Встреча с мечтой

Глава 9

— Постарайся, Куин, — тихо, но настойчиво сказала Грейс. Колесо кареты попало в выбоину на дороге, и они оба покачнулись.

— Я не жду, что ты примешь мои извинения, — с побелевшим от напряжения лицом произнес Куин. — На самом деле это почти что оскорбление — приносить извинения, когда мне ничего от тебя не нужно. Меня даже не утешает возможность предложить хоть какое-то облегчение.

Грейс пребывала в упрямом расположении духа. Она упросила его поговорить с ней наедине на последнем постоялом дворе, где все три экипажа останавливались, чтобы поменять лошадей, прежде чем на последнем издыхании продолжить трехдневное путешествие в Лондон. Теперь она пожалела, что сделала это. Джентльмены представления не имеют, насколько утомительно слушать их болтовню о сохранении собственной чести.

— Я же сказала тебе, не надо извиняться. Я благодарна, что вы с Джорджианой признали вашу взаимную любовь до того, как мы с тобой отправились в гости на несколько дней к герцогине Кендейл. До того, как мы поженились. Да, благодаря россказням герцогини Лондон лихорадит от сплетен, но мы преодолеем это вместе. Поэтому, пожалуйста, Куин, сделай одолжение, забудь о своей вине. Иначе мы обречены, вечно чувствовать себя неловко в присутствии друг друга.

Сидя в экипаже напротив нее, Куин с тревогой изучал лицо Грейс. Она видела, как двигается его кадык.

— Что он сделал с тобой?

— Если ты не прекратишь это, — раздраженно выдохнула Грейс, — я перестану знаться с тобой в Лондоне, после того как сыграю этот фарс — грандиозный бал в вашу с Джорджианой честь.

— Не знаю, что хуже, — потер бровь Куин, — то, что сделал я, или то, что тот… тот кузнец сделал с тобой. Он предлагал тебе выйти за него замуж, да? И ты ему отказала? — Куин продолжал задавать вопросы, не дожидаясь ответов. — Ну что ж, по крайней мере, больше никто никогда не узнает об этой встрече.

И тут Грейс осенило. Она вспомнила слова Майкла: «Мужчина обосновывает собственную ценность своим богатством и положением в обществе».

— Хорошо. Послушай, у меня есть идея. Ты дашь указание своему управляющему или адвокату выписать банковский чек.

— Банковский чек? — выпрямился Куин, и в его глазах промелькнула тревога.

— Да. Я решила, что единственный способ заставить вас с Люком перестать смотреть на меня как на жалкое создание, — это потребовать, чтобы каждый из вас выделил смехотворную сумму денег.

Куин насупил брови, но, казалось, был готов согласиться на все, о чем она попросит.

— Все, что ты хочешь, Грейс, твое.

— Это не для меня. Это пожертвование для благотворительных целей. В конце концов, сейчас наступает время благотворительности, ведь так?

— И что же это за достойный повод, умоляю, скажи?

— Сиротский приют.

— Насколько неприличную сумму ты предлагаешь выделить? — с восхищенным лицом спросил Куин.

— Достаточную, чтобы заставить тебя подумать дважды, прежде чем еще когда-нибудь извиняться перед Шеффилд, — с улыбкой промурлыкала Грейс.

— Понятно, — подмигнул Куин.

— Нет, думаю, ты не понимаешь. — Поразительно, как улыбка, которая когда-то заставляла Грейс краснеть от удовольствия, теперь не произвела на нее никакого впечатления.

— Я удвою сумму, которую ты назовешь, — заявил Куин, и его благородная улыбка стала еще шире.

— Пять тысяч фунтов.

Эта цифра стерла улыбку с его лица. Пяти тысяч было достаточно, чтобы вполне пристойно содержать большой дом и всю его прислугу в течение года и даже дольше.

— Грейс, покупка имения Трихэллоу для Джорджианы и ее семьи тяжким бременем легла на… — Куин запнулся, но тут же продолжил: — Мои адвокаты передадут десять тысяч фунтов на…

— Я сжалюсь над тобой, Куин. Мне следовало сразу пояснить: предполагаю, что вы с Люком поделите эту ношу. Я не стану заставлять тебя удваивать эту сумму.

Куин резко выдохнул, но лицо его оставалось красным.

— Эй, Куин!

— Да? — выпрямился он, наконец.

— Спасибо.

— Нет, это я должен…

— Да не за пожертвование.

— Тогда за что?

— За то, что женишься на Джорджиане. За то, что отпускаешь меня.

— Ты подпала под чары того дикаря, да?

— Нет.

— Берегись, Грейс! — покачал головой Куин. — Я единственный из всех узнаю теперь эти признаки.

— И что же это за признаки?

— Ну, для начала — исполненные решимости односложные ответы.

— Значит, по-твоему, я должна хитрить и изворачиваться? — рассмеялась Грейс.

— Да, но только если ты умеешь делать это убедительно. — Куин поправил одеяло на коленях у Грейс. — Я бы хотел, чтобы у тебя была реальная возможность для совместного будущего с ним. Но этого не может быть. Этот джентльмен не стоит тебя, моя дорогая. Да он и не джентльмен вовсе.

— А мне все представляется совершенно по-другому.

— Да? И как же?

— Ты считаешь, что он плох, потому что у него нет достойного положения в обществе. Но, видишь ли, дело не в этом. Я предпочла не оставаться с ним, потому что он настолько глуп, что позволил встать на своем пути искаженному понятию гордости. Этот человек взял на себя смелость утверждать, что жениться на даме с таким состоянием, как у меня, когда у самого за душой мало что есть, неправильно.

— Может, это какая-то страшная болезнь, поражающая людей в колониях, — скривил губы Куин.

— Скорее всего, запущенный случай. Я не знаю ни одного аристократа, который позволит богатству помешать заключению брака.

Куин захохотал, и Грейс, не удержавшись, рассмеялась вместе с ним. Напряжение, царившее до этого, сразу пропало, и они смеялись до тех пор, пока не выбились из сил.

Но в душе Грейс понимала, что слезы текли по ее щекам вовсе не от радости. Она наконец позволила себе осознать всю тяжесть правды.

Майкл Раньер, она знала, никогда бы не позволил гордости встать на своем пути, если бы хотел чего-то или кого-то. Его, как лавину, ничто не могло остановить в пути.

Он не захотел разделить с ней свою жизнь. И поэтому произнес слова, которым, как он считал, богатая графиня должна поверить.

Ладно.

Мистер Раньер забыл свое, высказанное ранее, странное утверждение. Возможно, она действительно викинг по своей сути, а не аристократка, которых развелось безмерное количество. По какой-то странной причине, анализировать которую она отказывалась, Грейс почувствовала внутри прилив сил. Она была просто благодарна тому, что они появились у нее.

Грейс посмотрела в небольшое окошко экипажа и в сумерках увидела очертания самых высоких шпилей Лондона, похожих на мачты кораблей.

Пришло время совершить набег.

Поразительно, как природа способна украсить то, что когда-то разрушил человек.

Майкл сидел верхом на Сиу и пристально рассматривал открывавшийся ему вид с утеса одной из самых знаменитых возвышенностей Дербишира. Ветер обдувал Майкла со всех сторон, но он не чувствовал холода. Открывшийся ему вдали вид лишил его способности логически мыслить.

Он не видел этого почти два десятилетия. И даже не думал, что когда-нибудь у него появится шанс увидеть это опять.

Уоллес-Эбби… или, вернее сказать, обуглившиеся остатки одного из старейших и самых красивых поместий Англии торчали из поникшей от зимнего холода травы. Христианский мир, совершенно очевидно, отказался от обломков и передал это творение рук человеческих дьяволу. На фоне потрясений из-за передачи власти от сумасшедшего короля Георга принцу-регенту и длительного участия страны в войне принц и палата лордов, вероятно, много лет назад отпихнули проблему сгоревшего поместья Уоллесов на самое последнее место в списке важных дел.

Теперь Майкл осознал, что где-то в душе он пытался забыть, что когда-то родился или жил здесь. Понимание того, кем он мог бы стать, если бы не совершил так много ужасных ошибок, было невыносимым. Но теперь, когда поместье Уоллес-Эбби раскинулось перед ним во всем своем разрушенном величии, преувеличенные страхи молодости растаяли без следа. И Майкл не мог остановить прилив воодушевления, возникший вместе с проблесками неосуществимой мечты. Ему вдруг захотелось знать, стало ли это имущество собственностью Короны опять, или за землей присматривают управляющие, назначенные какой-нибудь неизвестной властью. Он очень живо представил себе, как можно восстановить поместье до былого великолепия.

Даже на таком приличном расстоянии были видны некоторые признаки того, что кто-то либо арендовал землю, либо ее захватили соседние жители. Повсюду виднелись следы выпаса овец, а вспаханная земля свидетельствовала о собранном урожае, Майкл был рад. По крайней мере, кто-то получал от поместья пользу.

Майкл погрузился в свои мысли, но тут же очнулся, когда его кобыла захрапела и ударила копытом по каменистой пустоши, подавая сигнал о своем недоверии к возвышенности. Майкл повернул Сиу и направил ее к одинокому кусту боярышника у них за спиной. Спешившись, он позволил лошади пощипать редкие пучки дикой травы, а сам вернулся к цели своего приезда сюда.

Подойдя к краю утеса, потому что не мог оторваться от трогательного вида своего первого дома, Майкл достал из кармана письмо. Оно было из Лондона, в этом он был уверен.

Если бы только оно было от нее. Он принес его сюда, далеко-далеко от Бринлоу и любопытных взглядов добросердечных Латтимеров, которые, похоже, решили не отходить от него ни на шагни на конюшне, ни в доме. Майкл не привык жить ежедневно, нет, ежечасно в окружении других людей.

В душе он знал, что это письмо не от Грейс. Обычная серая бумага была запечатана огромным куском ржаного теста, и адрес был написан смутно знакомым почерком, непохожим на изящный наклонный почерк Грейс.

Прошла всего лишь неделя с тех пор, как она уехала, и он довольно успешно уничтожил все шансы на продолжение знакомства. Теперь в этом мире он будет последним человеком, к которому она когда-нибудь в своей жизни захочет подойти.

Но Майкл давно понял, что надежда — обязательный компонент для того, чтобы в жизни оставалась цель. Поэтому он никогда не переставал надеяться. Даже когда нет никаких оснований для исполнения желаний, надежда необходима. Потому что без нее, без мечтаний душа сохнет и умирает.

Поэтому когда миссис Латтимер, вернувшись вчера поздно из деревни, вложила Майклу в руки письмо, он понадеялся, что оно от Грейс. Он принял решение, что, прежде чем откроет письмо, навестит призрак своего прошлого, Уоллес-Эбби. Он встал на рассвете и проехал на юг верхом несколько часов, чтобы оказаться здесь.

Майкл сломал затвердевшее серое тесто и развернул письмо. Ветер трепал края бумаги, мешая читать.

«Уважаемый мистер Раньер!

Молюсь, чтобы вы благополучно доехали. Прошлой весной мистер Сэмюел Брин, когда заболел, под строжайшим секретом сообщил мне ваше имя в качестве наследника. Пожалуйста, знайте, что все мы здесь в приюте разделяем вашу скорбь по поводу смерти нашего преданного благотворителя. Он всегда был так добр к сиротам приюта, потому что когда-то и сам жил среди нас. Он упоминал, что вы ведете очень уединенный образ жизни, но, возможно, отнесетесь к нам благосклонно.

Как хозяйка приюта здесь, на Лэмс-Кондуит-Филдс, я чувствую себя очень неловко, беспокоя вас просьбой. В прошлом мистер Брин имел обыкновение организовывать и оказывать существенное содействие рождественскому празднику для детей.

Мы, конечно, ничего не ждем, потому что понимаем, что Бринлоу требует много расходов. Но если есть хоть самый крошечный шанс, что вы доброжелательно отнесетесь к этой мольбе, мы будем вам очень благодарны.

С почтением, Анна Кейн».

Майкл закрыл глаза, словно сопротивляясь неприятным воспоминаниям о приюте. Он представил себе серую жизнь детей, живущих там теперь, а порывы ветра ударялись о его тело, словно хотели сбить с ног. Ночи — длинные и темные, дни — трудные и очень часто мрачные, холщовая одежда — блеклая и вызывающая зуд, жидкая каша и хлеб из муки грубого помола и цвета золы, а кожа детей практически серая от недостатка питания. Единственное, что имеет в их жизни цвет, — это их мечты.

И еще Рождество.

Это был единственный день, когда мальчикам из западного крыла и девочкам из восточного позволяли находиться вместе. Единственный день, когда они наедались почти досыта. И единственный день, когда Майкл и остальные мальчишки пели «Мессию» в переполненной светской знатью церкви. У важных лордов и леди просыпалась совесть, они открывали свои кошельки, пока слушали игру учителя приюта на прекрасном органе, который мистер Гендель передал в дар шестьдесят лет назад.

Этот единственный день Майкл с нетерпением ждал каждый год.

Он вернется. Вернется, чтобы внести краски в жизнь мальчишек и девчонок на Рождество. Он может отложить свои планы по развитию Бринлоу. Ему некуда спешить, правда. Ради чего он так торопится?

Интересно, подумал Майкл, как отреагирует миссис Кейн, когда поймет, что мистер Раньер — человек, которого она знала под другим именем…

Майкл свернул письмо и сунул его в пальто, глубокие разрезы по бокам которого хлопали на ветру. Он бросил еще один долгий взгляд на потерянное наследство и отвернулся.

Времени было мало. Если он действительно намерен это сделать, ему придется мчаться во весь опор в Лондон до конца недели. И ещё надо будет составить план, чтобы не раскрыть себя. Он, конечно, никогда не сможет забыть муравейник пользующихся дурной славой лондонских трущоб, доки или иные темные места, куда может отправиться.

Майкл направился назад в Бринлоу и отказывался признавать один-единственный момент, что возможно, только возможно, это и был тот самый предлог, который он искал; шанс увидеть ее еще раз.

Понятно, что это была отвратительная надежда, тайная и неумолимая. Но она — все, что у него теперь осталось, потому что ее розовая шаль, которую он, как душевнобольной, баюкал каждую ночь, больше не хранила ее запах.