Безрассудный наследник

Глава 25

Амара

— Спокойно, детка.

Голос Николая успокаивал меня, и я взглянула на него, когда машина, забравшая нас с аэродрома, остановилась перед домом моего детства. Даже после того как я отсутствовала здесь меньше недели, глядя на массивное двухэтажное строение, я не чувствовала ничего, кроме пустоты.

Это не было похоже на дом. Больше нет. Не тогда, когда я впервые почувствовала себя живой рядом с Николаем. Он подарил мне это искреннее чувство, ощущение, что я действительно принадлежу кому-то.

Солнце начало садиться, и я была благодарна, что мы не задержимся здесь надолго. Ужин, разговор Николая с моим отцом, а потом, надеюсь, мы сможем договориться о приезде Клаудии к нам.

Думать, что она сможет уехать с нами сегодня вечером, было несерьезно, и я не надеялась на это.

Меня не удивило, что входная дверь не открылась перед нами автоматически, хотя я знала, что все в курсе нашего приезда. То, как мы уехали в прошлый раз, несомненно, воздвигло между нами некую ядовитую стену. Уверена, отец возненавидел меня еще больше, чем раньше.

И тот факт, что он не поприветствовал нас, не пригласил персонал, чтобы поприветствовать, говорил о том же. В его глазах я была здесь не желанной гостьей.

Возможно, Николай почувствовал мою реакцию, потому что мои мышцы словно сжались при этой мысли. Он провел рукой вверх и вниз по моему позвоночнику, пробормотав что-то по-русски, чего я не смогла разобрать, потому что оно было таким тихим. Но это звучало мило, даже ободряюще.

Николай обрушил костяшки пальцев на входную дверь. Три жестких, почти агрессивных удара, от которых у меня чуть не дрогнули губы. Похоже, он был в полном режиме альфы. Он хотел сражаться за меня в моих битвах, и мне было ничуть не стыдно не отказываться от этого. Может, я и сильна в нескольких аспектах своей жизни, но когда дело касалось Марко Бьянки, я принимала любую помощь, которую могла получить.

А кто откажется от помощи Николая Петрова, главы Братвы?

Подумав об этом, я повернулась и посмотрела на него: его темные волосы отсвечивали на солнце и казались почти синими. Его профиль был настолько мужественным, что я почувствовала, как взрываются мои яичники. Квадратная челюсть, полные губы, серьезные голубые глаза и темная щетина, покрывающая его щеки.

Как раз в тот момент, когда он повернулся и посмотрел на меня сверху вниз, наши взгляды встретились и задержались, входная дверь открылась. Я заставила себя отвести взгляд от мужа и увидела служанку, стоящую по другую сторону, низко склонив голову и не желающую встречаться с нами взглядом.

Я не узнала ее, но, опять же, за все эти годы у нас была вращающаяся дверь из слуг, благодаря тому, что мой отец был недоволен любыми мелкими досадными действиями с их стороны.

— Мистер и миссис Петровы, — мягким голосом сказала служанка, протягивая руку, приглашая нас войти.

Николай пропустил меня вперед, положив руку на спину, а сам последовал за мной внутрь. Дверь за нами закрылась, и служанка жестом пригласила нас пройти в гостиную.

Оказавшись у порога, я увидела маму, стоящую у бара и смешивающую напитки, и Клаудию, сидящую на кожаном диване с опущенной головой и руками на коленях. На ней было элегантное платье, которое принято надевать на семейный ужин.

Моя мать услышала, как мы вошли, и оглянулась через плечо, ее улыбка появилась мгновенно, но когда она увидела мой внешний вид, эта приветливость исчезла.

Я не была разодета, как они, — на мне были мягкие леггинсы и кашемировая туника. Но маска светской любезности моей матери вернулась на место, и она поставила свой бокал, после чего полностью развернулась и направилась ко мне.

Она обняла меня, но даже я почувствовала скованность, и в груди поселилась боль от обиды и осознания.

Мой отец снова настраивал мою мать против собственных детей. Я молча поклялась, что никогда не буду такой, никогда не позволю мужчине контролировать мои поступки и мысли, мои чувства, как бы сильно я его ни боялась.

Эти дни прошли.

— Я так рада видеть тебя, Амара.

