Зимняя мантия

Глава 8

В огромном Вестминстерском соборе герцогиня Матильда была увенчана короной королевы Англии при многочисленных свидетелях – как нормандцах, так и англичанах. Когда два года назад короновался Вильгельм, англичане подняли бунт у собора – сгорело несколько домов, было много жертв. На этот раз все прошло мирно.

Уолтеф присутствовал на обеих церемониях, на первой – как заложник. Свежий аромат мая наполнял воздух, вселяя в сердце надежду. Матильда была беременна ребенком, зачатым во время последнего визита Вильгельма в Нормандию. Возможно, теперь все будет в порядке. Уолтеф представил себе, что Джудит уже его жена и носит под сердцем его ребенка. Он покосился на стоящую за спиной Матильды Джудит. Она станет его королевой, подумал он, и он будет беречь ее до самой смерти. У нее будет все, и прежде всего его любовь.

Она почувствовала на себе его взгляд и подняла скромно опущенные долу глаза. Заметив это, он ощутил острое желание. Его ответная улыбка была ясной и наполненной любовью.

– Вы просили принять вас, Уолтеф? – Вильгельм пригласил его в свою личную комнату и щелчком пальцев отпустил охранника.

– Сир… – Уолтеф поклонился и вошел в комнату. Вильгельм сидел в кресле перед огнем, который разожгли из-за вечерней прохлады. У его ног лежали две гончих. Они дремали, но при появлении Уолтефа подняли голову.

Напротив Вильгельма сидела Матильда. Круглый живот обтягивало платье.

– Садитесь. – Вильгельм показал на складной стул.

Уолтеф послушался. Стул был слишком хлипким, и Уолтеф чувствовал себя неуютно. Матильда посмотрела на него, и ему показалось, что в ее взгляде промелькнуло сочувствие.

– Вина. – Хлопок в ладоши – и в комнате появился парнишка, который до этого сидел в углу и полировал шлем короля.

– Сир… – С большим достоинством Симон де Санли налил вина в два больших рога, а королеве предложил кубок поменьше. Уолтеф успел ободряюще подмигнуть мальчику.

Вильгельм выжидающе смотрел на него. Уолтеф знал, насколько он нетерпелив с теми просителями, которые не переходят сразу к делу.

– Сир, – начал он, отпил глоток вина и едва не задохнулся, когда оно обожгло его пересохшее горло. – Я понимаю, вы проявили большую благосклонность, вернув мне мои земли и разрешив управлять ими…

– Но вы хотите большего, – перебил его Вильгельм. Взгляд из-под опущенных век был бесстрастным.

– Сир, я… – Заикание ему не поможет, Вильгельм сочтет это слабостью. – Сир, я прошу вашего соизволения взять в жены вашу племянницу Джудит.

Вильгельм молчал, только разглядывал его, подобно орлу. Под этим взглядом Уолтеф почувствовал себя дичью в траве.

Тишину нарушила Матильда.

– Моя племянница поддерживает ваше предложение, сеньор Уолтеф? – спросила она.

– Да, мадам… но в рамках приличий, – поспешно добавил он, увидев выражение ее лица.

– Одно противоречит другому, – сурово заявила Матильда. – Если моя племянница поощряла вас, то это большая глупость с ее стороны.

– Она всего лишь посоветовала мне спросить вашего соизволения, если я хочу за ней ухаживать.

– И почему вы хотите за ней ухаживать? – Голос Вильгельма был тих, но ужасен. – Потому что ее вид вызывает в вас похоть или потому что женитьба на моей родственнице тешит ваше тщеславие?

Лицо Уолтефа потемнело.

– Тут речь не идет ни о похоти, ни о честолюбии, – заявил он, придя в ярость от того, что Вильгельм счел его намерения неприличными или тщеславными.

– Тогда вам следовало стать монахом, – усмехнулся Вильгельм. – Всеми мужчинами движут похоть и тщеславие. Всеми, – повторил он, ударив себя в грудь для пущей убедительности. – Тут не может быть любви, ведь вы почти не знаете девушку… если, конечно, вы мне не лжете и вы не скрывали от всех вашу связь.

– Я не лгу, сир! – с жаром воскликнул Уолтеф, чувствуя себя оскорбленным и униженным. – У меня честные намерения.

Вильгельм сощурил глаза.

