Beg For Me Morally Gray Book 3

40

СОФИЯ

К обеду я закончила свое заявление об увольнении, сохранила его в облаке и привела дюжину аргументов самой себе о том, как и когда его отправить.

Часть меня хочет прямо сейчас ворваться в кабинет Хартмана, швырнуть письмо ему в лицо и произнести драматическую речь об этике, прежде чем столь же драматично уйти, подняв кулаки и захлопнув двери.

Другая часть знает, что действия будут не только бесполезными, но и контрпродуктивными.

Мне нужны следующие две недели, чтобы спланировать все последствия, которые повлечет за собой уход с этой должности. Мне также нужны деньги. Оставаться на зарплате еще две недели имеет смысл, даже если я предпочла бы разворошить гнездо гремучих змей под столом Лоррейн.

Также есть большая вероятность, что меня уволят, как только я подам заявление, так что все эти умственные упражнения могут оказаться напрасными.

У меня есть время как минимум до пятницы. Именно тогда я сказала Лоррейн, что дам ей свой ответ. А пока мне нужно составить список дел.

Первое, обновить свое резюме.

Второе, составить список рекомендаций.

Третье: молиться, чтобы Лоррейн и Хартман погибли в авиакатастрофе или в результате другого нелепого несчастного случая.

Но ничего такого, что заставило бы их сильно страдать. Всего несколько мгновений полного ужаса перед забвением сделают свое дело.

Я могу быть мстительной, но я не чудовище.

Осторожный стук в дверь моего кабинета отвлекает меня от моих мыслей.

— Войдите.

Моя ассистентка просовывает голову в дверь.

— У тебя найдется минутка?

— Конечно. — Я отрываюсь от документа на экране компьютера и жестом приглашаю ее войти. — В чем дело?

Алекс садится напротив моего стола, то скрещивая, то разгибая ноги и беспокойно ерзая.

— Итак… все знают о Картере МакКорде. Я имею в виду, что он уходит с должности.

Новости распространяются быстро. Все еще не убежденная, что она не шпионка Хартмана, я опасаюсь, к чему это может привести. Я издаю неопределенный звук и жду, когда она продолжит.

После секундного напряженного молчания Алекс выпаливает: — Если ты собираешься основать собственную компанию, я бы хотела присоединиться к тебе.

Я удивленно моргаю. И тут у меня появляется идея.

Стоит ли мне основать свою собственную компанию? Это то, чем я хочу заниматься?

Мои мысли начинают перемешиваться от открывающихся возможностей.

Остро осознавая, что офис может прослушиваться, я говорю: — У меня нет на этот счет никаких планов.

Прикусив губу, она с сомнением смотрит на меня.

— Я честна с тобой, Алекс. Я счастлива на своем посту здесь.

Теперь она корчит гримасу.

— Это меня удивляет.

— Почему?

Она пожимает плечами.

— Просто ты всегда казалась намного более… амбициозной. Я думала, что ты получишь что-то вроде должности в правительстве, связанной с торговлей или технологиями. Или, может быть, присоединишься к фирме прямых инвестиций или венчурного капитала в качестве директора. Заработаешь денег, как Опра, знаешь ли?

Я приподнимаю бровь и пристально смотрю на нее, пытаясь определить, провоцирует ли она меня на откровенность или у нас искренний разговор.

— Ты бы так поступила на моем месте?

Алекс с энтузиазмом кивает.

— Полностью. Или воспользовалась своими связями и опытом, чтобы основать собственное медиапредприятие. Например, продакшн-студию? Или платформу для контента, основанную на технологиях? Но с акцентом на лидерство женщин, их продвижение и гендерный паритет.

Заинтересовавшись этой темой, она наклоняется ко мне и быстро говорит.

— Я имею в виду, я знаю, что «стеклянный потолок»¹⁹ стал намного выше, чем раньше, и женщины добились огромных успехов на рабочем месте, но нам еще предстоит пройти долгий путь к истинному равенству. Гендерный разрыв в оплате труда по-прежнему сохраняется, даже после учета образования, опыта и профессии. В большинстве советов директоров по-прежнему преобладают мужчины. И все меньше женщин продвигаются по служебной лестнице. И даже не начинай рассказывать мне о проблемах сексуальных домогательств, с которыми мы все еще сталкиваемся!