Я закрыла глаза и выдохнула, желая, чтобы вернулась мать, которую я знала в детстве, та, что не так давно называла меня Воробушком. Женщина, смотревшая на меня, не была матерью, восхищающейся своей дочерью.

Это была женщина, которая смотрела на кого-то, мимо кого могла пройти на улице.

И, Боже, это было больнее, чем все остальное.

Она отстранилась, ее руки обвились вокруг моих плеч, и она улыбнулась мне.

— Замужняя жизнь тебе идет. Ты сияешь.

Я почувствовала румянец на своем лице, когда подумала о том, откуда взялось это «сияние», и это не из-за бракосочетания. И как будто Николай знал, о чем я думаю, рука, которая все еще покоилась на моей спине, сжалась.

Словно мы оба думали о том, чем занимались в частном самолете всего пару часов назад, как он стянул с меня леггинсы, перекинул ноги через подлокотник кожаного кресла и пожирал меня, пока я не кончила дважды.

Я прочистила горло и усилием воли заставила себя не краснеть. Я одарила маму, как я надеялась, вежливой улыбкой.

— Спасибо, — я не знала, что еще сказать. Но, к счастью, она переключила свое внимание на Николая, прервав странную энергию, которая двигалась между нами.

— Мистер Петров, очень приятно.

Он натянуто улыбнулся и сказал:

— О, нет, Фернанда. Зовите меня Николаем. В конце концов, мы теперь одна семья.

Во взгляде моей матери мелькнуло удивление, но было и что-то еще, что-то, что тонко кричало прямо в лицо, что она никогда не будет воспринимать его как семью. Вот это, затуманенная ненависть в ее голубых глазах, напоминало о том, что мой отец смотрит сквозь нее.

Oх, mamma.

Она прочистила горло и наклонила голову.

— Клаудия, — сказала наша мать, и я посмотрела на сестру.

Притворяться, что я не хочу броситься к ней и обнять, было одним из самых трудных поступков в моей жизни. Но я не смогла сохранить эту маску, когда увидела неприятный синяк на ее щеке.

— Клаудия, — прошептала я и оказалась перед ней, даже не успев осознать, что сдвинулась с места. — Что случилось? — Я провела пальцами по ее лицу, боясь коснуться щеки и причинить ей еще больший вред.

— Ничего. Несчастный случай, — заговорила мама, и я стиснула зубы, не отрывая взгляда от сестры.

Несчастный случай.

Я чувствовала, как закипает моя кровь.

— Это сделал отец, — мой голос был таким тихим, что услышала бы только Клаудия. И это был не вопрос.

— Все в порядке, — с трудом прошептала Клаудия, и я поняла, что она не хочет говорить об этом. Но ей и не нужно было.

Наш ублюдок-отец причинил ей боль.

Я протянула руку и ободряюще сжала ее, на губах заиграла легкая улыбка, которая, как я надеялась, говорила о том, что я позабочусь о том, чтобы все было хорошо.

Когда я выдохнула и посмотрела через плечо на Николая, то увидела его сосредоточенный взгляд на мне и напряжённую челюсть. Его взгляд скользнул к Клаудии, и я увидела, как под его челюстью дрогнул мускул, так как он, несомненно, заметил синяк на ее теле.

— Я знаю, Марко упоминал, что хотел бы поговорить с вами, прежде чем мы сядем ужинать, — обратилась мама к Николаю.

Он небрежно засунул руки в карман куртки и с безразличным выражением лица уставился на нее.

— И где же он? Неужели не смог встретить нас у дверей? Он послал вас быть его посыльным?

Хотя я не одобряла, что Николай разговаривает с мамой таким жестким тоном, в тот момент мне было все равно, потому что сестре было больно, а мама явно не видела в этом ничего страшного, называя это «несчастным случаем». Поэтому я не могла найти в себе силы переживать, обиделась ли она. А она явно обиделась, судя по испуганному вздоху.

— Простите, мистер Петров?

Николай натянуто улыбнулся ей.

— Вы меня слышали. Передайте Марко, что мы ждем его здесь. Если ему нужно поговорить со мной, пусть идет в свою гостиную и обращается ко мне сам, а не посылает для этого свою жену.

