Завещание короля

ГЛАВА 14. Волшебство

Анжелика лежала на боку, подложив один локоть под голову, и задумчиво водила пальцем по обнажённому животу Мартина. Рука её то поднималась к груди и игриво очерчивала ареолы сосков, то скользила обратно вниз и прослеживала путь вдоль тёмной дорожки волос.

Мартин оставался расслаблен, но Анжелике в данный момент и не хотелось ничего другого. Ночные приключения вымотали её так, что она боялась пошевелиться.

– Мартин… – одними губами произнесла она. Лежавший перед ней мужчина совсем не воспринимался как король. Более того, Анжелика поймала себя на мысли, что не хотела бы, чтобы он был королём. Всё становилось слишком сложно, когда она задумывалась о будущей коронации, а Анжелика хотел просто лежать вот так бесконечно и наслаждаться таким желанным телом.

Этим она и собиралась заниматься в ближайшие несколько часов, но стук в дверь заставил её вздрогнуть и засуетиться в поисках одеяла.

Проснулся и Мартин. Взгляд его мгновенно встретился со взглядом Анжелики, и та едва слышно прошептала:

– Пожалуйста! Не выдавайте меня!

Мартин был из той среды, где к постельным приключениям вообще, и к приключениям с хорошенькими девушками в частности, относились несколько строже, чем во дворце. С одной стороны, мужчине не возбранялось иметь любовниц в каждом порту и позволялось даже немного почудачить, с другой, с тех, с кем он делил постель, спрос был достаточно строг.

Потому Мартина не удивил тот факт, что Анжелика не хочет быть раскрыта.

– Лежите, – шепнул он в ответ.

А сам поднялся и, не одеваясь, пошёл к двери.

Анжелика, на всякий случай, отодвинулась так, чтобы её было меньше шансов увидеть от входа, и закуталась в одеяло по шею.

– Ваше высочество желает, чтобы завтрак подали в постель? – спросил слуга, не особенно обращая внимание на одеяние короля. Это был Карл, старый камердинер Фридриха, которого пока не успели сменить. Будь это кто-то другой, возможно он и не заметил бы белоснежную щиколотку, торчавшую из-под королевского пухового одеяла, но Карл знал эту ногу слишком хорошо, чтобы ошибиться. – Или предпочитаете позавтракать… в одиночестве? – добавил он многозначительно.

– В одиночестве! – буркнул Мартин. – Оставьте завтрак в гостиной, да несите побольше. Я голоден, как зверь.

– Уверен, ваш голод очень скоро будет утолён, – по губам Карла скользнула загадочная улыбка, но Мартин был слишком прямолинеен, чтобы обратить на неё внимание.

Следующие две недели оба – и фаворитка, и претендент – довольно мало думали о политической обстановке.

Мартин ещё старался следить за ситуацией, но мысли его, то и дело, уплывали в ожидание встречи со своим новым наваждением.

Мартин редко влюблялся. Точнее было бы сказать – никогда. Его отношения с женщинами до сих пор не заходили дальше лёгкого флирта, заканчивавшегося в постели, среди его друзей это была своего рода игра, но все они всегда понимали, что не задержатся на одном месте, а значит, и любому увлечению отмерян срок.

Когда речь заходила об Анжелике, Мартин не понимал ничего. Разум туманился, время застывало, и, в то же время, пролетало так стремительно, что стоило одной встрече закончиться, как ему уже хотелось ещё.

Анжелика приходила к нему, в основном, по ночам. После бурного отдыха, они засыпали в одной кровати, утром завтракали вдвоём, иногда перемежая еду другими развлечениями, а дальше начиналась бесконечно долгая часть дня, когда от Мартина требовалось сосредоточиться на нисколько не интересовавших его королевских обязательствах. Он встречался с вельможами, с министрами, с послами, беседовал с королевой-бабушкой, писал письма матери… Краем сознания отмечал, что все они советуют совсем не то, что нужно было бы сделать, и честно старался быть справедливым, но продолжал мечтать только о том, когда же наступит вечер.

Анжелика не могла расслабиться… Близость Мартина пьянила её, и она почти забывала, что находится рядом с королём, и что этот король может быть для неё очень опасен. Никогда подобное безрассудство не охватывало её рядом с Фридрихом, никогда она так не искала встреч и не ждала их.

Оставаясь в одиночестве, Анжелика резко трезвела и погружалась в тягостные раздумья. Она понимала, что её анонимность не может длиться вечно, и что надо бы как-то рассказать Мартину о том, кто она такая, но чем дальше заходили их отношения, тем труднее было это сделать. Она хлопала себя по лбу, ругала за то, что не представилась с самого начала, задавалась вопросом: «Ну, а что такого? Что страшного в том, что он… узнает, что я спала с его отцом? Я же не преступница какая-то, в конце концов!» И всё же, Анжелика боялась, что дурная слава, которой ей хватало при дворе, может разрушить то хрупкое и чистое, что вырастало между ними, когда не имели значения имена и титулы.

Её рассудочности хватало на то, чтобы понять, как это выглядит со стороны. Едва похоронив одного короля, она шмыгнула в постель к другому. И хотя её союзники в рядах старой августорской аристократии вполне могли бы порадоваться тому, что их связь с королём ничуть не ослабнет, столь же вероятно было и то, что её заклеймят предательницей, переметнувшейся на сторону врагов.

