Я. Ты. Мы. Они

Часть 4. Идем нужным курсом. Глава 37

К счастью, никто больше не заболел. Ромка со Стасом еще пару дней повалялись в постели, уткнувшись в телефоны, но в целом достаточно быстро пришли в себя. Мне же пришлось тяжелее всех. Видимо, все мои геройства обернулись боком, потому что с моей температурой пришлось бороться неделю. В целом было почти ничего — слабость и постоянная дремота, если б в самые отчаянные моменты градусник не доходил до отметки 40, вот тогда я металась по постели в бреду и лихорадке.

Саша раскидал детей и собаку по бабушкам и дедушкам. Хотел забрать кошку, но я почему-то не отдала. Из вредности орала, что без Пушинки мне не жить, хотя судя по ее взгляду, она со мной была крайне не согласна. Чернов пытался сам за мной ухаживать и лечить, но я истерила. Сама не понимала от чего именно, в голове была такая каша из мыслей и чувств, что самой страшно становилось. И обида, и злость, и стеснение, не хотела, чтобы он видел меня больной и страшной. В итоге мама и Алена сидели со мной по очереди. Это тоже бесило, ну не маленькая же я.

А еще безумно расстраивало, что все, оказывается, могут жить и справляться без меня. Дети, конечно, названивали мне по вечерам, но у всех все было хорошо, и это пугало меня. Нет, я ни в коем случае не хотела, чтобы они там страдали без меня, просто это было странно, что без моих постоянных бдений, мир не рухнул.

Ну и самой верхушкой моих страданий была обида на Чернова за то, что он не приходил. Вот где логика? Сама выгнала, сама потом же и злюсь, что его нет. Вот почему именно сейчас надо было меня слушать? Был бы повод закатить ему новую истерику.

Уже давно проснулась, но все равно лежала под одеялом и смаковала каждый кусочек уходящего сна. Мне снился мой выпускной. Мы гуляли с Сашей по городу юные, свободные и счастливые, держались за руки, целовались и обнимались каждую свободную минуту, не обращая никакого внимания на прохожих.

Шестнадцать лет с тех пор прошло, а я как сейчас помню. Вот бы перенестись сейчас туда, где все так просто и понятно, где нас как магнитом тянет друг к другу, и элементарно хочется все время быть вместе, касаться, наслаждаться. Тогда было легко, одни эмоции, один сплошной кайф…

Отчего во взрослой жизни все оказалось так сложно? Нет чистоты тех ощущений, вдруг откуда-то вылезли сомнения, недоверие, ненужные мысли, страхи.

Ну вот, сон был такой приятный, а мысли опять какие-то удручающие лезут в голову. Я так устала думать. Хочется просто взять, да прижаться к Сашке и умолять, чтобы он выгнал всю эту дрянь из моей головы. Я очень хочу его простить, забыть обо всем и просто раствориться в своем муже, как тогда, в ночь выпускного, чтобы только одни эмоции по оголенным нервам. Чтобы чувствовать, но не размышлять. Но не могу. Не получается.

Закрываю глаза и вижу блондинку с оленьими глаза. Она как воплощение того, чем точно не являюсь я. Во мне же ноль всего этого: беззащитности, элегантности, легкости. Всего того, что по моим представлениям должно быть в женщине. Где теперь гарантия, что если я поддамся своим желаниям и просто прижмусь к мужу, то этого всего опять не повторится опять? Он может сколько угодно обещать и клясться (а ведь он этого не делал!). Я теперь не только ему не доверяю, но и самой себе. Даже подпустить его к себе не могу, и не потому что мне неприятно, а потому что наоборот хочу этого больше всего на свете.

Как можно быть такой?! Он меня предал, а я только и мечтаю, что о нем. Благо, что хоть мозгов хватает на расстоянии держаться.

Из глубины квартиры слышится звон посуды, и сердце на мгновение замирает… А вдруг там Саша? Все-таки пришел и готовит завтрак? А вот возьму сейчас и обниму его, и пусть будет, что будет.

Но на кухне Аленка. Я даже выдыхаю разочарованно.

— И тебе доброго утра, — оценив мой кислый вид, приветствует меня она.

— Да я, это…

— Сашку надеялась увидеть?

— Нет! Ничего подобного, глаза б мои его не видели! — слишком бурно возмущаюсь я.

Одно дело страдать по нему в своей голове, совсем другое выносить это на всеобщее обозрение.

Алена с прищуром смотрит на меня и лишь хитро улыбается.

— Иди, умывайся, сейчас завтракать будем.

И я спешу скрыться в ванной от слишком проницательной золовки.

Умываюсь и чувствую, что, несмотря на все свои дурные мысли, мне сегодня хорошо. Вернее моему телу, за последнюю неделю ему пришлось достаточно паршиво, значит, если организму сегодня хорошо, то и мне тоже. Можно просто насладиться завтраком в приятной компании, а потом стребовать своих детей обратно.

