Бессмертное море

Глава 14

Лиз рассмеялась коротким, потрясенным, неверящим смехом.

— Ты шутишь.

Ты сошел с ума.

Но Морган казался совершенно нормальным, его странные золотые глаза выглядели непоколебимо, его лицо выглядело сосредоточенным. Он не выглядел бредово. Также не было похоже, что он шутил. Другой страх схватил ее горло.

— Я — финфолк. Наш сын Зак — один из тех детей.

— Ты имеешь в виду финн, — сказала она.

— Я — оборотень-перевертыш, Элизабет.

Нет. Ее тело напряглось, отказываясь принять это. Ее мысли разбегались от шока. Это был Морган — человек, которого она пустила в свой дом, которому она позволила быть один на один с ее детьми, с которым она занималась сексом. Дважды. И он…

«Пошутил», — сказала она себе твердо. — «Или сошел с ума».

— Это не смешно. — Она облизнула пересохшие губы, оглядываясь через плечо. Берег, внезапно, оказался очень далеко. Его слова на пляже вернулись к ней.

«Иначе я не могу быть уверен, что ты не сбежишь от меня».

Господи.

Она повернулась, заставляя себя выдержать его взгляд, и спокойно говорить. Один из них должен был мыслить рационально.

— Ты выглядишь как человек.

Он и был человеком. Как он мог быть кем-то другим?

— Я — финфолк. Человек на суше, — объяснял он, — В море, мы принимаем формы существ моря.

Ее желудок сжался. Она оказалась в ловушке на лодке с сумасшедшим. Она должна попробовать посмеяться над ним? Но это был Морган, ее сердце настаивало на том, что он проявил такое понимание с Заком, такое терпение с Эмили. Должен быть какой-то способ, чтобы достучаться до него, чтобы образумить его.

— Морган, я — врач. Я потратила много лет на изучение и лечение человеческого организма. То, что ты предлагаешь, просто не возможно.

— Твоя медицина основана на человеческой науке. Я — не человек. Я — элементаль.

Она проигнорировала его возмутительное заявление, цепляясь с благодарностью за одно слово, которому она доверяла.

— Точно. Основана на науке. Надежное знание, приобретенное через эмпирическое доказательство и критическое мышление. Не предположение, основанное на какой-то косой интерпретации Библии или на сказках. Ты не можешь верить… Ты не можете ожидать, что я поверю…

— Я ничего такого и не ожидал. Я надеялся… — Морган покачал головой. — Неважно.

Уключины скрипели. Весла мелькнули, когда он поднял их, вода капала с них. Сняв пиджак, он положил его рядом с собой.

Лицо Лиз было жестким. Ее губы онемели.

— Что ты делаешь?

— Предоставляю тебе эмпирическое доказательство, которое ты требуешь. — Он стянул рубашку через голову. Его плечи были широким, а торс — бледным и гладким, как мраморные скульптуры в музее. Серебряный медальон поблескивал на его груди. — Мы не можем обсуждать будущее Закари до тех пор, пока ты не поверишь.

Ее сердце запнулось.

— Давай не делать ничего, — сумасшедшего, — поспешного сейчас. Я — врач, — повторила она, держась за ее профессию как за талисман против безумия. — Я знаю людей, с которыми можно поговорить. Людей, которые могут тебе помочь.

— Другие врачи.

— Да, — призналась она.

— Нет. — Лодка умеренно покачивалась. — Здесь достаточно глубоко.

Лиз обхватила себя, чувствуя, как крутит живот.

— Достаточно глубоко для чего?

Он посмотрел ей в глаза.

— Достаточно глубоко для того, чтобы я показал тебе, кто я такой. И кто наш сын.

Хотя она знала, что ничего не произойдет, примитивный холод скользнул по ее затылку и вниз по позвоночнику.

— Тебе действительно не нужно.

— Нет. Нужно.

Она прикусила губу и хотела сказать, что она верит ему, только бы удержать его в лодке.

— Просто не утони, пытаясь доказать все, что угодно.

Внезапный смешок осветил его глаза.

— Я могу пообещать тебе это.

