Тени забытой шестой

ГЛАВА 3. Хризокола

За плечом генерала возник демон. Теперь я видела его совершенно отчетливо. Извивающийся в воздухе глист с плоской хищной мордой. На ней звериной злобой алели два глаза-отростка. Вместо пасти жадно шевелился водоворот зубов-щетинок, готовый разорвать человека живьем и затянуть его душу в ненасытную бездну. Забытый кошмар, вынырнувший из глубин памяти… Демон, доставшийся мне по наследству от светлого вояга Карла, колдуна и моего мучителя. Тогда я смогла подчинить эту тварь и натравить на хозяина… а потом тьма безумия заполнила и мою душу… Кровавое пиршество в родовом замке, а потом в монастыре… Саму расправу я помнила смутно, словно сквозь густую пелену горячечного бреда… Мой разум тонул во мраке беспамятства, упоенный кровью и местью. Я перешагнула ту черту, что отделяла человека от колдуна, но смогла вернуться обратно, ведь рядом был Антон… напоминание и живой укор, глаза Мари на детском личике… А сейчас? Меня никто и ничто не удержит…

Водоворот зубов раскрылся, из пасти потекла зловонная слюна. Она капала на плечо генералу и дымилась, но он не замечал, лишь надрывно кашлял, поэтому я торопливо добавила:

— … на моей стороне Единый… поэтому я смиряюсь…

Опустив взгляд вниз, чтобы не видеть ожившего кошмара, я выставила вперед руки. На запястьях защелкнулись наручники. Провонявший кровью и дерьмом Вырезатель схватил меня за плечо и поволок прочь. Меня… Светлую вояжну. Будущую императрицу. Шестую!! Меня!!! Сделалось трудно дышать от ледяной ярости. Поднять голову и спустить тварь с поводка. Пусть пирует. Сожрет ублюдка. Растерзает остальных недоделков, жрущих и срущих, жадных до зрелищ и заплывших жиром самодовольства. Пусть они умрут, пусть все умрут. Тогда наступит покой. И я наконец останусь одна, в темноте и тишине. Забвение такое сладкое… но холодное. Меня передернуло от озноба и отвращения.

В толпе возникло нездоровое оживление. Какой-то шут гороховый в несуразно большом колпаке пробирался вперед, размахивая руками и крича.

Человеческое море заволновалось и грозило разбушеваться. Людишки такие забавные. Нет. Пока нет. Пусть живут. Без них скучно и холодно, не с кем играть. Имперцы плотнее сомкнули кольцо вокруг меня, окружив трогательной заботой от поднимающейся паники. Я склонила голову еще ниже, скрывая улыбку. Ну в самом деле, разве интересно играть, просто сметя все карты со стола?.. Будем передергивать по одной и растягивать удовольствие, убивать и смаковать агонию жертв. Свалка в толпе докатилась до прохода, в ход пошли дубинки. Потом прогремел выстрел аркебузы. Началась паника. Меня грубо запихнули в экипаж и захлопнули дверцу.

— В крепость ее! — истерично взвизгнул генерал. — Арестовать здесь всех! За пособничество!

— Но тут же почти весь Винден… — осмелился кто-то возразить самодуру.

— Молчать!!! Выполнять! Быстро!

Тихий плеск волн за бортом усыплял, и даже раздражающее покачивание лодки не мешало мне дремать, одновременно обдумывая положение дел. Бурлящий азарт игры, который держал меня на ногах всю неделю без сна, наконец исчез, уступив место вялому ожиданию хода противника. Решение генерала арестовать Шестую прилюдно, вопреки здравому смыслу и очевидному конфликту с орденом когниматом, было неожиданным. Все шло не так, как планировалось. Самодуристый боров. Нет, в моем раскладе ему определенно не место. Мысленно я еще раз перетасовала свою колоду, прикидывая, чем побить карту генерала. Козырь повара, пожалуй, стоило бы придержать на конец игры. Ёжик? Неплох, но мелковат тягаться с Вальцкертом. Воевода? Тяжело будет вытащить его карту из колоды, сидя под замком в крепости. Еще можно было разыграть партию Шарлотты. Нет ничего страшнее матери, мстящей за сына. Но Сигизмунд… Его карта мне тоже нужна. Слишком нужна. Был еще Гогенфельзен… но ему придется занять место генерала. Бермейер? Туповат. Опять все самой делать… Я неохотно приоткрыла глаза и пошевелила онемевшими пальцами. Холод наручников сковал запястья болью, но ощущение перстня с потайным жалом успокаивало.

Маслянистые очертания крепости возникли из ночной тьмы, дрожа в неверном отблеске факелов. Меня вздернули на ноги и столкнули прямо в воду. Я упала на колени, на секунду ужаснувшись, что утону, но было неглубоко. Потом мне накинули мешок на голову и потащили. Запоздалая предосторожность. Крафградскую крепость я успела выучить, как свои пять пальцев. Хотя возможно, что прятали не крепость от меня, а меня от ее обитателей…

Пыточная… Все эти устрашающие орудия, дыба, раскаленные щипцы, клетка с острыми шипами вовнутрь, арсенал крюков и прочее, прочее, прочее… Забавно. Генерал действительно решил меня этим напугать? Он еще глупее, чем я думала.

— Давай ее сюда! — рявкнул этот жирный боров, судорожно расстегивая на себе тугой воротник. Багровая ткань мундира на плече просвечивала небольшой дырой.

В допросной было жарко от чадящего смрада факелов и жаровни в центре, но тепло я чувствовала кожей, внутри все как будто сплелось в тугой ком и оледенело. Воняло въевшимся в железо страхом и кровью. Один из палачей подтащил меня к стене и приковал к ней. Глухое ворчание теней в углу, сплетение тьмы и ярости, смрадное дыхание голодного демона. Главное, не сорваться и не дать воли этой твари. Иначе здесь все утонет в крови. Я криво улыбнулась подошедшему ближе генералу.

— Фрон генерал, это не тот прием, на который я рассчитывала…

Мерзавец взял раскаленные щипцы и поднес их к моему лицу, скалясь торжествующей ухмылкой.

— Правда? Ваша светлость, боюсь, вам придется довольствовать и этим… теплым… очень теплым приемом!..

Боль… Сильная, почти невыносимая, жгучая… но одновременно такая родная… привычная… Хорошо хоть не в лицо. Плечо запылало, заклейменное раскаленным железом, на глаза против воли навернулись слезы. Я прошипела сквозь зубы:

— Ты, фрон, сдохнешь. Погляди на дырку на своем мундире. На плече.

— Что?

