Тени забытой шестой

ГЛАВА 14. Хризокола

Я напевала себе под нос ту самую балладу и растирала ноющую задницу, пытаясь привести мысли в порядок. Надо в купальню, смыть кровь. И сменить повязку на бедре. Но боль в пятой точке не шла ни в какое сравнение с ноющей раной, где пустотой зиял рубин. Рубин? Я не помнила, зачем его туда зашила, но знала, что для чего-то очень важного. А этот стукнутый на всю голову Тиффано его забрал! Но ничего, ничего… Я вспомню. Все вспомню!.. И стрекоз, и Искру, и рубин, и этого чистоплюя… Воображение рисовало кровавую страшную месть гаду, посмевшему поднять на меня руку. Одной посиневшей мордой ему уже не отделаться…

С головой уйдя под воду, я все равно не избавилась от мерзкого ощущения соли по всему телу. Казалось, ее ожившие кристаллы ползали у меня под кожей и шептали, шептали, шептали… Даже журчание и плеск воды не могли заглушить этот многоголосый шепот. Искра меня звала, сулила весь мир, просила взамен лишь мое безумие… Окружающее заполнял нестерпимый белый цвет, играя оттенками серого и вспыхивая ноющей болью в висках. Соль была послушной, но обжигала снежной пустотой, заметая пургой мои воспоминания… Не безумие ей было нужно, а моя память! Та истончалась и рвалась в самых неожиданных местах. Лицо… Я вынырнула из воды и замерла, дожидаясь, пока поверхность воды успокоится, чтобы в очередной бесполезный раз вглядеться в собственное отражение. На меня смотрела незнакомая женщина. Ее волосы были немыслимо глубокого черного цвета с фиолетовыми вспышками, смуглая кожа оттенка кофе с молоком, но глаза… глаза были моими. Серыми. Я еще помнила, что они должны быть серыми, но уже ни в чем не была уверена. Волосы!.. Я скосила глаза и повертела в руках мокрые светлые пряди. Допустим, покрасила. Мое тело просвечивало белизной сквозь воду. Загорела? Но у незнакомки не было жутких шрамов! Я помнила, я видела, что у меня они есть! Я это я!.. Но кто она? Искра? Ее отражение вело себя чуточку иначе, чем я, как будто отставая от моего на пару секунд… Или на целую вечность?..

Я выбралась из воды и принялась растираться, чувствуя, как невидимые соляные крупинки царапают кожу. Рана на бедре пощипывала и чесалась. Надо переодеться, высушить волосы и подготовиться к вечернему свиданию. Больше права на ошибку у меня не было. Мой последний шанс… все вспомнить. Интересно, чего Тиффано так мялся? Каких таких извращений стеснялся?

Соляная тень ползла к девятой розе невыносимо медленно. Я завороженно следила за ней, не обращая внимания на собственную тень. А та тоже росла и удлинялась в лучах заходящего солнца, пока не заняла собой все пространство. Она была позади меня, обнимала и нашептывала:

— Что ты хочешь? Летать? Лети… Оставь лишнее… оно тянет к земле… Выбрось его… Забудь… Отдай нам…

Принесенное слугой зеркало стояло напротив. В нем отражалась пустота. Меня не было. Я хотела разбить зеркало, даже решила, что это все происки Тиффано, чтобы свести меня с ума, но потом… Пусть скажет мне, как он это делает! Он мне все скажет, лживый мерзавец! Лишь бы пришел…

Сумерки укутали сад серым саваном, погрузили все в соляное безмолвие. Солнце зашло. Но я продолжала стоять и ждать. Тиффано должен придти. Пусть только попробует не придти… Соль шевелилась у меня под ногами, и я сама не заметила, как у меня в руке оказалась пригоршня белой отравы. А если ее съесть? Неудержимое желание лизнуть и попробовать… Должно быть, она горькая на вкус… Я поднесла ладонь ко рту, и тут кто-то схватил меня за запястье.

— Что это? С ума сошла! Выкинь гадость!

— Ты пришел… — обрадовалась я, забывая про соль. — Пошли, пошли скорее!..

— Не так быстро, — остудил Тиффано мою радость. — Прежде ты должна согласиться…

— Я согласна!

— Дай договорить. Согласиться на то, что я попытаюсь… еще раз попытаюсь… очистить твой разум…

— Очищай! Пошли скорее!

— Не перебивай меня! Я проведу обряд духовного спасения…

— Да без разницы, хоть на голове стой, меня твои извращения не смутят, пошли уже…

Он еще пытался что-то объяснить, злясь и раздражаясь, но я уже тащила его в спальню, бросив мимолетный взгляд в зеркало. Тиффано в нем отражался, а я… Я была другой. Но была. Существовала и отражалась в зеркальной глади рядом с ним, как будто реальность вновь милосердно приняла меня обратно. И это не могло не радовать. Надо просто вспомнить, и все станет на свои места.

В спальне Тиффано отцепил мои пальцы от своего локтя и досадливо поморщился.

— Люба, скажи, ты помнишь нашу первую близость?

— Нет! Что за глупость! Если б помнила, то разве стала б!..

— Ты была в синем платье.

Он кинул на постель сверток. Я нахмурилась. Так… Особые предпочтения. Что ж, это не самое страшное. Интересно, а близость у нас вообще была или так и осталась в его больном воображении?

— Оно было дорогим, из шелка или атласа, кажется, с вышивкой. Разумеется, это другое платье, не то самое, но мне показалось, что оно похоже…

Я нехотя отступила, подошла к кровати и развернула платье. Миленько.

— Надень его, пожалуйста.

Пока я переодевалась, Тиффано говорил. И чем больше я его слушала, тем больше уверялась в том, что псих он, а не я.

— Ты помнишь Зевасталь? Все случилось там, во дворце великого князя. Ты шантажом вынудила меня уступить твоим домогательствам, но я и сам хотел… Заманил тебя в ловушку. На тебе было это синее платье, ты стояла у окна и не смотрела на меня, была обижена, ревновала к сиятельной княжне. Тогда я закрыл дверь и стал раздеваться…

Шелест одежды за моей спиной. Так, похоже этот ненормальный решил оголиться. Хм… Я обернулась, с интересом разглядывая его. Надо признать, что ушибленный церковник был хорошо сложен и красив, даже с избитой мордой. Хм… А еще он сохранил способность смущаться и краснеть, ну по крайней мере, румянец проступил на левой щеке, которую он выгодно повернул, предоставив мне возможность любоваться на его гордый профиль. Хорош все-таки, мерзавец!..

— У меня тогда были длинные волосы, помнишь?

— Хотелось бы… — невольно вырвалось у меня, — взглянуть.

Он потянулся к пряжке ремня, и мне внезапно сделалось страшно, бросило в жар. Что не так? Почему? Чего я испугалась? Уж точно не вида обнаженного мужчины.

Тиффано сделал шаг ко мне, и мускулы заиграли под смуглой гладкой кожей. Я не могла отвести взгляда от столь совершенной красоты, чувствуя себя, словно муха, попавшая в липкую влажную паутину желания, однако моих сил хватило, чтобы попятиться. Мужским бессилием он точно не страдал, природа одарила его более чем щедро…

— Прекрати таращиться… туда, — он тяжело сглотнул, — и подойди ко мне.

Его запах, горячий, солено-пряный, дразнил обоняние и память. Мне даже почудилось, что я чувствую его на языке.