Он встал ногами на борт качающейся лодке, балансируя с легкостью спортсмена и грацией танцовщицы. Его пальцы выпрямились. Сжались. У Лиз перехватило дыхание. Конечно, это было…

Одним плавным движением он нырнул за борт. Лодка неуклюже закачалась. Вода брызнула. Она закрыла глаза от всплеска. Когда она открыла их снова, Морган исчез.

Все еще держась за борт, она всматривалась в мутную воду, с облегчением, когда увидела, что он скользил внизу, бледный, гладкий изгиб его плеч и спины перетекал в длинные, темные ноги. Его тело казалось почти разрезанным на две части, черную и белую, светлую и темную, его бледные волосы были почти зелеными в половине света. Наблюдая, как он плавает, было легко понять старые легенды о получеловеческих существах из моря.

Даже при том, что его история не имела смысла. Она ждала, когда он всплывет на поверхность. Время замедлилось. Волны качали лодку. Морган оставался под водой. Она всматривалась в тени, скользящие под лодкой, и переместилась на другой борт.

Разве он не должен подняться наверх за воздухом?

Большое серое тело вырвалось из воды, гладкая скорость и вспыхивающие изгибы. Она вскрикнула и отскочила. Акула. Ужас охватил ее. Морган был в воде. На него могли напасть, съесть, убить.

— Морган? Морган! — закричала она отчаянно, молясь, чтобы он появился, ища признаки жизни. Или крови.

Облако брызг выстрелило в воздух. Тварь извивалась и прыгала. Она увидела длинные челюсти, изогнутый плавник, и сердце ее продолжило биться. Это была не акула. Ее пульс стучал от страха и волнения. Дельфин.

Он поднялся из воды, почти танцуя на ее большой счастливой поверхности, его крупное тело сверкало на фоне неба. Его круглый глаз был глубокого черного цвета с блеском золота.

Узнавание обожгло ее горло, задрожало в ямке живота. Ее разум захлопнулся. Нет.

Дельфин погрузился, яркая оловянная дуга исчезла во взрыве скорости и пены. Она смотрела, замерев, как она мерцала, темнела, расширялась. Море слегка рябило и мелькало.

Она моргнула.

Тень, столь же широкая, как длина лодки, скользила как бумажный змей в глубине. Ее мозг думал. Скат. Магия, чужая, другая, перемещалась с примитивной целью и изяществом, ломая плоскости пространства как птица.

Он прошел вокруг лодки, один раз, второй, подплывая ближе. Один конец плавника скользнул на поверхность, сложенный в ленивом приветствии. Она вдохнула от шока, страха и изумления.

Солнечный свет ударил по воде, полосуя ее узорами света и тени, черным и белым. Она протянула руку.

«В море мы принимаем форму существ моря».

Ее дыхание дрожало. Невозможно. Она сжала руки в кулаки.

Она наблюдала, как тень вырастает больше, чем дельфин, больше, чем лодка, расталкивая воду. Кровь прилила к голове Лиз. Тень выстрела мимо, развивая длину, силу, тело. Лодка закачалась. Черный спинной плавник поднялся, как парус пиратского корабля, рассекая воду, поднимаясь и опускаясь, поднимались и… Косатка.

Белый поблескивал на черном, немного нахальства, вспышка хвоста. Ей должно быть страшно. Она была в ужасе, во рту пересохло, пульс мчался. И еще… Радость, сила, свобода выросли за пределами ее досягаемости, слишком огромные, чтобы понять или охватить. То, что ее разум отказывался принимать, приветствовало ее сердце в трепете и удивлении.

— Морган, — прошептала она. Не вопрос и не предупреждение на сей раз.

Кит сломал границы воды, его движения были как полет, как танец. Белый и черный, темный и яркий, волшебный как ночное небо над Копенгагеном шестнадцать лет назад.

«Я хочу приключение», — сказала она ему тогда.

Она никогда не мечтала ни о чем подобном. Влага украсила ее ресницы бисером. Она чувствовала морскую воду на губах, как слезы или брызги. Соленая вода, источник жизни. Кит упал обратно в море в брызгах пены.

