Враги за рубежом

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТЬ

Ной назвал меня трусихой — это маленькое коварное семечко, которое прорастает и пускает корни, пока я сижу оставшееся утро под этим зонтиком. Я пытаюсь выкинуть эту мысль из головы, убеждая себя, что это была всего лишь шутка, но мой мозг не хочет ее отбрасывать.

«Неужели я трусиха?»

Почему? Потому что не хочу ссориться с Ноем из-за того, что произошло в баре? Я просто хочу забыть об этом и жить дальше, хотя он, похоже, хочет во всем разобраться.

Чего он хочет? Извинений? Ладно. Прости, что набросилась на тебя после того, как ты меня поцеловал, но знаешь, что, мы не совсем те люди, которые целуются. Считай меня сумасшедшей, но я думала, что ты ко мне неравнодушен. Мне повезло, что ты не вонзил нож мне в сердце, когда наши губы были сомкнуты а-ля Джон Сноу и Дейенерис³⁰.

Я пытаюсь вернуть нас на путь игривых врагов, которые хотят покончить друг с другом. Это весело! Убьем ли мы друг друга? Узнаете в следующей серии на будущей неделе!

Тем временем Ной пытается все испортить.

Что за фигня с этим загадочным флиртом?

Вздох.

Ладно.

Вот правда…

Чтобы быть предельно ясной, прямо здесь, на пляже, я знаю. В глубине ДУШИ Я ЗНАЮ. Ной довольно ясно дает понять о своих намерениях.

Но я еще не готова это признать. Как будто мой мозг защищает сердце, пытаясь уберечь его от правды.

«Вот так, вот так, малыш. Просто продолжай притворяться смущенной. Продолжай избегать его, убегать и снова купаться в море, как будто это и впрямь поможет».

В конце концов, я знаю, мне придется сорвать этот пластырь.

Но мне нравится этот пластырь. Он там уже несколько лет. Конечно, он немного запачкан по краям, а одна сторона просто болтается на ветру, но этот пластырь там не просто так. Я НЕ СНИМУ ПЛАСТЫРЬ.

Ной может идти к черту.

В середине дня я помогаю Габриэлле расставлять блюда для учеников. Повара из церкви Святой Сесилии собрали для нас отличный пляжный пикник. Тут и маленькие сэндвичи, холодный салат из макарон, итальянская газировка и свежие фрукты. Персики, вишни, дыни — все в сезон, все божественные. Я съедаю всего понемногу, стоя, как маленький нервный кролик, который может в любой момент убежать.

Ной оставляет меня в покое. Наверное, он чувствует, что я могу сломаться, если он не будет осторожен в обращении со мной.

После обеда ученики снова расходятся. Некоторые дремлют в шезлонгах. Некоторые возвращаются в воду. Я веду группу девочек на прогулку вдоль берега. Мы выбираем любимые цвета зонтиков и передаем друг другу то, что осталось от вишни. Я спрашиваю их, нравится ли им Рим.

— Все не так, как я себе представляла, — говорит Лиззи.

— Я не думала, что буду так сильно скучать по родителям, — признается Элис.

— Я чувствую то же самое, — заверяю их я.

— Но даже если я немного тоскую по дому, Рим такой классный, — добавляет Милли.

— Да, — соглашается Элис. — Когда мы вернемся осенью в школу, у нас будет, что рассказать интересного.

— И Милли точно влюбилась в одного из парней из Тринити!

— ЛИЗЗИ!

— Что?! Это правда! Мисс Коэн это не волнует. Она классная!

— Ага, а еще ТЫ влюбилась в одного из них. Так что вот!

— Все равно ничего не случится, — закатывает глаза Лиззи. — Они даже не знают о нашем существовании.

Я не утруждаю себя напоминанием о том, что отношения между школьниками в программе запрещены. Они это знают. Это все в порядке шутки. Будь мне столько же лет, сколько им, я бы делала то же самое. Эти мальчики из Тринити похожи на маленьких Джастинов Биберов — я понимаю, почему все сходят по ним с ума.

Когда наши шезлонги становятся едва различимыми пятнышками, мы поворачиваем назад, не торопясь, обшариваем песок в поисках ракушек и останавливаемся, чтобы купить фруктового мороженного у мужчины, усердно толкающего тележку вдоль пляжа.