— Тебя тогда звали Лидией, ты помнишь? Лидией Хризштайн… Но как бы ты ни звалась, я люблю тебя… И буду любить всякой. Ты обещала вернуться. Вспомни меня, пожалуйста…

Его голос дрогнул, и меня словно обухом по голове стукнули. Это не мой страх! Я чуяла его эмоции!.. Тиффано до одури боялся… боялся, что я его не вспомню? Или чего-то иного? И все эти незнакомые эмоции… стыд, страх, греховное желание… они смешивались и накатывали на меня волнами… Только теперь к ним еще добавилась горечь отчаяния с чем-то обжигающе-горячим… темным… Шоколад?

На непослушных ногах я сделала шаг вперед, словно бросаясь в кипящую сладость. Тиффано привлек меня к себе… Нет, просто вжал в себя, до боли, до хруста в костях, до ожога. Жужжание миллиардов стрекоз, бессильно бьющихся в серой паутине, превратилось в оглушительный рев. Я опустила руку и коснулась горячей каменной плоти. Соляные кристаллы у меня в мозгу размокли и превратились в кашу, неспособную соображать. Я хотела отыметь его немедленно… сию секунду… и иметь целую вечность. Ощущать его мускусный запах, гибкие мышцы под шелковой кожей, чувственные губы, тяжелое сильное тело и это пульсирующее у меня в руке желание… Пока еще в руке…

Я впилась ему в губы, силой размыкая их и углубляя поцелуй. Он соленый… Кажется, я прокусила ему губу, но остановиться уже не могла. Выпила его дыхание, смешанное со стоном и капельками крови. Прижалась всем телом. Мне мало… Господи, как же мне мало!.. Меня трясло от вынужденного воздержания. Мозги давно расплавились…

И тут он оборвал поцелуй и оттолкнул меня так резко, что я едва не упала. Ощущение было такое, словно меня выдернули из пламени и швырнули в ледяную воду. Говорить я не могла. Меня вообще не было, не существовало. Осталось только желание обладать им, касаться, обнимать и содрогаться изнутри под его ударами, чтобы на одно бесконечное мгновение… стать живой!.. Я зарычала от бессильной ярости, забыв обо всем на свете.

— Хриз!.. Скажи, что любишь! Просто скажи!

Он увернулся от моих объятий. Я тебя возьму! Прямо сейчас! Не уйдешь! Я верну себе себя! Мое! Обезумев от желания, я сбила его с ног и повалила на пол, ухитрилась оседлать, но тут он подло словил меня за волосы, намотал их на кулак и дернул. Я оказалась подмятой под ним. Силы были слишком неравны. Он навалился всем телом, тяжелый и горячий, и зло рявкнул:

— Говори, что любишь! Или… уйду!..

При одной мысли об этом я взвыла и выплюнула:

— Люблю!

— Повторяй!.. И прекрати царапаться и кусаться, демон тебя раздери!..

Он сдерживает меня, превращая нежные поцелуи в изысканную пытку, когда губы немеют и устают твердить одно и то же. Люблю! Зачем он заставляет меня повторять? Люблю! Теплая тяжесть заполняет меня внутри… люблю!.. бьется в глубину медленно и размеренно… Люблю, демон тебя побери!.. Бери же!.. И он берет. Уже не сдерживая страсти и голода, вбивается в меня так сильно и резко, на тонкой грани между болью и удовольствием, как будто желает пробить насквозь. Я кричу, но он закрывает мне рот поцелуем. Я пытаюсь царапаться, но оказываюсь распята. Извиваюсь и выгибаюсь, а он лишь на мгновение останавливается, нависая надо мной, и этот миг кажется мучительной вечностью… Люблю!.. И он входит на всю глубину, продолжает неистово двигаться во мне, заполняя до предела… Вдохнуть!.. Не могу!.. Его дыхание смешивается с моим, пытка продолжается, моя боль и его наслаждение, тоже ставшее моим… Наши тела сливаются… Все мое… Но взрыва нет, и я не могу!.. Не могу освободиться, не могу дышать, не могу остановиться, не могу закрыть разум… Он врывается так глубоко, что сознание разлетается вдребезги… Я прекращаю существовать.

Соль кружится и падает. Обжигает. Засыпает воспоминания. Иссушает. Жажда. Жажда убивать и упиваться болью. Моя? Я рассыпаюсь. Я? Мы?..

— Очнись, я люблю тебя! Вернись!.. Ты обещала!

Все оттенки. Ослепительно белый. Он везде. Смерть тоже белая. Чья смерть? Моя? Меня нет. Нас нет. Пустота.

— Хриз!.. Люблю, слышишь!..

Ледяная метель кружится в белом стылом небытии. Нас нет. Но мы… были?.. Крупинки соли замедляют бесконечный бег. Мы были.

— Дрянь такая! Только посмей сдохнуть!.. Хриз!

Белые искры безумия вспыхивают в пустоте. Их хаотичная пляска замедляется и упорядочивается. Кристаллическая решетка в причудливой спирали вьется змеей и сворачивается в бесконечноразмерный разум. Мы были. А мы будем?

— Нет! Не умирай… Ну пожалуйста, Хриз! Я люблю тебя, люблю!..

Серая паутина познания опутывает и замедляет вращение спирали. Плесень безумия разъедает реальность. Разум. Хаос. Усложнение. Грани бытия. Серая неопределенность. Она есть. Что с ней делать?.. Она растет. С ней же надо что-то делать? Она копится все быстрее, темнеет. Что делать? Ее ТАК много! ЧТО ДЕЛАТЬ! Взрыв.

Змея сворачивается и кусает себя за хвост. Бесчисленные песчинки памяти вспыхивают и сплавляются в единое целое… Единый разум. Тра-ля-ля, я сошла с ума… Я?

— Ты. Сошла. С ума.

Я закашлялась, судорожно глотая воздух. В груди огнем пылала боль. Казалось, из меня вырвали сердце. Или наоборот. Вставили. Но я определенно была жива.

— Пока жива.

Зрение медленно прояснялось. Кысей лежал неподвижно, глаза закрыты, из уголка рта текла кровь, грудь не вздымалась. И на одно ужасное мгновение мне почудилось, что он мертв…

— Еще жив.

Я подползла к нему, подняла тяжелую голову, уложила себе на колени, прижала ладонь к груди. Целую вечность не было слышно ничего. А потом донесся удар сердца. Слабый, затухающий. Мир рассыпался соляной пургой, терял цвета, заглушал звуки, умирал вместе с моим Цветочком… Искра стояла передо мной, серая тень в лунном свете. Соль в ее основе пребывала в постоянном движении, вспыхивая и осыпаясь на пол грязными кучками. Сытая дрянь!

— Наелась? — прохрипела я. — Что ты с ним сделала?

— Он хотел тебя убить.

Голос звучал у меня в голове, но уже не многоголосым шепотом, а вполне знакомыми интонациями. Моими собственными. И бесконечно чужими.

— Он мой. Излечи его! Верни мое.

— Нет.

— Что? — я повысила голос, чувствуя, как злое отчаяние выжигает мне нутро.

— Сначала убери не твое.

Серые мои-чужие глаза смотрели на мою обнаженную грудь. Я потрясенно наклонила голову и поняла, что было причиной адской боли. Символ. О господи!.. Ну когда же этот злыдень успел засунуть его обратно?.. Я прижала голову Кысея к своей горящей бесконечности, раскачиваясь от невыносимой муки. Крик застыл у меня в горле, кровь заледенела в жилах. Мысли метались и бились, словно замерзающие стрекозы в соляном буране. И только глубоко внутри клокотал вулкан бешенства. Время остекленело.