— О. — Она выкрикнула от потери. И тоски. Как если бы он услышал ее зов, холеная черная фигура выросла и стала кружить. Она наблюдала, как он плыл к лодке, глубоко и быстро. Она вздрогнула, крепко вцепившись в борта, когда кит скользнул под нос. Вода вскипела. Забурлила. И Морган появился из моря на другой стороне лодки.

Она посмотрела ему в глаза, золотые глаза, животные глаза, с широкими черными зрачками и без выражения. Ее сердце угрожало выпрыгнуть из груди, все, во что она верила, все, о чем она думала, что знала, внезапно перевернулось вверх ногами.

Его большие руки схватились за борт. Между его пальцами что-то мерцало, чистое и яркое как крылья насекомого. Она моргнула, и это исчезло. Он сутулился. В порыве воды размытым движением, он вошел в лодку. Она открыла и закрыла рот бесшумно.

«Как рыба», — подумала она и вздрогнула. — «Плохая аналогия».

Морган сел на скамью напротив ее, его большие, квадратные колени выступали в ее пространство. Ручейки воды бежали по его гладкой коже.

— Ты в порядке.

Вопрос? Наблюдение? Или команда?

— Хорошо. Как… — начала она, ее внимание было приковано к его ногам, лодыжкам, ступням, пальцам. Пальцы. Между его суставами была слабая тесемка, переливающаяся всеми цветами радуги. О, Боже. Она посмотрела на его лицо. Откашлялась. — Как ты?

— Чувствую себя хорошо. Обычно, я не меняю формы так быстро. Опасность потери концентрации слишком велика. Но сегодня я чувствовал себя на якоре. Ты меня держала.

Она сглотнула.

— Это хорошо?

— Да.

— Тогда я рада.

Он изучал ее лицо.

— Ты — замечательная женщина.

— А ты… — Невозможный. Немыслимый. Нереальный.

— Тоже замечательный.

Она жаждала прикоснуться к нему, хотела почувствовать его твердую плоть. Его человеческую плоть. Она сильно сжала руки на коленях.

— Я думала, что у тебя будет хвост, — выпалила она.

— Прошу прощения.

— Ты сказал финфолк. Мерфолк. А в Копенгагене, та статуя, ты сказал… — Она уже не могла вспомнить точно, что он сказал у статуи Русалочки годы назад. — Так или иначе, я думала… — Она жестом показала на его ноги, закованные в мокрые черные джинсы. Избегая смотреть на его ноги.

— А. Нет. Каждый принимает решение быть одним или другим, человеком на земле или существом моря, — объяснил он терпеливо. — В одно и то же время быть в двух формах означает отсутствие контроля. Я выбрал формы наиболее приемлемые для тебя.

— Флиппер, — сказала она, едва различимой горечью в голосе.

Он сузил глаза.

— Дельфины и киты были когда-то наземными млекопитающими. Ближайшие к человеку существа моря.

Она прокрутила его слова в голове, как ребенок, собирающий паззл, пытаясь, чтобы все встало на свои места.

— Что?

— Несколько эр назад, они оставили землю ради океана. Я думал, что это могло бы помочь тебе понять это. Чтобы увидеть их выбор как правильный и естественный.

Ее зрачки сузились. Ее материнские инстинкты проснулись. Она выпрямилась на узком месте.

— Зак — не дельфин. Он — пятнадцатилетний мальчик.

— Уже прошла его первая Перемена.

— Ты не можешь этого знать.

Все в ней отклоняло то, что он говорил. Они говорили о ее ребенке, ее первенце. Но кусочки вставали на свои места.

— Я видел. Я видел его прошлой ночью. Элизабет. — В его голосе слышалось сострадание. — А как ты думаешь, откуда он достал лобстеров?

О, Боже.

Ее лицо было жестким.

— Я думала, что он с трудом приспосабливается к изменениям.

— Так и есть.

Она была слишком расстроена, чтобы оценить его иронию.

На расстоянии, раннее судно по ловле омаров отправилось домой, двигатель пыхтел, когда судно шло по воде. Мысли Лиз вращались, выбирая и отвергая воспоминания, проверяя части паззла.

— Консультант сказал, что все хорошо. «Настолько, насколько может ожидаться». — Она прикусила губу, маленькая боль отвлекала ее от боли в сердце. — Но спустя приблизительно шесть месяцев после того, как умер Бен, Зак изменился. Цвет волос, гигиена, одежда.

«Те чертовы ботинки», — подумала Лиз. Он больше никогда не разгуливал босиком. Даже дома, даже летом, он был в носках.

Морган кивнул.

— Перемена происходит в юности. Он будет пытаться контролировать ее. Если не получится, то скрыть.

Лиз мучительно сглотнула.

— Он начал проводить больше времени в своей комнате. Я думала, что он — подросток. Но тогда у него снизилась успеваемость. Он не захотел общаться со своими друзьями.

— Он не мог довериться им.

— Он мог прийти ко мне. — Обида вырвалась из нее. — Я — его мать. Я всегда говорила ему, что он может прийти ко мне с чем угодно.

— У него не было бы слов, чтобы сказать тебе, что происходит. Объяснить. Как мог он? Он и сам этого не знал.

Ее сердце разрывалось. Ее бедный мальчик. Эмоции сдавили ее горло.

— Я никогда не подозревала… — Разве это не то, что всегда говорят родители, в то время как их дети переносят издевательства, наркоманию, насилие? «Я не знал». «Я никогда не думал». «Он никогда ничего не говорил». Теперь бесполезно оглядываться назад, желать и спрашивать. — Я думала, что он принимает наркотики.

— Ты не должна винить себя.

Она покачала головой. Он не понимал.

— Я знала, что что-то было не так. Я должна была найти способ исправить это.

— Его не нужно исправлять. Он не твой пациент.

— Нет, он — мой сын. — Она прижала пальцы к вискам, как при головной боли. — Я могла справиться с наркотиками, — пробормотала она. Как же ей справиться с этим?

— Ты ничего не можешь поделать, — сказал Морган.

Она подняла голову и уставилась на него.

— Теперь Закари должен быть со своим собственным видом, — продолжал он спокойно, в то время как ее мир вокруг рушился. — В Святилище.

Ее кровь застыла в жилах. Барабанная дробь в голове мешала думать.

— Извини?

— Здесь для него опасно. Ему нужен совет от своего собственного вида. Когда я отправлюсь в Святилище, Закари пойдет со мной.

Она уставилась на него, ее теплые карие глаза были огромными и обвиняющими.

Совершенно чужая эмоция сжала грудь Моргана.

Вина.

Он сопротивлялся желанию отвести взгляд. Он победил демонов в глубине, стоял решительно на стене Каер Субаи, когда волна Ада обрушилась ему на голову. Он не дрогнет перед одной смертной женщиной.

Но тот взгляд пробил его сердце.

Даже когда он ушел от нее на рассвете, шестнадцать лет назад, даже когда их сын был арестован, даже когда Морган Изменился у нее на глазах, Элизабет сохранила свое неотъемлемое мужество, свою несгибаемую решимость. Теперь она выглядела потрясенной. Уязвимой. Преданной.

Он стиснул зубы. Конечно, он должен взять Закари с собой. Мальчика нельзя было оставлять одного распутывать это. Особенно с Гау, охотящимся в этих водах.

Она вздохнула. Вздернула подбородок.

— Только через мой труп.

Он почувствовал прилив облегчения. Он предпочел бы сражаться, чем чувствовать мучительное чувство вины.

— Будем надеяться, что до этого не дойдет.

Она сощурила глаза.

— Угрожаешь?

Над водой баклан свернул твердые белые крылья и погрузился в море за неосторожной добычей.

«Он ужасно выразил это», — понял Морган. Его эмоции были неназванным, токсичным варевом, кипящим как котел ведьм и булькающим в нем, разъедая его обычную отрешенность.

Он прежде никогда не интересовался правдой, только выживанием. По сравнению с сохранением его людей судьбой одной человеческой женщины можно было пренебречь. Ее мнение должно иметь значение еще меньше. И все же… Элизабет имела значение.

Он должен был заставить ее понять без того, чтобы напугать ее. Закари был целью. Они оба были. Если забрать мальчика в Святилище, это защитило бы его и убрало любую опасность для Элизабет. Или оставило бы ее одну и без защиты.