Он не ожидал такой отповеди, потому растерялся и перевел взгляд на свое плечо. Дыра была. Она мне не почудилась. Генерал побледнел и схватился за плечо, запустив палец в дыру. Демон алчно втягивал смердящий страхом воздух за спиной толстяка, а у меня перед глазами постепенно прояснялось. Боль послушно свернулась в глубинах разума. Вальцкерт отшатнулся и оглянулся на палача. Плешивый, с изможденным лицом, тот с готовностью кивнул на дыбу.

— Не утруждайте себя, вашмилость. Вы только велите, мигом язык ей развяжу.

Генерал смахнул пот со лба и стянул с себя мундир, озадаченно разглядывая дыру в ткани. Потом перевел взгляд на меня.

— Она и так все расскажет. Или сдохнет здесь. Ее скоморошные фокусы не помогут.

Я медленно покачала головой. Демон тоже качнул мордой из стороны в сторону, капая зловонной кислотной слюной на каменный пол. Она шипела и испарялась.

— Говори. Говори, где часовщик. Или я… — он опять поднес раскаленные щипцы к моему лицу, — пройдусь вот этим по твоему личику, сука!

— Тогда вам придется объяснять Его Величеству, Францу-Иосифу, почему его невеста идет к алтарю с закрытым лицом…

— Да ты и в самом деле умалишенная!..

— … только от вашего рыла, фрон генерал, останется еще меньше…

Демон обвился вокруг толстяка и заглянул ему в морду, пыхнув смрадом. Генерал отпрянул и закашлялся, выронив щипцы и пытаясь отогнать невидимую угрозу. Кожа на его лице пошла волдырями.

Жрать… кровь… плоть… душу… отпусти… голоден…

Я опять заговорила, заглушая нетерпеливое нашептывание твари.

— Только я знаю, где «Кровь». Только я знаю, где тот единственный часовых дел мастер, способный превратить ее в Искру. Только со мной будет вести дела орден когниматов. Только я, проклятая Шестая…

От пощечины запылал щека.

— Дрянь! Выбирай! Или будешь подыхать в муках, или расскажешь все, и тогда я позволю тебе умереть быстро!..

Демон заворчал, и в глазах потемнело. Генерал ярился, не замечая опасности. Он схватил меня за платье и дернул, разрывая ткань и обнажая грудь. Потом схватился за щипцы и, брызжа слюной, выплюнул:

— Я засуну их тебе во все дырки, сука! Говори!..

— Вашмилость, — обеспокоенно шевельнулся плешивый палач, — позвольте мне. А то еще угробите ее ненароком. В нашем деле тоже умение требуется.

Но генерал ничего не слышал, и грудь обожгло каленым железом. Я выдохнула:

— Ниже.

— Что?!? Да я тебя!..

Платье дернули еще ниже, но ткань поддавалась плохо.

— Ах ты, тварь!..

Сопротивление ткани еще больше взбесило генерала, и он схватил с жаровни мясницкий нож и полоснул меня по животу, вместе с платьем пропарывая кожу. Я слабо улыбнулась, почти не почувствовав боли.

— Ну что же вы, вашмилость, умрет же!.. — засуетился заплечных дел мастер, уже силком отбирая у генерала щипцы и нож. — Окочурится же и тю-тю… Ведь специально же вас злит…

— Фрон генерал!.. — из темноты вынырнул притаившийся там Вырезатель, помогая палачу утихомирить борова. — Давайте подождем…

Он перешел на шепот, обеспокоенно поглядывая в мою сторону. Но слух у меня обострился вместе с остальными чувствами беснующейся твари.

— … магистр… скоро прибудет… просил… оставить… поглядеть…

Палач осторожно срезал остатки платья, намереваясь плеснуть на рану спирта и зашить, но застыл, потрясенно глядя на изуродованный давними шрамами живот.

— Это ж как так?..

Я слабо улыбнулась, глядя в глаза плешивцу.

— Тот мучитель был мастером, а ты… Сможешь? Сможешь повторить его рисунок?.. — спросила я и потеряла сознание.

Боль накатывала волнами. Трещали суставы на дыбе, и голос палача, слегка шепелявый, ввинчивался в сознание, уговаривая:

— Ну сознайся ты им, девонька, сознайся. Чего себя мучишь?.. И мне работы меньше… Сознайся…

Я улыбалась тому, что демон наконец отступил, упоенный моей собственной болью. На палача я не злилась. Работа у него такая. И делал он ее хорошо. Покалечить не пытался, лишь искусно чередовал боль и минуты облегчения, чтобы сломить волю.

— Тебе интересно?.. — шептала я, сорвав голос от крика. — Интересно, кто был тем мастером?.. Тебя-то как звать?

Плешивец вытер пот со лба и закурил самокрутку, пыхнув мне в лицо дымом.

— Ты, девонька, эти разговоры брось. Не на того напала. Меня не разжалобишь.

Он выбрасывал недокуренную самокрутку и опять принимался крутить ручку коловорота, натягивая ремни на дыбе. Боль пополам с криком заполняла все мое существо и вытесняла искру разума. Я теряла сознание…

… и вновь приходила в себя, когда палач окатывал меня холодной водой. Боль возвращалась, усиливаясь, и я продолжала шептать, чтобы удержаться в реальности.

— Хочешь, расскажу, что со мной делал настоящий мастер?.. Как поил расплавленным свинцом?.. Как сажал на кол?.. Как сжигал живьем?.. Тебе интересно?.. Интересно, как я выжила?..

— Ты ври да не завирайся… — опять утирал он пот и присаживался на колоду. — После такого не выживают… Ты сознайся им, сознайся, ну чего упрямишься? А я тебе голову-то отниму, испугаться и почувствовать не успеешь. А уж коли не сознаешься, то тот, коротышка, видела его?.. Вот уж кто лютый зверь, мучить будет так, что мертвым позавидуешь. Что с людьми он творил, так то и мне не по себе делалось… А уж над девками-то особенно изгалялся…

Мой смешок вышел больше похожим на кашель.

— Боится… — выдавила я наконец. — Боится он меня, за шкуру свою боится. Знает, что я его братца порешила, бесится, но страшно ему… Чует демона…

— Какого еще демона?..

— Того, что мне от мастера страданий достался. Вон, в углу свернулся. Только если я ту тварь спущу, никого в крепости не останется…

— Ох и бедовая ты девка… — пробормотал палач и взялся за раскаленные щипцы. — Придется тебя немного…

Распахнулась дверь допросной, принеся глоток свежего воздуха.

— Федосей! Тебя генерал срочно к себе с докладом кличет!

Плешивец вздохнул и покачал головой.

— Вот и что мне ему доложить, а? Ведь запираешься и хуже себе делаешь… — он уронил щипцы обратно на жаровню и пошел к выходу.

— Так тебя Федосеем зовут? — бросила я вслед палачу. — Я запомню. Когда стану императрицей…

Он отмахнулся.

— Блаженная!..

— … когда стану императрицей, то казнить не стану. Хорошие палачи нынче редкость.