Лицо моей матери покраснело и заблестело, но она знала, что лучше ничего больше не говорить. Разгладив руками платье, она кивнула, посмотрела на нас с Клаудией и вышла из комнаты. Когда она ушла, я выдохнула, а Клаудия издала легкий смешок.

— Вот дерьмо, — выругалась моя сестра, и я еле удержалась от смеха, услышав ее слова. — Это было, наверное, самое потрясающее, что я когда-либо видела.

Мы больше ничего не сказали, и прошло всего несколько мгновений, прежде чем я услышала тяжелые шаги приближающегося отца и тихий стук маминых каблуков. Я подняла Клаудию с дивана, моя рука по-прежнему была в ее, и мы вместе двинулись к Николаю. И снова мне не было стыдно за то, что Николай поддерживает меня. Я готова принять любого союзника.

Двери гостиной распахнулись, и я почувствовала приступ гнева отца еще до того, как увидела его. Его щеки окрасились в свекольно-красный цвет, а темные глаза сузились, глядя на моего мужа. Моя мать вошла следом за ним, повернулась, чтобы закрыть дверь, а затем отошла в сторону, где могла сцепить руки за спиной и молчать, как хорошая маленькая итальянская жена, которую сформировал мой отец.

Я так долго ненавидела подобную жизнь, ненавидела то, как ее избивали, промывали мозги, лепили из нее ту женщину, которой она была сейчас. Я бы любила ее, несмотря ни на что. Я все еще была маленькой девочкой, которая хотела, чтобы мама расчесывала ей волосы и говорила, что все в порядке, но я понимала, что все так, как есть, и это никогда не изменится.

Я могла бы не обращать внимания, могла бы не замечать, как она смотрит в другую сторону, когда наш отец вымещает злость на мне или Джио. Но чего я не потерплю, к чему никогда не буду относиться спокойно, — она позволила ему сделать то же самое с Клаудией после того, как увидела, как сильно это ранило нас.

Она должна была быть защитницей моей младшей сестры. Она должна была защищать ее. Она просто должна была быть нашей матерью.

Я чувствовала себя так, словно наблюдала за вулканом, который вот-вот начнет извергаться, когда смотрела на своего отца. У него из ушей словно пар валил.

— Ты пришел в мой дом, оскорбляешь мою жену и требуешь от меня чего-то?

У меня было чувство, будто это не имеет ничего общего с тем, как Николай разговаривал с моей матерью, или с тем, как он хотел, чтобы отец присоединился к нам в гостиной. Возможно, между Братвой и Коза Нострой происходили какие-то тайные события, о которых я никогда не узнаю.

То, о чем я не хотела знать.

Между ними определенно что-то было. Это было единственным объяснением того, как сейчас реагировал мой отец. А может, это не имело никакого отношения к делу. Может, было что-то еще. Конечно, это не могло быть связано с ситуацией с Эдоардо.

— Ты забываешь, с кем говоришь, Бьянки, — Николай не шелохнулся, не повысил голос. Он был просто оплотом спокойствия и собранности, глядя на моего отца.

И когда Марко сделал шаг вперед, я не почувствовала ни малейшего напряжения в Николае.

Мой отец начал говорить по-итальянски, произнося разные оскорбления и ругательства. Я чувствовала, как расширяются мои глаза, когда он называл Николая ужасными вещами, когда говорил о том, что русские и Братва — всего лишь собаки.

— Отец, — наконец вымолвила я и сделала шаг вперед. — Ты не будешь так разговаривать с моим мужем.

Рука Николая мгновенно метнулась в сторону, преградив мне путь, не позволяя подойти ближе.

Я сжала руки в кулаки по бокам и надеялась, что весь мой гнев и отвращение к этому человеку, который был всего лишь донором спермы, не проявятся.

— Ты не можешь так разговаривать с моим мужем, — слова снова вырвались из меня. Я почувствовала, что во мне произошла какая-то грандиозная перемена, которая заставила стать сильнее. Я стала той королевой, о которой говорил Николай.

И я не позволю этому человеку, который причинял мне боль, пока я росла, который сейчас причиняет боль моей сестре, сделать то же самое с мужчиной, в которого я влюблена.

Влюблена.

