Теплое сердце зимой

Глава 22

Блэй прежде не видел ничего подобного. Сияющая рука Ви потянулась вниз, и затем яркая, как при ядерном взрыве, вспышка озарила ночь, настолько мощная и далеко идущая, что всю гору накрыло полуденным светом. По крайней мере, так казалось. А потом? Осталось только будто нарисованное чьей-то рукой очертание тела на участке бесплодной, непокрытой снегом земли, откуда на мгновение поднялся клубок дыма.

В сопровождении темного безмолвия.

Как будто планета перестала вращаться: затих весь живой мир, не было слышно ни как олень ступает сквозь безлистный кустарник, ни крика совы. Ни треска сучьев, ни тихого стона ветра в сосновых ветвях. И, конечно же, ни звука от Братьев и остальных бойцов, застывших в оцепенении среди деревьев.

Тем временем Куин не мог отвести взгляд от того места, где когда-то лежал его брат. Огромное тело воина дрожало, он громко и с трудом дышал. Наконец, он откатился в сторону и приподнялся на согнутых руках. Пустой желудок сводило от рвотных спазмов снова и снова.

В полной беспомощности, Блэй стоял рядом со своим любимым, и, положив руку на его вздымающуюся спину, еле сдерживал слезы. Пока длился этот эмоциональный приступ, Блэй переводил взгляд туда-сюда между пятном на земле и своей единственной настоящей любовью.

А затем, когда боль потери слегка отступила, он заговорил:

— Пошли, давай вернемся в дом. Здесь холодно.

Он помог Куину подняться на ноги, сомневаясь, что парень хоть отчасти понимает, где находится. Как зомби. Куин позволил увести себя подальше от места, где умер его брат, переставляя кроссовки обратно по следу, который они проложили в лесу, руки были скрещены на груди, взгляд устремлен в никуда. Невозможно сказать, что происходило в его голове.

Нет, это ложь.

Блэй догадывался, насколько все было ужасно.

Именно поэтому он так хотел быстрее вернуть своего парня в укрытие. Он ничего не мог сделать, чтобы помочь с водоворотом в сердце и голове Куина, но, по крайней мере, он мог убедиться, что Куин согреется и обсохнет.

Когда они подошли к «Тахо», Ви материализовался на их пути из воздуха и кивнул в сторону внедорожника. Блэй покачал головой. Как и сказал Брат, нужно было преодолеть всего сотню ярдов. Дальше Лукас не сумел уйти. Кроме того, Куин не останавливался, он даже не споткнулся, пока целенаправленно шел к замаскированному входу в пещеру.

Когда пришло время, Блэй обогнал его и придержал завесу, и Куин нырнул внутрь. Только чтобы остановиться, будто он понятия не имел, куда идти дальше.

— Следуй за мной, — Блэй взял Куина за руку и снова пошел. — Чуть дальше.

Люк был плотно закрыт, Блэй ввел код и открыл дверь, чтобы Куин мог продолжить идти. Затем посмотрел через плечо. Братство сомкнуло ряды, но они держались позади, заглядывая за драпировку, но не решаясь войти. И это хорошо. Пространство — вот что сейчас нужно.

В туннель. Остановка у вешалок, где Блэй снял с Куина парку.

Куин огляделся, казалось, слепыми глазами, его лицо было красным от сухого воздуха, от холода, может, от вспышки света Ви. Он выглядел совершенно потерянным, как мальчишка в теле взрослого.

— Я не хотел, чтобы он уходил.

— Конечно, ты не…

— О, Боже, Блэй, а если он узнал, если он узнал…

— Узнал о чем?

Куин потер глаза ладонями, а затем уставился на свои руки, как будто они принадлежали кому-то другому.

— Что, если он прочитал мои мысли. Ты не представляешь, сколько раз я сидел у его постели и думал про себя… что это за жизнь для него? Как он живет? Я не мог понять, как он с этим справляется. Они отрезали части его тела, чтобы сохранить Лукасу жизнь. Он не мог ходить. Он не мог ничего делать руками. Он был там, в палате, один. — Его как будто слепой взгляд переместился. — Что, если он прочитал мои мысли? И узнал…

— Это не твоя вина, — сказал Блэй, чувствуя, как сдавливает горло. — Ты не несешь за это ответственность.

— Нет, несу. Это я сказал им отрезать его ногу. Я… возможно, я мог бы сделать больше, помочь больше. — Куин уткнулся лицом в ладони. — Я думал, что у нас с ним больше времени. Он же был стабилен с медицинской точки зрения, и я думал, что будет еще время поговорить. Время помочь. Черт, как же больно.

Блэй не знал, что сказать. Поэтому он просто протянул руку и притянул к себе своего парня. Когда Куин обнял его и застыл, он воспринял это как хороший знак. По крайней мере, связь между ними сохранялась.

Блэй чувствовал, что им это понадобится.

***

Следующее, что Куин осознал — что он был в фойе особняка. Он не помнил, как вернулся в это огромное претенциозное пространство, но был уверен, что не дематериализовался — потому что: 1) здесь слишком много стали; и 2) он не смог бы сконцентрироваться в достаточной степени, чтобы распасться на молекулы.

Сейчас он не был уверен, что сможет достаточно хорошо сосредоточиться даже для того, чтобы поссать.

В оцепенении, он оглянулся по сторонам и узнал малахитовые колонны, лестницу, которая величественно поднималась на второй этаж, бра, высокий потолок с воинами и конями. Под ногами? Мозаичное изображение цветущей яблони, такое же, как и всегда.

Если бы Лукаса перевели сюда, если бы ему дали нормальную спальню для гостей с красивыми вещами и мраморную ванную комнату… если бы с ним обращались как с членом семьи, а не с немощным инвалидом… имело бы это значение? Продержался бы он еще немного?