Дверь за плешивцем закрылась, а солдат остался. Он подошел ко мне ближе и остановился напротив. Я зло выдохнула:

— Чего уставился? Иди отсюда, пока не застукали. Неси караул.

Ёжик — а это был он — сжал кулаки.

— Это и был твой гениальный план по освобождению моего сына? Попасть в лапы имперцев? Чтобы гнить с ним в соседней камере?!?

— Прекратил истерику и пшел вон, — прошипела я. — Не путайся под ногами.

Ёжик подошел еще ближе.

— Ты хоть знаешь, что Сига завтра должны судить? Почему ты, демон тебя раздери, не вытащила его вместе с часовщиком?!?

Потому что мне в колоду была нужна карта его отца… но вслух я сказала иное:

— Потому что Сигизмунду Рыбальски нужна не только свобода, но и честное имя…

— Ему нужна жизнь!

— Не ори. Все будет… И суд, и честь, и новая жизнь. Город должен знать своих героев.

— Нет, ты посмотри на нее! — взвился он от ярости. — Она еще и ерничает! Ты себя со стороны видела? Полудохлая здесь висишь!..

— Кстати, да… — поморщилась я, не чувствуя рук. — Сними у меня с пальца кольцо. Только осторожно, не касайся камня. Отпросись в увольнительную и отдай перстень любовнице Гогенфельзена. Ты ее видел, зовут Петрой. И передай от меня, только дословно, не перепутай…

Я прикрыла глаза, чувствуя, как шумит в висках. Тварь в углу зашевелилась, разворачиваясь тугими змеиными кольцами. Ее отрава проникала в сознание.

Яд… такой надежный… Крохотная капля на острие иглы… Одно движение, и наступит долгожданное облегчение… Зачем трепыхаться?.. Конец для всех един… Иди к нам… Мы тебя давно ждем… Белая холодная пустота… Небытие… без чувств и боли…

Меня зазнобило. Стуча зубами от холода, я выговорила через силу:

— Передай ей и скажи, что от Рыбальски. Пора ей… стать… женой… генерала… Гогенфельзена… Пусть пошалит с толстяком… Сейчас… или никогда…

— И что это значит? — озадаченно спросил Ёжик. — Как это поможет Сигу?..

— Не твоего ума дела!.. — разозлилась я. — Делай, что велено!..

Он ушел, оставив меня наедине с собственными демонами. И палач как назло куда-то запропастился. В подвале пыточной было так тихо, что я слышала, как потрескивают угли в жаровне. Ощущения бытия исчезали, одно за другим… Обоняние давно пропало, потом отдалились звуки, свет и тень смешались в серое ничто… Последней оставалась боль… но и она уходила… Все меня бросали… Туман заволакивал сознание… Ледяные воды озера смыкались надо мной… Нельзя… надо думать… перебрать колоду… вспомнить карты… проверить, что в отбое…

Ёжик. Сделает все ради сына. Но он всего лишь в солдатах, мелкая сошка. Ему, как беглому каторжнику, обиженному на засудивших его княжеских генералов, и так оказали больше доверия, чем любому другому новобранцу. Мне вообще повезло, что его направили в охрану Крафградской крепости. Придумка с летучим змеем, измазанным светящимся в ночи фосфором, была удачным отвлекающим маневром… Все прошло идеально… Я разыграла эту партию как по нотам, заполучив еще один козырь — часовщика.

Мастер Гральфильхе… но козырная масть может смениться, если разыграть карту часовщика слишком поздно. Сколько времени прошло? Сколько он протянет без еды и воды?.. Почему генерал такой тупой? Почему люди такие идиоты?.. Почему они никогда не действуют так, как я планировала? Почему Единый вечно мухлюет?..

Злость меня немного взбодрила. Я прикусила себе язык, и соленый вкус боли освежил сознание. Гогенфельзен. Теперь я ставила на него. И его ушлую любовницу Петру. Я еще тогда заподозрила, что она не просто так отлучается из дома. Девица подворовывала, таская из особняка Рыбальски дорогие безделушки и сплавляя их скупщику краденого в одном из притонов. Я проследила за ней еще немного и обнаружила того, ради кого она так старалась. Это был уже известный мне смазливый шулерок Шульц. Этот проходимец тянул деньги из всех своих девок, ухитряясь водить их вокруг пальца обещаниями жениться. Что ж… В следующую ночь призрак Рыбальски явился к опоенной дурманом Петре во сне и поведал про соперницу Бэллу. Разумеется, Петра понеслась по указанному адресу, застукала любовничков и закатила им грандиозный скандал. Я постращала дуреху еще пару раз, являясь ей в ночью в темных узких коридорах и мастерски исчезая, пока она окончательно не уверовала в то, что действительно общается с неупокоенным духом убитого Рыбальски, хозяина особняка. Петра была жадной до побрякушек, и я выдала ей, как найти фамильные драгоценности, начертав подсказку куриной кровью на зеркале в ванной комнате. Потом пообещала Петре, что она станет женой полковника Гогенфельзена, если будет меня слушаться и поможет отомстить моему убийце… Это звучало так мелодраматично и слащаво, что у меня самой аж зубы сводило, но приходилось скорбно завывать в ночи под ее окнами, изображая страдания неупокоенной души. А поседевшую прядь Петра благополучно закрасила, всех делов-то…

Мои размышления оборвали на самом интересном месте. Я как раз представляла, как Петра оцарапает генерала подаренным кольцом, как эта жирная сволочь будет мучиться и задыхаться от боли, сгнивая изнутри… Вошел хмурый палач.

— Ну что, девонька, — окинул он меня мутным взором, — говорить будешь?

Я устало покачала головой. Федосей шмыгнул носом и закряхтел, доставая кнут.

— Сечь буду, — буднично сообщил он.

— Секи. А генерал где? Неужели не придет полюбоваться?

— А тебе зрители нужны? Иль выведать что хочешь?

— Хочу, — призналась я. — Скучно мне. И одиноко. Ты секи, секи, только не молчи…

Федосей был мастером кнута. Свистящие удары обрушивались на спину и пробирали до костей, вырывая лоскуты кожи и оставляя кровавое месиво. В глазах темнело, зубы крошились, будучи сцепленными намертво. А потом мучитель выдохся и сел покурить.

— Ты б… курил… меньше…

— Твоя правда, — вздохнул Федосей. — Стар уже… Ну вот что ты упрямишься, а?.. Себе только хуже делаешь, и мне работы задаешь!.. Вот сколько можно над стариком издеваться?..

— А давай… я тебе все скажу…

— Правда? — подскочил он с колоды, уронив самокрутку.

— Взамен и ты… что-нибудь расскажешь…

Он выругался и потянулся за кнутом.