Мой отец мрачно рассмеялся, и его смех заставил меня вздрогнуть.

— Это то, что разрешают русские? — он обратился к Николаю, но тот уставился на меня. — Вы позволяете своим женщинам сражаться в битвах?

Теперь настала очередь Николая смеяться.

— Мужчина силен настолько, насколько сильна женщина на его стороне. Ведь существовал не только Сатана, но и Лилит.

Мой отец сузил глаза и посмотрел на Николая.

— А если рядом с тобой слабая женщина, что ж… — Николай пожал плечами, но невысказанное оскорбление прозвучало громко.

Моя мать была слабой, подчинялась прихотям и требованиям отца.

Отец открыл было рот, как раздался звонок в дверь, и на секунду никто не шелохнулся. Показалось, никто даже не вздохнул. В фойе послышался мягкий стук обуви, дверь открылась, и в гостиную медленно просочились тихие неразборчивые голоса.

И все же никто не говорил: отец все еще смотрел на Николая, рука моего мужа все еще оставалась передо мной, а моя рука все еще крепко сжимала ладонь Клаудии.

— Почему бы просто не сказать мне, почему ты на самом деле здесь, русский?

Хотя мой отец организовал этот брак, было совершенно ясно, что он не согласен с ним. Марко Бьянки может занимать высокий пост в Коза Ностра, но не он решал, что делать, и я была уверена, то, что меня отдали Николаю, исходило от кого-то гораздо более высокопоставленного.

Поэтому неважно, считал ли отец это плохим союзом. Он никогда бы не стал идти против приказов.

— Почему я здесь? — голос Николая снова стал ровным. — Я думал, мы здесь, чтобы поужинать в кругу семьи? — то, как Николай выплюнул это последнее слово, сказало мне, что он не считает Марко таковым.

Переехав из дома своего детства, я осознала, что никогда не была здесь членом семьи.

Мама начала быстро говорить с отцом по-итальянски, но он не сводил взгляда с Николая, а когда поднял руку в ее сторону, она мгновенно замолчала.

И тут все наше внимание переключилось на входную дверь, так как двое людей остановились прямо на пороге. Одна из служанок стояла рядом с Франческой, та смотрела на всех широко раскрытыми глазами, ее огромное пальто уродовало ее, а волосы были растрепаны ветром.

Наступила тяжелая, густая тишина, и, глядя на Франческу, я опустила брови. Что-то в ней было не так, что-то в ее поведении кричало о панике. Хотя внешне она выглядела вполне нормально, ее глаза имели глянцевый оттенок и красные уголки.

Она оглядела комнату с изумленным выражением лица, ее руки двигались вверх и вниз по пальто.

— О. Я не знала, что у нас… семейные планы.

— Все в порядке, — сказала Клаудия и отпустила мою руку, чтобы обойти нас с Николаем и встать рядом с Франческой.

Я все еще была в таком замешательстве из-за дружбы между моей сестрой и Франческой, ведь все это не имело смысла.

— Сейчас не время, Франческа, — мой отец выплюнул эти слова и бросил в ее сторону испепеляющий взгляд, от которого она съежилась и сделала шаг назад.

— Я просто хотела поговорить, — прошептала она, глядя на Марко.

Мой отец зарычал и бросился к ней, схватив ее за руку и вытащив в фойе. Все, кто остался в комнате, уставились друг на друга с явным замешательством на лицах.

Я направилась ко входу и выглянула, чтобы увидеть отца и Франческу, стоящих в фойе: отец был в футе от маленькой девочки, его рука покачивалась между ними, а тихий голос слегка повышался в явном гневе.

— Я не понимаю, что происходит, — прошептала я скорее для себя, но прежде чем успела повернуться обратно, чтобы встать рядом с Николаем и подождать, пока все закончится, отец отстранился от Франчески, которая теперь сильно плакала у входной двери и смотрела на него так, словно он только что вырвал ей сердце.

Я почувствовала, как рука Николая обвилась вокруг моего запястья, а затем он снова притянул меня к себе.

— Клаудия, — рявкнул отец, вернувшись в гостиную. — Разберись с ней и уведи из дома. Она устраивает сцену.

Клаудия посмотрела на меня широко раскрытыми глазами с выражением растерянности на лице, после чего вышла из комнаты и отправилась к Франческе.

