Взятка

Глава 14

Люси

Я напевала, когда ехала по Первой улице.

В Нэшвилле я постоянно напевала. Я напевала песню, которая застряла у меня в голове. Напевала песню, которую пыталась написать. Напевала под радио.

Потом я перестала.

Это вошло у меня в привычку, и я должна была заставить себя перестать это делать. Но для этого не потребовалось никаких усилий. Не было сознательной мысли перестать напевать. Музыка просто… исчезла.

Она возвращалась снова. Медленно. И не было никаких сомнений, что одной из причин этого был Дюк. Если бы он не появился в моей жизни, музыка, возможно, умолкла бы навсегда. Но я влюблялась в него все сильнее с каждым днем. Эти эмоции, положившие начало тому, что было очень похоже на любовь, залечили многие раны.

Поэтому я продолжала напевать, улыбаясь, пока музыка лилась из моего горла, пока я ставила «Ровер» на парковочное место возле одного из банков в центре города. Тротуар был затенен высоким тополем, ветви которого все еще были зелеными, хотя осень уже прогнала летнюю жару.

Осень в Каламити обещала быть захватывающей — оранжево-желтый и вечнозеленый калейдоскоп. Если после наступления темноты температура воздуха будет более низкой, то листья скоро опадут. Прошлая ночь показалась мне особенно холодной, хотя, вероятно, это было потому, что большую ее часть я провела одна в постели Дюка, свернувшись калачиком под одеялом и скучая по теплу его тела.

После того, как я оделась и собрала вещи, чтобы остаться на пару ночей, он повел меня вниз и провел мимо разгромленной гостиной. Я хотела поглазеть, задержаться и оплакать свое разбитое окно, но Дюк крепко держал меня за локоть, не замедляя шага, пока выводил меня за дверь. Но даже при беглом взгляде разрушение было свежо в моей памяти.

Это было просто стекло. Я всю ночь и все утро убеждала себя, что это было просто стекло. Одно разбитое окно и камень на полу. Но это было что-то знакомое. Разбитое окно было нападением на мое убежище, как сообщения моего преследователя на моем телефоне. Письма в моем почтовом ящике. Электронные письма, из-за которых я пугалась, слышав звон входящего сообщения.

Преследователь, однако, не причинял вреда моему имуществу. Вероятно, именно поэтому я не испугалась. Я могла отделить события в Нэшвилле от чего-то совершенно иного.

Причина, по которой я не спала большую часть ночи, была не столько в страхе, сколько в беспокойстве.

За Дюка.

Он не признался, что это Трэвис бросил тот камень, но, насколько я знала, никто в Каламити не ненавидел Джейд Морган.

Почему я так не понравилась Трэвису? Дюк уже много лет не встречался с его матерью. Возможно, у Мелани с Дюком все было серьезнее, чем Дюк показывал, и мне не хватало какого-то фрагмента головоломки. Трэвис действительно думал, что, начав преследовать меня, Дюк вернется в объятия своей матери?

Сложные существа эти мальчики-подростки.

Когда Дюк, наконец, вернулся домой после четырех утра, он рухнул в постель и крепко обнял меня. Не говоря ни слова, мы оба погрузились в сон. А утром он улизнул.

Он встал, принял душ и оделся на работу, пока я спала. Когда я наконец заставила себя встать с постели, в окно спальни уже лились лучи солнца. На кухне рядом с кофейником я нашла записку.

Пошел на работу. Позвони мне, когда проснешься.

Разговаривали мы недолго, когда я позвонила, потому что вокруг него были люди. Он сказал мне, что помощник шерифа был у меня дома и убрал стекло. Его друг Кейс собирался сегодня на ферму, чтобы снять мерки для замены и заделать дыру куском фанеры. Дюк рассказал о логистике, а затем попросил меня не возвращаться домой, пока мы не сможем пойти вместе.

Я согласилась, хотя и запротестовала бы, если бы меня как следует накачали кофеином.

