Выбесить босса. Влюбить и не влюбиться

Глава 25. Аделина

Сейчас сдохну.

От кашля разрывало грудную клетку и уже просто было больно кашлять.

А так хорошо начинался вечер…

Но сейчас глубокая ночь, когда спить весь город, и только я, стоит мне закрыть глаза и расслабиться, начинаю сотрясать дом своим кашлем.

Температуру уже не измеряю. И так понятно, что она есть.

Утерев сопли, завернулась в одеяло и в очередной раз пошла на кухню, чтобы заварить чудо-чай, оставленный Ангелиной Дмитриевной.

Не знаю, насколько он полезен, но на некоторое время после него определенно становится легче.

Старалась делать всё тихо, чтобы не разбудить Афанасьева и не видеть его кирпич-морду, хотя бы сейчас, когда мне плохо, но закашлялась и уронила кружку, которая с эпичным звоном разлетелась на осколки.

- Блин! – выругалась я себе под нос, не зная, с чего начать: хвататься за веник или за кошку, которая всю ночь меня сопровождает в кухонный похождениях, и сейчас пошла прямо по осколкам.

- Ничего не трогай и стой на месте, - прогремел сухой голос.

Повернув голову на его звук, увидела, выходящего из комнаты в одних боксерах.

Кажется, злой.

На то, что он в трусах мне, если честно, сейчас уже пофиг. Я дышу со свистом, не факт, что до утра доживу, так что пусть щеголяет по своей квартире в чем хочет.

Я послушно замерла на месте. Молча наблюдала за тем, как Афанасьев хмуро оценил масштабы бедствия и, обойдя кухонный остров, подошёл ко мне, игнорируя осколки.

Без слов и прелюдий схватил меня за талию поверх одеяла своими ручищами и усадил на столешницу.

Я даже пикнуть не успела, как он всучил мне в руки кошку, и всё так же, без лишних слов, собрал осколки совком и веником. Сам стопами проверил, что осколков больше не осталось, а затем забрал у меня Киню, но мне приказал оставаться на месте.

- Я лечь хочу, - взбунтовалась я.

- Сначала ингаляция, - всё так же сухо ответил он, доставая из коробки аппарат, который сегодня специально купил.

- Не хочу. От неё лицо вокруг рта и носа мокрое и чешется.

- В рот возьмёшь. Это, - показал он сплющенную трубку. – Всосёшь всё до последней капли, и лицо останется сухим.

- Это мог бы быть потрясающий диалог для БДСМ-романа, - пропела я тихо.

- Что?

- Ничего. Идите спать. Я сама всё сделаю.

Я потянулась, чтобы забрать у Афанасьева лекарства, которые он достал. Но он пресек мою попытку.

- Сиди.

- Идите спать, - настояла я. – Сейчас не выспитесь, а потом я буду виновата.

- Я и так из-за тебя не сплю, - буркнул он. Открыл ампулы, смешал их содержимое в специальной чаше и собрал небулайзер. Сунул мне в руку. – Бери в рот, и чтобы ближайшие десять минут я не слышал от тебя ни слова.

- Ещё одна цитата пропадает, - вздохнула я, но, увидев суровый взгляд темных глаз, направленный на меня, послушно взяла трубку в рот, а Афанасьев включил аппарат.

Я хотела, чтобы он свали обратно в свою комнату и н мозолил мне глаза, но он остался на кухне и, судя по всему, решил заварить бабушкин чай.

Я его убью, если он заварил его для себя!

Выждав несколько минут, он налил чай в кружку, добавил мёд и медленно помешивал.

Иногда мы встречались взглядами, но почти сразу отводили их в стороны.

Тишину кухни, освещенной только блеклой подсветкой гарнитура, нарушил шум небулайзера.

Киня устроилась на диване у подушки, ожидая меня, а я болтала ногами, сидя на столешнице, ожидая, когда уже закончится лекарство.

Афанасьев всё это время помешивал чай.

Молча и напряженно.

Кстати, я раньше не замечала, что у него красивые руки. Кисти, бицепсы…

Или это из-за освещения так кажется?

Или я перегрелась из-за температуры?

В любом случае, пока что мне красиво.

Залипну на них.

Лекарство закончилось, аппарат странно «зачихал», и Афанасьев его выключил. Забрал у меня трубку и вместо неё дал кружку чая, в которой так долго размешивал мёд.

- Не пей больше горячий чай. Только хуже горлу делаешь, - сказал он поучительно.

Разобрал небулайзер и отвернулся, чтобы помыть его.

Чтобы не пялиться на его спину, я аккуратно сползла со столешницы, и подошла к окну.

На улице царила ночь. На часах уже четвертый час, всё-таки.

В свете фонарей были видны хлопья снега. Большие и, знаю, пушистые.

Захотелось выйти на улицу и подставить им лицо, а ещё послушать тишину.

Когда идёт такой снег, кажется, что на улице какая-то особая тишина. Волшебная, что ли.

А ещё, скоро Новый год.

У нормальных людей.

У меня – полная неразбериха, бардак, кавардак, крах.

В общем, ничего хорошего. Ни сейчас. Ни в обозримом будущем.

Ещё и Афанасьев в трусах подкрадывается со спины. А я совсем не в настроении, чтобы прямо сейчас продолжить воплощать свой простой, но очень коварный план в жизнь.

- Температуру давай посмотрим, - он подошёл ко мне спереди и у моего лба завис пистолет-термометр. – Тридцать семь и шесть.

- Хватит меня жалеть. Несите настоящий и так же в лоб.

- Смотрю, настроение улучшилось? – хмыкнул он и встал рядом со мной плечом к плечу.

Несколько минут мы молча смотрели в окно на ночной город. На фонари вдоль дорог и яркие цветные вывески вдалеке.

- Красивый снег. Пушистый, мягкий.

- Завтра будет грязь, слякоть, гололёд.

- Пися.

- Не понял.

- Господи… - тихо выдохнула я и закатила глаза. – Просто лень говорить слово целиком. Пессимист. Решила сократить до «писи». Блин! – цокнула я. – Лучше бы сразу слово целиком назвала. Не пришлось бы сейчас тратить ещё больше энергии на разжевывание.

Афанасьев вздохнул, мы снова остались стоять в тишине.

- Песя, - сказал он вдруг.

- Что?

- «Пессимист» через «е» пишется.

- Душнила.

В этот раз он хохотнул и, развернувшись на пятках, куда-то пошёл.

- Допивай чай и ложись спать. У тебя постельный режим ближайшие пять дней, - он снова стал строгим дядькой.

Я допила очень сладкий на дне чай и, поставив кружку у раковины, прошла к дивану, на который завалилась и, прикрыв глаза, спрятала нос в одеяле.

Афанасьев вдруг вышел из своей комнаты, неся в руках, кажется, тоже одеяло.

- Возьми моё. Оно толще и длиннее.

- Что ни слово, то цитата.