Артём
Все мои попытки найти Аниту оказываются бесполезны. Пока помогаю разбирать и грузить в грузовик палатки, бо́льшая часть женского пола покидает стоянку. В поле зрения не удаётся поймать даже яркий костюм Надежды и копну светлых волос.
Последний шанс пробить информацию у Егора тоже заканчивается ничем. Регистрировалась Надежда Силинская, а Анита занесена под псевдонимом без указания паспортных данных. Надежда тает на глазах, просачиваясь песком сквозь пальцы.
— Вроде в Москве живёт, — растерянно пожимает плечами Гречанин, передавая Ляльке пухлую, потрёпанную тетрадь. — Но это я помню по старым конференциям. Она когда начинала, часто моталась по ним.
— Туманова ещё на журфаке училась, — задумавшись, добавляет Ляля. — Кажется, практику в издательстве проходила. Давно, правда. Уже как года три-четыре пропала с наших мероприятий, но книги стабильно пишет.
Не понимаю, зачем мне вся эта информация, которая совсем не поможет найти сбежавшую Музу. Сколько выпускников с журфака, проходящих практику в издательстве? И сколько авторов живёт в многомиллионной Москве?
Да и надо ли её искать? Для чего? Тот вопрос, который задаю себе, трясясь по колдобинам на заднем сидение автомобиля Гречанина. Может Марат прав, и последствия такой связи ни к чему хорошему не приведут? Разве порядочная женщина позволит себя разделить?
Бред, за который вдвойне стыдно. Она даже не сразу поняла, решив, что ей всё это снится. А потом, проснувшись и придя в себя, поддалась действию алкоголя, моему поцелую и нескромным ласкам в четыре руки. Я ведь помню, как Анита напряглась, почувствовав третьего лишнего. Если бы Марат не усилил напор, если бы я не держал её, вырисовывая узоры на бедре, она вряд ли бы согласилась.
Непроизвольно всплывают картинки ночи, от которых рассыпаются мурашки по плечам и спине, приподнимая каждый волосок на коже. Вижу, как её тело послушно гнётся подо мной, как грудь с шумом вздымается, проталкивая воздух, как мягкие губы приоткрываются, чтобы выпустить тот самый стон, от которого вибрируют внутренности, скручиваясь в комок удушающего возбуждения.
Достаю из рюкзака книгу с незамысловатой обложкой типичного женского романа и с загадочным псевдонимом автора. Анита Туманова. Вот так и она испарилась, оставив после себя туманную дымку, скрывшую все следы.
Собираем всё разнообразие пробок, возникающих на подмосковных дорогах. Дачники, отдыхающие, транзитники рвутся домой, а мне не хочется возвращаться в свою холостяцскую берлогу. Не сейчас, когда кровь, наконец, оттаяла и ощутимо движется по венам. А как она неслась от её касаний. Оглушая, пульсируя, взрываясь от переизбытка густого кислорода.
Первый раз в жизни испытал такое возбуждение, перемалывающее, словно в мясорубке. Первый раз готов был выдрать своё сердце и отдать ей несмотря на то, что эти мгновения пришлось разделить с другим, с другом… Бывшим.
Не могу себе простить, что не остановил Марата, не вышел сам и не вытащил его из палатки, позволил втянуть себя и Аниту в грязные игры, получал удовольствие, нажирался им, как будто утром конец света.
В штанах тесно, во рту пересохло до рези в горле. Что я там вытворял. Никогда не позволял такого с Ксюхой. И не надо врать хотя бы себе. Мне понравилось утверждаться на глазах у Башара, целовать Аниту и сжимать рукой её грудь, пока она сотрясалась от толчков Марата. Сейчас тошно, а в той сереющей темноте было до одури хорошо.
— Егор, подскажи, есть возможность найти Туманову? — с какой-то обречённостью спрашиваю его, когда машина пересекает МКАД, а до моего района остаётся каких-то полчаса.
— Поищи в книжных магазинах, — стебётся Лялька, разворачиваясь ко мне и подмигивая.
— А серьёзно? — свожу брови на переносице, донося, что мне не до шуток.
Гречанин выдерживает паузу, заводит мысленный процесс, с характерным хрустом чешет трёхдневную щетину и ерошит шевелюру пятернёй.
— Могу переслать паспортные данные Анастасии, — откашливается, косясь на Лялю, которая напряглась, а её улыбка приобрела хищный оскал. — Ещё она обмолвилась, что работает в типографии, куда мы отдавали печатать буклеты.
— Зацепила романистка Анита? — усмехается Рыжая, наматывая локон на палец и со снисхождением глядя на меня. — Ты ж у нас стихоплёт?
Иногда меня раздражает внутренний жаргон. Почему Пушкина, Лермонтова, Ахматову не называют стихоплётами?
— Я, вроде как тоже, — смеётся Егор, притягивая Лялю к себе и смачно чмокая её в щёку. — Это у тебя кровь-кишки-распидорасило.
Дальше они шушукаются, а до меня долетают совсем нескромные, даже пошлые фразы. Затыкаю уши наушниками, потому что от этих двоих искрит, и я снова ощущаю себя вовлечённым в очередную игру, которая мне не нравится.
Прощаясь, напоминаю Гречанину о паспорте и адресе типографии, а зайдя в квартиру, решаю занять время письмом. Всё равно не усну, хоть глаза и слипаются. Слишком сильно колотит на нервяке. Открыв ноутбук, щёлкаю на созданный файл. Странно, но в голову лезет совсем другой сюжет, который я быстро набиваю на клавиатуре.
«Оказалось, у потерявшего память есть конкурент, который давно заприметил красивую докторшу, и, кажется, та решилась ему довериться. И, как не хотелось бы осознавать, но закат на двоих всего лишь часть терапии. Что чувствует герой, у которого внутри полнейшая пустота, который не имеет прошлого, когда женщина, внезапно ставшая светом и надеждой на будущее, почти занята?»