Увядающая надежда

Глава 27

Эйми

Мне снится поляна, залитая светом, с Тристаном, здоровым и улыбающимся, зовущим меня по имени.

— Эйми.

Снова и снова. Я не открываю глаза, слишком напуганная реальностью, где меня не ждет ничего, кроме темноты и тишины. И никакого Тристана, потому что, хотя прошлой ночью жар его лихорадочного тела обжигал меня, вокруг меня больше нет тепла, хотя я заснула в его объятиях.

Именно тогда я понимаю, что его больше нет рядом со мной, но он действительно зовет меня по имени.

— Эйми.

Я сажусь, открывая глаза. В тусклом свете я вижу Тристана, стоящего возле корзины с водой. Я бросаюсь к нему. Не в силах произнести связное предложение, я обнимаю его, прижимаюсь ухом к его груди, жаждая услышать биение его сердца. Каждый мускул в моем теле расслабляется, когда его ритмичные удары достигают меня, каждый из которых драгоценнее предыдущего. Я начинаю рыдать, когда осознаю, как близка я была к тому, чтобы никогда больше не услышать его сердцебиения.

— Все в порядке, Эйми. Я в порядке. Я чувствую себя лучше.

Я просто цепляюсь за него, рыдая.

— У тебя нет жара, — говорю я, беря себя в руки.

— По-видимому, так.

— Тебя все еще тошнит?

— Нет, просто проголодался.

— Лихорадка… она вернется?

— Трудно сказать.

Он пожимает плечами.

— Понятия не имею, какая у меня была болезнь — я предполагаю, что она была вызвана вирусом, передаваемым комарами. У меня может быть рецидив, или теперь я могу быть невосприимчив к той болезни, что у меня была. Ты хорошо себя чувствуешь?

Я киваю, сияя.

— Я просто хочу остаться в твоих объятиях на очень долгое время.

Этим я и занимаюсь.

Болезнь, возможно, и даровала нам милосердие, но вот лес этого не сделал. Когда мы высвобождаемся из объятий друг друга и выходим из самолета, мы видим, что все разгромлено. В заборе множество дыр. Примитивные убежища, которые мы с Тристаном построили для практики, лежат в руинах, на них видны следы работы клыков и когтей. Это было делом рук не одного ягуара.

Мать и ее оставшиеся детеныши устроили на нас охоту.

Тот факт, что мы убили одного из детенышей, больше не кажется победой теперь, когда остальная часть стаи нападает на нас.

— Мы готовимся два дня, — говорит Тристан.

— И затем уходим.

Я не спорю, хотя он слаб, и я бы хотела, чтобы он был в отличной форме, когда мы отправимся в путь. Мы не можем позволить себе больше ждать.

— А до этого убедись, что ты всегда носишь свой лук с собой. И оставайся в поле моего зрения.

С внутренней части забора нет ягуара, но я не чувствую себя в безопасности. Я содрогаюсь… они могут быть по другую сторону забора. Как нам удастся уйти, когда стая окружит нас, готовясь напасть, я не знаю. Тристан хочет смешать немного накопленного животного жира с кровью и намазать его на свежевыловленное животное. Он планирует использовать это в качестве приманки и выбросить как можно дальше за забор, надеясь, что запах заманит ягуаров достаточно надолго, чтобы дать нам время убежать. Я не уверена, что это сработает.

Я не очень продуктивно готовлюсь, потому что каждые несколько минут поглядываю на Тристана, боясь, что он снова заболеет. Через несколько месяцев после начала новых отношений мои друзья часто задавались вопросом, было ли то, что они чувствовали к парню, с которым встречались, любовью. Они спрашивали меня, как можно определить (как будто я была каким-то специалистом по отношениям), действительно ли он тот самый. Тогда я была в неведении относительно ответа, но теперь я в курсе. Вы чувствуете себя целым и удивляетесь, как вы могли раньше думать, что вы были чем-то целым. Это ощущение, которое наполняет каждую пору, каждую клеточку разрушительной, почти взрывной энергией. Как петли тумана после дождя в лесу — оно повсюду.

Но вокруг бродит и другое чувство. Страх. Террор. Потерять его и это чувство завершенности. Здесь, в тропическом лесу, где опасности подстерегают на каждом шагу, этот страх преследует меня. Тем более сейчас, после его болезни.

Любовь оказывает влияние, как мало что другое: наделяет вас счастьем и в то же время лишает вас всякой власти, делая вас пленником страха.

Уже далеко за полдень, когда Тристан кричит:

— Эйми.

Я оборачиваюсь, у меня в животе уже образуется пустота. Но Тристан, насколько я могу судить, не встревожен и не напуган. Он смотрит на что-то высоко над нами вдалеке. Я в замешательстве следую за его взглядом. Навес, густой, как всегда, похоже, таит в себе не больше угроз, чем обычно. Я сосредоточенно щурю глаза. А потом вдалеке, где кроны деревьев реже, я вижу то же самое, что видит Тристан.

Это не угроза.

Это надежда.

В виде густого черного дыма, поднимающегося клубами в небо. Эйфория, которую я не помню, чтобы испытывала месяцами, годами, возможно, вообще, поднимается откуда-то из глубины меня, густая и яростная, как клубы черного дыма, от которых я не могу оторвать глаз.

— Что это значит? Там есть спасательная команда? — спрашиваю я.

— Мы узнаем это через секунду.

Тристан шагает к самолету.

— Куда ты идешь?

— Чтобы забрать несколько осколков зеркала, которые я взял из ванной сразу после аварии. Я могу использовать их, чтобы отражать солнечный свет и посылать им сигналы. Посторожи, пока я их достану.

Я улыбаюсь. Наконец-то мы стали командой. Я смотрю на дыры в заборе, мои пальцы крепко сжимают лук, стрела на месте, готовая выстрелить в любую миллисекунду. Завитки надежды внутри меня превращаются в крошечные, брызжущие пузырьки, как будто я пью бокал за бокалом шампанского. К тому времени, как Тристан возвращается, держа в руках два зеркальных осколка размером с ладонь, я уже опьянена надеждой. Наконец-то есть что-то, чего можно ожидать с нетерпением, кроме нападения ягуара или бесконечных недель бесцельных прогулок по тропическому лесу. Что-то хорошее на этот раз. Наконец-то появилась ниточка надежды.

— Я залезу на это дерево, — говорит Тристан, указывая на дерево, на которое я залезла в наш первый день. Он также держит лист бумаги и ручку. Они были в кабине пилота, и мы никогда не использовали их на наших поэтических сеансах, потому что Тристан хотел сохранить их именно на случай, если случится что-то подобное, и ему нужно будет написать сообщение.

— С другой стороны, давай оба поднимемся на него. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь одна.

Тристан берет инициативу на себя, но между попытками быть осторожным с осколками зеркала и своей слабостью он медлителен. В обычный день он может залезть на дерево в два раза быстрее меня. Три ветви отделяют нас от вершины дерева, когда Тристан говорит:

— На вершине недостаточно сильных ветвей, чтобы выдержать нас обоих. Подожди меня здесь, хорошо?

Я бы ничего так не хотела, как подняться вместе с ним и своими глазами увидеть сигналы, которые он собирается посылать, но я делаю, как он говорит. Я прислоняюсь к ветке, стараясь держаться подальше от любого животного. Я откидываю голову назад, глядя на Тристана, пока у меня не начинает кружиться голова и я чуть не падаю с дерева.

— Какие сигналы ты им посылаешь? — спрашиваю я.

— Азбука Морзе.

— Поймут ли они его?

— Если они здесь, чтобы спасти нас, тогда должны.

— Ты закончил посылать сигнал?

— Да.

— Они отвечают?

Тишина.

Пот выступает на моей коже, пока проходят минуты без ответа. Прежняя эйфория сменяется ужасом. Что, если это все-таки не спасательная команда? Что, если это местное племя разожгло костер? Племена могут быть дружественными или враждебными. Это всегда было одним из рисков, ожидающих нас здесь. Нет, это не может быть племя. Если бы поблизости было племя, мы бы поняли это раньше. Если только они не мигрируют. Есть ли вообще племена, которые так поступают? Неужели наш собственный сигнальный огонь предупредил их об чужом присутствии, и они решили разобраться с нами сейчас?

Я делаю глубокий вдох, заставляя себя сохранять спокойствие. Невыполнимая задача. Ужасающие образы нападающих на нас аборигенов и ягуаров крутятся у меня в голове до тех пор, пока я не коченею от страха настолько, что сомневаюсь, что смогу уйти отсюда, если Тристан скажет мне, что спасательной команды все-таки нет.

— Они отвечают, — голос Тристана отражается от ветвей. — Они отвечают прямо сейчас.

В его голосе я узнаю ту же эйфорию, которая грозит вырваться из моей груди. Я молчу, хотя мне до смерти хочется узнать, о чем они говорт. Я не хочу, чтобы Тристан пропустил хоть что-то из того, что они нам сообщают. Азбука Морзе не так уж сложна. Тристан объяснил мне это в первые дни после катастрофы. Каждая цифра и буква имеют эквивалент в азбуке Морзе — комбинацию точек и тире. Можно использовать зеркало для отражения солнечного света для передачи сигналов азбуки Морзе: быстрое перемещение зеркала для отражения света точками и более длительные движения для отражения света черточками. Сложно найти правильный угол отражения, но я полностью доверяю Тристану. Он научил меня посылать сигнал SOS. Буква S состоит из трех точек, а буква O — из трех тире. SOS, или сигнал бедствия, будет означать три точки, три тире и три точки. Отправка более длинного сообщения возможна, просто это занимает больше времени. И поскольку это занимает так много времени, легко забыть часть сообщения, если вы его не запишете. Я рада, что мы сохранили бумагу и ручку, и что он взял их с собой.

Мы остаемся на дереве, как мне кажется, несколько часов. Я заговариваю только после того, как Тристан говорит:

— Давай спустимся.

— Что они сказали?

— Я расскажу тебе все, как только мы спустимся. Ну же. Здесь, наверху, муравьи, и они уже искусали меня до чертиков.

Я спешу вниз по дереву и, оказавшись на последней ветке, внимательно оглядываюсь в поисках каких-либо признаков того, что ягуары вернулись. Ничего. Я спрыгиваю вниз, Тристан следует за мной по пятам. Он ведет меня к лестнице и, сев там, говорит:

— Там действительно есть спасательная команда.

— Как далеко они от нас? — спрашиваю я.

Он смотрит на листок бумаги, на котором написал сообщение.

— По их оценкам, им потребуется около двух недель, чтобы добраться до нас. Если мы отправимся завтра утром и будем идти быстрым шагом, а они тоже двинутся нам навстречу, мы встретимся в середине через неделю. У них есть лекарства и оружие, и они приведут нас к месту, где нас сможет забрать вертолет.

— Как далеко это место?

— Они мне не сказали.

— Почему вертолет не может прилететь сюда, чтобы забрать нас, если они знают, где мы находимся?

— Они сказали, что в этом районе запрещены полеты. Должно быть, это произошло после того, как мы потерпели крушение, потому что раньше это не было запрещено.

Я пристально смотрю на него.

— Почему здесь должен быть запрет на полеты?

— Они не объяснили. Вполне возможно, что они не знают. Зоны запрета определяются государственными организациями, и они не всегда дают объяснения тому, что они делают. Дело в том, что вертолет никак не может прилететь сюда, даже чтобы сбросить припасы или забрать нас. Он будет ждать нас сразу за периметром запретной зоны.

— Разве нельзя сделать исключение для спасательной миссии? — недоверчиво спрашиваю я.

— Я действительно не думаю, что кто-то рассматривает нас как вопрос национальной важности, чтобы делать такое исключение. В любом случае, возможно, спасательная команда пыталась получить разрешение на доставку сюда вертолета и получила отказ. Или они еще не получили ответа и устали ждать. Зная, как медленно все это происходит, получение разрешения может занять гораздо больше времени, чем приход сюда пешком.

Я вздыхаю.

— Но это не имеет значения. Мы едем домой, Эйми.

Я сияю, когда Тристан аккуратно складывает листок бумаги с сообщением и засовывает его в карман.

Это намного больше того, на что мы могли когда-либо надеяться. Больше не нужно идти вслепую, надеясь вопреки всему, что это правильное направление. Я думаю о будущем, когда все, что останется от нашего пребывания в тропическом лесу, будет нашими воспоминаниями. И еще, черная царапина на моем плече. Я потираю ее каждый раз, когда принимаю душ, но она не проходит. Она также не потеряла ни капли своей интенсивности. Неважно. Мои кости кажутся легкими, как перышко. Воздух кажется менее тяжелым и влажным. Я ухмыляюсь, как идиотка, но Тристан — нет.

Эйфория, которая раньше окрашивала его голос, все еще освещает его лицо, но под тонкой вуалью беспокойства. Это может быть незаметно для кого-то другого, но не для меня. Я так хорошо знаю Тристана, что могу прочесть даже малейшие знаки. Легкое подергивание глаза. То, как он потирает затылок рукой, прикусывая зубами нижнюю губу. Я ищу, что могло вызвать это, но не могу понять. В команде спасателей нет ничего, что могло бы вызвать у него что-то, кроме радости. Тогда я понимаю… есть одна вещь…

— Кто собрал спасательную команду, Тристан? — спрашиваю я, мои ладони внезапно вспотели.

— Крис. Он с ними, — отвечает Тристан, избегая моего взгляда. Его голос дрожал, когда он произносил имя Криса, но его тон становится очень оживленным, когда он продолжает.

— Тебе следует осмотреть свой чемодан, нет ли там чего-нибудь, что могло бы помочь в поездке. Мы отправляемся завтра утром. Я поохочусь, чтобы мы могли поужинать.

— Не выходи за ограду.

— В этом нет необходимости. Сегодня здесь полно птиц в пределах досягаемости.

Тристан встает с трапа, но я еще долго стою, прислонившись к нему спиной. Это не то, как я представляла себе встречу с Крисом. Этого не должно было быть здесь, в лесу, среди деревьев и птиц, которые были безмолвными свидетелями нашей с Тристаном любви. Это место принадлежит нам и только нам. Я прокручиваю в голове гипотетический разговор с Крисом. Это не снимает моего беспокойства. Особенно когда я вспоминаю кольцо в моем чемодане. Что бы я ни сказала, это будет ужасно. Крис собрал целую команду, чтобы отправиться в тропический лес и спасти свою невесту. И когда он находит ее, она влюблена в кого-то другого. Плохая оплата. Я не могу все исправить. Тем не менее, я очень тщательно готовлюсь к своей речи. Моя защита. Мое предательство.

Если бы я знала, что у меня не будет возможности произнести ни единого слова из этой речи, я бы провела эти часы по-другому.