! Да расскажите же мне все, прошу вас!

Отец Георг долго молчал, раздумывая. Я понимал, что он решает, что можно мне говорить, а что нет.

— Хорошо, — наконец нарушил он молчание. — Я попытаюсь тебе объяснить.

— Только не врите, прошу вас. Мне так надоели все эти тайны, когда ложь на вранье и сказкой погоняет… — невольно вырвалось у меня.

— Кысей, я никогда тебе не лгал. Да, иногда я не говорил тебе всей правды, но никогда не опускался до вранья. Хотя иногда думаю, что лучше бы соврал… Ну да ладно. Начну издалека. Ты знаешь, что мир вокруг нас непостижим. Божий замысел его создания не дано понять человеку. Но разум все равно пытается и склонен к… скажем так, к упрощению. Когда я попрошу тебя описать последние события, ты… Ты опишешь их со своей точки зрения, опуская многие важные вещи, потому что они… не укладываются в твои причинно-следственные цепочки.

Раньше мне нравились подобные философские размышления, я мог часами спорить с наставником и получал от наших бесед истинное удовольствие, но не сейчас, когда так много было поставлено на кон.

— Ну да, все как обычно. Я ничего не понимаю, потому что не знаю того, что Орден хранит за семью печатями, дабы уберечь мир от гибели!.. Надоело, ей-богу!

— Кысей, сложность не в том, что не знаешь, а в том, что не в состоянии понять. Представь огромную, чудовищно огромную библиотеку, в которой собрано все знание мира. Бесконечно большую, одним словом. Представь, что у тебя есть возможность взять оттуда столько книг, сколько захочешь. Представил?

Я нетерпеливо кивнул.

— А теперь подумай, сколько книг ты сможешь прочесть? Ты будешь читать одну книгу за другой, но твое время не бесконечно, в отличие от книг в библиотеке, коим не счесть числа. И что в результате? Ты поймешь и осознаешь только ничтожную долю знания… Почему? Потому что ты читаешь их последовательно, к тому же упрощаешь знания путем выстраивания причинно-следственных связей там, где их вовсе может не быть, либо там, где они настолько сложны, что ведут к прямо противоположным закономерностям. Привести тебе пример? Итак, есть следующие факты. Заметь, только факты, никаких предположений. Шестая убила гвардейцев. Шестая безумна.

— Все так, — кивнул я, сжимая кулаки.

— И ты, со свойственной человеческой породе привычкой объяснять, делаешь вывод, создавая связь. Шестая убила гвардейцев, потому что Шестая безумна. Она — колдунья.

Я промолчал, понимая, что наставник сейчас в пух и прах разнесет мою уверенность. Куда мне с ним тягаться…

— А теперь рассмотрим другие факты. Шестая спасла город от черной лихорадки. Шестая безумна. Давай-ка, построй причинно-следственную связь. Ну же, давай.

— К чему это? Вы же прекрасно знаете, что все не так!..

— В том-то и дело, Кысей, что я не знаю! И ты не знаешь. Никто не знает! Но раз ты отказываешься, то я свяжу эти два факта объяснением. Шестая спасла город от черной лихорадки, потому что Шестая безумна. Она — чудотворница.

— Довольно!

— Сядь. И успокойся. Факты таковы, что по отдельности ты можешь их связать, выбрав те из них, которые наиболее полно отвечают твоим убеждения. Ах, она колдунья? Да, она колдунья, потому что… И тут ты вспомнишь и перечислишь те факты, что подкрепляют твои доказательства. И ты будешь поразительно слеп ко всем тем фактам, которые противоречат выбранной гипотезе. Так и в той бесконечной библиотеке всех знаний мира ты будешь выбирать, что читать, а что нет, сообразно своим интересам. Ты будешь выстраивать собственную картину мира и искренне верить, что она истинна.

— Хорошо, — согласился я. — Но Шестая не чудотворница!

— Вот! — почему-то обрадовался старик. — Ты уже начинаешь понимать!

— Она колдунья, чудовище, убийца!

— Кысей, ну пойми же. Она не чудотворница, но она и не?.. — он вопросительно уставился на меня, как будто принимая экзамен по логике.

— И не колдунья? — медленно произнес я. — Но как так?

— Человек не знает. И не понимает. Уясни это. Истинное познание возможно через признание собственного невежества. И только сообща. Ты не в состоянии прочесть все книги в той библиотеке, но если рядом с тобой посадить еще тысячу послушников, ваши не-знания о мире сузятся. Понимаешь?

— Причем здесь Шестая?!? — не выдержал я.

— Орден хранит память наших предков, чье могущество погубило их, ведь они стремились преумножить знания, тем самым преумножая ложные объяснения и возносясь гордыней. Чем больше они знали, тем меньше верили. Как множество зеркал, чьи кривые отражения накапливают все больше света, не замечая отбрасываемой тени. Что случилось с ними потом?

— Великий Акт, — раздраженно ответил я.

— Именно. Но видишь ли… Знания никуда не делись.

Я нахмурился, злясь все больше и больше. Смутное понимание брезжило где-то на краю сознания.

— Ты спрашивал, что случится, если Шестая будет уничтожена. Я тебе отвечу. Знания, которые она носит в себе, ту самую бесконечно большую библиотеку, все эти опасные знания, не очищенные Источником, окажутся высвобождены. А поскольку у нее нет потомков, которые могли бы принять удар, то весь мир накроет тьма безумия…

Какое-то время я переваривал услышанное, и отец Георг меня не торопил.

— Хорошо, — наконец проговорил я, чувствуя себя идиотом, идущим по тонкому льду не-понимания, граничащего с абсолютной уверенностью. — Допустим. Почему тогда Орден не схватит эту не-колдунью и не-чудотворницу и не отправит ее к Источнику? Почему, демон раздери, надо с ней церемониться и чего-то ждать?!?

— Потому что… — начал было отец Георг и сам себя перебил, прошептав. — Все мы люди… так стараемся найти себе объяснения. Без «потому что». Двести лет назад Орден поступил так, как ты предложил. Силой отправил светлую воягиню Хризолит к Источнику, не желая уступать ее безумным требованиям. Последствия тебе известны. Вознесение обернулось тем, что жители Нежа в одночасье сошли с ума, не выдержав обрушившихся на них знаний. Источник не принял вынужденную жертву, а светлая воягиня собрала осколки своего разума и пошла на Святой Престол войной, сея кровь и пожиная безумие.

— Даже так… — призадумался я, перебирая варианты. — Но ведь потом… она же все равно умерла?

— Ее корабль попал в шторм, и с тех пор о ней ничего неизвестно. Я знаю, что ты хочешь спросить, Кысей, но я не знаю, что тебе ответить. Ответить без «потому что». Наш мир сошел с ума, но уцелел. Почему? Море могло поглотить часть безумия Шестой, другую часть могли принять потомки воягини. Единый мог смилостивиться и защитить мир, а может быть, светлая воягиня вообще не умерла… Или все дело в погасшей Искре. Никто не знает, Кысей. Выбирай любой вариант. Однако факт остается фактом. Наш мир уже безумен. Что будет дальше, ведомо лишь Господу.

Я сжал в руках карандаш так сильно, что сломал его пополам.

— Отлично, просто отлично. То есть Орден будет и дальше плясать под дудку Шестой, пылинки с нее сдувать, выдаст ее замуж и благословит на рождение наследника престола? Или двух? Ну да, чего уж мелочиться? Пусть рожает! Чем больше потомков, тем лучше! Так ведь?

Отец Георг покачал головой.

— Насколько мне известно, светлая вояжна Ланстикун не может иметь детей. Но с другой стороны… После того не-чуда и не-колдовства, что она учинила на площади, возможно исцеление коснулось не только горожан, но и ее самой, кто знает? Иногда не-знание становится истинным спасением, даруя надежду.

— Вот именно, — заявил я. — Вот именно, что никто не знает. Точно также, как никто не знает, что произойдет, если раздавить мерзкую гадину вместо того, чтобы сюсюкаться с ней.