— Обожди, — взмолилась я. — Часовщик… передай генералу… что Гральфильхе долго не протянет… Он заперт… без еды и воды…

Федосей с сомнением прищурился.

— Генерал уехал, — сказал он.

— Куда?

— Слушай, ну кто кого здесь допрашивать будет?

— Так мы ж договорились… — чтобы польстить плешивцу, я страдальчески застонала. — Ох… Ты мне, а я тебе… ох… что-нибудь…

— А я тебе и сказал. Генерал уехал! — многозначительно повторил он. — Если все расскажешь, позову писчего, твои показания запишем, и тю-тю!.. Отмучаешься у меня. Не обману. Давай, говори.

— Вот еще! — возмутилась я. — Ты сам подумай, почему генерал уехал. Натворил дел и сбежал. Боится ведь! А как Франц-Иосиф прибудет…

Мой обостренный слух уловил, как палач шумно сглотнул.

— … как прибудет да узнает, что его невесту кнутами…

— Да какая из тебя невеста!..

— Выгодная! Правду говорю, генерал подписал себе смертный приговор!

— Нет, ты погляди на нее, ну точно умалишенная! — наклонился он поднять валяющийся на полу кнут, но охнул, держась за спину и будучи не в состоянии разогнуться. — Твою ж налево!..

— Спина? — участливо поинтересовалась я. — Федосей, ну что ты упрямишься?.. Я ж проклятая Шестая, меня так просто не убьешь. Знаешь, сколько таких охотников до тебя было?

— Утихни!.. — простонал он, в полусогнутом положении добираясь до лавки. — К городу княжеские войска стянули. И великий князь смерти твоей лютой хочет, убийцу княжны выдать требует. Ты уж выбирай, из чьих рук смерть принять…

— Княжеское войско? — заулыбалась я и, будь не в оковах, радостно бы потерла руки. — Вот как… Какой забавный расклад вырисовывается. А Орден Пяти что же медлит? Непорядок. Эй, ну что ты там расселся?.. Что там еще интересненького произошло? Да не спи!

— Совсем двинутая… — открыл глаза и устало вздохнул Федосей.

Он опять взялся за кнут, но тут дверь допросной с грохотом распахнулась, принеся немного свежего воздуха и… полковника Гогенфельзена собственной персоной. Я нахмурилась. Неужели Ёжик так быстро справился с заданием? Или я просто потеряла счет времени?..

— Отставить! — нервно воскликнул он, видя, что палач замахнулся для удара.

— Приказ генерала… — пробурчал Федосей, но с готовностью опустил руку, выжидающе глядя на полковника.

— Я с ним все решу!.. — полковник шагнул ко мне и позеленел.

Его явно затошнило от вида и запаха крови, но он мужественно подавил рвотный позыв и поднял мою голову за подбородок, уставясь на меня сквозь круглые очечки на носу.

— Ты в самом деле знаешь, где «Кровь»? — спросил он.

Я ему улыбнулась и кивнула. Он почему-то нахмурился, яростно кусая губы. На его лысой макушке блестели капельки пота. Очень хотелось на их месте дорисовать ему корону. Мой король… козырный король. Полковник оглянулся к Федосею.

— Не созналась ведь?

— Нет… — понурился палач. — Но сознается, не таких ломали…

— Нет, не сломаете. Эту не сломаете. Сумасшедшая она. Тут другой подход нужен.

— Какой такой другой? — оскорбился Федосей. — Я ж не пальцем деланный, все подходы знаю, только ж как работать?.. Ведь только давеча в третий раз подавал рапорт, чтоб привезли «ледянку» и «железную деву»! А не везут, денег, видишь ли, нету! А кнут! Вы гляньте! Старье какое, рукоять поистерлась совсем! Коловорот на дыбе вот-вот сломается! И то не моя вина!.. Квартирмейстер опять в довольстве отказал!.. Я уже устал жаловаться!

— Не в тебе дело, — отмахнулся полковник. — Ты по телесным пыткам мастер, а тут нужен тот, кто душу из нее вынет и по крупицам перетряхнет…

Недоброе предчувствие кольнуло в сердце. Воображаемая корона съехала с полковника. Козырь стремительно превращался в лишку. Кажется, зря я на него поставила. Какую еще пакость уготовил мне Единый?

— Вы о чем толкуете? — тоже не понял Федосей.

— Отныне ею будет заниматься душевед. Эй, Хоффман, — окликнул он сопровождающего, — зови сюда этого мозгоправа.

— Он платы вперед требует. Или того… — ротный многозначительно подвигал бровями вверх-вниз.

— Обнаглели все, условия ставят! — зло выдохнул Гогенфельзен и оглянулся на меня. — Господи, она ж страшная, как божий грех…

Он скривился и сплюнул на пол, потом торопливо достал надушенный платок из кармана и поднес ко рту.

— Так поди пойми, что у этих душеведов в башке творится, — пожал плечами Хоффман. — Они все того… малость не в себе… извращенцы. Только вы, фрон полковник, правы. Надо бы ее в божеский вид привести, прежде чем Тиффано показывать, а то передумать может… Кстати, Федька, этот генеральский прихвостень ее хоть не того, не оприходовал?..

— Да кто на нее в здравом уме вообще польстится?.. — поморщился палач.

— Ну и хорошо, а то Тиффано больно волновался… Чистоплюй еще тот…

Я нахмурилась. Тиффано… Имя казалось знакомым. Где-то я его слышала… Но где?..

Недовольно ворчащий себе под нос Федосей вправил суставы, окатил меня несколькими ведрами воды, срезал те лохмотья, в которые превратились рубашка и платье, надел чистое и даже попытался причесать волосы.

— Ишь, удумали, — бормотал он. — У живого человека в мозгах ковыряться. Изверги!..

— И не говори, Федосей, — горячо поддержала я его. — Страшные они люди… Мозги наизнанку выворачивают всем вокруг. Ты бы отговорил полковника от этой затеи, а?

— Испугалась небось? А вот надо было не упрямиться и мне все выкладывать!

— Так а я чего?.. Я ж за тебя да полковника беспокоюсь… за своих будущих подданных. Знавала я одного душеведа столичного… Такие речи сладкие вел, так соловьем разливался, что все, кто его слушали, в него влюблялись и потихоньку превращались… в мужеложцев…

— Бог ты мой Единый! — побледнел палач. — Тьфу на тебя!.. Врешь ведь!

— Слово вояжны даю, что правду говорю. И ты гляди мне, Федосей, — строго покачала я головой, пока он натягивал на меня чистую рубашку. — Если узнаю, что соблазнил тебя душевед окаянный, не пощажу. Велю казнить.

Мне почти удалось внушить испуганному палачу и склонить его на свою сторону, но тут открылась дверь, и вновь появился нетерпеливый полковник Гогенфельзен.

