Я - его оруженосец. И, да, я девушка! Принц не в курсе!

Глава 2

Он возник внезапно, как оживший сон или последствие слишком крепкого кофе. Просто взял — и появился у моей койки, с видом существа, которое проснулось не на той стороне кровати, не получило завтрак, обиделось на мир и теперь хочет мстить всему живому.

Был он корги. Маленький, круглый, коротконогий и… абсолютно чудовищный по количеству вложенного в миниатюрное тело негодования. Не тот милый корги с открыток, который радостно виляет хвостом и носит в зубах тапочки. Нет. Этот корги был создан богами специально для того, чтобы портить настроение неугодным личностям.

Шерсть у него сияла золотистым гневом, как будто каждая волосинка знала о моём вторжении в этот мир и не одобряла категорически. Окрас был почти рыжий, с белыми отметинами на груди и лапах, но этот приятный цвет не делал его милее — скорее походил на предупреждающий сигнал ядовитой змеи. Уши торчали, как антенны, нацеленные на каждый мой нервный вдох, каждое движение, каждую попытку выглядеть естественно. Хвост — короткий, как положено корги, — дрожал от едва сдерживаемого негодования.

А глаза — о, эти глаза! Они были глубоки, как бухгалтерская ревизия в день зарплаты, и смотрели на меня с тем уровнем неодобрения, который обычно бывает у старших родственников, если ты пришла на семейный ужин в рваных джинсах, с пирсингом и татуировкой на запястье. Карие, почти чёрные, с золотистыми искорками — и в этих искорках читался интеллект. Нехороший, подозрительный интеллект, который сразу видел насквозь любую попытку притворства.

Он не лаял. Он рычал. Протяжно, с достоинством и угрозой, как будто репетировал речь прокурора перед оглашением приговора. В этом рычании читалось всё: презрение к самозванцам, тревога за пропавшую хозяйку, немного обречённости и — отчётливая угроза разоблачения.

Вокруг меня всё ещё храпели и ворочались спящие. Кто-то пробормотал что-то невнятное, кто-то засопел громче. Но этот маленький страж стоял возле моей койки, как часовой у ворот крепости, и его присутствие заполняло всю казарму невидимой, но очень ощутимой тревогой.

А потом он заговорил.

— Ты не моя хозяйка. Где Мэйрин⁈

Да, он говорил. На чистом, чётком, разборчивом человеческом языке. Со всеми ударениями и интонациями, с тем самым презрительным акцентом, который присущ дворцовым дворецким, когда им поручают натирать серебро картошкой, а они привыкли командовать армией слуг. Голос у него был не детский, несмотря на размеры, а вполне взрослый, баритон с хрипотцой, словно он всю жизнь курил трубку и читал философские трактаты.

И я, конечно, должна была испугаться. И я испугалась. Но не только из-за говорящего пса — хотя это тоже было достаточно шокирующим открытием для девушки, которая ещё вчера думала, что самое странное в её жизни — это клиентка, требующая сделать ей укладку «как у Мэрилин Монро, но современную».

— Я… что? Простите, вы… собака? — лепетала я, чувствуя, как мозг судорожно лихорадит, как старый принтер с заклинившей бумагой, когда срочно нужно напечатать важный документ.

Он зарычал громче, сделав шаг вперёд, — шаг, на который его короткие лапы были анатомически едва способны, но он сделал его с такой грозной решимостью, что я даже отодвинулась к стене. Несмотря на свой смешной внешний вид, он умудрялся выглядеть угрожающе. Пёс поднял чёрный нос и начал меня обнюхивать. С яростью, с деловитостью, с таким видом, будто он — спецагент в отставке, а я — чемодан с подозрительной начинкой на таможне.

Он принюхивался к моей руке, потом к плечу, потом попытался дотянуться до лица. Каждый вдох сопровождался недовольным сопением, каждый выдох — презрительным фырканьем.