Она раздраженно фыркает.

— Как раз в тот момент, когда ты думаешь, что тебя наконец-то воспринимают всерьез, какой-то извращенец называет тебя «дорогая» и хватает за задницу.

Эта речь удивляет и впечатляет меня. Я понятия не имела, что она так страстно относится к продвижению женщин в бизнесе.

— Я понимаю тебя. И ты права по всем пунктам.

Алекс изучает выражение моего лица, но я ничего не выдаю.

Ее плечи опускаются в знак поражения.

— В любом случае. Я просто подумала, что стоит рассказать об этом.

— Я ценю это. Спасибо.

Она встает и уходит, не сказав больше ни слова, оставляя меня в противоречивых чувствах. Я смотрю на закрытую дверь, желая успокоить ее, дать какой-нибудь ободряющий совет, но слишком хорошо понимаю, насколько это было бы рискованно.

В этом змеином логове я не знаю, кому могу доверять.

А это значит, что я не могу доверять никому.

Я не знаю, что последует за этим. Судебный процесс? Пиар-война? Клеветническая кампания? Или вообще ничего. Просто тишина. Сегодня я руководитель высшего звена, а на следующий день, я – поучительная история, о которой никто не говорит на собраниях.

Эта внезапная, острая боль в моей груди – тоска… по Картеру.

Он бы точно знал, что сказать, чтобы я почувствовала себя лучше. И даже если бы это было возмутительно или я подозревала, что это полуправда, призванная польстить мне, его слова заставили бы меня улыбнуться.

— Черт возьми, красавчик, — бормочу я. — Где ты, когда я больше всего в тебе нуждаюсь?

Я отгоняю боль и провожу остаток дня в ожидании, что будет дальше. Когда наступает пять часов, а Лоррейн с Хартманом так и не появляются, я с тяжелым сердцем и пульсирующей от боли головой отправляюсь домой.

Как только я переступаю порог, мама протягивает мне бокал вина.

— Что это? — Говорю я, ставя свою сумочку на консоль в прихожей.

— Поверь мне, оно тебе понадобится.

Моя первая мысль о том, что с Харлоу что-то не так. Меня охватывает паника, но, прежде чем я успеваю спросить, мама указывает большим пальцем в сторону кухни.

— Она там. И там беспорядок. Приготовься.

Уже предполагая худшее, я быстро направляюсь к двери, стуча каблуками по камню, но звук приглушенных рыданий перекрывает все звуки, когда я приближаюсь.

Я резко останавливаюсь на пороге, потрясенная тем, что меня ждет.

Бриттани сидит, сгорбившись, за кухонным столом, обхватив руками кружку, из которой не пьет. Ее глаза покраснели. Тушь размазалась. Щеки в пятнах. Услышав, что я вошла, она поднимает взгляд. Ее взгляд пустой, безнадежный, и я уже знаю, что произошло.

— Он уехал, — говорит она сдавленным голосом.

Ник. Иисус. Что, черт возьми, ты натворил?

— Куда уехал?

— Я не знаю. Наверное, в Мексику. Он оставил голосовое сообщение, сказал, что не вернется, что мне не стоит его искать и что срок аренды его квартиры истек, так что мне нужно немедленно съезжать.

Я опускаюсь на стул напротив нее, все мое тело холодеет от недоверия.

— Почему ты думаешь, что он покинул страну?

Бритт шмыгает носом и трет кулаком один глаз, как уставший ребенок.

— Его паспорт пропал. Я проверила. Как и его ноутбук, кое-что из одежды и кожаная сумка, без которой он никогда не путешествует.

Черная кожаная сумка Tumi, которую я купила ему на нашу десятую годовщину. Та самая, на которой я выгравировала его инициалы.

Та, в которую он упаковал вещи и взял с собой в ту ночь, когда оставил меня здесь.