— Готова? — отрывисто спросил он Федосея.

— Да. Только, фрон полковник?.. — замялся палач.

— Что еще?

— А может обойдемся без этого мозгоправа? По старинке оно ж всяко надежней будет.

— Не выдумывай! Я справлялся у профессора Бринвальца. Он лично порекомендовал мне Тиффано как лучшего столичного душеведа!

— Столичного? — опасливо переспросил Федосей.

— Да. Хоффман, зови сюда этого чистоплюя.

Зашедший в пыточную мужчина шумно втянул воздух и уставился на меня, побледнев. Он был темноволосым, широкоплечим, плохо выбритым и каким-то потрепанным, однако довольно привлекательным. Пожалуй, даже красивым. А еще он казался пугающе знакомым. Меня охватил ужас от осознания того, что я забыла и не учла что-то важное. Как же так? Я же помню все свои карты!

— Фрон Тиффано, мне нужен быстрый результат, — сказал полковник. — У вас есть время до утра. Потом вернется генерал. Помните, я рискую, обращаясь к вам за помощью. Если сможете вытащить из нее, где она прячет часовщика, то отдам ее вам, как и уговорено.

Сердце остановилось. Какого демона здесь творится?.. Душевед медленно кивнул, не сводя с меня странного взгляда — смесь отчаяния, гнева и решимости.

— Она у меня все расскажет. Оставьте нас одних.

От его голоса на меня липкой ледяной волной накатил животный страх. Я начала задыхаться.

— Нет! — вырвалось у меня. — Я не хочу! Не хочу!.. Не надо!..

Федосей оглянулся на меня и с сомнением покачал головой, а потом обратился к Гогенфельзену.

— Фрон полковник, разрешите остаться, а? Опыт, так сказать, перенять…

— Я работаю один! — резко отозвался душевед и шагнул ко мне. — Убирайтесь!

Жуткая догадка пронзила меня. Это же он забрал мою память! А теперь отнимал мое дыхание, забирал мои карты, ломал мою игру… разрушал мне жизнь! Могильный холод ворвался внутрь, взметнув и смахнув карты со стола, а затем воды черного озера сомкнулись надо мной. Я потеряла сознание.

Грезя о стольких вещах сразу, обдумывая разные возможности, воображая будущие события, планируя игру от начала и до победного конца, я держала в памяти слишком многое. И теперь все смешалось и казалось мне сном, пришедшим на излете ночи, туманным и расплывчатым. Я перестала доверять памяти, потерялась в ее лабиринтах и лежала, слепо глядя в потолок крепостного лазарета. Демон исчез, оставив меня беззащитной перед душеведом. Рубашка на мне была бесстыдно задрана, от вонючей мази слезились глаза. Заметив, что я очнулась, Тиффано прекратил ее втирать и нажал ладонью мне на грудь.

— Слава Единому, что она пришла в себя! — срывающимся от гнева голосом сказал он в сторону. — Как вы вообще посмели пытать женщину?!? Светлую вояжну?

— Что приказано, то и сделано, — равнодушно ответил Федосей, наблюдая из угла за действиями душеведа.

Я разглядывала красивое лицо Тиффано, пошедшее красными пятнами от гнева, и чувствовала, что слепну. Так бывает, когда очень долго смотришь на пламя или солнце. Все расплывается красными пятнами и темнеет… Но я упрямо продолжала смотреть, мне казалось, еще немного — и я вспомню, кто он такой.

— Оставьте меня с пациенткой наедине!

— Не велено. Да и хочу поглядеть, как вы у нее в голове копаться будете… Когда еще такое доведется увидеть.

— Тогда будете сами докладывать полковнику об отсутствии результата!

Федосей пожал плечами.

— Что поделать…

— А потом и генералу, почему вообще пустили постороннего к пленнице!

Тут палач слегка струхнул, но продолжал стоять на своем.

— Так мое дело маленькое! Не я ж пускал. Что велено, то и…

— Впрочем… Бог с вами, оставайтесь, — разрешил Тиффано. — Хотите рисковать собственным душевным здоровьем, воля ваша. Я ответственности за последствия не несу. Но если заметите за собой странное поведение после сеанса душетерапии, немедленно обращайтесь к душеведу. Надеюсь, успеете.

Федосей побледнел, как мел, и переспросил:

— Какое еще странное поведение?

Тиффано еще сильнее надавил мне на грудь, как будто опасался, что я захочу вскочить и убежать, и ответил:

— Усталость, плаксивость, необъяснимая тревога, доселе не возникавшие пристрастия, бессонница…

— Какие еще пристрастия?!? Ничего такого за мной не водится!

И с этими словами палач попятился к двери и скрылся за ней. Кажется, зря я настращала Федосея… Тиффано повернулся ко мне.

— Какого демона ты творишь, Хриз?

— Почему вы мне тыкаете? — холодно спросила я и попыталась оттолкнуть его руку с груди. — Уберите от меня руки!

— Ах, теперь мы решили изображать гордую вояжну! — непонятно почему взбеленился душевед. — Надрать бы тебе задницу, да жаль убогую! Живо говори, где спрятала часовщика, тогда смогу вытащить тебя отсюда!

Я отвернула голову в сторону и зажмурилась. Меня мутило, а в груди нарастало жжение.

— Не нуждаюсь в вашей помощи. Убирайтесь, — процедила я.

Он тихо выругался, помолчал немного и спросил как-то беспомощно:

— Что же эти нелюди с тобой сделали?.. Больно, да?

А потом склонился ко мне еще ниже и… поцеловал в губы, словно огнем окатил. Я отчаянно забилась, отталкивая его.

— Тише, Хриз, тише… — шептал он, прижимая к себе и лживо утешая, — успокойся. Я что-нибудь придумаю, обещаю. Я не оставлю тебя, слышишь?.. Не бойся…

В груди бушевал пожар, я опять начала задыхаться. А душевед так ладони и не отнял, продолжая испепелять меня огнем.

— Больно!.. — простонала я, не выдержав. — Пусти, сволочь!.. Убери руку!..

На глаза навернулись слезы, в исступлении зашлось сердце. Я подавилась криком, впившись зубами в плечо Тиффано, и забилась в его объятиях, царапаясь.

— Потерпи, я смогу… слышишь? Моя бесконечность защитит тебя… Я смогу тебя вылечить… и спасти… Да не кусайся…

И тут распахнулась дверь.

— Что здесь происходит?

Я из последних сил оттолкнула от себя душеведа и свалилась с кровати, катаясь по полу и бессильно расцарапывая обожженную грудь. Откуда у меня на груди взялась храмовая татуировка бесконечности?!? Почему, демон раздери, я этого не помню?!?