— Не говорите остальным, что я вам это купила! — предупреждаю я, и все мы мизинцами обещаем хранить наш секрет.

Прежде чем вернуться к группе, мы доедаем наше угощение и выбрасываем улики в мусорный бак в нескольких метрах от наших шезлонгов. Затем мы снова наносим солнцезащитный крем и идем в воду.

Ной и несколько ребят катаются на буги-борде³¹. За день у него это неплохо получается: он бросает доску и, пробежав за ней, запрыгивает и катается на маленьких гребнях набегающих волн, а потом с уверенным смехом падает с доски.

Близится время ужина, но никто не хочет уходить. На самом деле, я уже собираюсь начать разгадывать второй кроссворд, как небо вдруг меняется. Как будто кто-то взмахнул волшебной палочкой и вызвал тяжелые грозовые тучи. В одну секунду небо становится из живописно-голубого черным и зловещим. Проливной дождь начинается так внезапно, что нам ничего не остается, кроме как позвать детей, вывести всех из воды и попытаться собрать все вещи.

Посетители пляжа совершают массовое бегство. Дети визжат, смеются, жалуются, пытаясь найти любое укрытие.

— Не стойте под зонтиками! — предупреждаю я, опасаясь, что металл притянет молнию. Так ведь это работает, верно? Кто знает — я преподаю английский, а не физику. Но лучше перестраховаться, чем потом пожалеть.

Это чистый хаос.

Как нам удалось принести столько вещей?!

Повсюду разобраны пляжные игрушки. Полотенца, закуски, телефоны, книги, и все бегают вокруг, пытаясь подобрать все, что попадется под руку. С охапкой мокрых полотенец я бешено мчусь к месту, где припаркованы фургоны и машина. Когда мы сюда пришли, прогулка не казалась такой уж долгой, но теперь она каким-то образом превратилась в мили.

— Давайте же! — кричит Ной всем. — Мы почти пришли.

У фургонов сопровождающие пересчитывают головы, пытаясь убедиться, что все в сборе.

— Нам не хватает Ли и Криса! — кричу я Ною.

Он ругается под нос и бежит обратно на пляж. Я иду с ним, беспокоясь, что мы могли их потерять. Вот дерьмо. Вот дерьмо. Вот они! Ли и Крис помогают пожилой паре сложить стулья и поднять зонтик, который они принесли с собой на пляж. Ной бросается к ним, чтобы ускорить процесс.

В это время дождь не прекращается.

Он льет так сильно, так стремительно, что мне почти ничего не видно дальше нескольких метров. Песок превращается в грязь. Мои ноги тонут, и я теряю шлепанцы. Зарычав, я поворачиваю назад и сильным рывком вытаскиваю их из песка.

Когда мы наконец возвращаемся на стоянку, все еще усаживаются в фургоны. Это довольно проблематично, потому что у нас с собой кулеры и сумки, набитые закусками, пляжными мячами, полотенцами и досками для катания. Все было упаковано бессистемно, поэтому не помещается в багажнике. Лоренцо берет на себя большую часть тяжелой работы, но я не хочу оставлять его одного, поэтому хватаю все, что могу. Мы почти закончили. Я занимаюсь одной из последних сумок, когда ко мне сзади подходит Ной и берет ее, подняв над головой.

— Иди в машину. Ты промокнешь.

Я быстро моргаю, пытаясь прояснить зрение, но это бесполезно. Дождь льет как из ведра.

— Всех посчитали?

Ной кивает.

— Дети кое-как расселись в двух фургонах, но все на месте.

— Ты не видел Габриэллу? Она ехала сюда со мной.

— Она в первом фургоне. Я еду с тобой.

Что?! Нет!

Мои мысли прерывает раскат грома. Мой жалкий вопль невозможно воспроизвести.

— Иди садись в машину, Одри, — снова говорит Ной, на этот раз уже менее терпеливо.

Нет смысла спорить. Сейчас точно не время. Я бегу к машине, втискиваюсь на водительское сиденье и бросаю на колени свою промокшую сумку.

Я оцениваю ситуацию.

Все на мне и все, что у меня есть, насквозь промокло, за исключением пластикового пакета с моим паспортом и правами. Я убеждаюсь, что они все еще сухие (слава богу), а затем роюсь в сумке в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь мне высохнуть. Давайте посмотрим… здесь есть мокрый кроссворд. Мокрый батончик мюсли. Мокрые солнцезащитные очки. Мое полотенце лежит вместе с остальными полотенцами на заднем сиденье одного из фургонов, не то чтобы это имело значение. Они насквозь промокли, как и все прочие наши вещи.

Дверь со стороны пассажира открывается, и Ной пытается устроиться на сиденье. Он слишком большой для этой крошечной машины. Клянусь, он может не поместиться. Это было бы комично, если бы не ситуация, в которой мы оказались. Чем больше времени он забирается внутрь, тем сильнее дождь заливает машину.

— Господи, это кресло отодвигается?

Ной дергает за рычаг, и оно отодвигается на мизерный дюйм. Я не успеваю сдержаться, и с моих губ срывается смех.

— Клянусь Богом, — стонет он.

Ной просовывает плечи в дверной проем, а затем сдвигается так, чтобы подтянуть колени к груди. Он смотрит на меня, а я на него. Сначала у меня дергаются уголки губ, и я пытаюсь справиться с собой, но потом мы оба начинаем смеяться. К глазам подступают крупные, обильные слезы.

Я ударяюсь головой о руль, и Fiat издает этот жалкий звук, от которого мы смеемся еще сильнее.

— Следующие два часа будут для тебя сущей пыткой, — говорю ему я. — Даже в лучших обстоятельствах я едва могу управлять этой штукой.

— Ну да, но у меня нет выбора. Я не могу поместиться на этом сиденье с рулем, так что машину придется вести тебе. Кстати, фургоны уже уезжают. Нет смысла пытаться держаться их. Это будет кошмар — ехать в такой дождь. У тебя будет хреновая видимость.

— Мы можем посидеть секунду и переждать?

— Не думаю, что он утихнет. Лоренцо опасается, что некоторые дороги затопит.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь держать себя в руках.

— Ладно, хорошо… думаю, нам пора ехать. Ты скажешь куда? — спрашиваю его я.

— Мой телефон почти разрядился. Сможешь?

Я роюсь в своей сумке. Ищу. И ничего не нахожу.

— У меня нет телефона.

Я ломаю голову, пытаясь вспомнить, где видела его в последний раз. Полчаса назад, сидя в шезлонге, я проверяла на нем время. Я помню, что положила его обратно рядом с собой.

— Должно быть, он в моем полотенце. Надеюсь, оно в фургоне.

Нет смысла выходить и искать его на пляже. Я никогда его не найду. Пока мы собирали вещи, все зонтики и стулья убрали, и я даже не уверен, что смогу найти место, где мы сидели. Если его нет в полотенце, значит, он пропал. Я не могу сейчас беспокоиться о такой возможности.

— Все в порядке, — уверяет меня Ной. — Я поищу дорогу и запишу ее на случай, если у меня в дороге сядет телефон. У тебя еще есть эта ручка? А книга с кроссвордами?

— Ручка — да. Книга, вроде того.

Я протягиваю и то, и другое. Книга на данный момент представляет собой просто жижу. Нет ни одной страницы, на которой он мог бы что-то написать.

— Хорошо. Я просто воспользуюсь своей рукой.

Движение в Сперлонге застопорилось, потому что все едут в одном направлении: прочь от пляжа, все одновременно. На каждом шагу пробки. Гудки, дождь, туда-сюда мотаются стеклоочистители — все это не утихает.

Хорошо, что я не пыталась держаться поближе к фургонам, потому что мы тут же теряем их из виду. Телефон Ноя разряжается примерно через десять минут, и он показывает мне дорогу по тому, что успел записать у себя на коже. Я говорю ему, чтобы он охранял эти каракули пуще жизни. Не хочу оказаться в глуши под этим ливнем.