Сомнение скользнуло в Моргана, холодное и острое как лезвие. Остров был защищен, напомнил он себе. Элизабет в безопасности, пока она остается на острове. Но его беспокойство растеклось, словно пятно крови на воде.

— Я не угрожаю. Но пока Закари не получит надлежащее обучение, он представляет опасность для себя и других.

Вода плескалась о лодку, заполняя тишину.

— Ты сказал, что можешь выбирать, — сказала Элизабет наконец. — А что, если он захочет быть человеком?

— Он не человек.

— Он и не животное.

— Элементаль. Бессмертный. Один из Первых Творений.

— Бессмертный?

Он заколебался.

— Детей моря могут убить. Или они могут уйти под волну. Но, пока мы живем в море или в Святилище, мы не стареем и не умираем, как люди.

— Вы не стареете. — Она осмотрела его, наклонив голову на бок. — Сколько тебе лет, точно?

На сегодня он достаточно растягивал ее доверие. Но он больше не хотел лгать ей или скрывать правду. Если она его отвернет его, это будет не больше, чем он того заслуживал. Но у него потели ладони.

— Я родился на острове Бриссей, — сказал он осторожно, — в год Господа вашего семьсот пятьдесят восьмой.

Она посмотрела вниз, на свои руки, сложенные на коленях, потом на него. Отражение солнечных лучей на воде плясало на ее лице. Он впился в ее глаза, темно-коричневые, умные глазами, со смешинкой и потерей, крепкий, слегка квадратный подбородок. Он хотел взять ее лицо в руки, чтобы утешить ее, претендовать на нее. Но его вид не касался друг друга, только когда боролся или спаривался. И он уже не был уверен, что она будет рада его объятиям.

— Заку всего пятнадцать, — сказала она. — Он даже не готов выбрать колледж. Как он может принять решение о чем-то вроде этого?

— Нет никакого решения. У него нет выбора. — Его голос был резок. Нет выбора для любого из них. — Он — то, что он есть.

Ее руки поднялись и упали в жесте разочарования.

— Тогда зачем нам весь этот разговор?

— Для тебя, — сказал Морган с безжалостной честностью.

— Из-за моих чувств к тебе. Как только я узнал, что мальчик — финфолк, я бы забрал его и ушел. Нет никакой другой женщины, ни какой другой силы на земле, которая заставила бы меня остаться.

Его заявление потрясло их обоих. Она покраснела. Ее глаза были темными и запутанными.

— Я не знаю, что сказать.

Морган сжал челюсти. Он не был смертным человеком, чтобы просить ее о любви, он не был каким-то любовником-сидхе, чтобы соблазнить ее обещаниями.

— Что говорят твои инстинкты?

Она посмотрела ему в глаза.

— Очевидно, что мои инстинкты не очень надежные.

— Борьба? — предложил он мягко. — Или побег?

Она покачала головой.

— Я не хочу бороться с тобой. И я не собираюсь убегать от моих обязанностей в качестве матери Зака. Я не такая, как ты. Я верю, что у нас всегда есть выбор. Мое сердце надеется, что Зак выберет остаться, позволит себе быть человеком, позволит себе быть мальчиком немного дольше. Он оставит, в конце концов, все, что я говорю. Из-за колледжа, из-за квартиры, из-за девушки или из-за работы в другом штате. Я должна быть готова отпустить его. Но не сейчас. Пока нет.

Взгляд в ее глазах рвался его сердце.

— Тогда почему, — он указал на нее, — мы обсуждаем это?

— Из-за тебя. Потому что ты был честным со мной. Ты — отец Зака. Я должна подумать о том, что это означает, прежде чем я решу, что будет лучше для Зака.

Она не могла не заметить, что лучше для Закари было вернуться с Морганом в Святилище. Он победил. Элизабет позволила бы ему победить, пожертвовала бы ее собственным счастьем ради их сына. Морган получил бы все, что он хотел, все, за чем он пришел.

Он не знал, что победа могла оставить такую пустоту в его груди, такой горький вкус во рту.