— Не Мэйрин, — заявил он, понюхав моё плечо. — Не тот запах. Не тот голос. Не та походка. Не та аура. — Он зло прищурился, и я не могла поверить, что корги вообще способны на такие мимические изыски. Его морда выражала сложную гамму чувств: от глубокого разочарования до философского отчаяния. — Ты кто, чёрт возьми?

— Я… Я просто… уснула, — пробормотала я, чувствуя, как щёки вспыхивают краской стыда, как душа ищет спасения в углу и не находит даже швабры для защиты. — Было метро. Была бабушка с тростью и совой. Книга. И… кофе. Много кофе. Я клянусь, я не хотела никого подменять! Я даже не знала, что такое возможно!

Я говорила быстро, сбивчиво, как школьница, которую поймали на списывании и которая пытается объяснить, что это всё недоразумение, она просто случайно посмотрела в тетрадь соседа.

Пёс отпрянул и принял позу, в которой любая другая собака выглядела бы мило и трогательно. Но не он. Он выглядел как прокурор, собравшийся закрыть дело века и отправить преступника на пожизненное. Уши прижались к голове, хвост поджался, но взгляд оставался неумолимым.

— Ты вторглась. В тело. В жизнь. В мой идеально налаженный распорядок дня, — огрызнулся он, каждое слово произнося с особым ударением, как будто зачитывал обвинительное заключение. — И, между прочим, я не просто собака. Я фамильяр. Мудрый, могущественный, терпеливый, с дипломом Имперской Академии Магических Искусств. До сегодняшнего утра. До тебя.

Он фыркнул. Настолько выразительно, что если бы фырканье было искусством, он бы получил за него премию и почётную грамоту. Звук получился одновременно презрительным и трагическим, как будто он оплакивал не только свою судьбу, но и судьбу всего мироздания.

Я же просто сидела, прижавшись к стенке койки, дрожа, как чайная ложка в сахарнице во время землетрясения, и смотрела, как короткие лапы топают туда-сюда по небольшому пространству возле моей койки, демонстрируя полный масштаб нанесённого оскорбления. При каждом шаге его когти цокали по деревянному полу, создавая ритм, похожий на отбивание морзянки: «SOS, моя хозяйка пропала, а вместо неё какая-то самозванка».

— Где Мэйрин? — снова спросил он, но теперь не с гневом, а… с опаской. С тревогой, которую он пытался скрыть под маской профессионального раздражения. И в этой перемене тона я услышала то, что выбило из меня остатки иронии и заставило понять всю серьёзность ситуации.

Он злился, да. Но он и искал. Ту, кто была ему больше, чем просто хозяйка. Ту, кого он, видимо, любил по-настоящему, несмотря на всю свою ворчливость. Ту, кого он не мог найти. И нашёл меня. Ошибку природы. Подмену. Взлом космической системы.

В его голосе прозвучала нота, которую я узнала — это было отчаяние, прикрытое показной злостью. Как у клиентки, которая ругается на мастера за неудачную стрижку, но на самом деле злится на себя за то, что не смогла объяснить, что хотела.

И от этого мне стало не по себе в десять раз сильнее. Потому что я поняла: я не просто попала в чужое тело и в чужой мир. Я разрушила чью-то жизнь. Чьи-то отношения. Чей-то налаженный быт.

— Я не знаю, — прошептала я, почти беззвучно, чувствуя, как голос дрожит. — Я понятия не имею, где Мэйрин. Но, кажется, я теперь — это она. Или она — это я. Или… нас поменяли местами какой-то непонятной магией. Может быть, она сейчас сидит в моём теле в московском метро и пытается понять, что за дичь происходит.

Корги прищурился, помолчал секунду, обдумывая мои слова, потом хмыкнул и отвернулся, будто не хотел показывать, что ему тоже страшно. Но я успела заметить, как дрогнули его уши, как на мгновение в глазах мелькнула растерянность.

— Прекрасно, — буркнул он, снова повернувшись ко мне, и в его голосе звучала усталость векового стража, которому поручили новое, особенно неблагодарное задание. — Значит, теперь мне придётся учить тебя, как выжить в этом мире. Как не выдать себя. Как не подставить нас обоих.

Он замолчал, окинул меня оценивающим взглядом и добавил с плохо скрываемым омерзением:

— И, ради всего святого, перестань так сидеть. У тебя слишком подозрительно аккуратные колени для оруженосца. Ноги шире, спина прямее, руки — на колени, а не сложенные, как у благородной девицы на уроке этикета.

Я послушно раздвинула ноги пошире, выпрямила спину, положила руки на колени. Попыталась изобразить мужскую непринуждённость, хотя чувствовала себя как актриса в плохо подогнанном костюме.

— Лучше, — недовольно признал корги. — Но всё равно не очень убедительно. Мэйрин это давалось естественнее.

И я, не зная, смеяться мне или плакать, подчинилась. Потому что, если уж меня оценивает говорящая собака с университетским образованием, то… возможно, всё не так уж и плохо. Или очень-очень плохо.

Когда истерика начинает пробивать себе путь к поверхности, сначала дрожат руки. Потом — голос. Потом — здравый смысл. Я успела дойти до второго с половиной этапа, прежде чем в этом странном мире, полном запаха сырости, звона доспехов и тревожных взглядов, передо мной предстал мой персональный гид в новую реальность.

Его звали Снорри. И, судя по тому, с какой царственной ленцой он опустился у моих ног, устроившись на самодельной подстилке из старой рубашки, Снорри был тут не просто так. Он был фамильяром. Не домашним любимцем, не милым пушистым комочком с ушами-локаторами и выражением вечной обиды на жизнь. Нет. Этот корги был создан, чтобы контролировать, командовать, воспитывать и, что особенно удавалось ему безукоризненно, язвить.

Снорри сообщил мне всю правду быстро, чётко и без лишней дипломатии, словно преподаватель истории, у которого осталось ровно пять минут до конца урока, а материал ещё на целый семестр. Голос у него был деловой, без эмоций — как у чиновника, зачитывающего инструкцию по выживанию в критической ситуации.

Его хозяйка, та самая Мэйрин де Ленуар, была дочерью опального герцога Филиппа де Ленуара, который когда-то был близким другом короля, а потом попал в немилость из-за каких-то придворных интриг. Снорри не вдавался в подробности, но по его тону я поняла, что история эта была неприятная и, возможно, кровавая.

Мэйрин была девушкой, которой по всем законам этого мира не место было в мужском обществе мечей, заговоров и кровавой чести. Женщины здесь сидели в замках, вышивали, рожали наследников и молчали, пока мужчины решали их судьбы. Но Мэйрин была не из тех, кто готов смириться с такой участью.

И чтобы выжить, получить образование, научиться защищать себя, она притворялась парнем. Оруженосцем при дворе короля Этьена Третьего. Мишелем де Ленуаром — якобы младшим братом настоящей Мэйрин, которая, по официальной версии, жила в монастыре и готовилась к постригу.

— Довольно гениально, — признал Снорри с некоторой гордостью. — План разработали мы с её покойным отцом. Мэйрин стриглась под мальчика, перетягивала грудь, изучала мужские манеры, тренировалась с мечом. Прослужила при дворе уже три года, и никто ничего не заподозрил.

— А теперь, — продолжил он, глядя на меня с выражением глубокого философского пессимизма, — благодаря какому-то извращённому повороту судьбы, случайной старушке в метро и книге с гербом льва, в теле Мишеля оказалась ты. Парикмахер из двадцать первого века с умеренной любовью к кофе, смертельной усталостью от капризных клиентов и полным отсутствием навыков выживания в средневековых фэнтезийных условиях.

Я хотела возразить, что мои навыки не такие уж бесполезные — я умею обращаться с ножницами, например, — но Снорри продолжал свою лекцию.

— Мишель служит пажом у принца Арно, — сообщил он тоном, каким обычно объявляют о начале военного положения. — Принц — наследник престола, двадцать четыре года, красив, умён, воспитан и смертельно опасен для таких, как ты. Он привык к тому, что Мишель — его самый преданный слуга, почти друг. Они вместе тренируются, вместе едят, иногда даже спят в одной комнате, когда принц отправляется в поездки.

У меня перехватило дыхание.

— То есть я должна… жить рядом с принцем? Притворяться его другом? А если он заметит, что я не тот, за кого себя выдаю?

Снорри вздохнул так тяжело, что с пола поднялся клочок пыли. Усевшись прямо передо мной, он уставился взглядом следователя на подозреваемого, который вот-вот сознается в преступлении.

— Если кто-нибудь узнает, что ты не Мишель — тебя казнят. Скучно, но факт, — мрачно констатировал он, как будто обсуждал прогноз погоды на особо унылый ноябрьский день. — За обман короны, за проникновение во дворец под ложным именем, за… ну, за многое. Здесь не любят самозванцев. Так что веди себя как мужчина.

Я попыталась кивнуть, понять, осознать, принять эту информацию. Но Снорри, видимо, почуял, что мои полные ужаса глаза ещё не до конца впитали всю глубину ситуации, в которой я оказалась.

— Только… не переусердствуй, — добавил он с видом врача, который сообщает пациенту: «Жить будете, но хромать начнёте, и вообще больше никогда не танцуйте». — У тебя губы подозрительно сочные для оруженосца. И ресницы слишком длинные. И движения… ну, ты понимаешь.

Я застыла, как статуя.

Губы. Сочные. Я. Мишель. Мужчина. Сочные губы.

Холодный пот мгновенно покрыл спину, а внутренний голос запаниковал: «Всё. Всё пропало. Крышка. Конец фильма. Пиши завещание. Передай привет маме и девочкам из салона.»

— Мэйрин научилась справляться с этим, — продолжал Снорри, видимо, наслаждаясь моим ужасом. — Она кусала губы, чтобы они были менее заметными. Сутулилась. Говорила низким голосом. Никогда не улыбалась слишком широко. И вообще старалась быть серой мышью, чтобы не привлекать внимания.

— А если я не справлюсь? — прошептала я.

— Тогда мы оба умрём, — бодро ответил Снорри. — Меня сожгут как пособника обманщицы. Тебя — повесят как самозванку. Или наоборот. Здесь не особо разборчивы в способах казни.

Снорри, довольный произведённым эффектом, фыркнул и улёгся поудобнее, сложив лапы перед собой с видом полного превосходства. Словно корги, лично спасший королевство от вторжения драконов, а теперь требующий за это орден, пожизненную пенсию и лишнюю миску мясных пайков.

Я сделала глубокий вдох, стараясь не смотреть на своё отражение в поблёскивающем медном тазике у стены. Не хотела видеть эти самые сочные губы, которые могли стать причиной моей смерти.

Всё нормально. Всё хорошо. Просто я попала в тело девушки, которая притворяется парнем при средневековом дворе. С говорящим псом-наставником, заговорами, интригами и смертельным приговором в случае малейшей ошибки. И мне нужно обмануть принца, который привык к своему пажу как к лучшему другу.

Просто новый обычный день в новой, совершенно безумной жизни.

Только бы принц меня не разглядел слишком внимательно. И только бы эти проклятые губы меня не выдали. Хотя бы сегодня.

— Кстати, — добавил Снорри, уже почти засыпая, — сегодня у принца Арно турнир. Ты должна помогать ему готовиться. Полировать доспехи, седлать коня, подавать оружие. И постарайся не упасть в обморок при виде крови. Мишель этого никогда не делал.

Прекрасно. Турнир. Кровь. Принц. Губы.

Что ещё может пойти не так?