Я закрываю глаза, сглатывая подступающий к горлу комок, который мог быть то ли смехом, то ли криком.

— Прости, что пришла сюда, — жалобно произносит она. — Но я… я не знала, что делать. Мне больше некуда идти. У меня нет денег… — Она снова тихо всхлипывает, опираясь локтями на стол и закрывая лицо руками.

Я чувствую чье-то присутствие позади себя и, обернувшись, вижу, что моя мать и Харлоу стоят плечом к плечу и смотрят на Бриттани с одинаковым выражением презрения на лицах.

Я поворачиваюсь к Бритт, делаю большой глоток вина и ставлю бокал на стол.

— А что насчет твоей матери?

Бриттани качает головой.

— У нее новый парень. Какой-то придурок, который разбивает пивные банки о свой лоб и все время ходит в нижнем белье. Сейчас он живет с ней. Я спросила ее, могу ли я остаться всего на одну-две ночи, но она ответила, что он сказал «нет».

— Конечно, у тебя должна быть подруга, с которой ты могла бы остаться до рождения ребенка.

Всхлипывая, она признается: — Ник не разрешал мне заводить друзей. Он сказал, что он единственный друг, который мне нужен.

— Двоюродные братья? Тети или дяди? Кто-нибудь?

— Никого нет. — Она многозначительно смотрит на меня. — Я совсем одна.

То есть, кто бы ни был настоящим отцом ребенка, он тоже вне игры.

Этот громкий звук – это я скрежещу зубами.

Мама подходит к холодильнику, достает бутылку вина и наполняет мой бокал до краев.

Наступает короткая блаженная тишина, пока я пью вино и представляю в ярких деталях все те ужасные и жестокие вещи, которые я собираюсь сделать с яйцами Ника, когда мы его найдем. Если мы его найдем. Потому что это не само собой разумеющееся. Может, он и мудак, но не дурак.

Если он сбежал из города, чтобы избежать проблем с законом, и оставил свою беременную невесту разбираться с обломками, то в его планы, скорее всего, входило исчезнуть навсегда.

Бросив при этом свою дочь.

Я снова поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Харлоу, и она словно читает мои мысли. Тихо, но со стальной решимостью она произносит: — Скатертью дорога.

— Esatto²⁰! — соглашается моя мама по-итальянски, затем сплевывает на пол, чтобы подчеркнуть свое презрение.

Я бы сказала, что хуже этого месяца быть не могло, но до его окончания еще несколько дней.

— Извини, я отойду на минутку. Я встаю и иду в гостиную, жестом приглашая маму и Харлоу присоединиться ко мне. Когда мы оказываемся вне пределов слышимости, я покорно поворачиваюсь к ним.

— Я уверена, вы уже знаете, что я собираюсь сказать.

Они смотрят друг на друга. Моя мать приподнимает брови. Харлоу пожимает плечами. Мама кладет руку ей на плечо, и Харлоу вздыхает, кивая.

Их безмолвный разговор окончен, и мама поворачивается ко мне.

— Я не собираюсь освобождать комнату для нее. Она спит на диване. — Настаивает Харлоу, — И не носит мою одежду.

— Никто не будет носить чужую одежду. Это временно. Завтра мы найдем ей пристанище.

Мы втроем возвращаемся на кухню и стоим бок о бок перед столом, глядя на трогательную картину, которую представляет собой Бриттани, склонившаяся над своей кружкой и тихо плачущая.

И тут я понимаю, что никогда не стану болотной ведьмой своей мечты. Эта крутая сучка уже превратила бы эту девушку в одноногую козу и зажарила бы ее на вертеле на ужин.

С глубоким осознанием полной нелепости жизни я смотрю на беременную молодую невесту моего бывшего мужа, девушку, которая разрушила мой брак и мой дом, у которой нет здравого смысла, которым Бог наделил даже блоху, и которую Он, очевидно, поставил на моем пути, чтобы испытать мои терпение и внешние границы моего здравомыслия.

Тогда я говорю ей: — Хорошо. Ты можешь остаться здесь на ночь. Утром мы что-нибудь придумаем.