— Кысей, прекрати! Ты не знаешь, я не знаю, никто не знает. Люди вообще ничего не знают и знать не могут. Знаний нет.

— Опять вы морочите мне голову логическими вывертами…

— Не я. Ты сам. Скажи мне, где встает солнце?

— На востоке.

— Откуда ты это знаешь? На чем основана твоя убежденность?

— На том, что оно всегда там вставало! На том, что сотни тысяч людей наблюдали восход солнца до меня и будут наблюдать его после меня!

— Ты так смело предсказываешь, что будет… А теперь представь себя на месте гуся. Да-да, гуся. Каждое утро тебя кормит добрый хозяин из рода человеческого, как и сотню твоих сородичей. Так проходят месяцы. Ты уверен, что так будет и впредь, ведь тебя в этом убеждает весь прошлый опыт, твой и твоих сородичей. Но однажды, к светлому празднику Изморозья, тебя не покормят. Вместо этого тебя потащат на кухню, чтобы свернуть шею и запечь с яблоками.

Мозги плавились и бурлили. Я до сих пор не понимал, куда клонит мой наставник, хотя пытался, честно пытался.

— Вы хотите сказать, что однажды солнце встанет на западе?

— Оно будет вставать на востоке до тех пор, пока в это будут верить люди. Помнишь, как мы дискутировали с тобой о гипотезе магистра Солмира? Единый сотворил разум и даровал ему бесконечную волю творения, называемую верой. Пространство и время существуют благодаря безграничному торжеству человеческого духа. И до тех пор, пока люди верят в заведенный миропорядок, он будет существовать в хаосе неопределенности. А в контексте этого… Знаний нет, есть лишь убеждения, подкрепленные верой. И у каждого своя вера. Каждый зрит со своей точки зрения. Тебе было тяжело поставить себя на место гуся? А на место, скажем, безумца, который решил, что все рыжие девки — колдуньи, и поэтому сжигает их, думая, что творит добро? А ведь он тоже знает, он убежден, что знает, как правильно.

— Что за глупости!

— Голова идет кругом, правда? — отец Георг грустно мне улыбнулся. — А теперь представь себя на месте Шестой. Тебя раздирают все эти глупые, порочные, греховные, опасные убеждения, эти демоны ложной веры, накопленные людьми за года, да что там, за века!.. Одни шепчут ей, что солнце встает на востоке, на западе или на севере, а другие вопят, что солнца вообще нет! Шестая похожа на обезумевший маятник, который дрожит и раскачивается под штормовым ветром, дующим сразу со всех сторон. Величина безумия растет пропорционально нашему знанию о мире, как и колебания этого гипотетического маятника. А справиться с безумием может только вера. Как вес маятника делает его более устойчивым к ветрам, так и вера преобразует наши знания и упорядочивает движение мира соразмерно божественному замыслу Единого. Орден хранит не только знания и память человечества, о нет! Он поддерживает и питает веру в людях, как должно поддерживать огонь в очаге, иначе ветер задует его. А ты… Ты отобрал у светлой вояжны веру. Да, и не спорь! Ты называешь ее еретичкой, но она верила в Единого. Ее ненависть к нему была настолько сильной, что давала ей силы сопротивляться ветрам безумия. Она носила маски, притворяясь кем угодно, лишь бы убежать от самой себя, но ты… Ты сорвал ее маски одну за другой, разбил все ее фальшивые отражения и заставил заглянуть вглубь той бездны, которую она носит в себе. Она утратила веру. И это самое страшное.

Он помолчал немного, переводя дыхание.

— Кысей, я бы никогда не посмел просить тебя как твой наставник, но как хранитель веры я молю тебя. Верни Шестой веру.

Я встал и смахнул со стола бесполезные половинки карандаша.

— Да? И как же мне это сделать?

— Я не знаю, — пожал плечами старик. — Я могу только верить. Верить в то, что у тебя получится. Ты сможешь убедить ее. Шестая обретет веру в Единого и войдет в Источник. По доброй воле откроет свою память, и праздник Вознесения вновь вернется к людям, восславляя очищение от грехов и укрепляя веру.

Я мотнул головой и спросил, подаваясь вперед:

— А как же Искра?

Ошибки быть не могло. Наставник знал, что это такое, но говорить мне не собирался. Вместо этого он изменился в лице и торопливо опустил взгляд.

— Забудь о ней.

— Что это такое? Я хочу знать! Ответьте мне! Вы упомянули погасшую Искру!

— Я не хочу тебе врать, а сказать правду не могу. Забудь об Искре. Ее все равно нет.

— Чудесно! Как выяснилось, я ничего не знаю и знать не могу, но мне дозволено верить! Что ж, я буду верить. Я буду истово верить в то, что священный огонь не хуже Источника очистит всю ту ересь Шестой, что она таскает в себе, в то, что мир после этого не сойдет с ума, или в то, что у Шестой найдутся потомки, или в то, что ее прапрапрабабка затаилась где-нибудь на безлюдном острове, или в то, что погасшая Искра пылает на западе вместо восходящего солнца! Выбор варианта ведь за мной, верно? И я выбрал, во что верить. Я уничтожу Шестую и спасу мир.

С этими словами я взял со стола отцовский дневник и направился к выходу, провожаемый потрясенным взглядом наставника. И вера моя крепла с каждым шагом. Думать об одном, сопротивляться второму и планировать третье… Сложно, но я смогу, ибо верую.

Отца Георга я, разумеется, никуда не отпустил, хотя он передавал мольбы о встрече через воеводу. Я заперся в кабинете и велел меня не беспокоить. Обдумать предстояло многое. Я медитировал, расчерчивал страницы таблицами, корпел над чертежами, искал ответы в огромной библиотеке Соляного замка, так ловко скрытой от чужих глаз, строил гипотезы и сам их отвергал… Но в результате все равно склонялся к тому решению, что подсказывало мне сердце. В конце концов, как я и сказал воеводе, это была беспроигрышная стратегия. Шестая должна быть уничтожена.

Но реальность имеет мало общего с нашими планами, так случилось и в этот раз. Воевода все же побеспокоил меня в моем уединении. Срочное послание из Виндена. Ультиматум. Или я явлюсь пред ясны очи светлой вояжны, чтобы благословить ее на брак с императором, или каждый день мне будут присылать служителей Господа. По частям. Нет, на самом деле в письме были расписаны подробности того, какие именно части тел и в каком виде… Строчки так и сочились больной злобой Шестой, безумствующей с молчаливого потакания Ордена. Что ж, придется вести игру на ее территории. Я поднял взгляд на застывшего в ожидании воеводу.

— Мне придется уехать в город и остаться там до венчания. Вместе со мной поедет отец Георг. В остальном следуем намеченному плану. Ингредиенты достали? Порох?

Воевода кивнул.

— Отлично, — я кровожадно ухмыльнулся и подвинул ему бумаги. — Здесь мои чертежи. Проследите, чтобы все было точно исполнено. Уважим Цветочка с ее тягой к театральным эффектам? Ее последняя чернолебяжья песня запомнится всем, аж перья полетят во все стороны. Правда, на бис она не сможет ее повторить.

Я расхохотался, а Дюргер смотрел на меня с опаской, как на безумца, впрочем, я и сам чувствовал, что схожу с ума. Но чтобы победить сумасшедшую, надо думать, как она, а на сомнения времени уже не осталось.

— Кстати, — вспомнил я, обрывая смех. — А что у нас с купальней? Там закончили?

Воевода опять молча кивнул, явно решив не вступать со мной в пререкания. Он не был уверен в успехе нашего предприятия.