Лоренцо был прав, беспокоясь о дорогах. Эти старые итальянские города строились без учета современных транспортных средств. Здесь повсюду грязь и муть. Мои шины постоянно пробуксовывают, и вскоре я проезжаю прямо по неглубокой яме, залитой водой. Я ее не заметила, иначе объехала бы ее или хотя бы притормозила. Я вздрагиваю от сильного УДАРА переднего правого колеса.

— Прости! Я ее даже не видела!

— Все в порядке, — говорит мне Ной. — Я бы сделал то же самое. Ты сейчас ничего не видишь. Просто продолжай медленно ехать вперед. У тебя все отлично получается. Вот, я еще раз почищу лобовое стекло.

Оно постоянно запотевает из-за разницы температур снаружи и внутри. Уровень влажности в нашей машине напоминает тропический лес. Мы даже не можем опустить окна, чтобы подул ветерок, как это было во время предыдущей поездки, так что мы просто в ловушке.

— Я такая же мокрая, как и тогда, когда мы выехали с пляжа, — едва сдерживая смех, говорю я.

— Скоро обсохнем.

Спустя час езды мы выбираемся из Сперлонги. Дорога в Рим займет у нас всю ночь.

— Какой бардак.

В этот момент я замечаю, что с машиной что-то не так. Сквозь проливной дождь я начинаю слышать непрерывный стук, стук, стук, стук, и машину все время тянет в одну сторону. Я крепко держу руки на рулевом колесе, и тут мы начинаем подпрыгивать. Подвеска машины и так не отличалась исправностью, а теперь у нас как будто…

— Спустило колесо, — говорит Ной, и я сама это понимаю. — Не жми на тормоз. Включи аварийку. Черт, у этой штуки есть аварийка? О, вот. Хорошо. Постарайся осторожно повернуть к обочине и дай машине самой затормозить. Я не уверен, что это просто спуск колеса.

За мной сигналят водители, и Ной не дает мне впасть в панику. Даже с включенными фарами они не понимают, почему я еду так медленно.

— Объезжайте меня! — кричу я, хотя они меня не слышат.

Рука Ноя касается моей руки.

— Все в порядке. Не обращай на них внимания. Видишь там наверху? Тот маленький поворот? Остановись там.

Добравшись до поворота, я глушу двигатель и делаю глубокий вдох.

Паника еще не до конца овладела нами. Мы не знаем, что происходит. Мы оценим шину, а потом будем думать, что нам делать, когда узнаем масштаб катастрофы.

— Оставайся здесь, а я проверю, — говорит мне Ной и, набравшись сил, открывает дверь, а затем выходит под дождь.

Пока он осматривает все шины, я, чтобы не усугублять ситуацию, выключаю стеклоочистители. Затем скрещиваю пальцы.

«Только бы не спустило шину. Только бы не спустило шину».

Ной распахивает дверь и как можно быстрее забирается в машину. В спешке его локоть случайно задевает мой бок.

— Черт, извини. Ты в порядке? — Ной говорит так, будто ему действительно не все равно.

— Ребра не сломаны. Обещаю. Как все выглядит?

Он показывает в окно.

— Вот эта шина поджарилась. Я удивлен, что мы на ней так далеко уехали. В конце мы уже скребли по металлу.

— Ты серьезно?

Ной знает, что мой вопрос риторический.

Секунду мы сидим в тишине, по отдельности обдумывая, что это значит.

Мы все еще в двух часах езды от Рима, на окраине Сперлонги, без телефонов, и теперь у нас спустило колесо.

— Боже мой, — шепчу я. Затем, когда до меня доходит реальность происходящего, я повторяю это снова, с ударением. — О БОЖЕ! Ной! Что нам делать?

— Слушай, могло быть и хуже. Мы не совсем в глуши. В километре отсюда я видел несколько магазинов. Я пойду и попробую найти механика, который сможет отбуксировать нас и починить шину.

Я уже расстегиваю ремень безопасности.

— Я пойду с тобой.

— Ни в коем случае. Идти по шоссе в такой дождь — чистое безумие, но я не вижу другого выхода. Ты останешься здесь. Запри двери и сиди тихо. Я скоро вернусь. Хорошо?

— Подожди. Надень это.

Я протягиваю ему свою розовую бейсболку.

Ной основательно озадачен.

— Просто… чтобы тебя было лучше видно.

