Крепость города Руан,
Нормандия, Великий пост 1067 года
– Весьма интересно, какие они – эти англичане, – размышляла вслух Сибилла, зашнуровывая вышитую льняную рубашку своей госпожи.
– Если судить по тем, кого мы видели раньше, то заросшие и бородатые, как стадо диких козлов, – презрительно ответила Джудит своей служанке. Будучи племянницей герцога Вильгельма Нормандского, а ныне короля Англии, она трепетно относилась к своему собственному положению в свете. – С нашими мужчинами, по крайней мере, проще: можно увидеть, что находится под всем этим, к тому же куда легче бороться со вшами. – Она взглянула на окно – с улицы доносились вопли ликующей толпы, встречающей своего герцога, с триумфом вернувшегося из Англии после победы над Гарольдом Годвинссоном.
Интерес ее служанки к англичанам, да и ее собственный, если говорить правду, был вызван тем, что дядя Вильгельм вернулся в свои владения не только с саксонскими трофеями, но и с высокородными заложниками – английскими феодалами, – не доверяя им, он не хотел упускать их из виду.
– Наверное, приятно пробежать пальцами по мужской бороде, как вы думаете? – не унималась Сибилла, поблескивая глазами, – Особенно, если мужчина молод и красив.
Джудит нахмурилась.
– Это мне неизвестно, – высокомерно промолвила она.
На служанку это не подействовало, она лишь тряхнула головой.
– Ну, теперь у вас будет возможность узнать. – Она достала из сундука самое красивое платье Джудит из шерсти кроваво-красного цвета, лежавшее среди лепестков роз и пересыпанное кусочками коры коричного дерева, и помогла ей надеть его.
Джудит ладонями провела по мягкой теплой ткани, разглаживая складки. Краем глаза она видела, как мать суетится около ее сестры Аделы.
– Не дай Бог хоть один волосок окажется не на месте, – пробормотала Сибилла и перекрестилась.
Джудит шепотом отчитала ее, увидев, что к ним подходит мать. Сибилла низко присела в реверансе и затем сразу же стала заплетать волосы Джудит в две косы. Потом накинула ей на голову шелковую вуаль.
Аделаида, графиня Омальская, оценила работу служанки глазами, напоминавшими два темных куска стекла.
– Сойдет, – заявила она Джудит и спросила: – Где твой плащ?
– Здесь, мама. – Джудит сняла плащ с крючка. Шерстяная ткань густо-зеленого цвета была утеплена мехом бобра и оторочена горностаем, как полагалось по рангу. Аделаида наклонилась, чтобы снять воображаемую пылинку, и Джудит едва сдержалась, чтобы не сбросить руку матери. Та, очевидно, почувствовала это намерение, потому что одарила дочь ледяным взглядом и заметила:
– Мы принадлежим к герцогскому двору и должны выглядеть соответствующе.
– Я знаю, мама. – Джудит благоразумно не показывала своего раздражения, но это давалось ей с трудом. К своим пятнадцати годам, достигнув брачного возраста, она уже вполне сложилась как женщина, а мать все еще обращалась с ней как с ребенком.
– Рада слышать. – Поманив дочерей, она присоединилась к другим женщинам двора герцогини Матильды, которые собрались, чтобы встретить возвращающихся мужчин.
Мужа Аделаиды среди них не было – он остался в Англии с частью нормандских войск на время отсутствия нового короля. Джудит не знала, как отнеслась мать к этому обстоятельству. Самой ей было безразлично, поскольку своего отчима, предпочитавшего воинские развлечения и редко появлявшегося на женской половине, она видела мало и практически не знала.
Встав поближе к стене, чтобы защититься от резкого мартовского ветра, Джудит прикинула, сколько им придется ждать. Ее кузены Ричард, Робер и Вильгельм Руфус, сыновья герцога Вильгельма, выехали навстречу отцу. Она бы с удовольствием к ним присоединилась, но соблюдение приличий было превыше всего – ей не пристало поступать гак по ее положению.
До них донесся рев толпы, приветствующей победителей. Сердце Джудит затрепетало от гордости. Люди приветствовали ее кровного родственника, который теперь по воле Господа и благодаря своей собственной решительности стал королем.
Под фанфары и перестук копыт во внутреннем дворе появились первые всадники. Солнце играло на их шлемах и доспехах; трепетали на ветру прикрепленные к копьям шелковые треугольные флажки. Ее дядя Вильгельм ехал на черном испанском жеребце, под развевающимися разноцветными знаменами. Доспехов на нем не было. Ветер развевал его темные волосы, закрывая орлиный профиль и прищуренные глаза. Подбежал оруженосец, чтобы взять поводья. Вильгельм уверенно спешился и повернулся к ожидающим женщинам.
Супруга Вильгельма герцогиня Матильда быстро выступила вперед и присела у его ног в глубоком реверансе. Аделаида резко дернула Джудит за плащ, и та тоже преклонила колена.
Вильгельм наклонился, поднял жену на ноги и что-то произнес, чего Джудит не расслышала, но что заставило Матильду покраснеть. Он поцеловал своих дочерей, Агату, Констанс, Сесилию, Адалу, и жестом разрешил остальным придворным подняться.
Во дворе становилось все теснее, по мере того как подъезжали новые всадники. Прибыли и английские «гости» в плотном кольце охраны. Джудит заметила длинные волосы и бороды. Она была права – англичане и в самом деле напоминали стадо диких козлов, хотя Джудит вынуждена была признать, что такой искусной вышивки, как на их одежде, ей никогда ранее видеть не приходилось.
Богато одетый священник, архиепископ, как можно было судить по резному кресту на его посохе, разговаривал с двумя юношами, по-видимому братьями, – так они были похожи друг на друга. Рядом, с недовольным видом, возвышался на гнедом в яблоках коне красивый светловолосый юноша. Судя по его одежде редкого пурпурного цвета, он принадлежал к высшей знати. Джудит смотрела на него, пока его не заслонил всадник, чьи размеры и мускулатура были под стать его жеребцу.
Всадник был без головного убора, и ветер свободно трепал его светлые волосы с медным отливом. Борода была золотистого цвета, что заставило Джудит припомнить шутливое замечание Сибиллы. Какова эта борода на ощупь? Мягкая, как шелк, или жесткая, как метла? Кто он такой?
Едва задав себе этот вопрос, Джудит тут же решила, что не хочет знать ответа. Заложник ее дяди – это все, что нужно знать. Вдаваться в детали слишком опасно. Она скромно опустила глаза и не заметила быстрого оценивающего взгляда, который англичанин на ней задержал.
Изящно повернувшись, она последовала за матерью и сестрой к замку, ни разу не оглянувшись.
Это был Уолтеф Сивардссон, граф Хантингдонский и Нортгемптонский. Он сохранил свои титулы и владения только потому, что не сражался против Вильгельма в битве при Гастингсе. Однако это не означало, что новый король доверял ему или его товарищам.
– Хоть Вильгельм и объявил нас гостями, он не скрывал, что мы всего лишь пленники, – заявил Эдгар Ателинг, принц из древнего саксонского рода. – Позолоченная клетка все равно клетка.
Английские «гости» собрались в деревянном строении, которое отвели им на время пребывания в Руане. Хотя двери не охранялись, никто из заложников не сомневался, что любая попытка сбежать и добраться морем до Англии будет пресечена – скорее всего, с помощью копья.
Уолтеф налил себе вина в кубок из заранее принесенного кувшина. Пусть плен, но хозяева были щедрыми.
– Сделать мы ничего не можем, так давайте попробуем получить удовольствие, – сказал он, прикладываясь к кубку. Потребовалось время, чтобы привыкнуть к вкусу вина, но теперь Уолтефу уже нравилось острое, пощипывающее ощущение во рту. Он понимал, почему так злится Эдгар. В Англии многие считали, что Ателинг должен был стать королем. Его право на престол было весомее, чем у Гарольда Годвинссона или Вильгельма, но ему было всего пятнадцать лет, так что он не представлял для них угрозы.
– Ты думаешь, приятно пить эти помои? – презрительно спросил Эдгар.
– Надо привыкать, – сказал Уолтеф. В ответ Эдгар только фыркнул.
– Значит, ты считаешь, что, привыкнув ко всему нормандскому, добьешься своего? – воинственно спросил Моркар, граф Нортумберлендский. Рядом стоял его брат Эдвин, граф Мерсийский, внимательно прислушивался и, как обычно, молчал. Их союз с Гарольдом был непрочным, не признали они и Вильгельма Бастарда своим королем.
Уолтеф одной рукой пригладил свои буйные рыжие волосы, другой поднял кубок.
– Полагаю, лучше согласиться, чем отказаться, – заметил он, принюхиваясь к доносившимся из кухни аппетитным запахам. Он не желал ссориться с Моркаром, зная, что их размолвки на руку нормандцам.
– Будь осторожен, – тихо произнес Моркар, – однажды ты можешь согласиться на что-то, что не принесет тебе ничего, кроме беды.
Уолтеф сжал кулаки. С трудом заставил себя сдержаться.
– Когда-нибудь, – внешне спокойно заметил он, – но не сейчас. – Он снова наполнил свой кубок темным нормандским вином и осушил его. Он уже по опыту знал, что после четырех кубков почувствует приятное расслабление. После десятого кубка оно перейдет в отупение. Пятнадцать принесут беспамятство. Нормандцы хмуро смотрели на пьянство англичан, а король Вильгельм вообще часто воздерживался от вина. Поэтому Уолтеф предпочитал пить меньше, чтобы не видеть презрения в глазах короля, но в присутствии Моркара это не особенно получалось.
Отец Уолтефа, Сивард Могущественный, когда-то правил герцогством Нортумбрия, но он умер, когда Уолтеф был совсем маленьким, а такое беспокойное владение нуждалось в крепкой мужской руке. Сначала правил Тости Годвинссон, но он был настолько непопулярен в народе, что дело дошло до восстания. Его сменил Моркар Мерсийский, потому что девятнадцатилетний Уолтеф считался слишком молодым, чтобы управлять таким большим владением. С той поры прошло два года, и Уолтеф повзрослел достаточно, чтобы чувствовать недовольство властью Моркара, и тот это знал.
Уолтеф допил вино и подумывал, не наполнить ли снова кубок, когда раздался стук в дверь. Поскольку он находился ближе всех к выходу, Уолтеф откинул щеколду и увидел перед собой худенького мальчика лет десяти. Из-под выгоревшей русой челки смотрели глаза с рыжинкой. На нем была туника из хорошей голубой шерсти с искусной вышивкой, что говорило о его высоком происхождении.
– Милорды, скоро протрубят сигнал на ужин, и ваше присутствие ожидается в зале, – уверенно и четко доложил мальчик.
– А мы не смеем отказать «королю»? – ехидно вставил Эдгар Ателинг по-английски. – Даже если он посылает за нами ребенка.
Мальчик поднял удивленные глаза на Уолтефа. Тот положил ему руку на плечо и спросил по-французски:
– Как тебя зовут, парень?
– Симон де Санли, милорд.
– Он мой сын, – сказал подошедший управляющий двором Ричард де Рюль, переводя дыхание. Лицо нормандца было открытым и честным, с мелкими морщинками у серых глаз, волосы такие же выгоревшие, как и у сына. – Если господа готовы, я провожу вас в зал, – вежливо предложил он.
Уолтеф откашлялся и заявил:
– Кто как, а я готов. Я так проголодался, что могу съесть медведя. – Он размашистым жестом накинул на себя плащ из толстой синей шерсти, подбитой сверкающим белым мехом медведя, и подмигнул мальчику, – Это все, что осталось от последнего, которому не повезло со мной встретиться.