— Не волнуйтесь, воевода, — подбодрил я его. — В Виндене у нас есть надежный союзник, который спит и видит, как бы отправить Цветочка на костер. Поэтому у нас все получится. Займитесь теперь террасой. Она должна выходить на восток. Тогда у солнца не будет ни единого шанса…

Луиджиа увязалась за мной в город, несмотря на все запреты. Отец Георг поначалу обрадовался, решив, что я передумал, но глядя на мое мрачное лицо, оставил попытки меня разговорить. Поэтому всю дорогу до Виндена мы проехали бы в молчании, если бы не Лу. Она щебетала без умолку, не в силах скрыть собственное радостное волнение. Бедная влюбленная девушка ничего не знала о предстоящей свадьбе императора. Впрочем, зачем ее расстраивать? Свадьбы все равно не будет.

В городе нас сразу же окружили гвардейцы, настаивая на немедленном препровождении во дворец. Сопротивляться не было смысла, и я подчинился, хотя и хотел сначала осмотреться в Виндене. Ничего, успеется. Странная уверенность, подкрепленная то ли верой, то ли абсолютным не-знанием, росла с каждой минутой, но когда во дворце я увидел магистра Рихарда, последние сомнения исчезли. У меня все получится.

— Это хорошо, что вы вернулись, — без всякого выражения поприветствовал он меня. — Плохо то, что Орден пошел на уступки.

Я заговорщицки ему подмигнул и сказал:

— Орден может и согласился с поражением, но у меня другие планы. А если вы мне поможете, то вместе мы отправим колдунью на костер.

Он зыркнул на меня из-под надвинутого на лицо капюшона, сверкнув фанатичной голубизной глаз, и поджал губы.

— Вы видели, что она сотворила на площади?

Я кивнул.

— Не-чудо.

— Люди думают, что чудо, — не согласился он. — А людская вера может быть страшнее всех колдунов, вместе взятых. Город ликует и превозносит новую заступницу. Ни один суд не вынесет ей справедливого приговора…

— Нам не нужен суд, — перебил я его. — Судьей ей будет Единый, а мы станем исполнителями Его воли. Вот и все.

Тут появился дворцовый церемониймейстер и торжественно сообщил, что светлая вояжна Ланстикун готова принять в своих покоях фрона Тиффано. Можно подумать, я просил ее об этом…

К счастью, мои опасения не оправдались. В дворцовых покоях Шестая была не одна. Вокруг нее суетилось несколько служанок, под чутким руководством портного увешивая светлую вояжну чем-то невообразимо воздушно-кружевным, а знакомый мне сапожник Кляйвице заламывал в отчаянии руки и причитал, что хрусталь не выдержит.

— Что?!? — рявкнула она, отталкивая от себя служанку и хватая несчастного башмачника за шиворот. — Намекаете на мой вес? Да я вас сгною!..

Кружевной рукав лопнул булавками и сполз, открыв… хм… округлое плечо. Я не поверил своим глазам. Она… поправилась?..

— Хрусталь… он… хрупок… его не закалишь!.. — полузадушенно пискнул бедняга. — Золото! Давайте сделаем золотые туфельки!

— Я хочу хрусталь! Или сожру чью-то голову на завтрак!

Я не выдержал и вклинился между ними.

— Ваша светлость! Немедленно прекратите! Вы ведете себя как базарная торговка!

В комнате сделалось так тихо, что можно было услышать щебет птиц в дворцовом парке за окном. Служанки застыли, смертельно бледные, Кляйвице был на грани обморока. Бешеный взгляд серых глаз окатил меня ледяной яростью, но я сурово сдвинул брови и заявил:

— Смирение, ваша светлость, смирение. Иначе не видать вам благословения на брак. Кстати, вы поститесь? Или жрете головы на завтрак, обед и ужин? То-то я смотрю, вы поправились…

Конечно, это было глупо. Крайне глупо было злить ее, но я не смог отказать себе в таком удовольствии. Однако, когда она свистящим шепотом приказала всем убираться вон, и мы остались одни в комнате, я пожалел о своей глупости. Соблазн сомкнуть руки на горле мерзавки и задушить ее был слишком велик. Шестая стояла у окна, ее заливало щедрое полуденное солнце, превращая всю фигуру в пылающий ореол света, на который было больно смотреть.

— Смирение? — ее голос зазвенел в воздухе, откликаясь странным эхом в пустоте, поселившейся у меня в сердце. — Это вам, фрон Тиффано, придется научиться смирению. Или за ваши уроки кровью заплатят все, кто вам дорог. Еще раз откроете рот в присутствии моих подданных…

Я не дал ей договорить. Шагнул вперед и дал пощечину.

— Это за гвардейцев.

Она зашипела разъяренной кошкой и хотела вцепиться мне в лицо, но вместо этого схватилась за грудь, беспомощно царапая тонкое кружево и разевая рот. Я ощущал священную бесконечность в ее груди так ясно, как будто она была у меня в руке. Сжать пальцы — и Шестая задохнется. Гадина издохнет. Нельзя. Не сейчас. Чуть ослабив мысленное усилие, я схватил дрянь за патлы и потащил к кровати. Демон, а она и вправду поправилась!

Невозможно двигаться и держать контроль, чем мерзавка и воспользовалась, отчаянно царапая мою руку и извиваясь ужом. Но я швырнул ее на постель и снова мысленно одернул поводок. Шестая захрипела. Я прикрыл глаза, пытаясь успокоиться. Зря. Ох как зря. Нельзя было ее злить, нельзя. Иначе весь план полетит коту под хвост. Успокоиться. Не давать воли чувствам.

Я открыл глаза и заговорил:

— Я могу вас убить. Прямо здесь. Никто не успеет мне помешать. Но я смирился с тем, что вы нужны Ордену Пяти живой. Смиритесь и вы. Вам придется терпеть меня, если хотите получить благословение на брак и сохранить ваши тайны. Ваши и вашего брата.

— Я…тбя… кзл…пскта…злд…ня…

На ее бледной щеке алел след от пощечины, волосы растрепались, оторванный кружевной рукав с булавками валялся на полу, плечо сверкало мраморной белизной, а голое колено так и манило задрать подол юбки еще выше… Я отвел взгляд и добавил:

— Не злите меня, ваша светлость, и не провоцируйте, а то некому будет спасать мир. Если будете хорошо себя вести, обещаю, освобожу вас… от поводка.

С этими словами я ретировался. Торопливо, наплевав на сохранение всякого достоинства, так как понимал, что могу и не сдержаться. Грохот чего-то тяжелого, что полетело в захлопнувшуюся дверь, убедил меня, что я поступил правильно. В коридоре ждали служанки и портной, а бедняга сапожник сидел на диванчике, закатив глаза и приложив ладонь ко лбу. На полу валялись разбросанные эскизы.

— Думаю, что светлую вояжну лучше пока не тревожить. Она сильно не в духе, — сказал я им. — Можете быть свободны.

Их словно ветром сдуло. Я наклонился и поднял рисунки. Работа Милагрос. Эскиз изящных туфелек на высоком тонком каблуке, переливающихся хрустальным блеском на свету. Она всерьез собирается вот в этом идти под венец? Да она совсем кукукнулась…

Я поднял взгляд и увидел стоящую напротив меня Лу. Ее большие, чуть красноватые на свету глаза были полны слез. Она смотрела на меня с мольбой:

— Фрон Тиффано, прошу вас, скажите! Это ведь неправда, да? Про свадьбу… Ведь неправда же? Они ошиблись?

Мне сделалось ужасно тоскливо. Я вымученно улыбнулся девушке.

— Лу, я тебе обещаю, что свадьбы не бу…

Мои слова утонули в звоне разбившегося стекла. Я торопливо взял девушку за руку и повел несчастную прочь, подальше от той бури, что бушевала в покоях светлой вояжны.