Когда я свежая и бодрая возвращаюсь к Алене, она уже накрыла на стол, в тарелках дымилась овсянка. Я по-детски скривилась, вызвав в Аленке беззаботный смех:

— Санька, ты хуже своих детей. Кирюха так же морщится, когда мама его по утрам кашей пытается накормить.

— Это у нас семейное…

— Ничего подобного, это просто ваша неприученность к овсянке. Ты сама не любишь, вот и дети к ней не привыкли.

Я с сомнением ковыряюсь ложкой в склизкой массе.

— А есть что другое?

— Неа, у вас в холодильнике хоть шаром покати. Сегодня папу попрошу, чтобы он вам за продуктами съездил. Ну да, я же неделю домом не занималась, откуда у нас тогда еде взяться?

— А почему Дмитрий Александрович? А не… — обрубаю себе на полуфразе.

Аленке хочется улыбаться, но всячески пытается сдержать свои губы на месте. Получается плохо, но я ей благодарна, хотя бы за попытку.

— Почему не Саша? Так он позавчера в Москву улетел. Там что-то срочное.

Вот же гад! Улетел и не сказал, и детей бросил. Нет, не буду с ним обниматься… И тут еще совсем некстати образ любовницы его в памяти всплывает… Вот же блядство какое, месяц без приступов ревности жила, нормально. А как только подумала, не простить ли мне его, так ко мне бабы всякие ненужные в голову полезли. Уже второй раз за утро.

Как он мог уехать!

А кто его выгнал, а?

Дорогой внутренний голос, ты на чьей стороне? Помолчи, пожалуйста.

— Он сказал, что сейчас с делами разберется, и на весь июль сюда, к вам.

— Он детей на море забрать хотел…

Алена смотрит на меня выжидающе:

— А ты?

— А что я?!

— Чего ты хочешь?

Так и подмывает ответить, что в прошлое хочу, хотя бы на годик. Я бы тогда придумала, как все исправить. Но ведь это из области сказок.

— Ничего не хочу. Пусть летят, дети рады будут. А я пока… А я пока тут к работе в школе готовиться начну. Программы изучу, узнаю, что от меня требуется. Детей в школу дооформлю.

А сама про себя добавляю: «Узнаю, как это жить без него».

— Ладно, давай я тебя прямо спрошу. Что ты думаешь с Сашей делать? С вашими отношениями?

Ох уж эти прямые вопросы. Вот какой от меня сейчас Алена ответ ждет?

— А тебе на работу не пора?

— Неа. Знаешь ли, в том, чтобы работать в отцовской фирме, есть свои плюсы, — Аленка отвечает легко, у меня такое чувство, что она получает удовольствие от всего происходящего. От того, что наконец-то, можно полазить в моей личной жизни. Соскучилась она что ли по нашим страстям? — Но ты от темы не уходи.

Я упрямо молчу, запихивая в рот ненавистную овсянку. На самом деле есть хочется неимоверно, только сейчас это понимаю. Но не овсянку же? Ладно, все равно другой еды нет. Итак, за маму, за папу, за бабушку…

— Саня! — кричит мне Алена и кидает в меня ложкой, еле успеваю увернуться.

— Ты что рехнулась?!

— Возможно, я с вами всеми точно мозгами поеду. Еще раз. Что ты думаешь делать с мужем?

По возможности оттягиваю время, пытаясь поднять упавшую ложку.

— Я сейчас в тебя тарелкой запульну.

С подозрением смотрю на чужую тарелку с овсянкой, запульнет же. И как меня только угораздило с этой семейкой связаться?

— Ален, какого ответа ты от меня сейчас хочешь? Не знаю. Еще месяц назад думала, что убью его. Потом тосковала по нему, слезы лила. Вот его нет, меня к нему тянет. А как вижу, так глаза выцарапать охота.

— Вот что выцарапать — это хорошо, — философски замечает она.

— Чего хорошего?

— Значит, что тебе не все равно.

— Я тебе так могу сказать, что мне не все равно.

Интересно, а на чьей стороне Алена? Вот когда мы пили с ней и Надеждой Викторовной, я знала, что она меня поддерживает. А тут прям не могу избавиться от мысли, что она меня пытается обратно свести с братом.

— Злость — обратная сторона страсти. Значит, не все еще потеряно. Хуже, если б тебе все равно было.

— Интересно, и в кого ты такая умная?

— В маму с папой, — с неподдельной гордостью в голосе поясняет мне.

Меня уже начинает бесить ее самоуверенный вид. Что ж меня все жизни учить берутся?!

Буду лучше есть овсянку и молчать. Но тарелка, как назло, уже пуста. И когда только успела?

— Он тут поговорить пытался, ну перед тем как я заболела, — неожиданно для себя начинаю свой рассказ. — Сначала ведь ничего не пояснил, говорил, что я не готова.

— А ты была готова?

Я задумываюсь.

— Нет, наверное. Каждое его слово в штыки воспринимала, подвох видела.

— А в последний раз?

— В последний раз тоже. Заперлась от него в ванной и ревела, — вспомнила и поморщилась от того вечера. Тогда собственное поведение казалось таким правильным. А теперь сама себе истеричкой кажусь.

— Но он заговорил?

— У него выхода, кажется, не оставалось. Говорил, что себя потерял. Или нас? Я тут не сильно поняла.

Алена с очень серьезным лицом слушает меня, и это смущает меня еще больше. Лучше б она дальше лыбиться продолжала.

— В общем, сказал, что хотел вспомнить, как это без меня, чтобы ко мне вернуться. Бред какой-то.

Подруга обдумывает мои слова.

— А ты сама помнишь, почему вы вместе?

— Тебе что, историю всю нашу напомнить? — ощущение чего-то нехорошего подкатывает к горлу. Может это все-таки овсянка просится наружу?

— Не, вашу Санта-Барбару я и без этого помню. Я про другое. Почему ты с Сашей?

Возмущенно распахиваю глаза. Что за вопрос дебильный?

— Потому что люблю его?! — для убедительности еще и ладони вскидываю. Всем своим видом показывая, что это же очевидно.

— А за что любишь?

Может теперь мне в Алену тарелкой запустить? Жаль, правда, овсянки в ней нет, было бы эпично.

— А за что вообще любят? Любят же просто так, а не за отдельные качества.

— Окей, по-другому. За что ты его полюбила? Что он на тот момент уже сделал, когда ты поняла, что любишь его?

— Ну рядом был, поддерживал, помогал.

— То есть он тебе нужен был?

Какой странный вопрос. Что значит нужен? Он мне и сейчас нужен. Алена как будто читает мои мысли, поэтому поясняет:

— Понимаешь, у вас такое ненормальное начало было, что там страстей на десять жизней хватило. Да и ты у нас тогда была нежная лань, домашний цветочек. Тебя тогда грех было не поддержать.

Я вскакиваю, почему-то кажется, что я сейчас с мужем разговариваю, а не с его сестрой. Словно мне сейчас мои самые худшие страхи озвучивают. В уме всплывает нелепое слово «порядочный». Я ведь раньше безумно боялась, что Саша со мной из-за жалости. Потому что залетел от него «домашний цветочек», вот и пришлось жениться…

— Да сядь ты, — безапелляционно продолжает Алена свою речь. — Это уже потом выяснилось, что ты у нас с характером, и стены лбом прошибать умеешь. Между прочим, хорошее качество, я не спорю. Вот только скажи, где в этом всем Сашино место?

— Ты про что?

— А про то, зачем тебе муж, если ты сама все тянешь. Санька, у меня такое чувство, что теперь ты из него «домашний цветочек» лепишь.

— В каком смысле леплю? Из твоего брата еще попробуй что-нибудь слепи, себе дороже.

Алена тяжело вздыхает и с упреком смотрит на меня. Ее взгляд говорит: «Какая же ты глупая у нас, Саня».

— Ты его когда последний раз чем-нибудь грузила? Ну, там проблемами, о помощи просила?

— А зачем его грузить? У него работа, своих забот хватает. Да я сама…

— Воооот, — чуть ли не победно кричит Алена. — Вы его главная забота! Ты что, брата моего не знаешь? Ему же рыцарем по жизни быть надо, спасать любовь свою ненаглядную, ну тебя то есть. А ты ему сама, все сама.

Чужая теория кажется настолько бредовой, что я почти верю в нее. Почти, потому что вслушиваться не хочу. Ведь со всех сторон получается, что я виновата в случившемся. Но блин, это же мне изменили!

Мама вон утверждает, что я от Саши бегу. Алена теперь говорит, что я не даю ему быть рыцарем. Что за ролевые игры-то такие?!

— Санечка, я тебя очень люблю. И брата своего люблю. Пусть он и козлом оказался. Но ты же по нему сохнешь, я вижу. Давай ты опять цветочком побудешь, а? Ну хоть чуть-чуть.

— Не хочу я быть никаким цветочком…

Алена берет меня за руку, знает, что я не все сказала. Ладно, терзай мне душу, выворачивай меня наизнанку.

— Я должна быть сильной, должна. Потому что… если что не так пойдет, я просто не переживу. Столько всего в этой жизни через жопу было… Во многом из-за меня было, — кажется, я начинаю плакать. Довела меня все-таки, зараза. — Я просто не могу…

Что я там не могу, сама не знаю. Просто так горько от самой себя вдруг стало… Не от Саши, а от себя. Какой-то новый виток чувства вины зарождался в душе. Еще не оформившийся, но уже ощущаемый.

— Сань, позвони ему. Поговори с ним, скажи ему все это.