– Ха, да ты медведя видел только ручного и на цепи, – зло съязвил Моркар.
– Это только доказывает, что ты ничего обо мне не знаешь, – ответил Уолтеф и оглянулся на английских аристократов. – Я иду в зал, поскольку на одной гордости долго не протянешь, да и невежливо отказывать нашим нормандским хозяевам. «И глупо», – подумал он, но воздержался от высказывания. Как бы они ни были удручены своим нынешним положением, открыто выражать свое недовольство они не решались.
Симон, шагая рядом с Уолтефом, осторожно погладил белый мех.
– Это на самом деле медвежья шкура? – спросил он.
Уолтеф кивнул.
– Однако Моркар сказал правду, – ухмыльнулся – он. – Я действительно видел медведей только на ярмарках. Но мой отец, когда был совсем молодым, охотился на огромного медведя, который когда-то жил в этой шкуре. Ростом он был вдвое выше человека, зубы – как рог для вина, а от его рычания дрожали скалы. Отец сшил из шкуры плащ, и он достался мне по наследству.
В зале уже собралась разряженная нормандская знать, пришедшая встретить своего герцога. Английских заложников посадили по одну руку от Вильгельма. С другой стороны располагались его родственники и епископы Руана. Стол был заставлен кубками, кувшинами и подсвечниками, сверкающими от отсветов огня. Это были трофеи, награбленные после победы в битве при Гастингсе.
Уолтеф чувствовал себя неловко в такой обстановке, но понимал, что пир устроен в честь победы и такая роскошь в порядке вещей. Он и его соотечественники тоже были частью этих трофеев. Наверное, им стоит быть признательными Вильгельму за его такт. Уолтеф слышал много рассказов о том, как его собственные предки пили за победу из чаш, сделанных из черепов поверженных врагов.
Уолтеф имел способности к языкам. Он хорошо, хотя и с акцентом, говорил по-французски, бегло говорил на латыни и родном языке, благодаря своему воспитанию в Кроулендском аббатстве. Он легко общался с нормандскими прелатами, которые поражались его знанию языка церкви.
– Когда-то меня прочили в священнослужители, – объяснил Уолтеф архиепископу Руана. – Я прожил несколько лет как монах в Кроулендском аббатстве, где моим наставником был аббат Улфцитель.
– Из вас вышел бы внушительный служитель церкви, – заметил архиепископ, отрывая крыло у жирного гуся и вытирая пальцы о льняную салфетку.
Уолтеф откинул голову и расхохотался.
– Может быть! – Он повел плечами. В зале были люди, которые могли сравниться с ним статью, но не среди знати. Даже герцог Вильгельм, высокий и крупный мужчина, казался рядом с ним маленьким. – Они, наверное, обрадовались, что им не пришлось тратить много ярдов шерсти, чтобы сшить мне рясу! – Тут он случайно встретился взглядом с девушкой, которая сидела среди родственников Вильгельма.
Он заметил ее сразу по приезде, в замковом дворе. На лице ее тогда было выражение любопытства и осторожности, как будто она рассматривала сидящих в клетке львов. С таким же выражением она взглянула на него и сейчас. Ему захотелось улыбнуться. У нее были волосы цвета воронова крыла, нос прямой и тонкий, глаза темно-карие, опушенные густыми ресницами. Она встретилась с ним взглядом и тут же скромно опустила глаза. Интересно узнать, кто она такая, лениво подумал он. Хоть какое-то развлечение, пока находишься в плену.
После ужина женщины удалились. Уолтеф с любопытством следил за их уходом. В обтягивающем красном платье молодая женщина напоминала хрупкую лань. Уолтеф представил, как прижимает ее к стенке и целует. Эта мысль заставила его поерзать на скамье.
Когда женщины ушли, в зале стало шумно, и Уолтеф воспользовался случаем, чтобы поинтересоваться у Ричарда де Рюля, кто эта девушка в красном платье.
Управляющий с тревогой взглянул на него.
– Это Джудит, племянница короля, дочь его сестры Аделаиды, графини Омальской. Я бы посоветовал вам не смотреть на эту девушку.
– Почему? – Уолтеф закинул руки за голову. – Она помолвлена?
– Пока нет, – неохотно ответил де Рюль. Вино шумело в голове Уолтефа.
– Значит, за ней можно приударить?
Управляющий двором отрицательно покачал головой.
– Она герцогского рода, поэтому ее замужество очень важно для Нормандии.
Уолтеф прищурился.
– Уж не хотите ли вы сказать, что я недостаточно хорош для нее?
– Я всего лишь хочу сказать, что герцог отдаст ее за человека по своему выбору, не случайного гостя, которому она приглянулась, – сухо объяснил де Рюль. – Кроме того, лучше держитесь от нее подальше, потому что ее мать отличается дьявольской гордостью, отчим очень суров в вопросах чести, да и сама девушка не подарок.
Уолтефа разбирало любопытство. Он уже собрался спросить, почему Джудит не подарок, но в этот момент его за рукав схватил Эдгар Ателинг и потащил соревноваться.
– Ставлю фунт серебра, что никому не сладить с Уолтефом Сивардссоном! – заорал он слегка охрипшим спьяну голосом.
Все дружно поддержали его. Уолтефа посадили против Пико де Сайя, его предполагаемого противника, рыцаря герцога Вильгельма. Он был широк в груди, руки его напоминали лопаты, а щеку пересекал шрам от удара меча.
Он ухмыльнулся, продемонстрировав отсутствие нескольких зубов.
– Говорят, дурак быстро расстается с деньгами, – произнес он насмешливо.
Уолтеф рассмеялся.
– Я на звание умника не претендую, но, чтобы заставить меня расстаться с моим серебром, потребуется кто-то посильнее, – вежливо заметил он.
Послышались крики одобрения. Уолтеф поставил локоть на стол и протянул руку к нормандцу. Рукав туники скрывал мускулы Уолтефа; запястья были чистыми, без всяких следов топора или меча, потому что, хотя его и обучали обращению с оружием, ему ни разу не пришлось применить свои навыки на практике.
Пико схватил руку Уолтефа своей, покрытой шрамами.
– Зажигайте свечи, – скомандовал он. Сбоку от каждого борца ставилось по свече в низкой плошке, и нужно было согнуть руку соперника и ею погасить свечу. В подобных состязаниях Уолтеф не был новичком, а о его успехах свидетельствовала его рука без единого шрама от ожога.
Сначала Уолтеф не слишком напрягался, внимательно следя за противником. Он почувствовал, как тот увеличивает нажим. Пико надавил сильнее, но рука Уолтефа осталась неподвижной. Мужчины застучали руками по столам. Уолтеф ощутил, как пульсирует кровь. Главное – сосредоточиться. Он начал сам давить, медленно, но непрерывно увеличивая давление. Зрители закричали еще громче. Уолтеф направил всю силу в руку и начал неуклонно опускать руку противника к пламени. Нормандец боролся, лицо его покраснело, жилы на шее вздулись, но Уолтеф был слишком сильным. Он дожал Пико и под оглушительные вопли зрителей затушил свечу его рукой.
– Я редко проигрываю, – проворчал Пико, потирая обожженное запястье.
– Отца моего звали Сивард Могущественный, – ответил Уолтеф.
– Славно сработано, Уолтеф, сын Сиварда, – промолвил низкий голос за его спиной. Уолтеф обернулся и увидел короля Вильгельма. Он явно наблюдал конец схватки, и Уолтеф покраснел от смущения.
– Благодарю вас, сир, – пробормотал он. Хотя он только что выиграл схватку, победа вдруг показалась ему не такой уж сладкой.