Для осуществления моих планов мне нужны были надежные союзники. Я решил засвидетельствовать свое почтение Лешуа, который, к моему удивлению, упрочил положение при дворе благодаря особой милости императрицы Веры-Магдалены и стал главным конфетмейстером, как некогда на балу пообещал ему Фердинанд Второй. Не забыли и про благородное семейство Рыбальски, которому вернули семейный особняк, а Сигизмунд вместе с юной женой был представлен ко двору и по слухам получил заманчивое предложение служить в личной гвардии императора. Кроме прочего, светлая вояжна приблизила к себе Гуго Барнума, любовницу генерала Петру и еще несколько человек, чьи имена мне ничего не говорили: полковник Бермейер и его дочь Криста, некий Шульц и его невеста Бэлла. Все эти новости я узнал от слуги Тиштвана, которого ко мне приставили по распоряжению Цукеркандля, а по сути, поручили не спускать с меня глаз. Но я теперь иначе относился ко многим вещам и не расстроился, решив, что из всякого положения буду извлекать выгоду. Тиштван оказался услужливым малым, бойким, плутоватым, а временами даже полезным. Кроме прочего, он поведал, что приготовления к свадьбе столь значительны, что придворные только диву даются, откуда на все изыскиваются средства. Подвенечное платье, для которого вояжна потребовала больше сотни рубинов, мирстеновские кружева, себярский шелк, хрустальные туфельки, о которых я уже знал, карета из чистого золота, шестерка огненно-рыжих породистых лошадей в брильянтовой упряжке и… неимоверное количество белых хризантем, которыми должен быть украшен весь город. А еще светлая вояжна пожелала обвенчаться непременно в Штефском соборе, который, как известно, был сильно поврежден во время пожара. Его срочно отстраивают, но за счет города, а не имперской казны, поскольку благодарные горожане решили восстановить его и назвать в честь святой заступницы, спасшей Винден. Отныне собору должно называться Хризоспасским. Господи Единый, есть ли предел человеческой глупости?

Лешуа проживал при дворце вместе с Милагрос. К ним-то я и препроводил несчастную Лу, справедливо рассудив, что девушке будет безопасней там, чем рядом с кровожадной безумицей или зарвавшимися дядьями. Повара не было, нас встретила Милагрос, удивительным образом похорошевшая и помолодевшая. Замужество определенно пошло ей на пользу.

— Лу, девочка моя!.. Как же я по тебе скучала!

Она обняла девушку, принялась расспрашивать, а потом и успокаивать, когда та разрыдалась на неосторожный вопрос о тяжести. Милагрос не знала, что Лу потеряла ребенка, как не знала и о влюбленности бедняжки в императора. Я оставил их утопающих в слезах и соплях, ибо сейчас было бесполезно пытаться что-то узнать от них. Однако мое внимание привлекли рисунки на столе, и я, пользуясь моментом, словно трусливый воришка, прихватил некоторые из них.

Так вот как она себя видит… Наместница бога на земле… Или же его соперница? У меня и раньше было чувство, что отец Георг о чем-то умолчал, но сейчас я окончательно укрепился в этом убеждении. Шестая не потеряла веру в Единого, она вознамерилась занять его место. Эскиз явно свидетельствовал об этом. Свадебный головной убор представлял собой не просто императорскую корону, а нечто большее, схожее на папскую тиару, цельновырезанную из рубина. Не сложно было догадаться, из какого именно. Рисунки лежали передо мной и отвлекали, пока я беседовал с магистром Рихардом в его кабинете. Слуга был выставлен за дверь, однако я не сомневался, что он ловит каждое наше слово сквозь замочную скважину.

— Я бы хотел обсудить предстоящую церемонию бракосочетания, — начал я. — Как скоро ее можно провести?

— Вы собираетесь сами венчать?.. — магистр не закончил фразу.

— Хоть я и не в сане, однако думаю, что светлую вояжну мало волнуют подобные тонкости. Если ее вообще хоть что-то волнует. Итак, когда?

— Вы хотите все… ускорить?

Я кивнул и наскоро от руки начертал ему пояснение. Мы были вынуждены ходить вокруг да около, чтобы не выдать наших тайных намерений. Я чувствовал себя крайне нелепо, словно начинающий заговорщик. Хотя, если вдуматься, именно таковым и был.

— Да, хочу. Для всех сторон военного конфликта будет лучше, если венчание состоится как можно раньше. Худой мир лучше доброй войны.

— Согласен. Думаю, что можно поторопить обер-церемониймейстера и уже через две недели…

Я мотнул головой.

— Надо раньше. За две недели воюющие перегрызут друг другу глотки.

— Хорошо. Я попробую, но ничего не буду обещать. Однако…

Он задумался, что-то набрасывая мне в ответ, и я только сейчас сообразил, что ни разу не видел магистра без капюшона. Все время в тени, согбенный и незаметный… Почему?

— Однако возникли сложности с собором…

На листке бумаги значилось: «До или после венчания?».

— Я смогу, — с нажимом сказал я, — убедить светлую вояжну венчаться в скромной церквушке, как то и подобает смиренной благочестивой заступнице рода человеческого.

Мой ответ ему был: «До! Непременно до!»

— Хм… Не уверен, что это хорошая идея… — пробормотал он. — В смысле… удастся ли вам?

«Почему? А война? Не ухудшит ли это положения?»

— Светлая вояжна получит благословение на венчание только после выученного урока смирения… — ухмыльнувшись, я подвинул магистру рисунок с уродливой свадебной тиарой из рубина и постучал по нему. — Иначе мир потеряет в ее лице фальшивую заступницу, а не истинную повелительницу мира… Господь Единый может допустить первое, но наверняка оградит от второго…

Он понял, его глаза сверкнули и погасли в тени капюшона. Я сгреб нашу переписку, кинул ее в камин и вышел, едва не заехав дверью по лбу подслушивающему Тиштвану.

Аускрет Марк Альбертини, глава Инженерной гильдии, имел вид человека, доведенного до состояния крайнего отчаяния. Всклокоченные волосы стояли дыбом, за ухом был заправлен карандаш, одна пара очков была на лбу, вторая на носу, а завершало картину масляное пятно на рабочей мантии. Альбертини вместе с другими гильдейскими мастерами сгрудились вокруг разобранной кареты, о чем-то яростно споря. Тиштван сопел мне в затылок.

— Простите, что потревожил… — громко сказал я. — Но мне нужно с вами переговорить, фрон Альбертини.

— Да-да… — рассеяно отмахнулся он. — Одну минуту. Рессоры совершенно необходимы, мастер Фулькиш! Виданное ли дело, везти ее светлость, словно погремушку!..

— Тогда не выдержит колесная ось! И вообще! Вот, глядите, я рассчитал вес золотых деталей!.. Карета из чистого золота с места не сдвинется! Надо уменьшать вес! — мастер тыкал пальцем в бумажку с расчетами.

Я вздохнул и положил руку на плечо аускрету.

— Фрон Альбертини! — настойчиво сказал я. — Если вы уделите мне время, я подскажу вам, как сдвинуть с места золотую карету, не запрягая в нее табун лошадей.

Я разглядывал чертежи под нетерпеливым взглядом аускрета. Тиштван притаился в уголке, пытаясь сделаться незаметным.

— Ну? И как?

План, доселе имевший смутные очертания, становился все четче и яснее. Если хочешь что-то надежно спрятать, прячь его на виду.

— Окна занавесить, шторки расшить рубинами.

— Что? При чем тут шторки? Что за чушь? Как решить вопрос с излишним весом?

— Лишний вес — это да… — пробормотал я про себя, неожиданно сообразив, что это может стать препоной в моем плане. Зараза и раньше была тяжелой, а сейчас, поправившись, и вовсе портила мне весь расклад. — Так сколько, вы говорите, весит ее светлость?

— Да при чем здесь это! — с возрастающим раздражением воскликнул Альбертини. — Сколько бы ни весила, ее вес не составит и сотой доли золотых элементов конструкции!

— Фрон Альбертини, ну что вы как маленький? Никакого золота. Используйте золочение.

— Но… Как можно? Это же Шестая Заступница…

— Спорим, она ни о чем не догадается? Сделайте из чистого золота только ручки и перекладины, которых ее светлость будет касаться. Уверяю вас, она не полезет под днище кареты проверять. Но я не зря сказал про шторки. Зачем лишний раз искушать судьбу? Не дай боже, вояжна еще заметит изнутри, что карета не так блестит или позолота прохудится, оцарапается… Чем меньше ее светлость будет видеть из окна, тем лучше. А что касается веса… Надо сделать все, чтобы карета двигалась с видимым усилием, и ни у кого не возникло и тени сомнения, что она из чистого золота, понимаете?