Пять часов спустя все его вещи были постираны, на кухне было чисто, а о Трэвисе я не слышала ни слова. Вместо того чтобы сидеть и нервничать, я решила прогуляться по Первой улице, чтобы убить час или два. Может, день, проведенный за разглядыванием витрин, успокоит мои нервы.

И удержит от звонка Эверли.

У меня руки чесались набрать ее номер на моем новом телефоне. Но мы обе придерживались соглашения. Я не звонила и не писала смс уже две недели. Всякий раз, когда я тянулась к телефону, я хлопала себя по руке в качестве напоминания о том, что письма и звонки запрещены.

С ней все в порядке? Боже, я хотела знать. Она не связывалась с Дюком, что означало, что никаких чрезвычайных ситуаций не было, но она была невероятно упрямой. И наши представления о том, что такое чрезвычайная ситуация, были на противоположных концах спектра серьезности.

Все будет в порядке. Я послала безмолвное пожелание, а затем вышла из «Ровера», чтобы избавиться от беспокойства.

На мне была зеленая бейсболка Дюка, та самая, в которой он был, когда мы встретились в Йеллоустоне. Я украла ее из его дома этим утром и не собиралась возвращать. Теперь она принадлежала мне. Вместе с этим человеком. Вместе с этим городом.

Каламити был моим, и пришло время перестать прятаться. Может быть, кто-нибудь узнает меня. А может, и нет. Но если и узнают, мы с Дюком разберёмся с этим. Вместе.

Вчера на его лице было такое облегчение, когда я заверила его, что остаюсь.

Его опасения оправдались. Я не дала ему совершенно ясно понять, что не собираюсь снова становиться Люси Росс, суперзвездой кантри-музыки. Потому что где-то в глубине души была часть меня, которая не была полностью готова распрощаться со своей прежней жизнью. Та небольшая часть, которая любила музыку почти настолько, чтобы иметь дело с ужасной политикой, дерьмом лейбла, бесконечными репетициями, безжалостной прессой и сумасшедшим преследователем.

Но вчера в гостиной, когда Дюк начал прощаться со мной, я поняла, что с меня хватит.

Я удовлетворю свою любовь к музыке другим способом, даже если это будет значить написание песен, которые я буду петь во внутреннем дворике только для себя. Нэшвилл стал историей.

Я выбрала Каламити.

Я выбрала Дюка.

В конце концов, мне придется принять какие-то решения. Кем я буду? Какого цвета я хочу волосы? Могу ли я скрываться вечно?

На самом деле, я знала, что ответ будет отрицательным. Но я отбросила эти опасения и продолжила прогулку. Мои проблемы подождут, пока я не буду готова их решить.

В центре города сегодня было тихо. Туристов было меньше, а парковочных мест больше. Я шла неспешно, улыбаясь продавцам через витрины магазинов. Бариста в кофейне не спешили готовить латте, а вместо этого смеялись друг с другом, поскольку большинство столиков пустовало. В соседнем ювелирном магазине дверь была открыта, и на пороге дремала собака. И впервые маленькая художественная галерея не была переполнена людьми.

Картина, выставленная в витрине, заманила меня внутрь. На ней был изображен бизон, написанный масляными красками крупными яркими мазками на холсте. Красные, оранжевые, синие и коричневые тона были настолько яркими, что я не была уверена, какой цвет полюбить в первую очередь.

До Йеллоустоуна я бы купила ее немедленно. Теперь, точно нет.

— Здравствуйте, — поздоровалась администратор, поправляя свои очки в черной оправе, когда я вошла в галерею. — Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Нет, спасибо. Я просто смотрю. — Я улыбнулась, но мои глаза с трудом пытались установить контакт, потому что их так и тянуло к выставленным картинам.

Там были животные — волк, олень, радужная форель — между потрясающими пейзажами. Я медленно прошлась вдоль стен, рассматривая все это, но остановилась, когда подошла к единственному портрету в экспозиции. На картине была изображена девушка.

Стиль работы был таким же, как и у других, — краска толстым слоем высыхала на холсте смелыми, грубыми мазками. Должно быть, это личная галерея художника, потому что все картины были подписаны одним и тем же черным пятном в правом нижнем углу.

Но эта девушка отличалась от животных. Цвета были приглушены, за исключением ее глаз. Они были такими яркими, такого насыщенного синего цвета, что радужная оболочка глаз отливала фиолетовым. Светлые волосы обрамляли ее лицо, они были белыми и мерцающими, как лучи утреннего солнца.

Это была потрясающая картина. Захватывающая дух и душераздирающая. Девушка не улыбалась. Она не хмурилась. Выражение ее лица было отсутствующим. Она выглядела… одинокой. Мне захотелось протянуть руку сквозь краски и обнять ее.

Я повернулась к администратору.

— Сколько стоит…

— Она не продается. — Рядом со мной появился мужчина и, протянув руку мимо меня, коснулся маленькой золотой таблички под портретом, которую я не заметила.

Только для показа. Не продается.

— Извините. — Я отступила на шаг, чувствуя, что вторглась в его личное пространство. — Я не заметила.

Он изучал меня так, что у меня возникло ощущение, будто мое лицо появится на следующем полотне.

Это был тот самый художник? Так и должно было быть. От его широких плеч исходила какая-то мучительная задумчивость.

Он был красив. Не такой же красивый, как Дюк, но определенно привлекательный, с высоким и сильным телосложением. У него были темно-синие глаза и песочно-светлые волосы, коротко подстриженные. Рукава его «Хенли» были закатаны до локтей, открывая татуировку на левом предплечье, которая была почти такой же яркой, как и его художественные работы. Он был бы намного привлекательнее, если бы перестал хмуриться.

Может, он подумал, что я туристка. Может, он повеселеет, если узнает, что я тоже местная жительница.

— Здравствуй. — Я протянула руку. — Я Джейд Морган.

Его взгляд метнулся к моей руке, но руки остались крепко скрещенными на груди.

Придурок.

— Извини, Хакс. — Появилась администратор с панической улыбкой, вставая между мной и мужчиной. Она помахала рукой, приглашая меня отойти вместе с ней.

Их обслуживание клиентов не помешало бы улучшить. Если эта картина такая ценная и охраняемая, зачем ее выставлять на всеобщее обозрение? Я развернулась, собираясь уходить, и наткнулась на плотную человеческую стену.

Знакомая стена.

Руки Дюка поддержали меня. Я расслабилась. Должно быть, он пошел домой и обнаружил, что я пропала, а потом заметил мою машину.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, одновременно отодвигая меня к себе, подальше от администратора и разъяренного художника. Он задал вопрос, но не ждал ответа.

— Чего ты хочешь, Эванс? — рявкнул Хакс.

Я посмотрела на мужчин, которые свирепо смотрели друг на друга.

Администратор опустила голову и пробормотала: «Извините», прежде чем исчезнуть.

Я медленно отошла, готовая последовать за ней.

— Я просто рассматривала картины. Но мы можем идти.

Внимание Дюка было приковано к Хаксу, и он не пошевелился.

Ааа. Он был здесь не из-за меня.

— Останься, — приказал он. — Это касается и тебя тоже.

— Правда?

Дюк кивнул, но обратился к Хаксу:

— Прошлой ночью твоя дочь бросила камень в окно Джейд.

Дочь? Я думала, что это был Трэвис.

У Хакса дернулась челюсть.

— У тебя есть доказательства?

— Отпечатки на камне. Свидетель — я — который видел, как она уезжала на мотоцикле. И ее признание.

— Черт. — Хакс провел рукой по своим коротким волосам. Волосы были чуть темнее, чем на картине. Она, должно быть, была его дочерью.

Зачем его дочери приходить в мой дом? Зачем ей портить мою собственность? Я проглотила свои вопросы, чувствуя, что нахожусь здесь исключительно для того, чтобы наблюдать.

— Насколько сильные у нее неприятности? — спросил Хакс, напуская на себя холодный вид, в котором сквозило неподдельное беспокойство.

— Это зависит от Джейд, — сказал Дюк.

Хакс перевел взгляд на меня, и свирепый взгляд исчез. На его месте был умоляющий взгляд.

— Я заплачу. Я распоряжусь, чтобы заменили окно. Кейс это сделает.

— Он уже заказал новое, — сказал Дюк.

— Я позвоню ему. Попрошу его прислать мне счет. Мы заменим окно и забудем об этом. Хорошо?

— Э-э-э… хорошо? — Должна ли я была согласиться? Или возразить? Я посмотрела на Дюка, но он ничем не помог. Позже нам нужно будет поговорить о том, что он должен был ввести меня в курс дела перед стычкой.

Дюк глубоко вздохнул.

— Она впадает в отчаяние, Хакс. Она хочет выбраться из этого дома и думает, что, если ее будут доставлять в участок достаточное количество раз, я смогу это сделать. Но я мало что могу сделать. Только так я могу дать ей передышку. Если она зайдет слишком далеко, у меня не останется другого выбора, кроме как обратиться к окружному прокурору, и тогда она попадет в колонию для несовершеннолетних. Позвони своей дочери. Будь таким отцом, какой ей, черт возьми, нужен. И забери ее из этого проклятого дома.

Я переводила взгляд с одного мужчины на другого. Что за дом? Что происходит?

— Никто не собирается отдавать ее мне, — процедил Хакс сквозь стиснутые зубы. — Я пытался. Годами. Помнишь?

— Да, помню. И я помню, как ты сдался.

— В этот раз мне не победить, — в словах Хакса звучала безнадежность. — Что бы я ни делал, этого будет недостаточно.

Прежде чем Дюк успел заговорить, Хакс повернулся и исчез в коридоре, которого я не заметила.

— Черт возьми, — пробормотал Дюк, прежде чем взять меня за локоть и увести прочь. Он кивнул подбородком в сторону администратора, провожая меня до двери. Только когда мы вышли на солнечный свет и звон дверного колокольчика затих за нами, он расслабился. — Черт.

— Ладно, Шериф. — Я уперла руки в бока. — Что происходит? Кто это?

— Это Риз Хаксли. Его дочь Саванна того же возраста, что и Трэвис. Она из тех детей, с которыми я не хочу, чтобы он общался.

— Потому что она швыряет камни в окна.

— Да. — Он вздохнул. — Помимо всего прочего.

— А что еще? Чем она занимается?

— Тут скорее надо задать вопрос, чем она не занимается? Она тусуется с парнями постарше, которые покупают ей пиво. Она ездит по городу на байке, хотя на улицах это запрещено. Готов поспорить на годовую зарплату, что это она дала Трэвису вейп. Красит деревья из баллончика. Гуляет после комендантского часа. Когда у меня возникают проблемы с компанией подростков, она оказывается в самой гуще событий. И все это для того, чтобы привлечь внимание Риза.

— Зачем?

— Это долгая история. Но если вкратце, то ее мать никчемная, а отчим — гнилой кусок дерьма.

Так вот из какого дома она хотела выбраться. Из ее собственного.

— Пойдем. — Дюк схватил меня за руку и повел за угол галереи, чтобы нас не увидела администратор в приемной. — Эйприл — мать Саванны. Они с Хаксом выросли в этих краях, и, судя по тому, что мне рассказывали люди, они были еще детьми, когда познакомились. Поженились сразу после окончания школы. Оба работали на низкооплачиваемых работах. Хакс попал в неприятности, играя в азартные игры, пытаясь подзаработать. Смошенничал и был пойман. Парень, которого он обманул, пришел за ним, и они подрались. Хакс избил его до полусмерти. Вогнал другого парня в кому. Судье Хакс не понравился, он сказал, что это было за пределами самообороны, и отправил его в тюрьму на два года.

Я моргнула.

— Ого. — Мужчина внутри выглядел устрашающе, но я бы не подумала, что он бывший заключенный.

— Эйприл даже не сказала ему, что родила от него ребенка. Он вернулся домой по УДО и ничего от нее не слышал, кроме документов о разводе, которые она вручила ему, пока он сидел в тюрьме. Я не знаю, почему он не слышал об этом, но, думаю, он мало с кем общался, пока был в тюрьме. Он вернулся домой и узнал, что стал отцом.