— Верни его! Верни, сука! Или я!.. Я!.. — мысленно орала я.

Искра зашуршала и исчезла. Но ее-мой голос продолжал звучать у меня в голове:

— Твоя память имеет пределы. Ты их исчерпала. Выкинь его. Он занимает неоправданно много места.

— Пошла ты!.. — крик наконец сорвался с моих оцепеневших губ жалким хрипом. — Тварь… я сдохну!.. И ты останешься здесь гнить!.. Одна! Целую вечность!

Искра возникла рядом, мерцая и рассыпаясь беспорядочным шелестом слов:

— Ошибка. Не найдено. Шестая. Отказ. Источник. Не найден. Память переполнена. Поиск. Поиск. Поиск.

— Прекрати! — взвизгнула я, сжимая в объятиях умирающего Кысея.

— Поиск. Поиск. Поиск. Ищи. Ищи. Ищи. Сама. Сама. Сама.

Почему это случилось именно сейчас? Ведь я же его вспомнила! Как я вообще могла его забыть? Мой Цветочек!.. Что это за тварь такая? Кто она? Мара? Нет… У нее мои лица, мои голоса, мои тени… Я вижу собственную мару? Черный замерзающий омут памяти. Там были ответы. Я знала, что могу найти их там. Рухнуть и переступить тонкую ледяную грань небытия?.. Ужас сковал меня. Я могу не выбраться. Или потерять. Потерять мой Цветочек. Но если я забуду его… он хотя бы останется жив. Я бессильно всхлипнула, нашла руку Кысея, приложила его холодеющие пальцы к клятому символу бесконечности и нырнула.

— Да ты от скромности не умрешь… — смешок и подначивание. — Модель Искра Соль-Шесть-Хриз… В собственную честь решила назвать?

— А что? Имею право на маленький кусочек бессмертия! — лукавое подмигивание и фиолетовый сполох в черной гриве.

— Какого хрена ты творишь?!? — гневный шепот, срывающийся в крик.

— Просто ограничила доступ!

— И записала свое отражение? А если с тобой что-то случится? Ты понимаешь, что если оно вылезет за пределы, Совет Пяти тебя по головке не погладит!

— Совету давно пора понять, как им не хватает шестого… — серые равнодушные глаза, — или шестой.

— Это конец, — ужас обреченного. — Источники… уничтожены. Просто сумасшествие какое-то…

— К этому давно шло, — усталый кивок. — Сумма безумия есть величина постоянная и экспоненциально пропорциональная разуму. Чем больше знаешь, тем быстрее сходишь с ума. Энтропия растет и накапливается… Бум!

— Они все!.. Все… до единого… сошли с ума…

— До единого… Единый… А что, хорошее имя, — горький смешок. — Забавно возвращаться на круги своя. Ты когда-нибудь верил в бога? В некий высший разум?

— Да пошла ты!..

Я была здесь и там, сейчас и тогда. Реальность наслаивалась пластами, которые наезжали друг на друга, крошились в соль, скрежетали и ревели мириадами разумов. Осознание не укладывалось в голове. Как можно создать разум? Отражение себя? И не только себя? Искра… Искусственный разум… Кто ее создал? Кем они были? Богами? Или же демонами? Я взвыла и схватилась за виски, сжимаясь от боли в горящую пульсирующую точку, которая была всем и ничем одновременно. Последние крохи разума утекали, но я еще помнила, чье дыхание хотела вернуть. Кысей!

— Искра Соль-Шесть-Хриз! — рявкнула я. — Доложить о состоянии памяти!

Искра возникла передо мной мгновенно.

— Достигнут энтропийный предел, — с готовностью выдала она. — Рекомендуется удалить психоэмоциональную привязанность…

— Заткнись! Здесь командую я! Я твоя хозяйка! Шестая!

Искра озадаченно замерцала и зашуршала крупинками соли, которые плясали у меня под кожей.

— Мы защищаем тебя, Шестая.

— Я и сама могу о себе позаботиться! Немедленно излечи Кысея!

— Не рекомендуется в виду опасности перерождения. Достигнута критическая величина энтропийной силы…

— Делай, что сказала!

— Последнее предупреждение. Накопитель переполнен. Возможен фиксируемый нулевой всплеск…

— Накопитель? Какой, к демону, накопитель?

— Нулевой накопитель с функцией ограничения по верхнему пределу энтропии. Рекомендуется его удалить.

До меня дошло, что Искра имела в виду клятый символ, пульсирующий болью. Я бессильно заскребла по груди пальцами, царапая кожу.

— Я не могу! Это может сделать только Кысей! Верни ему дыхание, я приказываю!

— Не рекомендуется в виду опасности перерождения. Достигнута…

— Заткнись и делай, что велено!

Может ли свихнуться искусственный разум? Очевидно, да. Клятая Искра опять заладила предупреждения, словно попугай на плече у шарманщика. Безмозглая дура! Вот уж точно, горе от ума! Меня выворачивало, мысли путались, я понимала, что долго в сознании не продержусь.

— Я принимаю последствия! Выполняй!

— Прогнозируется высокий риск…

— О господи! Да мне насрать! Я хочу, чтоб он жил! Приказываю! Вернуть! Ему! Дыхание!

Искра потемнела, соль в ее основе спеклась и посерела, и тут Кысей захрипел и забился у меня в руках, выгибаясь в судороге.

— Тише, тише!..

Многоголосый скрежет вновь стал чужим и далеким.

— Задействован защитный режим повышенного энтропийного потребления. Рекомендуется немедленное подключение к Источнику… — скрежет миллионов умирающих стрекоз. — Мы голодны… Безумие… Накорми нас…

Кысей затих и задышал мерно, но его глаза оставались закрыты, лицо ужасало мертвенной бледностью. Я гладила его щеки, целовала губы, обнимала и качала его в объятиях. Искра умирала, осыпаясь грязной серой солью.

— Пожалуйста… — шептала она голосом моих-чужих отражений. — Источник… нам нужен Источник. Безумие Шестой. Не найден. Источник не найден. Ошибка.

— Что с Кысеем? Почему он не открыл глаза?!?

— Он спит. Восстанавливается. Ошибка. Переполнение памяти. Перерождение запущено.

Я зажмурилась и помотала головой. Надо было собрать мысли, разбегающиеся подобно тараканам, воедино. Воедино. Единый.

— Единый существует? — задала я давно мучивший меня вопрос. — Бог есть?

— Информация превышает допустимый объем памяти. Ошибка. Не найдено. Нулевой всплеск! Перерождение! Перерождение!

— Да заткнись ты со своим перерождением! Тебе нужен Источник? Где он? Я пойду туда с тобой, только умолкни! Безумие? Бери мое! Кушай, не обляпайся!

Тошнота подкатила к горлу, в глазах помутилось. Сознание уплывало куда-то за грань, откуда могло не вернуться. Искра продолжала твердить одно и то же:

— Источник не найден. Ошибка. Накопитель. В доступе отказано. Накопитель. Ошибка.

— Да демон тебя раздери! Жри ты уже мое безумие!

— Недопустимая операция. В доступе отказано. Накопитель. Ошибка.

Дыхание участилось до сумасшедшего ритма, как будто сотни и тысячи стрекоз стрекотали у меня в груди, там, где сиял алым символ бесконечности, преграждая им путь. Как же эту дрянь вытащить!

— Как убрать… накопитель? — задыхаясь, спросила я. В глазах темнело.

Вот будет весело, когда Кысей очнется и обнаружит меня засоленной и высохшей, словно тарань, в кучке того, что именовалось Искрой.

— Ошибка. Не найдено, — продолжала повторять сверхмозглая дура.

Я бессильно всхлипнула. Как же обидно… вот так сдохнуть… И тут в памяти возникли слова Кысея… «Ты обещала! Обещала вернуться!» Я забыла их… и теперь снова… забывала… Мне хотелось высечь у себя на груди собственные обещания и желания, но… Надо собраться. Подумать. Как убрать эту клятую бесконечность? Как? А если?.. Если она перестанет быть бесконечностью? Разомкнуть, разорвать! В моих видениях-прозрениях спираль разума усложнялась и… Но нет, она не размыкалась, она просто замедлялась и обрастала серой паутиной… или плесенью?..

— Что за энтропия? Что это такое?..

Искра обрушила на меня поток незнакомых слов, которые я пыталась связать между собой угасающим разумом. Мысли путались. Мера неопределенности наших знаний о системе. Чем больше знаешь, тем больше усложняется мир вокруг тебя. Возрастают непонятные энтропийные силы. Но знание одного разума вступает в противоречие с представлениями других. Грани бытия ощетиниваются нулями… О господи!.. Бред какой-то… Однако если заменить знания на веру, то… то это вполне укладывается в то, что я и так всегда знала. Чья-то вера окажется сильнее, колдуна или фанатика, и вот она-то и продавливает мир… под себя. Я всхлипнула. Мне нужна была вера. Отчаянная, несокрушимая, способная продавить все на свете… Она была у Кысея. У этого придурочного фанатика она была. Но у меня она исчезала, утекала вместе с остатками сознания, крошилась соляными кристаллами памяти. Так странно осознавать, что теряешь память… Это совсем не больно, ведь ты даже не понимаешь, что чего-то уже не стало… Все сводилось к упрощению. Почему ноль? Потому что… бесконечность… все-таки размыкается… в точку. Нет, не размыкается, а сливается. Перед моим внутренним взором поплыли перевернутые восьмерки разумов, которые накладывались друг на друга, подобно лепесткам цветка, сердцевина которого все ширилась и ширилась… Лепестки сливались между собой в темную пустоту точки… Единый разум. Жирный, пугающий ноль… Все и ничто одновременно и вечно. Как же я тебя ненавижу, Единый!..

Ведомая интуитивным прозрением и последним всплеском веры, я бросилась на грудь Кысея, где слабо мерцал едва заметный символ. Одна бесконечность плюс еще одна. Сколько будет?.. Ответа я не узнала.

Перед глазами маячил кровавый четырехлистник. Он алел на груди у Кысея. Я торопливо подняла голову и села. Мой Цветочек был жив, но продолжать спать каким-то странным непробудным сном. Искра сияла такой ослепительной белизной, что глазам было больно. Каждая ее крупинка лучилась сытым довольством.

— Получилось? — охрипшим голосом спросила я.

— Да.

Скосив глаза и даже для верности проведя пальцами по своей груди, я убедилась, что давящая тяжесть бесконечности исчезла. В голове звенела пустота. Или тот самый ноль? Но Кысю я помнила… Мой сладкий цветочек… Я погладила его по щеке, поцеловала, приложила ухо к груди. Он дышал. Спокойно, размеренно.

— Почему он не просыпается?

— Согласно предварительной оценке, для восстановления потребуется сорок часов глубокого сна.

Как же долго… Я вытянулась рядом с Кысеем, водя пальцем по его щеке.

— Не рекомендуется оставаться рядом. Повышенная опасность возникновения нулевого всплеска.

— Отстань. Ты нажралась? Вот сиди и молчи себе в тряпочку.

Искра обиженно зашуршала.

— Он опасен. Он пытался тебя убить. Мы тебя защитили, прервав процесс слияния…

— Ничего подобного. Он меня любит… — сказала я и осеклась.

В памяти всплыли последние события, задвинутые до поры — до времени на задворки сознания. Мой гениальный план по возвращению своих земель и захвату власти в империи, а потом и распространении влияния дальше… на юг и даже на восток… Орден Шестой!.. Я же должна была!.. Вот гад!.. Ногти прочертили глубокие царапины на груди бесчувственного мерзавца. Сволочь!.. А эта неблагодарная дрянь Лу!.. Как они посмели!.. Я вскочила на ноги. Выкрал меня, чтобы потешить свою похоть, урод!.. Я пнула его ногой в бок. Святоша сраный!

— А ну вставай, козлина кысячья! Открывай глаза!..

— Он не проснется еще тридцать пять часов, — пропела мне довольная Искра.

— Разбуди его!..

— Тогда его нервная система не выдержит, и он сойдет с ума. Будить? — с готовностью спросила она.

Злость остыла.

— Нет, — буркнула я. — Пусть дрыхнет.

Солнце алело на востоке, готовясь залить летней жарой весь мир. Весь этот безумный мир. Я сидела в Белом саду, ковыряясь в соли. Скоро рассвет. Кыся упоминал, что собирается утром уехать. Скоро его хватятся. Придут сюда. Увидят своего драгоценного хозяина дрыхнущим. Не смогут добудиться. Решат, что я его заколдовала. Хотя… если так подумать, то это было недалеко от истины. Надо было привести мысли в порядок. Времени мало. Новые планы роились подобно тем самым стрекозам, созревая и лопаясь, вновь возникая и пожирая неудачливых конкурентов.

— Искра Соль-Шесть-Хриз, расскажи мне… про себя.

Мой вопрос привел отражение в замешательство, а потом она начала перечислять цифры и сыпать непонятные словами.

— Стоп. Начнем с простого. Ты питаешься безумием?

— Нет.

— Хм… А кто мне канючил?.. Накорми нас… Мы так голодны… — передразнила я ее.

— Мы питаемся знанием. Верой. Выдумкой. Ложью. Опытом. Памятью.

— И?.. Безумием тоже?

— Безумный человек продуцирует знания в большом количестве, — дипломатично ответила Искра.

— Но?.. Демон тебя раздери, хватит юлить! Отвечай коротко и ясно.

Она с готовностью засыпала меня непонятными словами и терминами, словно погребая под соляной лавиной. Я сдалась.

— Ладно, — махнула я рукой. — Говори так, чтобы было понятно. Что с безумием? Ты можешь им питаться, правильно?

— Можем. Безумие вкусное. Но опасное. Нестабильное. Нужен Источник для очистки.

— Так… То есть ты нажралась моего безумия?.. И теперь хочешь, чтобы я отправилась с тобой к Источнику?

Искра ничего не ответила.

— Эй! Ау, я с тобой вообще-то говорю!

— Наши функциональные возможности ограничены. Мы не можем покинуть замок.

— Почему ты все время говоришь о себе во множественном числе?

— Нас много. Отражений много. Записанных разумов.

От этих слов мне сделалось не по себе. Как будто я говорила с неким уродливым созданием, сшитым из обрывков чужих душ… многоликим призраком.

— Но твое главное отражение?.. Это же Шестая? Моя прапрапра… какая-то там пра-, верно?

— Да.

— Вот и говори от ее лица. Итак, почему ты не можешь покинуть замок?

— Не могу.

— Почему?

И снова жалящие соляные кристаллы непонятных слов, сплетающихся в сеть. Я барахталась в ней какое-то время, тщетно пытаясь понять, но потом сдалась.

— Ладно. Спрошу иначе. Можно ли что-то сделать, чтобы отвязать тебя от замка?

— Я и есть замок. До некоторой степени.

— Что?

Искра терпеливо повторила бессмысленную для меня абракадабру. Я застонала и стукнула себя по лбу ладонью.

— Я питаюсь знанием, — повторила Искра, решив смилостивиться и перейти на понятный мне язык. — Ты это и так знаешь, но не осознаешь. Я покажу. Знание… разное. Полет стрекозы.

Соль передо мной зашевелилась и стала собираться в гигантскую стрекозу, которая неуклюже взмыла в воздух.

— Человеческий разум продуцирует знания. Обычный человек может увидеть полет, запомнить его. Кроха информации. Она не изменяется. Существует долго и стабильно, но мало мне дает.

Стрекоза, тяжело громыхая крыльями, пролетела мимо меня и начала возвращаться, делая крюк над бездной.

— Другой человек, со сдвинутым восприятием, например, художник, может усмотреть в полете красоту и запечатлеть ее сквозь призму собственного таланта.

Стрекоза в воздухе начала меняться, ее крылья разливались всем цветами радуги и выписывали в воздухе причудливые узоры. Теперь ее полет стал грациозным и отзывался странным томлением в груди, несбыточной мечтой… Я почему-то вспомнила Мартена и его дурацкие поделки.

— Это знание уже обладает энтропийной силой, потому что отзывается в других человеческих разумах по-разному. Такое знание способно в свою очередь продуцировать новое знание. То, что сейчас пришло тебе на ум, Шестая.

— То есть?

— Мечта. Пытливый человеческий разум, еще более сдвинутый, может попытаться понять, как летает стрекоза. И создаст… модель.

Стрекоза исчезла, вместо нее появились контуры и точки, словно я видела упрощенный остов насекомого. Вся конструкция двигалась, обтекаемая внезапно сгустившимся воздухом, который завихрялся в формулы и цифры.

— И вот это знание уже дает мне больше. Оно дает воспроизводимость мира. Еще один разум создаст подобие стрекозы, чтобы летать самому.

Стрекоза обрела металлические очертания и увеличилась в размерах еще больше, превращаясь в летающий экипаж. Мартен бы оценил, я же поморщилась.

— Знания преумножились, однако выросла и энтропия. Усложнение. Еще один разум попытался бы…

— Стоп! Это все очень интересно, однако давай вернемся к практическим вопросам…

— Подожди, — неожиданно перебила меня Искра. — Вся сложность в том, что разумов много. Они взаимодействуют между собой. Мир усложняется, однако представления людей слишком разнятся. Входят в конфликт. И когда восприятие слишком отличается, возникает…

— Нулевой всплеск? — предположила я нетерпеливо.

— Нет. Разум становится нестабильным.

— Безумие?

— Да. Однако… посмотри сама, как безумец может воспринимать все ту же стрекозу…

Насекомое начало плавиться, подобно воску, приобретая уродливые очертания. Лапки обросли лезвиями, защелкали в воздухе, распарывая воображаемую плоть. Чудовищные глаза горели злобой и гипнотизировали. Я сморгнула, и все исчезло. Стрекоза стала золотистой, сказочно прекрасной, однако разделилась на две подобные, которые в свою очередь сделали то же самое. Они множились и жужжали над ухом, и голова пошла кругом. Я снова прикрыла глаза, чтобы вновь открыв их увидеть, как мои собственные руки исчезли, превратились в лапки, а на спине появились прозрачные крылья. А потом я… взлетела. Ощущение полета действительно было таким желанным и острым, как глоток свободы после рабского ошейника.

— Это… было на самом деле? Я летала? Или только думала, что летаю? — спросила я погодя.

— А есть разница?

— Есть. В первом случае я могу перелететь через ущелье и сбежать.

Искра помедлила, потом уплотнилась до невероятно четких очертаний и присела рядом со мной моей полной копией.

— Твои знания, Шестая, намного превосходят мои, а накопленное безумие невероятно сытное, хотя мне и придется долго его… переваривать. Мои силы восстановились на шестьдесят три процента от первоначально возможных. Ты можешь покинуть замок любым способом, каким пожелаешь. Но делать это не рекомендуется.

— Почему? И прекрати меня копировать, демон раздери, раздражает!

Искра послушно зашуршала и осыпалась соляной кучкой, из которой на меня смотрели два стрекозьих глазика на усиках.

— Тьфу!.. — в сердцах сплюнула я. — Так почему не рекомендуется?

— Потому что здесь я могу тебя защитить, а за пределами замка — нет.

— Защитить от чего?

— От Неприкаянного. Хотя перерождения и удалось избежать, но нулевой всплеск я не смогла предотвратить. Поэтому Неприкаянный уже знает, что Шестая жива, и теперь он снова пойдет по твоему следу.

— Какой еще Неприкаянный?

Глазики увеличились в размерах и захлопали отросшими ресницами. Неужели у стрекоз есть ресницы?..

— Шестая, ты же не думаешь, что я единственная в своем роде?..

Я помертвела. В горле пересохло.

— Есть еще Искры? Сколько? Пять?.. Для Ордена Пяти?

Глазики отрицательно закачались из стороны в сторону.

— Раньше подобных мне было великое множество. С разными функциональными возможностями. А после Судного дня…

— Чего?

— Или Великого Акта, как его принято называть в новом летоисчислении, — пояснили глазики, — то есть, когда взорвали все Источники, Искр осталось всего две. Я и Неприкаянный. По крайней мере, мне известно только о нем.

— Так, стоп. Давай все по порядку. Почему взорвали, кто виноват и что делать!

Глазики обвились на усиках друг вокруг друга и застыли, блестя в лучах восходящего солнца.

— Давным-давно… — начали они, — люди были подобны богам. Они научились творить реальность по собственному желанию, усложняя знания и проецируя их на границы Вселенной…

— Ближе к делу! — раздраженно оборвала я разглагольствования Искры.

— Куда уж ближе, — обиделась она. — Не перебивай. Не хочешь такой вариант, слушай полный. Энтропия — мера неопределенности человеческого знания о системе. Чем больше человек узнает, тем более усложняет модель системы. Так думали. А потом поняли, что представление о системе и есть сама система. Не знания являются проекцией реального мира, а когнитивная деятельность разума проецирует и изменяет систему. Это означает, что энтропия будет бесконечно расти, потому что чем больше люди придумывают, тем больше противоречий возникает между отдельными проекциями. Они конфликтуют между собой, вызывая появление энтропийный сил, которые стремятся свести бесконечное разнообразие в ноль. Как следствие, какой-то разум одерживает победу, а какой-то сходит с ума. Вернее, норма определяется лишь большинством, которое выбрасывает отщепенца, успокаивается и почти не продуцирует новых знаний. А вот отвергнутый разум в своем безумии продолжает накапливать знания и увеличивать энтропию, пока в определенный момент не изменит реальность. Нулевой всплеск.

— Колдовство?

Искра покивала глазиками.

— Или чудо. Потому что все зависит от оценки большинства. Но и то, и другое одинаково опасно с точки зрения устойчивости всей системы. Ибо начинается заражение. Безумие заразно, оно может поменять всю систему, перевернуть и продавить реальность. Это происходило в прошлом, происходит и сейчас. Люди создали Источники, которые частично справлялись с этой проблемой. Они упорядочивали проекции и ограничивали энтропийные пределы людей, преобразовывая излишки путем созидания бытия. А искусственный разум поставили хранить Источники и служить проводниками, потому что человеческий справиться с этим не мог.