— Но как же?.. А если узнают?.. — он оглянулся на Тиштвана, сосредоточенно изображающего столб.

— Не волнуйтесь, он ничего не скажет. Правда, Тишка? — я показал ему кулак.

Слуга яростно закивал и приложил руку к сердцу:

— Ни словечка! — и сделал движение, словно зашивал себе рот.

— Нет, ну Цукеркандлю-то скажи, а то обидится. Пусть заодно подсчитает, сколько мы золота сэкономили для имперской казны.

Аускрет все понял, просиял и тут же уткнулся в расчеты.

— Фрон Альбертини, еще кое-что… Я видел эскиз свадебного головного убора. Мне понравилось, — я врал так вдохновенно, словно дышал. — Почему бы увеличенную копию короны не разместить на крыше свадебного экипажа? Ее светлости это должно прийтись по вкусу…

Лешуа было сложно застать, на что я и посетовал Милагрос, когда зашел к ним однажды утром, оставив Тиштвана за дверью. Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Повар днями напролет пропадал на кухне, изготавливая и подавая блюда на пробу взыскательной вояжне, которые она неизменно отвергала и требовала нечто такое, что поразило бы ее в самое сердце.

— Кнута бы ей всыпать да поразить в самую задницу!.. — не сдержался я, выслушивая жалобы Милагрос.

— Господин инквизитор! Ну как можно!.. — всплеснула руками женщина, роняя вышивку. — Моя бедная госпожа столько страдала, разве не заслужила она хоть малую толику счастья?..

— Что? — не поверил я своим ушам. — Заслужила? Она?

— Моя госпожа так хочет, чтобы все было красиво… — вздохнула служанка, подбирая рукоделие. — Я рисую ее мечты и прям диву даюсь, какой великолепной будет свадьба… Свадебный наряд, фата, карета… А туфельки? Вы их видели? Настоящее чудо!

— О да!.. Еще одно чудо!.. — вспылил я. — Чудо для той, у кого руки по локоть в крови. Ну разумеется, она заслужила. Убивай, жги, грабь, насилуй, но раскайся и не забудь сотворить чудо — тогда тебе все простится, так, Милагрос?

Женшина посмотрела на меня с укором. Она укололась иголкой, и на ее пальце выступила капелька крови, но Милагрос не замечала этого.

— Зачем вы так? Госпожа спасла нас всех, весь город от смерти…

— Только вы забыли упомянуть, какой ценой! Такая досадная мелочь — ваша госпожа всего лишь вырвала сердца папским гвардейцам на глазах у толпы! Вы вообще там были? Видели? Она их убила! Упивалась их болью и смертью! И это вы называете чудом?

Мои слова не смогли поколебать непрошибаемую уверенность Милагрос. Она кивнула головой, прикусив проколотый палец, и огорошила меня:

— Да, это чудо. Я бы тоже отдала ей свое сердце, чтобы она смогла сотворить чудо и спасти других, как это сделали ваши гвардейцы. Вот ни секунды бы не колебалась!

— Что? — оторопел я. — Гвардейцы не давали согласия!.. В смысле… Их никто не спрашивал! Они безвинные жертвы и никогда бы…

Я осекся, осознав мерзкий замысел Шестой. Перед глазами как наяву встала та страшная картина. Тогда я опоздал на площадь и мог лишь беспомощно наблюдать само убийство, не ведая, что ему предшествовало, что говорила Шестая, какой ложью одурманивала толпу. Но теперь я понял. Гвардейцы… Я точно помнил, что они не сопротивлялись ей. Они умирали с улыбкой на устах. Неужели эта живодерка околдовала и их?

На кухне дым стоял коромыслом, поварята сновали туда-сюда, рубили мясо, варили соусы, что-то взбивали, шинковали, помешивали в огромных котлах булькающее варево. Я осторожно пробирался между разделочных столов к высокой фигуре Лешуа, виднеющейся подле пышущей жаром печи. Мое внимание привлек громадный торт в несколько ярусов, а если точнее… в шесть. Опять шесть. Это все больше походило на навязчивую идею… Хм. А если сыграть и на этом? Как там говорилось у великого стратега и полководца древности Идриччи? «Чтобы победить, нужны удача и широко открытый разум, готовый принимать ее дары» То есть, надо использовать все возможности, даже самые малые подарки, которые тебе подбрасывает судьба, пусть они и завернуты в неприглядную обертку.

Я остановился и ковырнул пальцем верхний слой торта. Взбитые сливки с вкрапления блестящей спелой клубники. Тьфу!

— Куда руками! — накинулся на меня Лешуа, а потом узнал. — Господин Тиффано? Господи, ну что вы забыли на кухне?

— У меня сложилось впечатление, что вы от меня прячетесь. Решил застать вас на месте… так сказать, преступления.

Моя попытка пошутить не удалась. Лешуа помрачнел, торопливо вытер руки о фартук, сдернул его и, взяв меня за локоть, поволок прочь. Тиштван увязался было следом, но главный конфетмейстер так на него глянул, что тот, к моему удивлению, сразу стушевался и оставил нас в покое.

— Не шутите с этим, — резко сказал Лешуа, затаскивая меня в дворцовую оранжерею. — Пойдемте, прогуляемся.

— Вы чего-то боитесь? Мне показалось, что вы вполне довольны своим положением…

Во влажном воздухе витали терпкие ароматы ранних яблок и груш, кусты клубники алели кровавыми гроздьями вдоль той дорожки, по которой меня повел Лешуа.

— Господин Тиффано, во дворце повсюду глаза и уши. И если бы не желание Алисы попасть ко двору, ноги бы здесь моей не было!..

— Признайтесь, что вы боитесь не дворцовых интриг, а Хриз. Я прав?

Он кивнул.

— Я выступил против нее на суде, а сейчас она заполучила столько власти, что мне страшно. Страшно за своих близких, за себя я уже давно устал бояться.

— А если я скажу, — медленно начал я, останавливаясь у пышного куста клубники и срывая ягоду, словно собираясь вкусить ее сладости. — Если скажу, что смогу избавить вас раз и навсегда от источника ваших страхов?

Он недоверчиво взглянул на меня и покачал головой.

— Не поверю.

— А вы попробуйте. Господин Лешуа, от вас мне нужна лишь самая малость, которая к тому же никак вас не обяжет.

— И что же это?

Я покрутил в руках спелую ягоду, принюхался и серьезно ему сообщил:

— Клубничка. Пьяная клубничка.

Обер-церемониймейстера звали Клоди Жетлен. Он был крайне напыщенным и медлительным типом, чем несказанно меня раздражал. Его круглое лицо, обрамленное пышным париком, презрительно сморщилось, когда он разглядывал мой скромный наряд.

— Фрон Тиффано, светлая вояжна желает знать, в каком облаченьи вы собираетесь проводить венчание?

Вопрос поставил меня в тупик. Вот же ж… Я пожал плечами.

— Мне все равно. Не впадайте в грех гордыни, фрон Жетлен.

— Ее светлость так и подумала, поэтому жалует вам эту багряную ризу, расшитую золотом.

В мою комнату внесли резной ларец из красного дерева, открыли и продемонстрировали то, во что собиралась обрядить меня Шестая.

— Примерьте, фрон Тиффано, — это было сказано учтивым тоном, однако с таким видом, что становилось ясно — от меня не отцепятся.

Я нехотя облачился в багряную мантию и поморщился, глядя на свое отражение в зеркале. Смотрелось ужасно. На мгновение сердце сжалось от затаенной тоски по тем безмятежным временам, когда я был в сане, носил простую черную мантию инквизитора и волосы до плеч, чего больше никогда не будет… Я раздраженно провел ладонью по затылку, сбрасывая наваждение. Невольный жест выдал меня. Обер-церемониймейстер Жерлен довольно улыбнулся и сообщил:

— Светлая вояжна пожелала, чтобы вы не стригли волос.

