Вопреки всему

Глава 14

— Рейчел, что у тебя со ртом?

Рейчел что-то промычала и повернулась на бок. Почувствовала, что ее трясут за плечи. Застонала, выругалась и уткнулась лицом в подушку.

— Рейчел, ты поиграешь с нами на компьютере?

— Тише, Рики. Она поиграет, когда у нее рот перестанет болеть.

С трудом разлепив веки, Рейчел взглянула на подушки. Словно сквозь туман разглядела, что та половина кровати, на которой обычно спал Холлем, пуста. Это объясняло запах жареного бекона, доносящийся снизу, из кухни. Но его подушка была смята. Значит, он спал рядом с ней, а она, завернувшись в простыни, впала во временную кому и не заметила, здесь ли он. Теперь она вспомнила, как вернулась домой. Холлем не проснулся. Он привык, что она возвращается позже его, так же как она привыкла, лежа в их общей постели, ждать его возвращения из затянувшейся поездки или с какого-нибудь позднего обеда, — оба они не видели в этом ничего особенного.

Над ее обессиленным телом снова прозвучал таинственный шепот:

— Рейчел, если ты еще не проснулась, так и скажи, и тогда мы уйдем.

Это Рики. Ничего не поделаешь, ему семь лет. Не может он уйти молча, без замечания, которое пронизывает тебя насквозь и вызывает неудержимую улыбку, даже если ты уснула всего два часа назад.

— Я не проснулась, — пробурчала она в подушку.

— Ладно, мы уходим, — отозвался шепот очень серьезно. — Придем попозже и принесем тебе чашку чая, чтобы рот скорее прошел.

Глен разразился звонким смехом:

— Ты глупый. Она проснулась. Как она может говорить, если еще спит?

Новый взрыв смеха. Рейчел поежилась, приняла сидячее положение и встряхнула волосами. Прямо-таки сюжет для видео. Эти двое мальчишек насмотрелись с утра по субботам в их с Холлемом спальне такого, чего ни на какой пленке не увидишь.

— Не умничай, Глен. Рики старается быть заботливым.

Голос у нее хуже вороньего карканья. Тягостное чувство вины укололо Рейчел. Не надо так много курить. Тем более теперь, когда ей уже здорово за тридцать. Теперь это уже серьезно.

Она посмотрела на две мальчишечьи рожицы. На лице у маленького и хрупкого Рики появилась восхитительная улыбка; до него, видимо, не вполне дошел смысл сказанного ею, но он понял, что она на его стороне. Глен поглядел на нее с опаской, потом отскочил и побежал к лестнице, крича на ходу:

— А мне наплевать! Пойду и расскажу папе, что у тебя плохой рот.

— Плохой рот?

Рейчел запустила пальцы в волосы и попыталась привести их в хоть какой-то человеческий порядок. Сжала губы. Они распухли и онемели. Она осторожно потрогала пальцами лицо и широко раскрыла глаза в тревоге. Рот на ощупь казался огромным, словно занимал все пространство от кончика подбородка до ноздрей.

— Рики, иди и помоги папе готовить завтрак. Обещаю тебе, что спущусь вниз и поиграю с тобой на компьютере, если ты дашь мне возможность привести себя в порядок.

— Ладно.

Он бросил последний загипнотизированный взгляд на ее лицо и убежал.

— Закрой за собой дверь.

Дверь так и осталась открытой. Рейчел слышала, как Рики неровными прыжками спускается вниз.

Она легла на спину. Бедра у нее болели. Губы болели. То, что происходило с Бенджи, было, с одной стороны, предсказуемо, а с другой — повергло ее в шоковое состояние. Она понимала, что так и будет. Она планировала это под предлогом, что ей нужно послушать ансамбль Луизиного приятеля. Холлем не стал жаловаться на то, что она уходит вечером в одну из тех редких пятниц, когда он дома, потому что она объяснила ему, насколько ранима сейчас Луиза — она потеряла работу, волнуется по поводу денег и так далее. Рейчел не хотелось быть такой расчетливой, но вмешалась судьба и предоставила ей первую с тех пор, как она сошлась с Холлемом, возможность закрутить роман.

И как она чувствует себя теперь, когда закрутила его? Рейчел вытянула ноги под мягкой тканью пухового одеяла и провела рукой по телу. Ее возбудило сексуальное наслаждение. Бенджи был невероятно страстен, и это восхищало ее. Она ожидала, что ее будет мучить чувство вины. Подумала о Холлеме. Ничего подобного, никакого чувства вины. Любопытно, о чем думает Бенджи сегодня утром, пробудившись с воспоминаниями об их неистовых ласках. Он говорил, что это было необыкновенно. Рейчел ему поверила. Как же иначе? Как это могло быть иначе?

Звучный голос Холлема донесся до нее сквозь пол. Мальчики трещали наперебой, требуя его внимания. Он играл в дипломатию, как всегда. Это было таким возбуждающим, когда они только-только познакомились. У него была своя карьера, у нее своя. Они решили узнать друг друга получше. Рейчел слышала о его неудачном браке. У Холлема осталась его карьера и его дети. У Рейчел была карьера. Теперь Холлем в отставке. У него дети. У нее карьера.

Рейчел встала. Хватит валяться в постели во власти изнеможения. Она пошла в ванную комнату, захлопнула дверь за собой босой ногой и посмотрела на себя в зеркало.

Ее словно громом поразило. Что сделал Бенджи с ее лицом? Должно быть, у него отросла щетина. Она, конечно, чувствовала это ночью, и не только на лице. Это возбуждало, держало в напряжении. Но единственный случай, когда она выглядела хуже, чем теперь, произошел давно. Рейчел было четырнадцать лет, и ей удалили четыре задних коренных зуба, чтобы освободить место для зуба мудрости, и Луиза запихнула себе в рот пригоршню мраморных шариков, чтобы показать, как она выглядит. Но кожа у нее на лице не была тогда такой воспаленной. Рейчел увидела в зеркале свои темные глаза и начала смеяться. Интересно, что сказала бы Луиза сейчас. Она большая любительница осуждать всех и все.

Луиза не поняла, что происходит в голове у ее сестры. Все очень просто. И Луиза, и все остальные склонны ее осуждать. В создавшейся ситуации никто не встанет на ее сторону. Все любят Холлема, все считают, что он самый подходящий для нее человек. Все смотрят на происходящее глазами Холлема. Никто даже не думает о том, как смотрит на это она сама.

Рейчел ополоснула лицо холодной водой и промокнула мягким полотенцем. Новая прислуга проделывает какие-то фокусы со стиральной машиной. Все, к чему Рейчел прикасалась в последние дни, обладало легким ароматом лаванды и было шелковистым на ощупь. Женщина стоила тех денег, какие Рейчел платила ей за то, что она приходила убираться, стирать и вообще наводить порядок. И в этом заключается некая ирония, подумала Рейчел; она снова посмотрела в зеркало на свои губы и постаралась убедить себя, что подбородок у нее не напоминает пиццу. Все считают, что это Холлем удерживает Рейчел. Новая приходящая прислуга — как ее зовут? Кэти или как-то еще? — вот кто удерживает Рейчел больше, чем Холлем. Мужчины. Они должны обладать определенным положением, иметь побольше комнат, утверждать свою личность. Они стараются вытеснить вас с дороги где бы то ни было — в метро, на тротуаре, в пабе. Даже на вашем собственном лице.

Рейчел набросила на себя шелковый халат, распушила волосы и спустилась вниз. Холлем стоял в холле. Он поднял на нее глаза. У Рейчел стеснило горло. Холлем выглядел элегантным мужчиной даже в джинсах и джемпере. Сердце у Рейчел замерло, когда он окинул взглядом ее физиономию. Моргнул, улыбнулся и вернулся в кухню.

— Я только сделаю один звонок, Хол.

— Хорошо. Завтрак к твоим услугам, когда пожелаешь.

Она с минуту постояла в холле, прислушиваясь к голосам на кухне. Холлем, разумеется, не сделает особых выводов по поводу красных точек у нее на лице. И ничего подозрительного не найдет в том, что она хочет позвонить по телефону. К чему это? Разве жизнь не прекрасна, если не считать отставки? Это лишь временное недоразумение. Он очень скоро найдет другую работу. Он старший менеджер с большим опытом, который будет удостоен еще одной высокой заработной платы в еще одной иностранной компании, как только выставит на продажу свои способности и умение. Нет, за исключением этого малюсенького пятнышка все на своих местах, Холлем в этом уверен. Он видится со своими детьми когда хочет, у него добрые отношения с бывшей женой, несмотря на все гадости, которые она ему причиняла, у него есть преданная спутница, которая вполне им довольна, насколько он мог понять. Рейчел послушала еще с минуту, гадая, выбежит ли в холл кто-то из мальчиков, увидит ее и потребует поиграть с ним на компьютере. Кажется, они оба заняты чем-то еще, и она услышала, что Холлем говорит о прогулке. Рейчел прижала зубами нижнюю губу и направилась к телефону. Поискала в ноутбуке нужный номер и со вздохом набрала его.

— Это «Глаз Тритона»? О, привет, Кит. Это Рейчел Твигг. Жаль, что не успела поговорить с тобой вчера вечером, но эта последняя группа, которую ты пригласил, «Альманах»… Да, я тоже так считаю. У тебя есть их контактный телефон?

Она взяла ручку и подождала. Из кухни донесся взрыв смеха. Холлем изображал из себя электрический забор в «Парке юрского периода».

— Да, Кит, записываю. — Она нацарапала номер. — Готово. До встречи. Всего.

Она еще постояла у телефона. Могла бы спросить номер у Луизы. Ей очень хотелось поговорить с Луизой всласть и рассказать ей, какие чувства она испытывает к Холлему. Когда они разговаривали об этом в прошлый раз, все выглядело так, словно Холлем ей надоел, но на самом деле ничего подобного не было. Однако жизнь у Луизы совсем иная, чем у нее. Она начала бы высказывать резкие суждения, а Рейчел не нуждалась в назиданиях. Она пришла в кухню как раз в ту минуту, когда дети натягивали куртки.

— Мы собрались на небольшую прогулку, — сказал Холлем, глядя на Рейчел. На секунду ей показалось, что в глазах у него тревога, но взгляд Холлема тотчас прояснился, и он улыбнулся. — Для тебя есть бутерброд с беконом.

— Хорошо… — Рейчел пригладила волосы. — Если вы подождете секундочку, я надену что-нибудь на себя и пойду с вами.

— Идем, па. — Глен потянул отца за руку.

— Ладно, сейчас. Послушай, ведь мы всего на полчаса, не больше. Тебе как раз хватит времени привести себя в порядок, — сказал Холлем.

— Без проблем. Мне недолго натянуть джинсы.

— Но мы уже уходим, Рейчел. А тебе стоит принять душ.

Рейчел промолчала. Все та же история. Она в очередной раз оказалась лишней. Усадить бы сейчас Луизу в кухне и рассказать, что произошло, быть может, она и поняла бы сестру. Сердце у нее упало, но Рейчел постаралась не показать это детям.

— Что ж, ладно. — Рейчел улыбнулась Рики. Мальчик был очень чувствителен. Он переводил встревоженные круглые глаза с Холлема на Рейчел. — Я пока подготовлю компьютер, а, Рики? И ты будешь расправляться со мной как тебе заблагорассудится, когда вернешься с прогулки.

Последовала пауза. Холлем застегнул «молнию» на куртке.

— Вообще-то я собирался попозже сходить с ними в кино, — сказал он, не глядя на Рейчел. — Какой-то фильм, который им очень хочется посмотреть.

— Прекрасно! — Рейчел старалась говорить как можно веселее. Она опустилась на табуретку и взяла сандвич. — У меня, значит, будет время заняться одним делом.

— Ты не пойдешь в кино? — спросил Рики, и у него задрожала нижняя губа.

— Не могу, милый. Ты уж прости меня. — Рейчел состроила мальчугану страшную рожу, и он засмеялся. — Мне необходимо кое с чем разобраться.

Она откусила кусок сандвича и успела пробежать глазами первую страницу газеты, пока они с грохотом спускались по лестнице, болтая все разом. Входная дверь захлопнулась. Они были слишком возбуждены, чтобы попрощаться. Рейчел положила сандвич обратно на тарелку и опустила подбородок в ладони. Будет еще завтра. Она целую неделю оттачивала свое мастерство в «Землетрясении» и умирала от желания увидеть рожицу Рики, когда она задаст ему жару. Есть у нее и сюрприз для них обоих. Игра, о которой они говорили неделями. Даже Холлем еще не знал, что она ее купила. Рики будет рад. Завтра они засядут дома и могут хоть целый день играть. Рейчел думала об этом с удовольствием.

Без мальчиков в доме стояла неуютная тишина. Рейчел прошла в гостиную, включила стерео и увеличивала громкость звука до такого уровня, что казалось, диск вот-вот разлетится на кусочки. Бенджи настойчиво добивался ответа на вопрос, когда он увидит ее снова. Рейчел легла на диван, укрылась пледом и закрыла глаза. Она не станет звонить ему пока. Надо подумать.

Оливия закрыла на замок дверь гаража и проверила ручку, что-то напевая себе под нос. Еще один урок Шона — на этот раз за городом на пустынной сельской дороге. Она даже могла поменять скорость с первой на вторую.

Шон, кажется, был сегодня более склонен слушать ее. Она объяснила, что годами запоминала подробности вождения, а не просто сидела рядом с Бобом, как законченная тупица. Ей не было дозволено высказывать свои мысли вслух, но каждый раз, когда Боб уменьшал или увеличивал скорость, тормозил или поворачивал, он мотала это себе на ус. Не столько потому, что надеялась когда-нибудь научиться водить, сколько потому, что езда от этого становилась интереснее. Прощаясь с ней, Шон удивил ее тем, что вручил ей книжку. Вначале она не хотела ее брать. Даже не зная почему. Может быть, здесь существовала некая аллюзия с афоризмом о том, что не следует принимать дары от незнакомцев, но Шон не был незнакомцем. Книжка была обернута в пластиковую обложку, а когда Оливия взяла ее в руки, оказалась твердой, маленькой и плотной. Оливия собиралась раскрыть ее сразу, но Шон заявил, что он спешит, и попросил ее, если она не возражает, открыть книжку попозже. Оливия вышла из машины, открыла гараж, и Шон ввел «эскорт» внутрь. Он сделал это совершенно по-другому, чем обычно делал Боб. Включил полную скорость и нажал на тормоза, когда до задней стенки гаража оставалось не больше дюйма. Боб замедлял скорость и вкатывал машину плавно.

Не зная, что сказать Шону по поводу его подарка, она поблагодарила его за урок, а он, кажется, был рад вручить ей ключи от «эскорта», нырнул в свой «ситроен», бодро помахал Оливии и исчез.

День был холодный и неприветливый. Оливия остановилась на дорожке и посмотрела на безжизненное небо. На нем даже не было облаков, которые могли бы скрасить картину, сплошное бледно-серое полотно. Уже несколько дней собирался пойти снег, кажется, сегодня это наконец совершится. Но внутри у Оливии каждая жилка дрожала от возбуждения. Была суббота, и, следовательно, она не видела физиономию Кэрол на работе; кроме того, в следующую субботу Луиза приедет в Кент на обед.

Оливия позвонила Кэтрин Мафф. И постаралась, чтобы разговор был короткий, иначе Кэтрин со своей дурацкой фамилией заговорит ее, похваляясь своей работой, своей семьей, да и мало ли чем она еще может похваляться, если предоставить ей малейший шанс. Оливия сообщила, что приедет и привезет с собой дочь. Кэтрин должна знать о смерти Боба, ей, разумеется, кто-нибудь об этом сказал.

Оливия остановилась. О Бобе, само собой, Кэтрин должна знать. Но пока она быстро шагала по дороге к своему дому, держа в руке книжку и порядком промерзнув, ей пришло в голову, что на будущей неделе в это время ей будет что рассказать о себе. Мало того, она намерена посрамить прочих. Еще одна неделька, и список ответов на вежливый вопрос: «А ты чем занимаешься, Оливия?» — станет достаточно длинным, чтобы сразить их всех наповал.

— Йу-хуу! Оливия! Как поживаешь?

Стоя у входной двери, Оливия обернулась и хмуро посмотрела на Диану Фишер; та тоже стояла на крыльце соседнего дома в небрежно накинутом на плечи кардигане. Надо бы улыбнуться, но отношения между семьями испортились с того времени, как Фишеры попросили Боба построить для них это проклятое крыльцо. Оливия знала, что Боб назначил очень невысокую плату за свой труд, потому что они были соседи и друзья. Однако Фишеры составили собственные расчеты и уплатили меньше. Боб спустил им это, он всегда был слишком добр.

Оливия все же улыбнулась:

— Диана. Как дела?

— Я так долго тебя не видела!

Диана спрыгнула с крыльца и подошла через лужайку к маленьким деревянным столбикам, на которые опиралась цепь, разделяющая два участка.

— Я беспокоилась, все ли у тебя в порядке. Право, не стоит сидеть одной дома и хандрить. Если тебе что-нибудь нужно, ну мало ли что, сделать покупки и так далее, ты только попроси.

Оливия подавила вздох, в свою очередь перешла лужайку и подошла к ограждению. Жалость Дианы была ей совершенно не нужна. Она скрипнула зубами и надеялась, что это не было замечено.

— Это очень любезно с твоей стороны, Диана, но свои покупки я обычно делаю во время ленча.

— Понятно. Однако если тебе понадобится отвезти что-нибудь тяжелое, я могу взять это на себя.

Диана уже умела править своим «метро». Оливия сказала себе, что не стоит сейчас показывать свою обиду, лучше проявить понимание. Тем более, что и сама она скоро обретет географическую независимость.

— Как Пол? Он часто дает знать о себе?

— О да. — По тому, как сверкнули маленькие голубые глазки Дианы, Оливия догадалась, что та лжет. Надо быть матерью, чтобы распознавать браваду, а в данном случае она несомненно имела место. — Он постоянно звонит и рассказывает мне, чем занимается. Он в Италии, это деловая поездка. Дела идут хорошо. Я его спросила, когда он мне сообщил, что зарабатывает много денег, каким образом он намерен ими распорядиться. — Диана громко рассмеялась. — Не знаю. Им не приходится бороться так, как нам в свое время. Думаю, они даже не понимают, что значит бороться.

— Да, им это не дано, — согласилась Оливия.

— А как твои девочки? Продолжают жить светской жизнью в Лондоне?

— О да. Им нравится там. Постоянно в действии, как они выражаются. Считают, что у нас здесь скука смертная.

Диана расслабила плечи, как бы решив, что не стоит больше пыжиться.

— Пол твердит то же самое. Им тут было достаточно хорошо, когда мы заботились о них, верно? — Она посмотрела на полоску сухой земли по свою сторону цепи. Летом на ней росли бархатцы. — Как вспомню весь этот шум из-за автоприцепа…

— Да, — с улыбкой отозвалась Оливия.

Она помнила историю с автоприцепом так, словно это было вчера. Луиза обвиняла Пола, Пол обвинял Луизу. Тогда у нее промелькнула мысль, что эти двое станут любовниками, когда подрастут. Но этого не произошло. У каждого из них теперь своя дорога.

— А Пол до сих пор не женат, — со вздохом произнесла Диана. — Ты не считаешь, что он мог бы это сделать ради нас? Так хочется, чтобы вокруг тебя вертелся маленький внук. Ты это понимаешь.

Она бросила на Оливию сочувственный взгляд. Оливия тоже подумала об этом, ответив соседке грустной улыбкой. Понимала ли она, что это такое? А как же ее планы? Что подумал бы о ее намерениях внук, если бы он существовал? Пожалуй, даже хорошо, что нет осложнений подобного рода.

— Ладно, — сказала Диана, пошаркав ногами в шлепанцах — она явно замерзла. — Я просто хотела с тобой поздороваться. А если тебе что-нибудь понадобится, ты только скажи.

— Да, Диана. Спасибо тебе. И если тебе что-нибудь будет нужно, дай мне знать.

— Мне?

Оливия уже повернулась к двери, заметив, что Диана вроде бы собирается пройтись по лужайке к дому в своих шлепанцах, но вопрос ее остановил.

— Ну да. Я могу купить, что тебе нужно, в городе. Я ведь там работаю.

Диана кивнула и поплотнее завернулась в кардиган.

— Я теперь редко бываю в городе.

— Вот как?

— Очень редко. Как-то нет поводов. Все, что нам надо, мы покупаем здесь. Я иногда вижу, как ты рано утром выходишь, закутавшись в макинтош, и думаю, вот бедняжка Оливия. Что за жизнь. Холодные автобусные остановки. С девяти до пяти.

— Да. Что за жизнь! — усмехнулась Оливия.

И вдруг ее словно озарило. Приглядевшись к Диане, она увидела, что та выглядит несчастной. У нее есть муж, он всегда был очень славным человеком, и тем не менее Диана выглядит несчастной.

— Пожалуйста, когда будешь говорить в следующий раз с Полом, передай ему мой привет, — сказала она. — Он всегда был хорошим мальчиком.

Это было неправдой, но ничего, не важно. Оливия помнила, какой поднялся шум, когда Луиза влепила Полу оплеуху в автоприцепе. Она тогда гордилась дочерью, но, само собой, Луизе об этом не сказала. Кто-то должен был дать оплеуху Полу Фишеру, но сама она не могла бы этого сделать.

Диана коснулась травы носком шлепанца.

— А ты передай привет своим девочкам.

Оливия отметила про себя, что Диана не сказала, какими милыми были эти девочки в детские годы. Особенно Луиза.

— Мне, пожалуй, пора домой.

— Да, мне тоже пора, — ответила Диана с неожиданной горячностью. — Надо прибраться в холле. У тебя, наверное, полный порядок. Ты всегда старалась создать в доме уют, как и я, Оливия. Мы всегда хорошо понимали друг друга, не правда ли? Дом и семья. Это на первом месте. И все как следует, верно?

Оливия наблюдала за тем, как Диана уходит, как она снимает шлепанцы и тщательно осматривает подошвы, прежде чем сунуть шлепанцы под мышку и войти в дом. Оливия повернулась к своей входной двери и тоже вошла в дом. Она остановилась в прихожей и окинула взглядом маленькое помещение. Нуждается ли ее холл в уборке, спросила она себя, стоя в полумраке. Дом и семья. Покупать все здесь. Мир опасно уменьшается. В ее возрасте и при ее положении в жизни мир должен уменьшиться. Все так говорят.

«Отдохнемте, братья моряки, хватит нам скитаться по морям».

Оливия пересекла холл и присела на нижнюю ступеньку лестницы. Шон цитировал строки любимой поэмы во время их сегодняшнего урока. Эта строчка занимала ее воображение, и Оливия просила повторить ее снова и снова. Шон в конце концов откинулся на спинку сиденья и прочитал из поэмы столько, сколько смог вспомнить, но Оливии показалось, что он иногда импровизирует. Из-за этого их поездка сильно затянулась. Бедняга Шон. Она поощряла его, и неудивительно, что он забыл о времени, о том, что пора ее отпустить. Он сказал ей, что читал ей строки из «Пожирателей лотоса», и пустился в рассуждения о своей любви к Теннисону на целые пятнадцать минут, пока они оба не вспомнили об уроке вождения, чем и должны были заниматься.

В школе Оливия читала «Леди из Шалотта», и Шон, ударившись в поэзию, возродил у Оливии тягу к прекрасным словам. Боб никогда этим не увлекался. Ему нравилось слушать песни, которые она играла на пианино, и пытался их петь, но так фальшивил, что Оливия не могла удержаться от смеха. Они ставили друг для друга записи, но, когда Оливия указывала Бобу на красивую строчку, говорил «Да, это мило» вполне искренне, но сам никогда ничего не отмечал и не запоминал стихов, не говоря уже о том, чтобы их цитировать кому-то.

Оливия оглядела свою чистенькую прихожую. Неужели это и есть страна пожирателей лотоса? Место последнего отдохновения? Было бы так легко остаться здесь, удовлетвориться собой, отказаться отсюда уйти. Но когда Шон говорил о земле пожирателей лотоса, она воображала себе те места, куда она хотела бы попасть, а не те, где уже побывала. И еще он говорил о горах, освещенных закатным солнцем, и низвергающихся водопадах, отчего перед мысленным взором Оливии возникали картины столь величественные, что она чувствовала себя до странности возбужденной. Но если и существовали где-то горы, освещенные закатным солнцем, то, уж конечно, не в окрестностях Торнбриджа.

Оливия выпятила губы. Сквозь стену ей было слышно, как Диана наводит порядок в своем безупречном холле.

Она встала и положила на столик в холле пакет с книгой. Она полистает ее, когда будет в настроении посидеть. А сейчас ей хотелось двигаться. Она набросила на плечо ремешок своей сумки. Время еще не позднее. Надо сесть на автобус до города и сделать что-нибудь такое, что она себе обещала, прежде чем сама отговорит себя от этого.

Луиза не представляла себе ничего подобного. Сквозь дверь до нее доносилась музыка из «Мадам Баттерфляй». Она читала статью под названием «Шаг за шагом» и размышляла о том времени, когда ее ребенок начнет ходить, и до того увлеклась, что музыка вначале не доходила до нее. Дилемма заключалась в том, закрепляют ли подпрыгивания ребенка прыгательный рефлекс или придают уверенности неуверенным ножкам. Она все еще была поглощена этим, когда вдруг поймала себя на том, что напевает мелодию арии. Луиза замолчала и, подняв голову, обнаружила, что ария продолжается без ее участия.

Она подошла к двери с журналом в руке. Музыка звучала так громко, словно доносилась из холла, но это не имело ни малейшего смысла. Луиза прислонилась к двери и прислушалась. Она замерла, потрясенная. Это определенно было радио или кассетник, включенный на полную катушку. Хозяин дома не предупреждал насчет прихода рабочих, но это было уже чересчур. Вторая половина субботнего дня. Если бы Луиза всю неделю находилась на службе, она бы возмутилась подобной бесцеремонностью. Она возмутилась и теперь. Нащупала защелку и рывком отворила дверь. Состроила строгую мину и приготовилась сделать выговор.

Гаррис возлежал на полу под дверью. Рядом с ним находился портативный кассетник. На Гаррисе были солнцезащитные очки. Руки Гаррис удобно подложил под голову. Выглядело это так, будто он принимает солнечную ванну. Повернув голову в сторону Луизы, он одарил ее медленной улыбкой.

— Привет, великолепная! — высказался он.

Луиза онемела, потом оцепенела, как в параличе, и едва не выпустила из пальцев журнал.

На Гаррисе были джинсы. Черные. И черная футболка в обтяжку. Она обрисовывала мощный торс и крепкие бицепсы. Руки до локтей обнажены и покрыты гусиной кожей — в холле было холодней, чем в эскимосском иглу.

— Идиотский педераст! — выкрикнула Луиза. — Какого дьявола вы тут делаете?

— Исполняю для вас серенаду.

Луиза открыла рот и снова его закрыла. Она посмотрит на него вот так, молча, минуту или две, а тем временем сообразит, что предпринять. Он устроился с удобством и явно не собирался вставать, не обращая внимания на гусиную кожу. Он продолжал улыбаться, и, в то время как Луиза только и могла, что любоваться собственным отражением в его очках, он явно разглядывал ее сверху донизу.

— Гаррис, — выдохнула она и прислонилась к двери. — Полагаю, настало время нам с вами слегка объясниться.

— Объясниться? — Гаррис вытянул ноги.

— Да, я так думаю.

— Ну а я так не думаю. Незачем нам с вами объясняться. Я считаю, нам с вами надо заняться любовью.

Луиза подумала, что дело куда более серьезно. Она не собиралась, стоя на пороге, рассказывать о своем положении, но Гаррис, видимо, возымел твердое намерение покорить ее, если не сказать больше. На минуту ей стало жаль его: валяется на полу при арктическом холоде, притворяясь, что не дрожит под тонким слоем бумажного трикотажа. Чего доброго, готов предъявить свой генетический материал прямо здесь, на месте, а это было бы для него пустой тратой времени.

— Гаррис… — Луиза запнулась, подыскивая подходящие слова. — Что я сделала, чтобы заслужить подобное?

— Ты тоже меня хочешь. — Он расплылся в улыбке. — Не притворяйся, что это не так. Ты явилась ко мне в квартиру и практически набросилась на меня.

— Но… — Луиза сдала позицию и распахнула дверь. — Слушайте, почему бы вам не войти?

— Само собой.

Он вскочил с ковра в холле, словно подброшенный катапультой. Сгреб кассетник и ринулся к двери.

— И объясниться, — уточнила Луиза.

— Как скажете. — Он пожал плечами, неохотно соглашаясь, и Луиза отступила в сторону, пропуская его. Гаррис проскочил мимо нее и устремился в спальню.

— В кухню! — скомандовала Луиза.

— Разве мы не можем поговорить здесь?

— Нет.

Луиза заглянула в спальню, бросила на Гарриса повелительный взгляд и промаршировала в кухню.

— Ладно, в кухне так в кухне.

— И пожалуйста, выключите музыку. Она слишком громкая и мешает думать.

Музыка оборвалась. Луиза устроилась на одном из кухонных стульев и ждала, когда появится Гаррис. Журнал о воспитании детей все еще был зажат у нее в руке. Она швырнула его на стол. Надо найти способ объяснить Гаррису положение дел, и сделать это со вкусом. Сунуть ему под нос журнал было бы не слишком деликатно. Совсем недавно Гаррис затратил бездну усилий, чтобы соблазнить ее. Мужчина должен блюсти свое самолюбие. К тому же Гаррис — актер. Эго артиста требует известного уважения.

— Гаррис!

Молчание. Вообще ни звука. Луиза заправила волосы за уши. Он все еще у нее в спальне. Неужели уснул? Не может быть. Она встала и заорала:

— Гаррис! Немедленно иди на кухню, не то я тебя вышвырну вон!