– Я и так много вам дал, Уолтеф. Не стоит злоупотреблять моей щедростью.

– Значит, вы мне отказываете? – Уолтефа затрясло, его глаза налились кровью.

– Отказываю, – коротко ответил Вильгельм. – Можете идти.

– Вы не объясните мне, почему вы отказываетесь дать согласие? – хрипло, стараясь сдержаться, спросил Уолтеф.

– С вашей стороны было бы разумно не давить на меня, – прорычал Вильгельм. – Я и так был чересчур щедр, милорд. Вы слишком многого хотите.

– Просить руки вашей племянницы – слишком много? Или моя английская кровь вам не по вкусу?

Вильгельм холодно оглядел его с головы до ног.

– Дело не в крови. Вы ей не подходите. Это мое последнее слово. Надеюсь, мне не придется вызывать охрану.

Уолтеф сжал кулаки. Последняя капля благоразумия позволила ему выйти из комнаты, сохранив остатки достоинства. Но сразу же, оказавшись за дверями, он с силой ударил кулаком о стену, в кровь разбив руку.

– Последнее слово! – прорычал он по-английски. – Я вобью ему это слово в глотку, пока он не задохнется!

Он вышел в зал, где все уже готовились ко сну. Его свита уже расстилала плащи и одеяла.

– Бросьте это, – рявкнул Уолтеф. – Мы не останемся.

– Милорд? – Его оруженосец Хакон с удивлением взглянул на него.

– Иди и скажи конюхам, чтобы седлали наших лошадей. Мы уезжаем.

– Но…

– Никаких но, – огрызнулся Уолтеф. – Выполняй!

Поведение Уолтефа было настолько для него необычным, что Хакон продолжал настаивать.

– Милорд, но ведь сейчас комендантский час, и лошадей уже поставили в стойла. Не лучше ли подождать до рассвета?

– У меня есть разрешение Вильгельма, – сказал Уолтеф. – Я не задержусь дольше, чем необходимо.

Пресекая любые возражения, Уолтеф вышел из зала.

Воздух был влажным и теплым. Ночь для любовников. Ночь для дураков. Уолтеф выругался. Возможно, в глубине души он знал, что Вильгельм ему откажет, потому и тянул так долго. Не получив отказа, можно было помечтать. Он сердцем чувствовал, что Джудит не осмелится противиться воле дяди. Его слово было для нее законом.

Облизывая ободранные пальцы, Уолтеф направился к конюшне. Вылезли заспанные грумы и, косясь на него, начали седлать лошадей.

Уолтеф сам оседлал Коппера, своего коня. Все, что угодно, только отвлечься от мрачных мыслей. Он услышал шорох в ближайшем деннике. Заглянув туда, он увидел на соломе горничную Джудит Сибиллу и своего скальда. Ее темные волосы рассыпались по плечам, а губы распухли от поцелуев.

В другое время Уолтеф бы рассмеялся, но сегодня чувство юмора его начисто покинуло.

– Леди Джудит знает, где ты? – мрачно спросил он.

Сибилла смело взглянула ему в лицо.

– Нет, милорд, и не стоит ей говорить, потому что это не ее забота.

– Своим поведением ты чернишь не только свою, но и ее репутацию. – Он грозно взглянул на Торкела, изумленно взирающего на него.

– Я отправляюсь домой, в Хантингдон. Ты можешь ехать или остаться, как пожелаешь. – Он вывел лошадь из конюшни. Господи, как же для них все просто!

Его люди начали собираться во дворе. Все молчали, но выражения лиц говорили сами за себя.

– Значит, Вильгельм вам отказал? – спросил скальд, подходя к нему.

– Это не твое дело.

– Если вы граф, это касается всех, – возразил Торкел. – О том, что вызвало ваш гнев, завтра будет говорить весь Вестминстер.

– Ну, меня здесь уже не будет, – отрезал Уолтеф. – Вильгельм сказал, что уже был достаточно ко мне благосклонен. Он заявил, что у меня не хватает достоинств, и я им не подхожу.

– Вот как… – протянул Торкел.

– Раз он придерживается такого мнения, мне здесь больше нечего делать.

– Вы не считаете, что он со временем может изменить свое мнение?

– Полагаю, за ночь он не передумает. Для нас обоих лучше, если я уеду. А ты оставайся, если хочешь.

Торкел покачал головой и грустно улыбнулся.