Злость вспыхнула и затаилась тлеющим пожаром. Смирение, еще раз смирение. Лешуа не хотел, но я был слишком взбешен, поэтому пригрозил ему, и он уступил. Светлая вояжна изволила обжираться, то есть обедать. Я отобрал у слуги блюдо с целиком запеченным осетром и сам понес его мерзавке.

— Ваша светлость, меня терзают смутные сомнения, — с порога начал я.

Она обернулась ко мне, уронив какой-то пузырек, и я в испуге отшатнулся. Блюдо выскользнуло у меня из рук. Лицо вояжны было синим.

— Ка-какого?.. — сглотнул я.

— Какого вы приперлись? — зашипела она.

Черты лица исказились и пошли трещинами. На одно ужасное мгновение мне почудилось, что я схожу с ума, но потом я заметил круги вокруг глаз и ушей, где кожа была нормального цвета.

— Что с вами? Что вы на себя намазали?

— Убирайтесь!

Она схватила со стола блюдо с остатками прошлой трапезы и швырнула в меня. Я уклонился и примирительно поднял руки:

— Ваша светлость, успокойтесь. Давайте поговорим спокойно. Ваша намерение отстроить Штефский собор похвально, однако обвенчаться можно и в церкви святого Николая.

— Вон отсюда!

— Не надо грубить. Я ведь могу и передумать, и тогда…

— Что тогда? — вызверилась она. — Это я могу передумать и сгноить всю вашу братию! Порезать на куски и сожрать!

— Довольно! Вы будете венчаться в церкви святого Николая, и точка. Через неделю. Или я сообщу великому князю, что его внучка, сиятельная княжна Юлия жива, и тогда вашего брата, где бы он ни был, найдут и казнят.

Я спокойно выдержал ее бешеный взгляд и добавил:

— Разве я так много прошу? Кроме того, подумайте сами. Людская память коротка. Чем дольше вы тянете со свадьбой, тем больше вопросов появляется у горожан. Чудеса забываются, а нужда никуда не девается. Пока вы тут пируете, они голодают.

— Хорошо, свадьба состоится через неделю, — неожиданно согласилась она, и по ее синим губам заструилась змеиная улыбочка. — Но при одном условии. Вы проведете не только обряд венчания, но и засвидетельствуете исполнение супружеского обета на брачном ложе.

Она внимательно смотрела на меня, ожидая то ли вспышки ревности, то ли просто возмущения. Однако я кивнул без всякого выражения.

— Хорошо.

Сначала удивление мелькнуло в ее глазах, а потом и подозрение. Не ту реакцию она от меня ждала, не ту. Сглупил. Безумица наморщила голубой лоб глиняными складками и уже открыла рот, как я торопливо добавил:

— Но если ваш супруг не справится, на меня прошу не рассчитывать. Бессилен, знаете ли, по мужской части.

Повернулся и ушел, так и оставив ее стоять с открытым ртом.

Луиджиа хотела вновь вернуться в школу госпожи Рафаэль, в чем и пришла просить меня посодействовать. Я смотрел на болезненную худобу девушки, ее потухший взгляд, опущенную голову и размышлял. Подсказка, данная мне не иначе, как сверху, по милости Единого.

— Лу, ответьте мне честно. Вы не хотите, чтоб император обвенчался со светлой вояжной Ланстикун?

Она лишь горько вздохнула, не поднимая взгляда.

— Я хочу танцевать.

Я подошел к окну, разглядывая безмятежную зеленую лужайку перед дворцом. Лу была слишком простодушной, сможет ли она притвориться перед Шестой?

— Вояжна очень опасна. После заключения брака, единственной препоной на ее пути к власти станет… ее же супруг, Фердинанд Второй.

Бедная Лу вздрогнула, словно от удара хлыстом.

— Что вы имеете в виду?

— Ровно то, что сказал. Думаю, она даже не станет слишком долго с этим тянуть. Внезапная болезнь или подвернувшая ногу лошадь… Что-нибудь в этом роде трагически оборвет жизнь императора, и вдовствующая императрица… Хотя нет! — я делано хлопнул себя по лбу. — Как я мог забыть! По законам наследования в империи женщина не может занять трон…

— Ну вот видите! — обрадовалась Лу.

— Поэтому Ланстикун поступит так, как уже поступила со своим родичем, воягом Густавом. Вы же слышали о той трагедии, что с ним произошла, да, Лу? Нет? Хм… Его укусила цветочная гадюка. И откуда бы ей взяться на брачном ложе?.. Ее яд обездвиживает и ослепляет человека. Это ведь так удобно. Ни жив и ни мертв. Императрица Хризокола Первая… и Последняя… сможет править страной от имени несчастного паралитика.

— Нет! — воскликнула девушка, вскакивая со стула. — Какие ужасы вы говорите! Зачем вы так! Госпожа не такая!

— Такая, Лу, такая. Она именно такая. Если вы все еще любите императора, то помогите мне уберечь его от этого опасного брака.

— Как? Я не буду вредить госпоже, так и знайте! Она единственная, кто поверил в меня, кто поверил, что я смогу танцевать!

— Хм… Да, вера… Вера — это то, что двигает не только людьми, но и горами. Тут вы правы. Поэтому вам, Луиджиа, тоже надо будет поверить. Очень сильно поверить в то, что вы не только спасаете императора, но и свою благодетельницу. Да что там мелочиться. Вы спасете весь мир. Кстати, должен ли я называть вас по настоящему имени, Бригиттой?

— Нет, — неожиданно твердо отрезала девушка. — Бригитта Седвиг умерла. Меня зовут Луиджиа Храфпоне.

— Отлично. Тогда я попрошу вас об одолжении, Луиджиа. Вы должны предстать перед светлой вояжной и напроситься в ее свадебную свиту.

Лу вскинула на меня непонимающий взгляд.

— Да, и еще кое-что, — я склонил голову набок и еще раз оглядел хрупкую фигурку девушки. — Вам надо поправиться и набраться сил. Не стоит выделяться среди пышных винденских дам и гарлегской аристократии.

Благодаря Лешуа я обнаружил надежный способ ускользать от Тиштвана. Я приходил на дворцовую кухню, главный конфетмейстер сурово хмурился, отсылал шпиона прочь одним движением бровей и вел меня в оранжерею или в сад, откуда было множество тайных лазеек, чтобы ускользнуть из дворца незамеченным. В одну из таких вылазок я встретился в заранее условленном месте с Велькой. Тот по моему приказанию отрастил усы, полностью изменившие его внешний вид, нацепил очки для пущей надежности и даже выучился разговаривать с легким гарлегским акцентом.

— Все готово, фрон.

Мы стояли возле витрины лавки готового платья, в торговом ряду Стеклянной галереи. Здесь было людно и шумно, что идеально подходило даже для того случая, если за мной все-таки увязался незамеченным какой-нибудь проныра от Цукеркандля.

— Погремушку испытали?

— А то! Все, как часы! — и Велька громко хохотнул, привлекая к себе ненужное внимание.

— А что офицер?

— Дал добро. Мирное соглашение подготовлено.

— Это хорошо, — вздохнул я. — Еще бы все получилось.

— Получится, фрон, как же не получится. Эк вы ловко-то все придумали.

— Я за тебя боюсь, Велька. А вдруг не успеешь?

— А вы не бойтесь, фрон. Я ж не боюсь, — он лукаво усмехнулся и подкрутил усы на подсмотренный у кого-то залихватский манер.

— Хорошо. Тогда готовь остальных. Свадьба состоится 16 июня. Церковь святого Николая. Магистр нам поможет и проведет тебя. С караульными и свадебной свитой сложностей возникнуть не должно. Кстати, о теле ты позаботился?

— Так рано еще, фрон. Пришлют вам вместе с книгами.