— Почему я не спросил его, как он себя чувствует? — Куин повернулся к своему мужчине. — Я должен был его спросить.

— Ты делал это много раз. Я часто был рядом в такие моменты.

— Такое чувство, что этого было недостаточно.

Каждый раз при моргании, он видел тело своего брата. Каждый раз, когда он дышал, боль в груди усиливалась. С каждым ударом сердца он словно бумерангом возвращался в прошлое, а затем снова в настоящее. В голове витали образы, лавиной хлынули воспоминания о том, как они вместе, с братом и Соланж росли в родительском доме, о непрекращающейся критике, строгой дисциплине… а в случае с Куином — о постоянном порицании. А потом были более свежие воспоминания: как он сидит у постели Лукаса, и они вдвоем говорят обо всем и ни о чем.

Почему он упустил эти возможности? У них было два, может быть, три серьезных разговора, в ходе которых они обсудили, что чувствовал Лукас по поводу своих травм и того, что с ним случилось. Но большая часть их взаимодействий оставалась на поверхности. На безопасной поверхности.

Потому что Куин всегда думал, что у него будет больше времени. Конечно, не бесконечное количество ночей и дней — они не были бессмертными — но он не давил, старался уважать все возможные границы, давал пространство и искал светлые стороны… потому что предполагал, что у них было будущее, в котором можно обсудить остальные важные вещи.

Когда придет время.

Что бы это ни значило.

И вот он здесь.

Здесь, на душераздирающей стороне великой пропасти, которая разверзлась между ними, пропасти, которую создал Лукас, когда вышел в бурю.

Разлука, скорее всего, вечная, если чушь о самоубийцах была правдой, когда дело касалось Забвения.

Если бы только Куин знал, что парень был так близок к необратимому решению. Если бы у него была подсказка, он мог бы уговорить Лукаса остаться в стране живых. Он напомнил бы тому, что есть люди, которые его любят, племянница и племянник, которым нужен дядя, и…

Краем глаза Куин заметил, что кто-то стоит прямо посреди бильярдной, высокая фигура, которая сначала была нечеткой.

Как ни странно, словно щелчком в памяти всплыло воспоминанием о Первой Трапезе накануне вечером… о том, как Лэсситер смотрит на него через стол, непонятное выражение на лице ангела, его странного цвета взгляд был таким серьезным.

Как будто он знал наперед.

Внезапно эмоции Куина словно превратились в клинок, на острие которого было все, что он сделал бы, если бы знал, если бы получил предупреждение, если бы оказался в учебном центре в нужное время, если бы стоял у комнаты Лукаса и как физический барьер помешал бы брату сделать вывод, что его жизнь больше не стоит того, чтобы жить…

…что он может лишь выйти в метель и умереть.

Звук, который вырвался из горла Куина, был похож на рёв животного, и затем его тело рвануло в атаку без какой-либо сознательной мысли.

Он сократил дистанцию и бросился на ангела, схватив его одной рукой за шею и широко замахиваясь другой. И смазав кулаком по лицу Лэсситера, он не остановился. Он снова замахнулся, теперь уже левой, разбивая в кровь все, что находилось на пути. Затем он схватил ангела за голову и резко отбросил в фойе, прямо на мозаичный пол.

Ему кто-то что-то кричал. Но он ничего не слышал.

Его тянули за собой. Он стряхивал с себя чьи-то руки.

Куин высвободился, продолжая жестко молотить кулаками и ногами, вскарабкался на лежащее тело ангела и снова и снова вбивал Лэсситера в твердый пол…

Без предупреждения Куина оторвали от тела, поволокли назад, стреноживая, это был кто-то достаточно сильный, чтобы сдержать его от своей цели.

Поэтому он использовал свой голос вместо кулаков.

— Ты знал! — заорал он Лэсситеру. — Ты знал, что он собирался сделать, но не сказал мне! Из-за тебя я лишился брата!

Он боролся с железными прутьями, что удерживали его подмышками. И удерживали твердо.

— И ты мог остановить его! — Голос Куина разносился повсюду, взлетая до самого потолка. — Ты — ангел, ты должен спасать души — разве он был недостаточно хорош для тебя? Слишком сломлен, чтобы ты озаботился его спасением? Почему? Почему ты позволил моему брату умереть?

Он был совершенно сбит с толку, его тирада заполнила весь дом, призывая всех обитателей выйти из комнат. Но разве его это заботило, черт возьми? А тем временем Лэсситер так и лежал на полу, его взгляд странного цвета не выражал никаких эмоций.

Куин дернулся из хватки того, кто его удерживал.

— Он заслуживал твоей помощи! Он заслуживал спасения…

— Отпусти его.

Голос ангела, мягкий и низкий, прервал его крик, и он внезапно осознал, что на полу, на его собственных кулаках была серебряная кровь… она размазалась по всему лицу мужчины, вытекая из рассеченной губы, разбитого носа, надорванной брови.

Ангел не сопротивлялся.

Он даже не пытался защитить себя.

— Отпусти его! — закричал Лэсситер.

Оковы исчезли, и Куина понесло вперед. Не сумев удержать равновесие, он тяжело приземлился на четвереньки.

А Лэсситер просто смотрел на него, а серебряная кровь текла по его лицу, как расплавленный металл.

— Ты жалкий, — выплюнул Куин. — Ты не заслуживаешь даже смерти. Я надеюсь, ты сможешь смириться с тем, что ты, мать твою, лишь неудачное подобие Девы-Летописецы. Ты — жалкое посмешище.

Поднявшись на ноги, он споткнулся, оттолкнул чьи-то руки… он не знал, чьи. Он был один, когда поднимался по лестнице.

Это он прекрасно понимал.

И его все устраивало.