Зима потихоньку приближалась к середине, притязания Мартина на престол, в целом, были признаны законными, и никто не требовал от него подлинного завещания. Дорицкий несколько раз приближался к Анжелике и напоминал ей о поисках, та в ответ клятвенно заверяла, что делает всё возможное, но почти сразу же забывала о разговоре, полностью поглощённая новыми яркими переживаниями.

Коронация была назначена на рождественскую ночь, и Мартин с беспокойством ждал этого дня. Ему казалось, и не даром, что эта ночь станет своего рода рубежной, после неё уже не будет дороги назад.

Его тоже торопили с завещанием бабушка и мать, но обе, в целом, признавали, что если завещание так и не отыщется до коронации, то туда ему и дорога – никто уже не посмеет обернуть дело вспять, а если кто и решится, то в руках Мартина будет весь военный арсенал Августории, чтобы поставить его на место.

В преддверии коронации Мартин позволил себе послабление режима – стал меньше показываться на людях, а всем, кто задавал неловкие вопросы о том, когда продолжатся приёмы, приказал говорить, что будущий король погружён в молитвы за благо Августории.

Особенно набожным Мартин никогда не был, скорее, он был крепким рационалистом, и совесть не мешала ему проводить освободившееся время в постели с красивой девушкой.

Несмотря на мороз, они с Анжеликой помногу гуляли в укромных уголках парка и разговаривали обо всём. Мартин рассказывал Анжелике о своих плаваниях. Анжелика – о детстве и о расстановке сил при дворе. То, что новая знакомая так много знает обо всех, Мартина не удивляло – ведь Анжелика уже говорила ему, что до последних пор была на содержании у какого-то вельможи, а девушка с таким занятием не могла не быть посвящена в самые глубинные тайны.

Как-то раз, зашёл у них разговор и о князе Дорицком. Иоган, с самого прибытия Мартина во дворец, ежедневно показывался наследнику на глаза и постоянно давал советы. Делал он это осторожно, изо всех сил стараясь не вызвать у будущего короля раздражения, и многие его советы оказывались дельными, поэтому, несмотря на насторожённое отношение ко всем придворным вообще, Мартин всё больше ему доверял.

Когда Мартин сказал об этом Анжелике, та рассмеялась, но в смехе этом сквозила горечь.

– Ах, ваше высочество, Его Сиятельство граф Дорицкий – последний, кому вам следует доверять.

– Что вы хотите этим сказать? – мгновенно напрягся Мартин. Он никогда не любил, чтобы наговаривали на его друзей.

Анжелика задумалась о том, какую часть правды стоит поведать.

– Просто все при дворе знают, – сказала она наконец, – какой это умный и опасный человек. Наверняка, вы уже слышали о том, что Его Сиятельство был приближённым прежнего короля много лет, больше, чем кто-либо из нас прожил на земле.

Мартин хмыкнул.

– Мне говорили, что он умён. Но разве это не хорошее качество?

– Я была бы осторожна в таких суждениях. Всегда стоит вопрос о том, на чьё благо направлен этот ум.

– Неужели нельзя направить на общее благо любой ум, который в этом благе заинтересован?

– Да-да, «на благо Августории», – ехидно заметила Анжелика. – Только в чём оно состоит, это благо? Для одних – в союзе с Франконом. Для других – в отлучении всех франконцев от двора.

– Я в любом случае не хочу войны. А вы?

– Я-то не хочу. А вот Франкон может захотеть. Слухи ходят… Разные. И если Франкон выступит против всей Ойкумены, а мы окажемся его друзьями, то Августория тоже может пострадать, и мы – с ней заодно.

– Если Франкон выступит против всех, а мы будем его врагами – то он выступит и против нас.

– Я бы предпочла, чтобы подобная война вообще прошла от нас в стороне, – заметила Анжелика. – Но, если уж придётся выбирать, то лучше быть на стороне сильнейших. А согласитесь, те, кого больше, обычно сильней.

– Нет, не соглашусь. У Франкона много новых пушек. И дело не только в этом. Прогресс на их стороне, а победа – всегда за прогрессом.

– Что за новомодное слово этот "прогресс"? Не понимаю, в чём он заключается, в том, чтобы плавить меньше колоколов и больше лафетов?

– Слово очень старое, им пользовались ещё обитатели Эллады.

– Это те, которых завоевали варвары?

Мартину надоело спорить. Он развернул Анжелику к себе, взял в ладони её лицо и поцеловал. Анжелике понравилась такая смена темы, и какое-то время их рты были заняты более приятными вещами, чем дискуссии о политике.

Однако, вокруг становилось всё холодней, и, в конце концов, Мартину пришлось отстраниться.

Выпрямившись, он замер, глядя в глубокие и холодные, как воды горного озера, голубые глаза.

– Я люблю тебя, – прошептал Мартин.

Анжелика вздрогнула. Многие мужчины говорили ей эти слова, но никогда ещё эти слова не звучали для неё так, не проникали на самое дно её души.

И Анжелика сама не поверила, когда с её уст сорвался ответ:

– Я тоже тебя люблю.

На несколько секунд над заснеженным парком воцарилась тишина. Никому из них не пришло в голову, что слова эти могут быть сказаны поспешно, никто не усомнился в том, что другой говорит правду. Всё, что случилось в последние недели, походило для них на волшебную зимнюю сказку. Сказку, в которой возможно любое волшебство… Даже любовь.