С отцом Георгом я почти не виделся, хотя иногда и встречал его во дворце. Он стал частым гостем в покоях светлой вояжны, и я чувствовал смутную тревогу. Что, если Шестая решила уязвить меня, навредив старику? Ибо все остальное подозрительно гладко шло по плану. Я старательно изображал полное смирение, лишь иногда поддаваясь на провокации Шестой. Так, например, чтоб еще больше унизить, она вменила мне в обязанность приносить ей ужин. Я безропотно повиновался, хоть иногда и позволял себе отпускать едкие замечания по поводу ее аппетита. Кажется, светлая вояжна не особо поверила в отговорку про мужское бессилие, потому что одевалась так вызывающе, что мне приходилось призывать на помощь всю свою стойкость. Иногда у меня складывалось жуткое ощущение, что она догадалась о моем плане и играет со мной, как кошка с мышкой. И тогда единственное спасение было в вере. Я молился, а потом отправлялся на тайную встречу с Лу. Мы находили утешение друг в друге — отчаявшиеся заговорщики и спасители мира. Нам обоим некуда было отступать, но ей приходилось в стократ хуже. Слава Единому, что она хотя бы вновь сблизилась с Алисой и обрела в ней дружескую поддержку.

Накануне свадьбы я выбрался из дворца, чтобы прогуляться к церкви святого Николая и еще раз все проверить. На душе было неспокойно. И предчувствия меня не обманули. Никаких праздничных приготовлений. Церквушка стояла тихой и позабытой богом и людьми. Какого демона?!? Неужели Шестая посмела нарушить слово? Такого за ней раньше не водилось. Я вернулся во дворец и набросился с вопросами на обер-церемонимейстера Жерлена.

— Ее светлость будет венчаться в соборе, — спокойно ответил он. — Завтра, как и было объявлено. Чтобы успеть с его ремонтом к назначенному сроку, благодарные жители работали дни и ночи, не покладая рук.

И он уставился на меня водянистыми глазами с таким обвиняющим видом, что сразу становилось понятно, по чьей милости горожане не досыпали ночей.

— Штефский собор? — схватился я за голову.

— Хризоспасский, — невозмутимо поправил меня этот надутый индюк. — Еще ее светлость просила вам передать, что ваш подарок не слишком уместен и…

— Ну да, ну да…

Не слушая его более, я развернулся и нетвердым шагом отправился прочь. Весь мой план грозил полететь коту под хвост.

Магистр пристроил Вельку во дворец слугой, поэтому я отослал Тиштвана за книгой, которая мне якобы срочно понадобилась к завтрашней наставительной проповеди, а сам направился к Луиджии. Велька, улучив момент, тоже пробрался к нам. Последнее тайное совещание перед решающим боем.

— И вы ничего не знали, Лу?

Она пожала плечами.

— Ее светлость ничего не говорит, она только… — девушка замялась.

— Что?

— Только сама спрашивает.

— О чем? Надеюсь, вы не стали ничего ей объяснять или увещевать?

— Нет. Она все выспрашивала о Соляном замке, — Лу поежилась. — И о вас. Сотни раз заставила меня повторить все, что со мной произошло, пока я была в замке. И про императора спрашивала.

— Господи, Лу! И почему я только сейчас об этом узнаю?

— А какая разница, если завтра все… — она не закончила фразу, и несказанные слова повисли в воздухе.

Завтра все закончится. Велька откашлялся и постучал по карте Виндена.

— Так чего делать будем, фрон?

— План не меняем. Изменим точку остановки.

— Где?

Я вгляделся в карту и проследил пальцем маршрут движения свадебного экипажа невесты и ее свиты.

— Тут, — указал я на въездные ворота. — Их надо будет украсить гирляндой из живых хризантем.

И мстительно добавил:

— Желтых, а не белых!

Глупость полная, она все равно их не увидит…

— Забудь. Белых, разумеется, белых. Гирлянда должна быть из белых хризантем. Не следует привлекать внимание.

Выспаться у меня не получилось, хоть я и устал, как собака. Разум отказывался отдыхать, лихорадочно в сотый раз прокручивая детали плана и все больше сомневаясь в оном. Страх заполз в душу, отчаяние смешалось с решимостью идти до конца. Поэтому так и получилось, что ночь накануне свадьбы я не спал, а молился и медитировал, чем привел себя в странное состояния сна наяву. Мне казалось, что я вижу свое тело как будто со стороны.

Дворец был похож на разворошенный муравейник. Императорский кортеж выдвинулся по утру, а свадебная процессия невесты должна была выехать из дворца только к полудню и через час прибыть на площадь к Штефскому собору. Золоченная карета уже ждала на подъездной аллее дворца. Расшитые рубинами шторки, стеклянная алая корона на крыше, шестерка рыжих лошадей (на самом деле пять рыжих, а одна белая, но перекрашенная), бриллиантовые уздечки, попоны из золотой парчи. Образец дурновкусия, сияющий на солнце.

Свадебный наряд вояжны весил наверное столько же, сколько и она сама. Его в ее покои внесли несколько придворных дам под строгим надзором обер-церемониймейстера.

— Фрон Тиффано, ваш экипаж уже ждет, — напомнил он мужчине в багряной мантии, пышно расшитой золотом.

Господи, да это же я… Как странно видеть себя со стороны… С виду такой спокойный и важный, только лицо нездорового зеленоватого оттенка. А если прислушаться, то можно услышать, как бурлит… нет, не страсть. Живот прихватило от страха.

— Да, я знаю. Хочу увидеть ее светлость перед…

— Она одевается!

— Тогда я подожду, — я сложил руки на груди, надеясь выглядеть солидно, но на самом деле всего лишь пытаясь унять бурю в животе. — Однако твердо намерен увидеть ее светлость.

— Зачем?

Я смерил обер-церемониймейстера взглядом, полным презрения и самой искренней муки, и издал горестный стон:

— Какое возмутительное отступничество от церковных канонов! Вы забыли, что перед венчанием должно исповедаться?

Обер-церемониймейстер стушевался, но ненадолго.

— Но сейчас уже поздно!.. Почему вы не исповедали ее светлость вчера?

— Потому что у ее светлости вчера была изжога! — раздражился я. — И она опять изволила швыряться едой в то время, как крестьянские дети от голода пухнут!

Она сидела перед зеркалом в ослепительно белом подвенечном платье. Тяжелая кружевная фата, расшитая каплями рубиновой крови, и уродливая венчальная тиара лежали на кровати. Мой свадебный подарок — большой сундук, полный книг по богословию, философии и истории, стоял не открытым. Им ожидаемо побрезговали.

— Фрон Тиффано, как мило, что вы зашли. Не поможете мне с фатой? — спросила она, не отрывая взгляда от зеркала и прижимая к губам облатку кроваво-красного цвета.

Я ничего ей не ответил. Страх пропал, наступила какая-то странная легкость. Я просто стоял и смотрел, мысленно представляя, как подхожу, закрываю Хриз рот, подхватываю ее на плечо и уношу. Моя Хриз. Я так долго сдерживался и впервые мысленно назвал ее по имени. Не светлой вояжной, не Шестой, не безумицей или убийцей. Хриз… Оказалось, что не только мысленно. Я сказал ее имя вслух.

— Что за фамильярность? — нахмурилась она и повернулась ко мне. — Почему вы застыли столбом? Что у вас с лицом? Помогите же мне!

Тут в дверь проскользнула Лу и боязливо замерла на пороге, косясь то на меня, то на грозную невесту.

— А ты почему еще не готова? — строго спросила та девушку, которая была в простом домашнем платье.

— Я плохо себя чувствую, ваша светлость, — громко объявила Луиджиа и закрыла за собой дверь, оставив снаружи свору поджидающих придворных дам и отрезав последние пути к отступлению.

— Лу, девочка моя, — ласково начала ее светлость, причмокнув накрашенными губами, — неужели ты не хочешь увидеть, как твой любимый император будет клясться мне в вечной любви и верности перед ликом Единого?

Девушка вспыхнула и закусила губу, но стойко стерпела издевательство.