– Лучше я поеду с вами в Хантингдон, чем останусь здесь прозябать в роскоши и похоти.

Уолтеф кивнул:

– Как хочешь, – и вскочил в седло.

Симон, о котором все забыли, тихонько сидел в углу, боясь провести промасленной тряпкой по шлему, чтобы шорохом не привлечь к себе внимания. Несколько минут назад Вильгельм призвал старшего придворного и велел ему привести леди Джудит.

– Ты знала о его намерениях? – обратился Вильгельм «жене.

Она отрицательно покачала головой.

– Если бы знала, я бы этим ухаживаниям сразу положила конец. И Аделаида поступила бы так же. Она в долгу у сеньора Уолтефа, он спас Джудит из-под копыт лошади в Фекаме, это мне известно, но больше ничего.

– Наверняка было еще что-то, – мрачно заметил Вильгельм.

– Но не при мне, – возмутилась жена. – Видимо, его обнадежило какое-то мимоходом брошенное слово.

– Возможно, – скептически промолвил Вильгельм, грызя ноготь большого пальца.

Сидящий в своем уголке Симон вспомнил тайные свидания Джудит и Уолтефа в Фекаме. Сколько он мог бы рассказать! Симон крепко сжал губы.

– Значит, ты решительно против брака Уолтефа и Джудит? – спросила Матильда. – Ты в самом деле считаешь, что он ей не подходит?

Вильгельм молчал, глядя на огонь. Затем повернулся к жене.

– Уолтеф молод и опрометчив – сначала делает, потом думает. Мне он нравится, но он не испытал себя ни в войне, ни в дипломатии. Его сердце управляет его головой, а это большой недостаток для человека у власти.

– Вы правы… милорд, – сердито изрекла Матильда, и Симон удивился, расслышав смешок Вильгельма.

– Я изо всех сил стараюсь скрыть этот мой единственный недостаток, – произнес он. – И я рад, что ты мне помогаешь.

– А если бы я этого не делала?

– Мне кажется, ты знаешь ответ.

Послышался стук в дверь.

– Войдите, – крикнул Вильгельм.

Стражник открыл дверь, пропуская леди Джудит, ее мать и отчима в комнату. Джудит была белой как мел, Аделаида – раздраженной, а Юдо – изумленным.

– Зачем я тебе понадобилась в такое позднее время? – недовольно спросила Аделаида у брата.

– Тебе следует задать этот вопрос своей дочери, – возразил Вильгельм и жестом предложил им сесть на скамью.

Аделаида осталась стоять.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Джудит опустилась перед дядей на колени.

– Наверное, Уолтеф Хантингдонский просил у вас моей руки? – спросила она.

– Что? – Глаза Аделаиды расширились и засверкали. Оставив мужа стоять посреди комнаты, она подошла к дочери и остановилась над ней, уперев руки в бока. – Ты попустительствовала ему за моей спиной?

– Тише, Аделаида. – Вильгельм поднял правую руку ладонью вперед. – Поскольку это дошло до меня, позволь мне разобраться.

Лицо Аделаиды покраснело. Она гордилась строгим порядком в своем доме, а теперь со слов брата выходило, что она допустила оплошность.

– Если ты навлекла позор на наш дом, я запру тебя в монастыре, – прошипела она дочери.

Джудит подняла голову.

– Я не сделала ничего постыдного.

Вильгельм прищурился.

– Но ты знаешь, хотя я и не успел произнести ни слова, зачем я тебя позвал. Разве это не значит, что вы с графом Хантингдонским уже успели сговориться?

Джудит с трудом выдержала взгляд дяди.

– Мы ни о чем не договаривались, – сказала она. Что Уолтеф мог сказать Вильгельму по своему простодушию? Оставалось надеяться, что он не упомянул события в Фекаме.

– Тогда почему он пришел ко мне с надеждой в глазах? – спросил Вильгельм.

Джудит молча смотрела на дядю, не зная, что ответить.

– Отвечай, или, видит Бог, я сделаю то, чем пригрозили тебе твоя мать: ты окажешься в монастыре, – загремел Вильгельм.

– Я… – Джудит закусила губу. – Я знаю, что Уолтеф ко мне неравнодушен, но я его не поощряла. Он… действительно говорил о женитьбе, а я сказала, что он должен обратиться к вам…

– И когда это было?

– Он впервые заговорил об этом в Нормандии. Я думала, что он забыл, но, когда я увидела его здесь, он подтвердил, что собирается просить вашего соизволения… Я держалась на расстоянии и не нарушала приличий…

– И если бы я согласился на его просьбу, что бы ты сказала? – продолжил Вильгельм.

– Я бы не посмела перечить вашей воле, сир, – пробормотала Джудит, съеживаясь под его тяжелым взглядом.

– Значит, ты не питаешь никаких особых чувств к Уолтефу Хантингдонскому?

Последовала долгая томительная пауза.

– Выходит, – подвел наконец итог Вильгельм, – молодой человек заблуждался. Я не сомневаюсь в твоей порядочности, племянница, но надеюсь, что ты больше не станешь посылать ко мне молодых людей, с которыми ты едва знакома, с просьбой отдать им тебя в жены.

– Я не знала, как мне поступить, – оправдывалась Джудит.

– Ну, эту проблему легко решить, – зло заявила Аделаида. – С нынешнего дня ты не переступишь порог дома без моего сопровождения.

– Я не сделала ничего плохого, – повторила Джудит и постаралась выбросить из памяти тот злосчастный поцелуй.

– Успокойся, Аделаида, – сказал Вильгельм, – Уолтеф уже уехал или уедет утром. Я дал ему понять, что никаких новых привилегий он от меня не дождется. Джудит предупреждена. Я уверен, впредь она будет осторожнее.

– Я тоже, – мрачно заметила Аделаида.

Сердце Джудит упало.

Когда Джудит с матерью и отчимом подходили к двери, раздался грохот. Резко повернувшись, Джудит увидела Симона, поднимающего знамя, которое он случайно задел локтем. Джудит встретилась с ним глазами и поняла, что он все знает. Если он расскажет хотя бы половину, скандала не миновать. Ей казалось, что она может ему доверять, но полной уверенности не было. По крайней мере, парнишка очень привязан к Уолтефу. Если он проболтается, то навредит и ему.

Когда дверь закрылась, Вильгельм поманил к себе Симона.

– Думаю, тебе незачем объяснять, что все, что ты слышал здесь, не должно дойти до чужих ушей, – сурово предупредил он.

– Да, ваше величество. – Симон встретился с Вильгельмом взглядом и потом опустил глаза, как было положено. – Я знаю, когда надо держать язык за зубами.

Вильгельм усмехнулся.

– И когда сидеть тихо, как мышка, чтобы тебя не заметили.

Симон бросил на Вильгельма такой взгляд, что король не смог сдержать улыбку.

– Надеюсь, ты не только слушал, но и работал руками, не забыв о своих обязанностях. Неси сюда шлем.

Симон послушно принес шлем из уголка, где он его чистил и смазывал. Металл сверкал.

Вильгельм оглядел шлем и удовлетворенно кивнул.

– Большие уши, быстрые руки и рот на замке. Думаю, юноша, ты далеко пойдешь.

Симон покраснел от удовольствия.

– Главное, тем не менее, – продолжил Вильгельм, все еще разглядывая шлем, – знать, когда нужно остановиться.

– Кто он – этот Уолтеф Хантингдонский? – спросил Юдо Шампанский у жены.

Падчерица удалилась, сославшись на головную боль, и Аделаида отпустила ее скорее из желания убрать с глаз долой, чем из сочувствия. Они стояли рядом в углу зала в стороне от остальных.

– Ты наверняка его видел, – нетерпеливо откликнулась она. – Такой большой, с рыжими волосами. У него плащ на белом медвежьем меху.

– А, да. – Юдо кивнул. – Друг Ральфа де Гада Норфолкского, я помню, как они вместе хохотали.

– Они соседи, – недовольно пояснила жена.

Юдо поморщился. Благодаря жене он породнился с герцогским домом Нормандии, но она была порядочной стервой. Поставить ее на место было трудно, поскольку ее брат был герцогом Нормандским и королем Англии.

– Джудит действительно вела себя с ним неблагоразумно? – поинтересовался он.

– Достаточно, чтобы вызвать симпатию, но недостаточно для скандала. Однако мне следовало быть более бдительной. Всегда найдутся лисы, рыскающие по курятнику в поисках жертвы.

– Я не сомневаюсь в твоей бдительности, – пробормотал Юдо и взглянул через зал на трех сыновей Вильгельма. И королева Матильда снова беременна… У него же всего две падчерицы, похожие на мать, и престижно» родство с домом Нормандии. Не мешало бы заделать жене сына. Она не была бесплодной, просто не хотела рожать.

– А какие у этого Уолтефа земли? Если он феодал, так, может, он годится в мужья?

– Ты хочешь, чтобы твоя падчерица вышла замуж за невежественного викинга? – Грудь Аделаиды вздымалась от возмущения.

Юдо пожал плечами. Он не собирался напоминать жене, что ее собственная мать была дочерью простого кожевника.

– Мне хотелось бы, чтобы она была довольна.

Аделаида презрительно взглянула на него.

– Сомневаюсь, что Джудит будет довольна браком с таким человеком, – ледяным тоном заявила она.

– Но она станет графиней. Возможно, нам следует разузнать, насколько велики и богаты его владения.

Аделаида возмущенно подняла брови.

– Мы можем надеяться на лучшую партию, чем Уолтеф Хантингдонский, – огрызнулась она.

Юдо склонил голову, соглашаясь, но он понял, что решение не окончательное, если судить по искре интереса в ее глазах.

В другом конце зала послышался шум. Старшие сыновья Вильгельма Робер и Ричард повалили на пол своего младшего брата Руфуса и уселись на него верхом, а Робер де Беллем пытался засунуть ему в рот грязь с пола.

Юдо следил за дракой, но не пытался вмешаться. Ему нравились старшие мальчики – жизнерадостные и бойкие, но к третьему сыну короля он относился скептически. Вильгельм предназначил Руфуса для церкви, он воспитывался в монастыре, откуда его отпустили на коронацию матери. Руфус был упитанным, скромным, с волосами и ресницами песочного цвета, он напоминал Юдо хрюшку. Да и визжал сейчас, как свинья.

– Господи, надо этого парня отправить назад, в монастырь, – пробормотал Робер Мортейнский. – Он визжит, как девчонка.

Юдо понимающе улыбнулся. Робер был кузеном Вильгельма и Аделаиды по материнской линии. Юдо он не слишком нравился, но разделял его антипатию к своему младшему племяннику. Поэтому они стояли и смотрели, как де Беллем пытается разжать зубы мальчика и засунуть в рот грязь.

Но не все были так равнодушны. Один из старших пажей Вильгельма, проходя через зал с двумя заостренными пиками, наклонился и что-то сказал хулиганам. Они надулись, но слезли с брата, хотя де Беллем успел лягнуть его в ребра. Паж, это был Симон, наклонился и помог Руфусу подняться.

Мортейн потерял всякий интерес к драке, отвернулся и сказал:

– Если он сейчас не может постоять за себя, он никогда не будет годен к чему-либо.

Юдо согласно кивнул и отвернулся.

Весь в пятнах, с трудом дыша, Руфус посмотрел на своего спасителя.

– Отец действительно пожелал их видеть?

Симон покачал головой.

– Нет, милорд, но мне показалось, что это лучший способ остановить их, не ввязываясь в драку.

– Ты должен был… дать им по ребрам, – заявил Руфус. Глаза его блестели от слез, он жаждал мести. – Они тебе этого не простят… когда узнают, что ты их обманул. – Он вытер нос рукавом – на обшлаге остался блестящий след.

Симон пожал плечами.

– Я могу о себе позаботиться, – произнес он с большей уверенностью, чем чувствовал. Он не слишком опасался сыновей Вильгельма, совсем другое дело – Робер де Беллем. – Лучше здесь не задерживаться. Я иду к оружейнику. Желаете пойти со мной?

Руфус кивнул.

– Спасибо, – сказал он. – Я этого не забуду.

Еще раз шмыгнув носом, он протянул Симону руку. Его пальцы были толстыми и мягкими, слегка влажными от пота, но Симон не показал своего отвращения. Он знал, что чувствуешь, когда на тебя смотрят как на ущербного. Да, Руфус заикается, он некрасив и неуклюж, но у него быстрый ум и щедрое сердце. Если он сказал, что не забудет, так оно будет – и с друзьями, и с врагами. Его старшие братья, несмотря на их силу и бойкость, были непоседливы, как стрекозы.

И они пошли рядом – хромой и увалень, и Руфус настоял на том, что одну пику понесет он.