— Что это было? — спросила я, но отец не ответил. Он расхаживал взад-вперед, проводя рукой по волосам. Он что-то негромко бормотал, его слова были приглушены, так что я не могла его понять.

Я посмотрела на Николая, который обхватил меня за талию своей крепкой рукой, нежно сжимая ее в знак уверенности. Я выскользнула из комнаты и прошла в фойе, где все еще стояла Франческа. Она всхлипывала, и чем ближе я подходила к ней, тем больше понимала, что она не просто расстроена. Она была пьяна. От нее исходил запах алкоголя.

Мое сердце болело за нее. Я могла только предполагать, как сильно она страдает из-за Эдоардо. Она ведь не могла признаться в своих чувствах к нему. Ей пришлось бы унести этот секрет с собой в могилу или рисковать запятнать репутацию свою и своей семьи.

— Франческа? — нежным голосом сказала я и остановилась в нескольких дюймах от нее, не двигаясь и не говоря больше, пока она не фыркнула, вытерев щеки и подняв на меня глаза.

Она быстро протерла глаза и прочистила горло.

— Мне очень жаль. Я не в себе. Я просто… я чувствовала себя настолько неуправляемой. Вышла из дома и не понимала, что нахожусь здесь, пока не постучала в дверь, — она смахнула еще несколько слезинок, и я оглянулась через плечо на гостиную, где все еще находились.

— Мне жаль, если мой отец сказал что-то, что расстроило тебя еще больше. Он… ну, он такой же, как все мужчины в нашей жизни, — я знала, что она поймет смысл моих слов, но вот чего я от нее не ожидала, так это выражения ее лица. Сузившиеся глаза и чистая ненависть.

Долгие мгновения она не отвечала мне, просто смотрела так, словно я для нее самое страшное, что она когда-либо видела. В ней словно переключился какой-то тумблер. Исчезла девушка с разбитым сердцем, а на ее месте появилась та, у которой, казалось, и сердца-то не было.

— Посмотри на себя, — усмехнулась она. — Получила все, чего хотела. Брак, в котором твой муж явно хорошо к тебе относится, — она поджала губы. Я видела, как он смотрит на тебя… — покачала она головой. — Мужчина, который уничтожит любого, кто попытается причинить тебе боль. Он никогда не бросит тебя.

Я понятия не имела, что, черт возьми, происходит.

— Все в порядке?

Что-то внутри меня говорило, что нужно отступить, вернуться к Николаю, в комнату, полную людей. Но у меня было чувство, что я знаю, в чем дело. Возможно, она винит меня в смерти Эдоардо.

Если бы я не вышла в тот коридор, если бы не увидела всего того, что произошло, у Эдоардо не было бы пули в голове благодаря моему мужу.

И какая-то часть меня не могла винить Франческу, не могла питать к ней зла из-за этого. Если бы роли поменялись местами и что-то случилось с Николаем, я бы точно обвинила Франческу.

Я подняла руку и положила ее на сердце, в груди внезапно заныло: предчувствие, что должно произойти что-то ужасное.

Николай.

Я оглянулась через плечо и увидела, что он и мой отец разговаривают. Я была рада, что никто не обращает на меня внимания.

— Это все твоя вина. Так было с самого начала.

Я снова посмотрела вперед, на моем лице, несомненно, отражались шок и замешательство.

— Я сожалею о том, что случилось с Эдоардо. Это был случай из разряда «не в том месте и не в то время». Понимаю, тебе сейчас тяжело, тем более что ты никому не можешь рассказать о ваших отношениях и о том, что ты к нему чувствовала.

Франческа медленно покачала головой.

— Эдоардо? — снова невесело усмехнулась она. — Ты думаешь, это из-за него?

— Я…

— Нет, дело в том, что ты все испортила, — ее голос был высоким. Он напоминал то, как, по моим предположениям, звучал голос человека, потерявшего рассудок. — Ты думаешь, эти слезы из-за Эдоардо? Глупая сука. Нет, я плачу не потому, что он умер. Я плачу, потому что Марко узнал о моих делах за его спиной с этим ничтожным лакеем.