Тяжелая поступь шагов женщины отдавалась в висках. Императрица Вера-Магдалена прошла в комнату, несмотря на предупреждение, что это может быть опасно, и бесстрастно разглядывала меня. За ее спиной в почтительном ожидании застыла свита. Генерал был бледен и зол, полковник Гогенфельзен и вовсе стоял, привалившись спиной к стене, ни жив ни мертв. А вот душевед появлению императрицы почему-то обрадовался. Одетая в мужской дорожный костюм табачного цвета, однако богато расшитый камнями и золотом, Ее Величество носила печать властности на лице, как иные носят шляпку, оттеняя ее то презрением, то редкой благосклонностью. Но сейчас на ее полном лице живыми оставались только голубые глаза, потемневшие от горя до темно-синего цвета.

Я села, подтянув колени, и попыталась подняться на ноги, чтобы быть с императрицей вровень. Не так я планировала с ней встретиться!

— Это та, кто лишил жизни моего сына? — спросила она тихо.

— Да, Ваше Величество, — почтительно ответил ей генерал и выступил вперед.

— Нет, это не так! — неожиданно возразил осмелевший душевед.

Генерала перекосило от гнева, а полковник схватился за сердце и тяжело задышал. Императрица медленно повернулась к Тиффано, вопросительно выгнув темную густую бровь.

— Простите меня, Ваше Величество, что был вынужден вмешаться. Позвольте представиться. Профессор Кысей Тиффано. Душевед, — он поклонился и кивнул на меня. — А это светлая вояжна Хризокола Ланстикун. Она душевнобольная еретичка, однако не убийца. И у меня есть тому доказательства.

Я попыталась возразить, но с ужасом обнаружила, что не могу даже рта открыть, как и встать на ноги. Боль в груди усилилась.

— Арестовать его! — взвизгнул генерал. — Как он здесь вообще оказался? Гогенфельзен! Твоих рук дело?!?

Императрица жестом остановила Вальцкерта и спросила душеведа:

— Доказательства? Я вас слушаю.

— Ваш сын жив, — выдал душевед.

Сделалось очень тихо, и лишь я отчаянно сопела, пытаясь справиться с нежданным параличом. Лицо императрицы помертвело, глаза недобро сузились.

— Вы смеете насмехаться над моим горем?..

— Ваше Величество, только прикажите, и его мигом отправят!.. — тут же вылез генерал.

Тиффано медленно покачал головой.

— Нет, я говорю лишь то, что слышал от своих людей. Позвольте объяснить. С недавних пор я владею Соляным замком, что стоит у подножия Аллавийских гор. В окрестностях моего замка живет небольшая община, человек тридцать. Так вот… Ее обитатели утверждают, что видели императора Фердинанда Второго, раненного и в сопровождении странной компании.

— Ваше Величество! — воскликнул генерал, багровея и обливаясь потом. — Неужели вы верите этому шуту? Он же нагло врет, потешаясь над горем всей империи!

Шут?.. А что?.. Может, он и есть неучтенная карта шута в моей колоде? Да демон раздери! Почему я не чувствую ног? Неужели палач перестарался с кнутом и перебил мне хребет?

— Какой мне смысл врать? — спокойно возразил душевед. — Вместе с императором были люди в имперских мундирах. Они ворвались в селение, потребовали припасов и знахарку для раненого. Возглавлял их какой-то толстяк в очках, который назвался Цукеркандлем. Кстати, я уже сообщал об этом ротному Хоффману. Он может подтвердить мои слова.

И душевед кивнул на ротного. Тот побледнел и тяжело сглотнул. Его взгляд заметался между злющим генералом и грозно насупившейся императрицей.

— Это правда? — спросила Вера-Магдалена. — Немедленно отвечайте!

— Я… не знаю… — промямлил ротный. — То есть… да… фрон Тиффано и в самом деле что-то такое говорил… но я… мои люди…

— Ваше Величество, — опять вмешался генерал, — было проведено расследование и установлено, что это самозванцы! Беглые дезертиры!

— Плохо же вы выполнили свою работу, фрон генерал, — в голосе душеведа прозвучали брезгливые нотки. — С мельником та странная компания рассчиталась вот этим кольцом. Согласитесь, необычный трофей для дезертиров?

С этими словами Тиффано полез в карман и вытащил кольцо-печатку с императорским гербом. Какого демона вообще происходит? Я не успевала за событиями и чувствовала себя так, словно мой карточный домик, тщательно выстроенный и продуманный, зашатался и стал заваливаться.

— Откуда оно у вас? — потрясенно выдохнула императрица, сжимая в кулаке кольцо сына.

Душевед деланно равнодушно пожал плечами:

— А что было делать мельнику с такой дорогой вещью? Вот он и пришел в замок обменять перстень на лошадь из моих конюшен…

Вера-Магдалена развернулась к генералу и грозно спросила:

— Это так вы проводили расследование, фрон генерал? Вы уверили меня, что мой сын мертв! Сказали, что нашли убийцу!.. что она призналась! Извольте объясниться!

— Эмм… — толстый боров лихорадочно вытер пот со лба. — Она действительно призналась!

Я не могла говорить, но у меня хватило сил яростно замычать и отрицательно замотать головой. Правда, в мою сторону все равно никто не смотрел. Императрица повернулась к Федосею. Палач представлял собой странную смесь спокойствия и любопытства. Он поклонился Вере-Магдалене и степенно ответил:

— Наше дело маленькое, Ваше Величество, что приказано, то и делаем. А приказано нам было пытать у нее… — он кивнул на меня, — куда она, значится, дела украденного часовщика. А про императора спрашивать ничего велено не было, врать не стану.

— Какого еще часовщика? — изумилась императрица. — При чем здесь какой-то часовщик!

— Так тот безумный мастер Гральфильхе, что у нас тут в казематах сидел, а потом его выкрали, значится, прямо из-под носа караула…

— Ваше Величество, — опять юлой завился генерал, — она еще раньше, до этого, во всем призналась при свидетелях в игорном доме, бахвалилась, что великая колдунья, Шестая!.. Собор сожгла!.. На крепость напала!

— Довольно! — влез душевед. — Ваше Величество, я вас умоляю, посмотрите на нее! Ну какая из нее убийца? Какая поджигательница? Какая Шестая? Она же больная измученная женщина! Ей нужно лечение!

Я протестующе замотала головой и даже ухитрилась открыть рот, выдавив почти связно:

— Я… бу… ща… им… ри…

Но это никого не впечатлило. Генерал продолжал упрямо гнуть свою линию:

— Ваше Величество, но зачем же императору Фердинанду Второму скрываться в горах? Какой в этом смысл? Раненому! Бежать из города! Это все шито белыми нитками! Тиффано с убийцей в сговоре, вот откуда у него кольцо!

И Вальцкерт театральным жестом указал на душеведа. Однако тот не смутился и опять пожал плечами.