Он смеется.

— Спасибо, но она не налезет мне на голову.

Точно. Я роюсь в своей сумке, но мне больше нечего ему дать. Жаль, что у меня нет неонового жилета. Светящейся палочки. Чего-нибудь.

Ной уже собирается открыть дверь и уйти, когда я в панике хватаю его за руку.

— Не делай глупостей! Иди как можно дальше от дороги!

Он оборачивается, чтобы посмотреть на меня, его глаза щурятся от смеха.

— Осторожнее, а то начну думать, что я тебе не безразличен.

Прямо перед тем, как Ной уходит, я наклоняюсь к нему.

— Не вздумай там умереть, Ной Петерсон!

Затем дверь его захлопывается, и я остаюсь абсолютно, абсолютно одна. У меня даже нет кроссворда, чтобы отвлечься.

Я оборачиваюсь и вижу идущего по дороге Ноя. Я смотрю на него столько, сколько могу, и когда он исчезает из виду, у меня начинает подрагивать нижняя губа.

«Нет».

Держи себя в руках.

Ной делает мужественную, тяжелую работу. Я просто терпеливо жду. У меня получится. Сначала я считаю проезжающие машины, а когда дохожу до сотни, меняю курс и начинаю декламировать стихи Эдгара Аллана По, которые живут в моей голове на правах аренды. Когда это надоедает, я решаю заглянуть в каждый отсек, пошарить там носом. Там не так много вещей, которые могли бы заинтересовать. Несколько салфеток. Баночка испорченных мятных конфет. Официальные итальянские документы в бардачке. Ничего пикантного, к сожалению.

На полу стоит сумка Ноя, и, хотя меня так и подмывает это сделать, я в ней не роюсь — из принципа. Я выше этого. Но, представляете? Моя ручка зацепилась за край его сумки, и я не могу просто так это оставить. Я неуклюже тянусь вниз, чтобы ее достать, ручка как бы распахивает всю сумку, и я вижу ее содержимое.

Разрядившийся мобильный телефон. Мокрая кепка. Мокрая книга.

Я наклоняю ее немного в сторону, чтобы прочитать название, ожидая, что это будет та книга по экономике, которая была у него в самолете.

«Ночь» Эли Визель. Моя любимая книга для обсуждения в классе. Судя по маленькой закладке между страницами, он почти закончил. Подождите… Я наклоняюсь и прищуриваюсь, чтобы разглядеть крошечный компьютерный шрифт на клочке бумаги, которым он пометил место, где читает.

Урок английского языка Мисс Коэн в Восьмом классе — Список обязательных летних чтений.

Не удержавшись, я тянусь за книгой и, осторожно ее раскрыв, извлекаю мокрый листок.

Ной отметил большинство книг из моего списка. Он оставил на полях небольшие заметки. «Понравилась концовка. Напоминает «Над пропастью во ржи». Пока что любимая».

Я ошарашено кладу листок на место и засовываю книгу обратно в сумку, туда, где я ее нашла.

Затем я сажусь на свое место и смотрю в лобовое окно, совершенно потеряв дар речи.

У меня дрожат руки.

Этот жест поражает меня прямо в сердце. Книги — это мой язык любви. Для меня нет ничего лучше, чем взять в руки книгу и потеряться в вымышленном мире. То, что Ной нашел время, чтобы прочитать эти книги, может быть равносильно букету красных роз, оставленному на пороге моего дома микстейпу, безмолвной речи, произнесенной на белых плакатах в Рождество.

Раскаты над головой становятся громче, я оборачиваюсь через плечо и напрягаю глаза, пытаясь найти в ливне Ноя. Без часов в машине я понятия не имею, сколько его не было. Из-за дождя я даже не могу следить за солнцем, но, давайте будем реалистами, я все равно не смогу сделать самодельные солнечные часы.

Я вздыхаю и поворачиваюсь обратно, прислоняю голову к окну и стараюсь не волноваться. В конце концов, я проваливаюсь в сон.

Стук, стук, стук.

Кто-то стучит пальцем по стеклу рядом с моей головой.

Я резко просыпаюсь.

— Открой дверь!

ЧЕРТ. Меня грабят.