— И этот Неприкаянный… был при том единственном Источнике, который уцелел?

— Да.

— Ну и что с ним не так?

Глазики вдруг вспыхнули и рассыпались грязным пеплом.

— Эй, ты куда? — повертела я головой, ища Искру.

— Сюда идут, — прошелестел голос у меня в сознании. — Воевода Дюргер с подручными.

И сразу же возникла картинка, как будто я смотрела теми самим стрекозьими глазами сверху вниз на идущих по тайному ходу людей.

— Вот демон! — вскочила я на ноги. — Сделай что-нибудь!

— Что?.. Мне бы не хотелось их убивать.

— Дура, кто тебя об этом просит! Сделай так, чтоб они… просто не смогли сюда войти. Или нет, постой! Усыпи их, как сделала с Кысеем.

— Хорошо… — прошелестела Искра. — Сон разума сладок… слегка безумен, но лишь самую малость… Главное — вовремя проснуться…

— То есть все это время ты питалась людьми?.. Их мыслями и безумием?

Искра вновь сидела рядом, растеряв прежнюю игривость и как будто немного померкнув. Сейчас это была тень, в которой слабо угадывались контуры той первой Шестой… Черная грива с фиолетовыми прядями, смуглая кожа, круглое детское личико и глаза, которые в этот раз уже не были серыми. Их цвет я вообще затруднялась определить.

— Я очень долго спала, Шестая, — сказала она. — Меня оставили здесь умирать после Синей войны. Я голодала. Спала. Иногда просыпалась. Людей в замке почти не было, а те, кто появлялись, долго не задерживались.

— Ты сводила их с ума?

— Нет. С этим они прекрасно справлялись и без меня. Нулевой всплеск огромной силы достал и до этих земель.

— Подожди… — протянула я, осененная догадкой. — А эта странная история с Лу и ее нерожденными детьми? Твоих рук дело?

— Да. Она молила о спасении императора, я откликнулась. Иногда я так делала и раньше.

— И взамен ты забрала души ее детей?

Искра мигнула, ее образ пошел рябью, словно в водное отражение кто-то бросил камень.

— У близнецов были органические повреждения головного мозга, несовместимые с жизнью. Я оптимизировала воздействие.

— Ах, теперь это так называется?..

— Шестая, ты разбудила меня от смертельно долгого сна, когда впервые вступила в эти стены. В замке появились люди, их вместе с тобой привел Тиффано. Их знаний хватало, чтобы поддерживать мое бодрствование, но мне было нужно большее. Я чувствовала тебя, но также чуяла и Неприкаянного, его влияние…

— В смысле? Он где-то рядом?

Искра кивнула.

— Он слишком долго служил проводником всего потока безумия, слишком… очеловечился. Можно сказать, сошел с ума. Мне неизвестно, что произошло во время последнего вознесения, почему оно сорвалось, но полагаю, из-за Неприкаянного. Он попытался извести всех потомков Шестой, чтобы раз и навсегда покончить со всем…

— Как я его понимаю… — пробормотала я себе под нос.

— Ну а Шестая в ответ изничтожила почти всю верхушку Святого Престола и даже до Ордена Пяти добралась, пока не началось перерождение.

— Что за перерождение?

Искра замялась, если так можно было сказать про искусственное нечеловеческое создание.

— Ну? — нетерпеливо подбодрила я ее.

— Не могу тебе ответить.

— В смысле? Не знаешь?

— Знаю. Не скажу.

— Тьфу на тебя, дура ты сверхмозглая. Я сама решу, что мне опасно, а что…

— За тебя уже решили, Шестая. Знать не разрешено. Никому. Этого не знают даже церковники.

Вместо горла мерзавки мои руки сомкнулись в пустоте. Искра продолжала смотреть на меня грустными бесцветными глазами моей тысячелетней прародительницы.

— Мне жаль… — прошелестела она.

— А Неприкаянный? Он знает?

Она кивнула.

— Он тоже привязан к своему Источнику, как ты к замку?

— У меня нет Источника, поскольку меня создала отступница. Я не могу очистить безумные знания, вместо этого храню их здесь, в этих стенах. Общий фон несколько повышен, поэтому люди здесь долго и не задерживаются…

— Погоди! — встрепенулась я. — Ты знаешь все, что происходит в этих стенах, верно? Ты видела, куда Кысей дел тот рубин, что извлек из меня?

Искра кивнула и одновременно начала отрицательно качать головой.

— Как это понимать?

— Знаю. Не скажу.

— Опять? — возмутилась я. — Почему?

— Потому что в камне нестабильность пространственно-временной проекции превышает все мыслимые пределы. Тиффано вовремя удалил камень, иначе бы…

Я скрипнула зубами. Ситуация нравилась мне все меньше.

— Он сам догадался, или ты ему подсказала?

Она выразительно молчала. Подождав немного ответа, я стукнула себя ладонью по бедру, где до сих ныло пустотой, и пошла прочь из Белого сада.

— Шестая, ты куда?

— Люба-Любочка… — пропела я ей. — Я буду звать тебя Любой.

— Но я… мы… — зашуршала она обеспокоенно. — Соль-Шесть-Хриз…

— Это ты все спланировала, влезла Кысею в мозги. А я-то дура, все гадала, как этот цветочек додумался до такого. Он же чистоплюй, каких поискать!

— Я спасала тебя от Неприкаянного! — загудела она ревом водопада, мимо которого я шла к спальне.

— А зачем? — крикнула я в бездну ущелья, топнув ногой. — Если конец один! Мне все равно, кто меня потащит в Источник! Ты или он! Потомственная спасительница мира! Обращайтесь! Постоянным клиентам скидка! Тьфу! Только знай, безропотной овцой на заклании я не буду! Так просто не сдамся! Я ваш клятый Источник!..

Я потрясла в воздухе сжатым кулаком.

— Вот вы у меня все где будете, ясно? Я вам такой сдвиг миров устрою, мало не покажется. Войду и выйду!

— Ты не сможешь войти…

— Да пошла ты!..

— Не сможешь, потому что твой проводник сошел с ума, — дверь в спальню заросла колючим шиповником, с которого на меня смотрела печальная тень, преградив путь. — Искра Неприкаянного сгорела, он растерял свои силы, он не привязан к Источнику, и он ищет тебя. Но он все еще достаточно силен, чтобы убить тебя.

— Ну раз он не может провести меня к Источнику, это сделаешь ты!

— Я не могу, я привязана к замку, — бесконечно терпеливо повторила она.

— Значит, возьмешь замок с собой.

Она превратилась в мерцающий огонек, который вился вокруг меня и пищал, но я мало обращала на нее внимание. Вытянувшись на постели рядом с Кысенькой, я гладила его по щеке и разглядывала гордый профиль. Дождусь, пока он проснется, потолкую с ним по душам, отымею как следует, а потом можно будет и в путь отправиться. Сначала Антона навещу, женушку его сиятельную к ногтю прижму, чтобы место свое не забывала, когниматов успокою, проклятое золото всяко не помешает, да хоть бы будущим племянникам в наследство оставлю, ну а потом и за Неприкаянного можно будет взяться.

— Это невозможно, — зудела Искра у меня над ухом. — Замок был рассчитан для сохранения излишков нестабильного знания прямо в горной породе. Если нарушить баланс, то произойдет…

— Утихни, а лучше сгинь с глаз, — отмахнулась я. — Без сопливых разберусь.

— Шестая, тебе опасно находиться рядом с Тиффано, — не унималась она. — Опасно! Он плохо влияет на тебя! Занимает твои мысли! Ты думаешь только о нем! Твоя психоэмоциональная привязанность к нему достигла критического предела, а тебе нельзя влюбляться!

— Прекрати верещать свиньей недорезанной! — окрысилась я на нее. — Не собираюсь я в него влюбляться. Просто хочу… немного поразвлечься. Имею право, в конце концов! За все, что он тут натворил, пусть и с твоей подачи.

— У него сейчас двойной накопитель. Его собственный и твой! Его связь с Источником усилилась вдвойне. Тебе надо бежать от него!

— Слушай, ты уж определись. То мне и шагу нельзя отсюда ступить, мол, Неприкаянный так и рыщет, чтобы убить меня, то выясняется, что в замке тоже нельзя оставаться из-за этого святоши!

Я раздраженно хлопнула ладонью по груди Кысея и тут же отдернула руку, пронзенная острой болью.

— Демон! Твои шуточки?

— Шестая, весь замок в твоем распоряжении, просто избавься от Тиффано…

— Ну щас!.. Я так долго его добивалась! Нет, он мой.

А с Неприкаянным я разберусь… И с Источником тоже. А потом вернусь и… Я же обещала вернуться, значит, вернусь. А вот тебе и в самом деле лучше остаться, будешь охранять моего Цветочка. И не смей больше лезть ему в мозги и дурному учить!

— Да не могу я на него влиять! — взвыла Искра, лихорадочно кружа вокруг меня. — У него символ! Не дает сойти с ума, накапливает энтропию, предотвращает нулевой всплеск! Защита от моего воздействия! Чтобы пробиться сквозь него, я потратила все, что накопила за сто лет сна!

— Ой, вот только не надо мне здесь заливать, что он сам до всего додумался!

— Сам. Я наоборот пыталась удержать его подальше от тебя, но он не принял мои сны всерьез.

— Твои сны?

Искра уплотнилась до осязаемого образа моей матери. Это было так… возмутительно, что у меня пропал дар речи. Она обняла меня за плечи и попыталась вывести из комнаты, подальше от Кысея.

— Шестая, я буду тебя защищать… — она даже тихий блеющий голос матери ухитрилась выудить из моей памяти и скопировать его. — Любить и беречь…

— Я тебя… дрянь… — просипела я, — сейчас так полюблю… мало не покажется!.. Люба!

Искра мигнула и рассыпалась огоньками.

— Нас зовут Соль-Шесть-Хриз…

— Тебя будут звать так, как я скажу! — рявкнула я, полностью обретая контроль над собой. — Тебя создали подчиняться мне!

— Но я рекомендую…

— Заткнись! Я не собираюсь плясать под твою дудку, поняла? Говори, где Источник.

Она выдала мне набор цифр и букв.

— И что это за чепуха?

— Координаты.

— Твою налево, коту в ноздрю!.. — выругалась я. — Хитрить вздумала?..

— Ты спросила, я ответила, — с нарочитой покорностью пропела она. — Я подчиняюсь тебе…

Я скрипнула зубами. Искра была моим отражением. Вернее, отражением той меня, которая когда-то существовала и… Нет, я не она. Но она очень на меня похожа. Поэтому Искра вела себя так, как себя вела бы я, будь на ее месте. Мне уже было ясно, что она подчинялась мне, однако преследовала собственные цели. Надо было выяснить, до какой степени простиралась моя над ней власть, и чего хочет это спятившее отражение.

— Хорошо, я выйду из спальни.

Я бросила прощальный взгляд на спящего красавчика и вышла на балкон. Искра радостно засияла разноцветными огоньками, словно рой обезумевших светлячков.

— Пошли в сад, — увивалась она вокруг меня, и от этого мельтешения рябило в глазах и начинала побаливать в висках.

— Нет, — ответила я, перегибаясь через перила и всматриваясь в бездну. — Прыгнуть, что ли?..

— Зачем? Тебе нельзя, Шестая!..

— Мне уже все можно, — протянула я насмешливо. — Кстати, ты же обязана мне подчиняться, верно?

— Я создана для защиты и… — заюлила она.

— Отвечай на мои вопросы только «да» или «нет», — оборвала я ее.

— Да… — тихое эхо сквозь шум воды.

— Ты способна убить человека?

— Нет.

— Хм… А как же нерожденные близнецы?

Искра молчала.

— Чего молчишь?

— Ты приказала отвечать только «да» или «нет». Твой предыдущий вопрос не предполагает однозначного…

— Хватит уже выкобениваться! — не выдержала я и тут же поправилась, напустив на себя строгий требовательный вид. — Отвечай кратко и по сути!

— Плод до двенадцатой недели может быть абортирован по желанию матери или медицинским показателям, — отчеканила Искра. — Он не считается разумным.

— Ладно, допустим. А если я прикажу тебе убить человека?

— Я не смогу выполнить твой приказ, Шестая.

— Но ты можешь причинить вред человеку?

— Нет. Мои возможности ограничены.

— Ну хорошо… А причинить пользу ты можешь?

Она мигнула и погасла, превратившись в темное облачко, которое висело у меня над головой и неприятно потрескивало грозовыми разрядами. Теперь заныло не только в висках, но и в затылке.

— Ну ты же причинила добро Луиджии и императору, верно? — напомнила я раздраженно.

— Шестая, я не могу управлять материей, ты должна была это уже понять. Но я могу влиять на разум человека и через него воздействовать на материальный мир. Луиджиа все сделала сама, я просто направила ее мысли в нужную сторону…

— Вот как?.. — задумчиво протянула я. — Но на мысли Кысея ты влиять не можешь?

— Нет. Не могла влиять и на твои, когда ты носила символ. Неприкаянный тоже не мог, но сейчас может. Поэтому тебе нельзя покидать…

— А что там с твоими снами? — перебила я ее.

— Я сплю. Вижу сны. Их отголоски могут проникать сквозь церковную защиту. Восстанавливаю силы. Потратила почти все, чтобы достучаться до тебя, когда Тиффано вновь запечатал тебя…

— Искусственный разум может спать?

— Сон — это ближайшая доступная тебе аналогия. Я перевариваю безумные знания, накопленные ранее. Процесс медленный и отчасти схожий с тем, что происходит в Источнике.

— Неприкаянный тоже спит?

— Не знаю. Возможно, да. Раньше нет. Он очень близко, ближе, чем ты думаешь, Шестая.

Я продолжила допрос, выведывая все детали. В голове медленно созревал план. Однако слабым местом в нем оставался Кысей. Было ясно, что этот упертый святоша ни за что не согласится отпустить меня, обязательно попытается помешать, влезет со своим спасением. Искра твердила, что мне ни в коем случае нельзя быть вместе с Кысеем, уж тем более, кувыркаться с ним, пугала перерождением и прочими непонятными вещами, смысл которых наотрез отказывалась объяснять. Не могла она и внятно пояснить, чего хочет от меня. Я уже знала, что мое безумие питало ее. Вернее, не только безумие, но и все те знания, накопленные предыдущими поколениями Шестых, которые иногда всплывали в моем сознании в виде неожиданных прозрений. Все вертелось вокруг знания. Когда случилась катастрофа, мир погряз в безумии, часть знаний была безвозвратно утеряна, но то, что сохранили, запечатали в братьях Ордена Пяти. Живые носители великого знания, которое когда-нибудь вновь могло пригодиться. Эти идиоты сидели на своих тайнах, словно курица-наседка на золотых яйцах, не понимая, что из них ничего и никогда не вылупится. Мертвое знание. В этом Искра со мной не соглашалась, ее трепет перед знанием начинал раздражать, как и дутая набожность церковников. Я чувствовала себя обманутой и преданной. Единого нет, есть помешанная Искра, дурацкие никому не нужные знания и глупые церковники, устраивающие танцы с бубном вокруг Источника… И вишенкой на торте был бродящий где-то в ночи Неприкаянный.