Я взглянула на окно галереи, на прекрасного бизона за стеклом, и мое сердце сжалось от жалости к Ризу Хаксли. И к его дочери тоже, хотя она и разгромила мой дом.

Это был крик о помощи.

— И она бросила камень в мое окно, потому что…

— Потому что мой грузовик был припаркован перед домом. Она знала, что мне потребуется всего пять секунд, чтобы понять, что это была она. Когда я подъехал к ее дому прошлой ночью, она сидела на мотоцикле и просто ждала, когда я заеду за ней. Потому что, черт возьми, тюрьма лучше, чем дом.

— А что не так с ее домом?

— Эйприл… ну, она стерва. — Он провел рукой по волосам. — Нельзя верить ни единому ее слову. Если она может надавить на тебя, чтобы чего-то добиться, она не задумается дважды. А после Хакса она вышла замуж за юриста из города. Хотела денег и престижа. Этот парень — чудовище. Избивает Эйприл до полусмерти за закрытыми дверями, и они оба получают от этого удовольствие. Саванна в ловушке.

— А Саванну он тоже бьет?

— Не знаю. Даже если и да, она в этом не признается. Я спрашивал ее об этом раз сто. Черт, я даже заставил Трэвиса спросить ее, надеясь, что она доверится ему, но она просто молчит.

У меня внутри все сжалось, потому что мы оба знали ответ.

— Хакс не может добиться опеки?

— Он пытался. Когда он вернулся из тюрьмы, он пытался. Муж Эйприл, может, и мразь, но он чертовски хороший юрист. А Хакс — бывший заключенный. Он даже не может видеться с Саванной.

— Это кажется неправильным.

— Так и есть. — Дюк покачал головой. — Она сбегает из дома и появляется на пороге Хакса. Эйприл звонит в участок, и у меня нет другого выбора, кроме как отвезти Саванну домой. Она кричит и плачет всю дорогу.

— О, боже мой.

— Хакс наконец-то сдался, и это меня чертовски бесит. Но я понимаю. Тебя достаточно били, поэтому твое сердце разбито, и ты возвел стены вокруг себя. Саванна не единственная, кто кричит и плачет, когда мне приходится ее забирать.

Мое сердце разрывалось из-за них всех.

Это было невероятно несправедливо, что плохим родителям позволяли оставить детей.

— Я не хочу усугублять ее положение, — сказала я. — Если она делает это, цеплялась за что-то лучшее, мне плевать на окно.

— Я знал, что ты так скажешь. — Он коснулся полей моей бейсболки, одарив меня грустной улыбкой. — Я позвонил Керриган, и она сказала, что, пока ты не хочешь выдвигать обвинения, она хочет только починить окно.

— Ладно, хорошо. — Я подошла ближе и обняла его за талию. Дюк тут же прижался ко мне, и я с радостью приняла на себя часть его веса. — Как дела?

— Выжит как лимон. — Его лицо было покрыто щетиной, потому что он не брился этим утром, а веки казались отяжелевшими.

— Должна признаться, что это была не та история, которую я ожидала от тебя услышать. Я думала, это Трэвис разбил окно.

— Нет. Спасибо, черт возьми. — Он усмехнулся. — Мне пришлось бы придушить его.

— Я рада, что этого не произошло. — Может быть, была надежда, что Трэвис не так уж и сильно меня ненавидит. — Могу ли я что-нибудь для тебя сделать?

— Составь мне компанию до конца дня.

— Тебе повезло, — сказала я, отпуская его. — Так получилось, что сегодня я абсолютно свободна. И завтра. И послезавтра. Может, мне пойти с тобой в участок?

— Вообще-то, я отправляюсь на патрулирование. Нужно было ненадолго отлучиться из участка. Не хочешь прокатиться со мной? Хотя, предупреждаю, это, вероятно, будет скучно.

Если это было все, что я могла сделать сегодня, — просто отвлечь его от дел и держаться рядом, я бы назвала это победой.

Я приподняла брови.

— Я не против скуки. Особенно, если ты дашь мне подержать твой радар.