На минуту я ошеломленно замолчала. Я понятия не имела, о чем она говорит. Какое отношение к этому имеет мой отец? Я снова посмотрела через плечо, но Николай и Марко все еще разговаривали. Чем дольше я смотрела на отца, тем сильнее крутились мои мысли.

— Не понимаю, — тихо призналась я и снова повернулась к ней лицом. — Не понимаю, о чем ты говоришь. Ты боялась, что мой отец узнает о вас с Эдоардо? Почему это должно его волновать? — я протянула руки ладонями вверх, качая головой.

— Ты действительно настолько тупая? Действительно не можешь допустить, чтобы правда дошла до тебя, — она сделала небольшой шаг ко мне. — Подумай об этом, Амара. Подумай о том, что я тебе сейчас говорю, — она беззлобно рассмеялась и покачала головой. — Сейчас у меня ничего нет. Нечего терять. Мне все равно, кто узнает правду.

Я смотрела в безумные глаза Франчески, снова и снова прокручивая в голове ее слова, но не хотела принимать ту правду, к которой пришла. Не хотела, чтобы это было моей реальностью, потому что в этом не было никакого смысла.

— Ты и мой отец? — тон, с которым я это озвучила, должно быть, говорил о многом, потому что она одарила меня жесткой, натянутой улыбкой.

— С тех пор как мне исполнилось шестнадцать. Ты не поверишь, как тяжело было поначалу. Его нельзя назвать мягким человеком, и уверена, ты знаешь об этом, будучи его дочерью. Но за последние два года я полюбила его, — она улыбалась так, словно вспоминала то время, которое делало ее счастливой, и ее взгляд был прикован к чему-то за моим плечом. Нет, не что-то, а кто-то.

— Ты спишь с моим отцом с шестнадцати лет? — голос не был похож на мой собственный. — Я…

— Не веришь мне? На самом деле мне все равно. Теперь он не хочет иметь со мной ничего общего. Он узнал об Эдоардо, винит меня в его смерти и в том, что ситуация между ним и русскими ухудшилась, — выражение ее лица ожесточилось. Я видела на ее лице чистую ненависть, направленную прямо на меня. — Он не хочет иметь со мной ничего общего. Он просто выбросил меня, как будто то, что было между нами последние два года, ничего не значит, — она снова начала плакать, но уже не от грусти. Это был чистый гнев. Это была ярость человека, которому больше нечего терять. — Я думала, он любит меня, — прошептала она.

— Но если ты любила моего отца, почему же тогда была с Эдоардо?

Мне следовало держать рот на замке. Ее взгляд был безумным и ледяным, и я прекрасно понимала, что это худшее, о чем я могла сказать.

— Эдоардо узнал обо мне и Марко, угрожая разрушить мою репутацию, репутацию моей семьи. Я не могла этого допустить. Не могла допустить, чтобы Марко узнал. Я знала, что потеряю его, если он узнает. Он бы убил Эдоардо, если бы я ему рассказала. А Эдоардо сказал мне, что у него есть запасные варианты на случай, если с ним что-то случится, — такие, которые все разрушат. Все, — теперь ее голос повысился еще больше. — Эдоардо хотел подняться в звании у моего отца, хотел, чтобы я расположила его к нему. Он использовал меня, как использовал каждого человека в моей жизни.

Я прикрыла рот рукой, чувствуя, как расширяются глаза.

— Он заставлял меня делать с ним разные вещи. Делать многое с ним. У меня не было выбора. Я не хотела, чтобы он все разрушил. Мою жизнь, жизнь Марко, мою семью.

Все во мне требовало уйти, находиться рядом с ней, когда она в таком состоянии, небезопасно.

— Ты пришла сюда сегодня вечером, чтобы попытаться убедить моего отца остаться с тобой?

Она не стала вытирать слезы с глаз.

— Я общалась с Клаудией и надеялась поговорить с ним, чтобы он понял, как я люблю его и только его. Но он избегает меня любой ценой. Но я продолжала пытаться. И ничего не получалось. И теперь все кончено. Все кончено, — она покачала головой. — Если он думал, что смерть Эдоардо — это беспорядок, который я помогла устроить, то я постараюсь сделать еще больше. Потому что теперь мне больше нечего терять.

Я отступила на шаг. