Прошла уже целая неделя, как я работаю на Афанасьева. Без выходных. Как и он сам. И сегодня первый день, когда в четыре утра я проснулась относительно легко. Похоже, я начинаю привыкать к этой каторге.
Лучше бы я так же быстро привыкла к отсутствию безлимитных карт в своём кармане. Если до этой работы я врала только друзьям и знакомым, делая вид, что всё ещё могу позволить себе всё, что угодно, то теперь надо будет врать ещё и маме, которая, радуясь за меня, пообещала, что мы отметим мою первую зарплату в кафе, и папе, который, в ту же ночь, как узнал, что я работаю, решил, что теперь я на полном самообеспечении. И теперь неясно, откуда мне брать деньги, работая там, где мне не заплатят ни копейки…
С грустными мыслями и тяжелой головой, я, скромно позавтракав старым сухим кексиком и чаем, поехала к Афанасьеву.
Открыла дверь его квартиры своим ключом. Босс встретил меня, висящим на турнике в своём кабинете, дверь в который была открыта.
И как ему всё это не надоело? На работе кабинет, дома тоже… Он эту жизнь, вообще, живёт? Или только работает?
Из-за его распорядка дня я не смогла посетить дискотеку. И так и не узнала, реально ли я нравлюсь Нечаеву. В общем, никакой личной жизни. Ровно так же, как у Афанасьева.
- Доброе утро! – бросила я дежурно, даже не посмотрев в его сторону. Потому что на его голый торс я уже насмотрелась.
И да, он опять полураздетый. Как он сам утверждает: «У себя дома я хожу, как хочу. Захочу – буду голым». В общем, наличие штанов на его заднице – это наш общий компромисс.
Кошка Киня сидела у порога кабинета, будто готовясь в любой момент нажаловаться на меня хозяину. Смотрела в мою сторону недовольной плоской мордой и следила за каждым моим шагом по кухне. Но вот я специально взяла баночку с её паштетом, и сердце кошки дрогнуло, как и она сама в мою сторону. Но близко не подошла – большими голодными глазами следила за тем, как я вытряхиваю паштет из баночки в миску.
- Будешь? Или я съем? Ммм, вкуснотища! – подразнила я пушистую.
Киня жадно облизнулась, посмотрела на меня, на паштет и снова на меня. Подумала, покосилась на пыхтящего на турнике хозяина и решила остаться на месте.
- Ничего, - подмигнула я ей. – Ещё неделька и я тебя поглажу.
Помыв руки, я приступила к приготовлению завтрака.
На сегодня Афанасьев потребовал приготовить ему турецкий завтрак.
Тоже мне султан, блин!
Спасибо маме, которая подсадила меня на турецкие сериалы, из которых я теперь примерно знаю, как выглядит этот турецкий завтрак.
Ещё вчера вечером я закупилась всем необходимым, пользуясь картой Афанасьева. Даже посуду купила, чтобы всё выглядело максимально аутентично.
Куча менажниц и маленьких пиал. Единственное, что не нашла, - двухэтажный чайник.
Радовало, что из горячего нужно приготовить только яичницу и чай. Остальное всё - нарезки. Но затруднение произошло на этапе открывания банки оливок. Эта чертова крышка никак не хотела мне поддаваться.
- Ну! Давай! – тихо ругалась я, пока Афанасьев слонялся по дому, с кем-то разговаривая по телефону. – Да чтоб тебя! – с силой поставила банку на стол и рванула к ящику, чтобы достать нож и поддеть крышку. Но врезалась в Афанасьева и тут же отпрянула назад, поняв, что коснулась влажной волосатой груди. – Надеюсь, вы только что после душа?
- Ещё нет, - спокойно произнес он.
- Фу! – пропищала я тихо и передёрнулась, будто стараясь смахнуть пот с мест соприкосновения с его торсом. – Гадость!
Афанасьев неспешно взял банку с оливками и, словно не напрягаясь вовсе, открыл её и вернул на стол, положив крышку рядом.
- Спасибо. Не зря турник мучили, - улыбнулась я ему натянуто.
Его лицо в ответ не выразило никаких эмоций. Босс молча ушёл в душ, а я сервировала ему стол и захлёбывалась слюной от запахов и того, насколько всё это аппетитно выглядит.
После душа Афанасьев принялся за завтрак. С чувством собственного превосходства наблюдал за тем, как я наливала ему чай, а потом морщился от его вкуса и запаха.
- Наверное, после кофе со вкусом гуталина чай на вкус как святая вода для чёрта? – хмыкнула я, надевая толстовку, чтобы уйти.
- Странный запах, - он демонстративно отставил кружку. – Свари кофе.
- Вообще-то, мне уже пора.
- Свари кофе и садись завтракать, - бросил он, кивнув на стул напротив себя.
- С вами? Завтракать? За одним столом? – деланно удивилась я. – Разве так можно? Просто бросьте кость с барского стола в тот угол. Мне хватит.
- Кондратьева, не работай челюстями впустую. Сядь и поешь. Голодные песни твоего желудка слышал весь дом.
- Мой желудок и до этого по утрам пел, но что-то вы меня за стол не звали, - я протестующе скрестила руки под грудью, давая всем своим видом понять, что подачки из жалости мне не нужны.
- Можешь и дальше втихаря подъедать мои продукты, а можешь сейчас сесть со мной за один стол и нормально поесть, - говорил он всё это уже приступив к завтраку и с большим удовольствием.
Могу поклясться, что от стыда из-за того, что он знал, что я без палева ем его продукты, у меня покраснели не только щеки, но и всё лицо.
Я думала, что ем изящно и незаметно, а сейчас понимаю, что действительно похожа на мелкую мышь, которая стащила кусок сыра со стола хозяина и ест этот кусок где-то в пыльном грязном углу среди паутины и забытого мусора.
Неприятненько…
- Хорошо, - будто делая ему одолжение, я села за стол напротив. – Надеюсь, стоимость этого завтрака не увеличит сумму моего долга?
- Я уже вёл себя когда-то как конченный? – строго посмотрел мне в глаза Афанасьев.
- Ну, как сказать…
- Садись и молча ешь.
Хмыкнув, я налила себе чай. Сладкий и ароматный. Афанасьев демонстративно морщился, провожая взглядом обе чайные ложки сахара.
Да, сахар в этой квартире появился только потому что я его купила.
Завтракая, я периодически поглядывала на Афанасьева, и он, вероятно, чувствуя мой взгляд, тоже на меня косился.
- О чём думаешь? Говори быстро! – вдруг огорошил он меня.
- Пупок – это старый рот, - выдала я тут же.
Афанасьев даже жевать перестал, уставившись на меня, снова как на психопатку. Будто я опять шокером по нему прошлась.
- Чего только в твоей башке нет, - протянул он многозначительно.
- Ну, правда. Я недавно это прочитала. Пупок – старый рот, потому что пуповина, всё такое… Наш нынешний рот – это, ну, текущий рот, через который мы питаемся сейчас. Но! – подняла я указательный палец правой руки. – Но этот рот, как известно, после нашей смерти зашивают. Да? Вот я и думаю, если после смерти есть жизнь, то какой там рот? В каком месте?
Афанасьев моргнул только после того, как я закончила рассуждать вслух. Отпил чай, который ему не понравился, но в этот раз не поморщился.
- Надеюсь, твой новый рот будет расположен так, чтобы ты могла на нем сидеть и не болтать лишнего.
- В принципе, другого ответа я от вас не ожидала. Хотя… - протянула я с сомнением. – Такой вывод больше подходит вашему заму. Идиоту.
- Идиоту? – босс с любопытством повел бровью.
- Бесит просто. Пялится, подкатывает…
- Подробности личной жизни оставь себе, - обрубил холодно босс.
- Вы сами спросили.
- Ошибся.
- Ясно, - фыркнула я.
Подбросила оливку в воздух и поймала ртом.
- Не балуйся. Это опасно.
- Вы так говорите, потому что так не умеете. А я в этом профи.
В доказательство я подбросила помидорку черри и так же поймала её ртом, с наслаждением прокусив и ощутив её сладковатый сок.
- Умею, - серьёзно произнес Афанасьев.
- Докажите, - вскинула я с вызовом брови.
- В детские игры давно не играю, - выходя из-за стола. – Если ты закончила с завтраком, можешь быть свободна. Я сам уберу со стола.
- Как хотите, - хмыкнула я и демонстративно забросила в рот ещё одну оливку.
Вышла из-за стола и прошла в прихожую, где надела куртку и, пошлепав себя по карманам, поняла, что телефон оставила где-то на кухне, когда гуглила, как правильно готовить турецкую яичницу.
Вернулась в кухню как раз в тот момент, когда Афанасьев подбросил оливку и поймал её ртом.
- А говорили, что это опасно, - цокнула я улыбкой, будто поймала маленького врунишку.
Но в лице Афанасьева было что-то не так. Он схватился за своё горло, выпучил глаза, которые налились слезами и как-то странно начал хрипеть и краснеть.
И тут я поняла, что он подавился. От красного он быстро стал бордовым и будто даже начал немного синеть.
Он что-то махал мне руками, показывал на свою спину, а я стояла и думала – уйти мне или остаться. Возможно, прямо сейчас у меня есть единственный шанс избавиться сразу от долга и от Афанасьева.
- Только не говорите, что реально решили порадовать меня своей смертью этим дивным утром, - произнесла я с улыбкой, понимая, что шутки на этом закончились. – Эй! Вы чего?! Не надо. Я же на всех камерах вашего дома засветилась.
Подбежав к Афанасьеву, ближе посмотрела на его лицо и глаза, наполненные паникой.
- Блин! – теперь паниковать начала ещё и я. Ещё и этот не переставал махать руками. – Сейчас я сделаю этот… В кино его всегда делают… Прием Гарфилда… Генриха… Короче, кто-то на букву «г».
Паники в глазах Афанасьева стало ещё больше.
Я быстро обошла его, встала со спины и обхватила руками мощный мужской торс.
- Так… как-то так, кажется… кулак… - бормотала я себе под нос, уперевшись щекой между его лопатками. – Надеюсь, я надавлю куда надо, и вы не обделаетесь. Раз, два три!
Как в фильмах, я с силой и резко надавила на живот Афанасьева. Раз, другой, третий. Похоже, ничего не изменилось. Он как хрипел, держась за горло одной рукой и другой за кухонный островок, так и продолжал это делать.
- И ещё! – уже кричала я, повторяя приём.
Афанасьев несколько раз кашлянул и заметно обмяк в моих руках. Я не смогла его удержать и, отступив в страхе на пару шагов, тупо наблюдала за тем, как он лег на пол на спину и прикрыл глаза.
Уже не пытался поймать ртом воздух, не махал руками, и даже вены на его шее и лбу больше не были вздутыми. А сам он больше не выпендривался, играя в моего рабовладельца.
- Сдох, - обронила я тихо. Схватила телефон, за которым сюда и пришла, и решила набрать скорую. – Твою мать! Твою мать!... – приговаривала я. Упала перед Афанасьевым на колени, включив телефон на громкую, чтобы мне оттуда говорили, что делать, пока скорая будет ехать. Но паника накрыла меня новой волной, стоило посмотреть на лицо босса, распластанного по полу. – А что если...
Я подобралась к лицу Афанасьева, резко выдохнула и открыв ему рот обеими руками, прижалась к его губам своими.
Кажется, он издал перед этим какой-то звук, но, наверное, мне показалась.
Я попыталась создать вакуум своим ртом с его, надеясь, что таким образом оливка сдвинется с места и выйдет из его горла.
И… О, чудо!
Афанасьев схватил меня за плечи и с силой оттолкнул, из-за чего я упала на задницу.
Резко сел и пару раз кашлянул.
- Ты что делаешь?! – выдал он хрипло и со злостью. – Чуть не блеванул.
- Жизнь вам спасаю, вообще-то, - с обидой произнесла я, утирая тыльной стороной ладони губы. – По принципу раковины и вантуза. И, кстати, блеваните. Потому что оливка мне в рот не вылетела. Или вы её уже съели?
- Она вылетела еще на этапе, когда ты мне ребра ломала, - ворчливо произнес Афанасьев.
- Не стоит благодарности, - фыркнула я и подняла с пола телефон, обнаружив, что громкую я, оказывается, не включила, или дрожащей рукой переборщила с нажатиями. А звонок тем временем наматывал секунды. – Простите, помощь больше не нужна. Всё хорошо, - бросила я в трубку женскому голосу и, не дожидаясь её ответа, закончила звонок.
Встала с пола и, отряхнувшись, осмотрелась в поисках оливки. А её белой лапкой уже катала Киня.
- И, кстати, прием Геймлиха, и не кого-то на «г», - вдруг учено заявил Афанасьев, тоже встав с пола.
Потому что на «г» тут кое-кто другой.
- Не зря я вашей бабушке говорила, что в словосочетании «Андрюшенька-душенька», в слове «душенька» после «ш» нужна ещё одна «н».
- А твою дружбу с моей бабушкой мы еще обсудим.
- Ага, конечно. Надеюсь, наша с вами дружба теперь закончилась? Всё-таки я вам жизнь спасла. За это и долг можно простить.
- Простить за то, что произошло по твоей вине? – выпучил он на меня красные глаза.
- В смысле?! – ощетинилась я, тоже на него выпучившись. – А ничего, что вы сами сказали о том, что это опасно, и не прошло и минуты, как начали это делать?!
Афанасьев со злобой усмехнулся, покачав головой.
- Вот как так у тебя получается, Кондратьева? При смерти оказываюсь я, а ты при этом напрямую реально не виновата?
- Талант?
- Ладно, работаешь до конца этого месяца и года, и я забываю про твой долг. Сегодня можешь не приходить в офис и ко мне домой. Считай, что у тебя выходной.
- Какая щедрость! – фыркнула я. - Подождите… Если работа до конца этого месяца – по-вашему минимум, то, что максимум?
- Триста дней. По дню на каждую тысячу долга.
Отработать триста дней или всего тридцать?
- Фигасе! Тогда договор. Только выходной я возьму не сегодня, а в выходной. Можно? У меня, вообще-то, есть личная жизнь и планы.
- Планы? – переспросил Афанасьев на смешливо, прокашливаясь и наливая себе стакан воды. – И какие у тебя планы в личной жизни, Кондратьева?
- Буду искать молочного мальчика.
- В смысле?
- Ваша бабушка сказала, что первый мужчина молочный, как зуб, ненадёжный и временный, а второй постоянный. Вот… займусь пока молочным, получается.
Афанасьев смерил меня недобрым взглядом и нахмурился.
- Посмотрим, - сказал он бесцветно. – Пока можешь идти.
- Кстати, пихать пальцы в розетку тоже, говорят, опасно. Проверьте, когда я уйду.