Ответа не последовало. Луиза осторожными шажками дошла до спальни, опасаясь худшего. Только бы он не валялся голый на постели. Только не это. Гаррис возник на пороге, едва она добралась до открытой двери. В руке у него была книжка об именах для детей. Луиза оставила ее накануне вечером на ночном столике, пролистав в очередной раз перед сном. Пальцы Гарриса держали уголок обложки, как ручку ночного горшка. Физиономия перекошенная, словно он испытывал острый приступ расстройства желудка.

— Дай сюда. — Она выхватила у Гарриса книжку. По-быстрому удрала на кухню, бросила книжку на стол и повернулась к Гаррису, готовая разъяснить ситуацию окончательно и бесповоротно.

Другой рукой Гаррис протягивал ей связанный из желтой шерсти клин с воткнутыми в него двумя спицами. Луиза хотела связать пару башмачков. Неужели она оставила вязанье на полу возле кровати? Точно, оставила. Вместе с пособием по вязанию, на обложке которого был изображен прелестнейший ребеночек в вязаном комбинезончике. Этим пособием Гаррис помахал у нее перед носом. Судя по сдвинутым к переносице бровям и раздувающимся ноздрям Гарриса, все это было для него глубоко болезненным открытием. Но ведь он сам виноват! Она ни в какой мере не поощряла его попытки объясняться с ней на языке обезумевшего тела. Она точно знала, что нет.

— Послушайте, Гаррис, все это совсем не ваше дело, но я чувствую, что должна была вам сказать…

Луиза умолкла. Просто не знала, что делать. Гаррис сорвал с себя очки, и Луиза увидела, что он плачет. Она отступила за кухонный стол. Слезы обильно текли по щекам Гарриса. Что на это скажешь?

— Это так прекрасно, — произнес он сдавленным голосом, потрясая ее вязаньем.

— Ничего подобного, — искренне ответила она.

Назвать прекрасным этот нескладный лоскут неумело выполненного вязанья мог бы только человек, склонный к преувеличениям.

— Вот это! — заявил он, протягивая ей пособие по вязанию с младенцем в комбинезончике на обложке.

— Ах, это. Да, очень милый малыш.

— Вы! — сказал он, вытянув руку и указывая на Луизу жестом регулировщика уличного движения.

— Я? — Это было уже чересчур: Луиза не вполне понимала, чем она привлекает внимание мужчин, но уж конечно не красотой. — Я вовсе не прекрасна.

— Мать! — высказался он с предельной лаконичностью.

— О, я поняла, что вы имеете в виду. — Все оказалось проще, чем она думала. Гаррис поразительно быстро все понял. — Да. Я — мать.

Луиза нахмурилась. «Я — мать, ты — Тарзан». С кем она так разговаривает? С Кинг-Конгом? Она улыбнулась Гаррису вполне цивилизованно и начала снова:

— Да, Гаррис, я жду ребенка, вы правильно поняли. Это немного неожиданно, но я счастлива теперь, что так произошло. Вероятно, мне следовало сказать вам раньше, но мы не так уж близко знакомы, и…

Она не договорила, потому что Гаррис схватил ее. Луиза попыталась его оттолкнуть, но Гаррис явно играл в регби. Он так крепко сжал ее в объятиях, что стало трудно дышать. Луиза вся напряглась, но через несколько минут, убедившись, что ей не угрожает насилие, решила, что лучше расслабиться. Руки у Гарриса были теплые, и она так хорошо чувствовала себя в объятиях сильного мужчины.

— Спасибо, — пробормотала она ему в плечо.

Гаррис отстранил ее от себя и посмотрел на нее темными затуманенными глазами.

— Господи, Луиза, это ошеломительно. Я так счастлив за вас. Я за вами присмотрю!

Его заявление было таким торжественным, и Луиза не решилась сказать, что присмотрит за собой сама. Она похлопала Гарриса по бицепсу:

— Хорошо, что вы так это восприняли, Гаррис.

— Я могу дать вам все, что нужно, — объявил он тоном, не терпящим возражений. — Вам стоит только попросить. Какая женщина!

Он снова обнял ее, глядя ей прямо в глаза. Потом, позже, Луиза подумала, что ей было по-настоящему хорошо. А сейчас она просто прижалась к его груди со странным, но радостным ощущением, что ее, беременную, обнимает мужчина.