— Луиджиа Храфпоне! — повысил голос и я, удивляясь тому, что еще могу говорить, и говорить так громко, что меня слышно за плотно закрытыми дверьми. — Почему вы вмешиваетесь в таинство исповеди!

— Простите меня! — звонко ответила она и сделала шаг вперед.

— Что за спектакль вы здесь оба устроили? — нахмурилась ее светлость, почуяв неладное и вставая на ноги. — Я все равно вас достану! Заставлю!..

Я швырнул стул, и ее голос утонул в грохоте разбившегося зеркала.

— Какого демона! — вскрикнула она, проворно отскакивая в сторону.

Я улыбнулся и заорал в ответ:

— Ваша светлость, немедленно прекратите! Это не повод гневаться!

Лу схватила второй стул и грохнула его об стену. Светлая вояжна все поняла, побледнела и рванула было к двери, но под моим немигающим взором окаменела на полпути. Ее лицо налилось багровым румянцем.

— Простите меня! — навзрыд выкрикнула Лу и достала из складок платья склянку. — Умоляю, ваша светлость, простите! Не надо! Не бейте меня!

Прекрасная невеста оказалась в моих объятиях, чтобы уже никогда из них не вырваться.

Я вышел из покоев светлой вояжны, утирая лоб. Меня до сих пор била дрожь. За дверью опять раздался грохот.

— Что там? Ну что, что? Гневаться изволит, да? — обступили меня придворные дамы, засыпая вопросами.

— Бедная Лу… — совершенно искренне выдохнул я и покачал головой. — Не тревожьте ее светлость. Она сильно не в духе. Но я рискнул напомнить ей, что на венчание не подобает опаздывать никому, даже ей…

И красноречиво растер пламенеющую от пощечины щеку как доказательство собственной смелости. Придворные дамы сочувственно закудахтали.

— Поэтому ее светлость непременно появится. Просто дождитесь ее и ни в чем ей не перечьте, умоляю вас! Иначе будет как с Луиджией…

Обменявшись тайными знаками с Велькой в гвардейской униформе, бросив мимолетный взгляд на грузовых извозчиков и найдя там своих, я уселся в скромный экипаж рядом с отцом Георгом, и мы отправились в собор.

— Мальчик мой, — осторожно начал он, когда экипаж въехал в город, — меня тревожит твое излишнее спокойствие.

— Вы совершенно правы, отец Георг, — ответил я, выглядывая из окошка и разглядывая ворота, увитые низко висящими гирляндами белых хризантем. — Я спокоен, ибо верую в Единого и в то, что он не допустит того, чтобы Шестая оскверняла своим существованием наш мир.

— Ох и упрям же ты… — покачал головой старик. — Я боюсь за тебя, Кысей. Очень боюсь.

Собор действительно успели отстроить в срок. Площадь перед ним была так плотно заполнена людьми, что казалась колышущимся человеческим морем, сквозь которое проложили мост. Дорогу, по которой должна была проехать свадебная процессия ее светлости, огородили и сдерживали границу доброй сотней гвардейцев. Мне вдруг сделалось страшно. Я вспомнил, какой разрушительной и опасной может быть паника в толпе. Но отступать поздно.

Стоя на ступеньках собора и вглядываясь в даль, я мысленно представлял, как ее светлость, в белом пышном платье из тяжелой серебряной парчи и невесомых мирстеновских кружев, выходит из своих покоев. Она бледна, но надменна. Ее лицо под фатой похоже на застывшую маску. Рубиновая корона сияет нестерпимым блеском, а алые блики бегут по кружевной фате. Рука в серебристо-белой перчатке поднимается, останавливая придворных дам. Она сама. Светлая вояжна не в духе.

Она идет, осторожно ступая хрустальными каблучками по мрамору дворцовых плит и чутко вслушиваясь в эхо. Она идет навстречу смерти и знает это. Ее пышная свита следует за ней поодаль, не решаясь приближаться. Ее светлость одна. Всегда одна.

На ступеньках дворцовой лестницы солнечный свет бьет ей в глаза. Она останавливается, недовольная. Рука в белой перчатке указывает на вазу с увядшими хризантемами. Дворец замирает в боязливом молчании. Как допустили?.. В смертельной тишине слышно, как топает хрустальный каблучок, как ваза взрывается осколками под взглядом ее светлости. Колдовство?.. Нет, как можно! Чудо, конечно, это чудо!.. Просто светлая вояжна сильно не в духе. Свита трясется от ужаса, толстый обер-церемониймейстер вытирает пот со лба. Ее светлость подцепляет край платья и начинает спускаться. В гробовой тишине, только птичье пение из парка смеет нарушать ее покой.

Возле кареты светлая вояжна останавливается и оборачивается к свите. Алый от бешенства взгляд блуждает от одной придворной дамы к другой, и каждая боязливо втягивает голову в плечи. Никто не хочет садиться в экипаж, хотя до сего момента они были готовы передраться и выдрать волосы сопернице за место подле будущей императрицы. Но не сейчас. Впрочем, если рука в белой перчатке укажет на них, отказать они не посмеют. Ни одна из них. Но вот ее светлость оборачивается к неосторожно пошевелившемуся гвардейцу на месте извозчика. Он не понимает. Он не видел светлую вояжну в гневе. Он смеет улыбаться ей, топорща маленькие усики, и даже — о, ужас! — подмигивает ей. Обер-церемониймейстер делает ему страшные знаки за спиной у ее светлости. Извозчик бледнеет и превращается в каменное изваяние. Светлая вояжна поднимает руку в перчатке и указывает на дверь кареты. Бедняга обер-церемониймейстер бросается и открывает дверцу перед ее светлостью, умирая от страха, что его голова может разлететься осколками, как та злосчастная ваза.

Но когда дверца захлопывается, шторки опускаются, и карета трогается в путь, все вздыхают с облегчением и торопятся занять свои места в свадебной процессии. Я тоже позволяю себе перевести дух и устремляю взгляд вдаль, ожидая, когда же появится карета ее светлости. Я терпеливо жду, когда эта дрянь наконец издохнет…

Людское море заволновалось и зашумело. Свадебная процессия выехала из парковой аллеи и устремилась к въездным воротам. Я словно воспарил над площадью. Все кареты были запряжены шестерками лошадей. Впереди ехали кареты матери-императрицы и ее свиты, следом кареты обер-церемониймейстера и его распорядителей, потом Часовой корпус, за ним карета ее светлости, так ярко сияющая на солнце, что глазам было больно смотреть, за ней следовала свита из придворных дам и конной имперской гвардии. Я затаил дыхание. Когда золотая карета невесты, украшенная сверху безобразной нашлепкой из императорской короны, въезжала в ворота, корона зацепилась за гирлянду белых хризантем, дернулась, упала на мостовую и разбилась на куски. Сверху в воздухе лениво кружились цветочные лепестки. Красиво. Кто-то рядом со мной охнул, отец Георг нахмурился, остальные зашептались: «Дурная примета… дурная!»

Я ждал, мертвый от нервного напряжения. Карета остановилась, повинуясь повелительному жесту руки в белой перчатке. Шторка отодвинулась, являя застывший лик светлой вояжны. Тут же карету окружил караул конных гвардейцев. Они спешились и принялись торопливо убирать осколки. Шторка задвинулась. Минутная задержка, не более. Ничто не может остановить Шестую на пути к трону. Карета вновь тронулась с места и покатилась вперед. Я ждал, но ничего не происходило. Господи Единый, пожалуйста, ну пожалуйста!.. Секунды тянулись вечностью.

Взрыв прозвучал приглушенным хлопком, почти беззвучным. Карета лопнула, словно перезревший плод, ошметки полетели во все стороны. Окровавленного извозчика отбросило взрывной волной, а над дырявой крышей взметнулось пламя. Страшная мертвая тишина сковала людей на площади. Никто не закричал, не двинулся с места, не поверил глазам. Невозможно! Карета с Шестой пылала в полном безмолвии!.. Время остановилось. Я закрыл глаза и прошептал, склонив голову:

— Да будет так… во славу Единого.