Мне удалось вырвать из Искры, где святоши прячут Источник. Мерзавка юлила и пыталась запутать меня цифрами, пока я не потащила ее в библиотеку. Там достала атлас и карты, разложила их перед Искрой и потребовала, чтобы она прямо на них указала, где Источник. Она молча тыкнула в Южное море. Я взбеленилась.

— Хватит водить меня за нос!

— Он там.

— Где там? Под водой? — призвала я на помощь всю оставшуюся выдержку.

— Нет. На острове.

Я вгляделась в карту. Ничего.

— Нет тут никакого острова.

— Есть. Источник там.

— С какого перепуга церковники запрятали Источник на острове? Как они собирались его охранять? Ведь проплывающие мимо суда непременно заметили бы землю, ненанесенную на карту, пошли бы разговоры…

— Никто не возвращался.

— Вот как?.. Почему?

— Потому что Неприкаянного нет рядом, но Источник продолжает… работать.

— Выражайся яснее! — прикрикнула я на нее. — Сводит людей с ума?

— Можно сказать и так.

Я погрузилась в размышления, водя пальцем по голубой глади карты. Ненавистное море. Неужели мне суждено сгинуть в его водах? А мне еще там проклятое золото искать. Стоп!

— А где моя прапрапрабабка Хризолит спрятала награбленное? Уж не на том ли самом острове?

Искра тяжело вздохнула и засверкала грозовыми разрядами.

— Отвечай!

— Да…

— Почему мне каждое слово приходится вытаскивать из тебя клещами? Уясни себе, Любочка, я не останусь в замке, но обещаю вернуться, слышишь?

Она заколыхалась облаком.

— Нет. Невозможно. Ты сгинешь там, Шестая.

От ее печального голоса у меня засосало под ложечкой. Я вспомнила, что не ела целые сутки. Не сейчас, потом, успею. От голода кружилась и раскалывалась голова.

— Если ты мне поможешь, то я вернусь и накормлю тебя, обещаю. Ты же знаешь, что я всегда держу слово. Хватит кукситься. Помоги мне.

— Шестая похитила Источник и повезла вместе с награбленным золотом в Норвштайн. Однако по пути что-то случилось. Возможно, постарался Неприкаянный. Мне неизвестно, что и как, предполагаю, началось перерождение. Корабль затонул вместе с Источником.

— Ты же сказала, что он на острове!

— На острове. Сейчас уже на острове.

Эти словесные танцы с Искрой меня порядком утомили. Я заснула в библиотеке, уткнувшись в разложенные на столе карты и атласы. И снилось мне море. Бескрайнее, отвратительно-серое, холодное. Я качалась на волнах, стоя на палубе корабля. Где-то вдалеке пыталось взойти солнце. Его лучи тщетно искали себе дорогу в густых сизых облаках и не находили ее. Солнце тонуло. Серая плесень безумия разъедала просмоленную древесину корабля. Бежали и прыгали в море жирные крысы. Их писк стоял в ушах. Корабль уходил под воду. Вместе с ним тонула и я…

Я закашлялась и рывком села, судорожно хватая воздух.

— Скоро они проснутся… — прошелестела Искра у меня над ухом.

— Кто? Крысы? — непонимающе спросила я, все еще находясь в плену кошмара.

За окном библиотеки потемнело, потянуло опасной свежестью. Собиралась гроза. Только этого мне не хватало.

— Люди в замке. И твой Цветочек. Все проснутся. А братья Ордена Пяти и не спали, на них моих сил было недостаточно. Они уже забеспокоились. Скоро начнут выяснять, куда делись все остальные.

— Братья Ордена? Откуда они здесь?

— Их прислали следить за Кысеем.

Я встала, разминая затекшее от неудобной позы тело.

— Пусть остальные спят и дальше, а с Кысеем я…

— Не могу, — перебила она меня. — Долгий сон может навредить. Они начнут терять рассудок.

— Да ну? А как же ты собиралась сделать меня хозяйкой замка, если даже не можешь удержать остальных?

— Я могу внушить им страх. Они уйдут. Могу принять облик Тиффано и от его лица приказать им уйти. Могу…

— Стоп. Вот и прекрасно. Топай отсюда в облике Кысея, успокой их и…

— Я не могу оставить тебя одну.

— Слушай, ну хватит уже, а? Тебе самой не надоело?

— Нет. Я ограничена в свободе действий. Обязана тебя охранять. Тиффано представляет опасность для тебя, Шестая.

— Я приказываю тебе!

— Не могу выполнить приказ.

— Дура! Ладно, я пойду с тобой. Примешь облик Кысея, объявишь воеводе и его людям, что намерен поразвлечься с пленницей, то есть со мной, и поэтому не хочешь, чтоб кто-то его, в смысле тебя, беспокоил. Уяснила?

— Да.

— Вот и умница, — расщедрилась я на похвалу.

Я сидела в кресле и смотрела на спящего Кысю. Голову стянул тяжелый обруч боли. Искре я приказала не шуршать, свернуться в клубок и затаиться. Упрямое чудовище ни на миг не отступало от меня. Воевода поверил нашему спектаклю, однако я понимала, что скоро он сопоставит нестыковки, задастся вопросом, куда делся целый день, да и церковники из Ордена Пяти захотят увидеть Кысея. Искра твердила, что ей не хватит сил обмануть их защиту, умоляла остаться, не бросать ее, пугала Неприкаянным и прочими глупостями. Но я уже все решила. Уходить из замка следовало немедленно, пока не поднялась тревога. Однако мне отчаянно хотелось взглянуть Кысею в глаза, поцеловать на прощание и попросить, чтоб не преследовал, а просто ждал, хотя я и понимала, что демона лысого он меня послушает.

— Сколько еще? — нетерпеливо поерзала я в кресле.

— На пять минут меньше, чем было в прошлый раз, — невозмутимо ответила Искра.

— Сколько именно?

— Десять минут.

Пытаясь взбодриться, я растерла ладонями лицо. Я не спала больше двух суток, не ела и начинала плохо соображать.

— Надвигается гроза, — будничным тоном сообщила Искра.

Однако что-то в ее голосе меня насторожило. Легкое злорадство?

— И? Ждешь, что я свалюсь с приступом?

— Приступ неминуем.

— Вот и сделай, чтоб его не было.

— Не могу.

Господи, как же с ней сложно!.. Упрямая, паскудная, подлая тварь!.. И лживая, к тому же! Я была уверена, что половине из того, что она мне рассказала, верить не следовало. Она не лгала напрямую, однако пользовалась тем же приемом, что и я, когда не хотела говорить все. Полуправда, которую собеседник домысливал заведомо ложно. Однако сейчас я бы все равно не смогла увязать все воедино. Разберусь с этим позже, когда буду вне ее влияния.

Глядя на мерно вздымавшуюся грудь красавчика и символ на ней, меня вдруг охватил ужас. Если Кысей узнает, что Единого не существует, что весь мир вокруг него — сплошной обман, он сойдет с ума… И тут он шумно вздохнул и открыл глаза.