— Ваше Величество, я могу только предполагать, что двигало вашим сыном и его людьми… Возможно, они опасались… — Тиффано сделал многозначительную паузу, — опасались предательства в своем окружении?..

— Ваше Величество!.. — взвизгнул генерал. — Я не позволю!..

— Однако мне тут подумалось вот что… — оборвал его душевед. — Я не припомню, чтобы состоялись похороны Его Величества. Траур объявили, а вот похороны?.. Его тело было обнаружено? Это бы безусловно разрешило все сомнения…

Я скрипнула зубами, разделяя чувства генерала, который правда злился по другому поводу. Но объект нашей ненависти был один. Клятый душевед! Это он! Это он пришпилил меня к стене пылающим в груди символом, словно бабочку. Ни слова вымолвить, ни руками-ногами пошевелить! Он колдун? Или… От ужаса потемнело в глазах. А вдруг его нет?!? Вдруг он лишь моя мара? А если остальных я тоже выдумала?… А если и мира-то давно уже нет?!?

— Он же издевается над вами, Ваше Величество! — топнул ногой толстяк. — Тело Фердинанда Второго было настолько страшно изуродовано, что о похоронной процессии и речи…

— Довольно! — резко оборвала его императрица и неожиданно опять повернулась к палачу. — Милый мой Федосей…

От удивления я забыла дышать. Милый? Вот уж точно бред! Или?..

— … я хочу услышать, что ты думаешь обо всем.

Палач нисколько не удивился такому странному обращению, просто кивнул, приняв его как должное, и также степенно отвечал:

— Скажу о ней так, — он кивнул в мою сторону. — Шальная и больная всю голову девка. Убить могла бы, в том у меня сомнений нет. Да вот убила ли?.. Про то не ведаю. Двое суток над ней бился, а признания вырвать не смог. Но душеведа она испугалась. Меня она, значится, не убоялась, а его испугалась! В обморок упала!

В голосе Федосея отчетливо слышались ревнивые нотки.

— Сейчас при нем, поглядите только, молчит, как рыба об лед, а под пытками рот у нее не затыкался, всякий бред так и несла. Императрицей грозилась сделаться и всех тут казнить. Шестой себя называла…

— Это неправда! Она ж больная, ну кому вы верите!.. — опять вылез душевед.

Федосей отмахнулся от него.

— А я разве спорю?.. Больная. Только про часовщика и Искру она не отрицала. Бахвалилась перед генералом, и сдается мне, что побаивается он ее…

— Это бред! Ваше Величество, почему я должен терпеть наговоры от всяких бездарей!.. — генерал осекся под строгим взглядом императрицы.

— Да и я, признаться, сам ее опасаться стал… — покачал головой палач. — Ведь такие шрамы на ней, что и понять не могу, как в живых осталась?.. А вот его завидев… — Федосей кивнул в сторону Тиффано, — побелела, как полотно, и такой ужас в глазах… что и мне не по себе сделалось… Нет, Ваше Величество, не в сговоре они, голову на усечение даю.

— Как вы вообще могли пытать светлую вояжну! — запальчиво воскликнул душевед, сжимая кулаки.

— Вояжну… — задумчиво протянула императрица и вновь удостоила меня вниманием. — Встаньте, светлая вояжна Ланстикун. Если это действительно вы…

Из груди нехотя вытащили кол. Я встала на ноги, лихорадочно обдумывая, что сказать. Сомнений больше не осталось. Душевед управлял мною, словно марионеткой, дергая за ниточки или же сжимая их в кулаке так, что не продохнешь.

— Вы убили моего сына?

Я медленно покачала головой.

— Однако многое указывает на это…

— Ваше Величество, — произнесла я тихо, и собственный голос показался мне чужим, — у меня не было причин убивать Фердинанда Второго хотя бы потому, что ваш сын был бы намного приятственней для меня в виде супруга… Политический союз Северных земель и Гарлегии мог бы скрепить…

Горло перехватило, и голос пропал. Императрица подождала немного, потом печально улыбнулась и повернулась к палачу.

— Ты как всегда прав, Федосей. Отчаянная безумица…

Ноги опять не держали. Я сползла по стене на пол, протестующе замотала головой и замычала. Душевед поторопился влезть:

— Ваше Величество, прошу вас, отдайте мне эту несчастную…

Я стала неистово биться головой об стенку и мычать, словно корова, которую ведут на убой.

— Ей нужна моя помощь, пока не стало еще хуже… — лживо беспокоился он.

— Почему она вас так боится? — спросила императрица.

Мерзавец пожал плечами.

— Видите ли, такова странная особенность безумия. Сумасшедший напрочь отрицает собственное болезненное состояние, и любой, кто указывает ему на тревожные симптомы, страшит несчастного, поскольку тем самым грозит целостности его мировосприятия…

Сволочь!.. Убью гниду!.. Раздавлю!.. Зачем я отдала кольцо с отравленной иглой?!? Зубами загрызу!..

— Ваше Величество, она не убивала вашего сына. Вы же слышали, что безумица вообразила себе, что станет императрицей, выйдя замуж. Тяжелая форма навязчивой идеи, при которой светлая вояжна скорее бы убила тех, кто грозил ее планам и покушался на жизнь Его Величества…

И душевед очень выразительно покосился на генерала. И эту жирную падлюку поубиваю!.. Всех сгною!.. Падлы!

— Ваше Величество, я настоятельно рекомендую вам арестовать этого проходимца! И допросить с пристрастием! — набычился генерал. — Мои люди быстро вырвут признания из этих заговорщиков, не то что этот соплежуй Федька!..

Императрица медленно покачала головой.

— Только моему верному Федосею я и могу доверять… — тихо произнесла она. — Орден когниматов требует открытого суда над Хризоколой Ланстикун или грозит отказать империи во всех займах. Великий князь требует выдать ему Лидию Хризштайн, иначе быть войне. Фрон генерал уверяет, что она Шестая, убившая моего сына, однако фрону Тиффано удалось посеять сомнение у меня в душе и зародить надежду, что Фердинанд может быть жив…

— Прошу прощения, Ваше Величество, — отделилась от стены и прошелестела худая тень в надвинутом на лице капюшоне, — но появилась еще одна угроза. Орден Пяти. Они требуют немедленно выдать преступницу, или Винден будет сметен с лица земли…

У меня сдали нервы, и начался истерический смех. Я захлебывалась им, и невидимая хватка на горле ослабла. Очевидно, душевед испугался, что я задохнусь.

— Да, магистр, простите, вечно забываю о вашем присутствии, — слегка поморщилась императрица. — Умеете вы подкрасться. Однако совет я хочу услышать прежде всего от…

— Только я! — выкрикнула я, воспользовавшись слабиной душеведа. — Только я могу построить Искру! Она защитит империю от всех врагов! Без меня вы ничего не!..

Но горло вновь захлестнула удавка, я подавилась и захрипела.

— Я хочу твоего совета, Федосей, — настойчиво повторила императрица. — Пусть теперь ты в отставке, однако твой опыт тайных дел нужен мне, чтобы принять верное решение.

Я уже давно поняла, что палач не так прост, как хочет казаться, но для генерала это стало ударом.

— Тайных дел? — толстяк выпучил глаза и изумленно уставился на плешивца.

— А она всем нужна живой? — деловито уточнил Федосей. — А то бы чик, и девка отмучается, и нам легче…

Душевед побледнел и ослабил внимание, мне сделалось чуть легче дышать.

— Увы, да…

— Эк незадача… — закряхтел плешивец и подошел ко мне, заглядывая в глаза. — Ну что, сердешная, везде наследила, да? И чего они все так на тебя взъелись? Чего молчишь?..

Я выразительно скосила глаза на душеведа и подвигала бровями. Упрямая хватка на горле не отпускала. Говорить я не могла, но Федосей понял меня без слов.

— Да не боись, я ж не зверь какой, этому типу тебя не отдам…

— Но только я могу ей помочь!.. — возмутился Тиффано.

Палач покачал головой и погладил меня по спутанным волосам.

— А пусть будет, Ваше Величество! — сказал он. — Пусть будет суд! Никто не сможет упрекнуть нас в беззаконии. А там и поглядим, куда на кривой козе нас вывезет…

— Нельзя допустить суда, Ваше Величество, — генерал решил сменить тактику, заговорив проникновенно и обменявшись взглядом с тенью в капюшоне, — потому как…

— Вынужден согласиться. Суд восстановит против нас Орден Пяти, — поддержал его магистр.

— Нет, если на суде я выступлю от имени Ордена Пяти, — заявил Тиффано.

— Что? — обернулась к нему императрица.

— А я сразу понял, что неспроста она его боится, — потер ладони палач.

— Орден когниматов подтвердит мои полномочия, — не унимался душевед.

— В сговоре они! — рявкнул генерал. — Заговорщики!

Завязалась перепалка, в которой завоняло страхом, застарелой ненавистью, болью… Зрение исчезло, отдаваясь набатным звоном в ушах. Мне не хватало воздуха, и тени спорщиков заволокли сознание тошнотой. Жестокий приступ, когда смешиваются все чувства восприятия, скрутил меня и вывернул наизнанку. А потом началось долгое падение во тьму…

В беспамятстве снился мне паук с почему-то лысой очкастой головой Тиффано. Противным скрипучим голосом он приговаривал, что спасет меня, и плел свою паутину, раскачиваясь на огненных нитях и подбираясь все ближе. Меня укачивало и тошнило, я отчаянно пыталась выбраться, но лишь больше запутывалась. И вот уже невозможно ни пошевелиться, ни дышать… Огонь пожирал мою память… я забывала самое себя и распадалась… на рубиновые капли… без следа…

В холодном поту я проснулась и не сразу сообразила, где я и кто. Каменные стены каземата. Камера. Узкое окно-бойница под потолком. Алый закатный луч солнца на полу. Звуки ветра и шелест волн снаружи. Та самая камера, в которой ранее сидел мастер Гральфильхе! Не в силах лежать, я вскочила и заметалась по темнице. Какое счастье просто ходить, говорить, пусть и с самой собой, свободно дышать! Чем же все закончилось? Что они решили? Я слонялась из угла в угол, бормоча себе под нос, и думала, думала, думала… Но мысли кружились обрывками и в единую картину складываться никак не хотели. Федосей… Доверенное лицо императрицы?.. Даже генерала при ней не испугался… Что мне это дает? Поверил ли он этому Тиффано, что император жив? Я напрягла память. Император был смертельно ранен и увезен дядей Луиджии, тем самым Цукеркандлем… Стоп! Луиджия! Я совсем про нее забыла и только сейчас с ужасом осознала, куда отправила девчонку. В Соляной замок! Но почему туда? Я же по сути добровольно отдала один из козырей Тиффано… Кто он такой? Из какой паутины вылез на мою голову? Если предположить, что раньше я его знала, то… Орден Пяти? Он из Ордена Пяти?!?

Распахнулась дверь. Мне принесли ужин. Ёжик хмуро протиснулся внутрь, плюхнул передо мной миску с холодной кашей и спросил:

— Допрыгалась?

Я набросилась на еду, коротко приказав:

— Рассказывай все!

— А что тебе рассказывать? Судить тебя будут. Через неделю. А мой сын до сих пор сидит!..

— Не убудет от него, — промычала я с плотно набитым ртом. — Что еще нового?

— Федьку-палача оставили за главного. Полковник затаился, выжидает, куда ветер подует. Петре я кольцо отдал, но генерал лютует, что его обошли, не до утех ему сейчас. Тиффано твоего видел, уехал он…

— Это хорошо. Куда? И почему мой? Стоп!.. — я подавилась и закашлялась. — Ты откуда его знаешь?

Ёжик воззрился на меня в изумлении.

— Что значит откуда? Ты совсем умом тронулась? — он выразительно покрутил пальцем у виска, за что получил от меня пустой миской.

— Выкладывай все!.. Не до шуток мне!..

После ухода Ёжика я долго сидела, отупело уставившись в одну точку. В голове не укладывалось. Кльечи… Я не помнила там никакого инквизитора Тиффано! Завет… Пытаясь вспомнить, как ко мне попал Завет, я обнаружила пустоту… как будто кто-то вырвал кусок полотна… Зияющая дыра моих воспоминаний… Или выжженная? А в столице? Там тоже был Тиффано, так утверждал Ёжик со слов Тени… Якобы я была влюблена в инквизитора и бегала за ним!.. И даже здесь, в Виндене, притворялась бессловесный мальчиком-слугой Лукой, лишь бы быть к нему поближе… Полнейшая глупость!.. Мороз пошел по коже. Я ведь действительно была Лукой… Но у кого служила?.. Почему я, демон раздери, ничего не помню?!? Что Тиффано от меня нужно? Из-за меня он лишился сана, был арестован и обвинен… Но потом каким-то образом оказался в Ордене Пяти… Я провела рукой по груди, нащупав клятый символ… Кожа до сих пор горела и чесалась, как будто что-то заживало… Или наоборот отмирало? Мне надо все вспомнить… и подготовиться к суду. Ёжик сказал, что паук убрался в свое логово. Надеюсь, Тиффано по дороге в замок завалит камнепадом или смоет вышедшей из берегов рекой. А мне надо сосредоточить усилия на полковнике и Федосее, а еще убрать с пути генерала. И не забыть про семена ясенца… Я вам устрою такой суд, что долго помнить будете! Даже если я сама забуду… Вот демон, как же самой не забыть?..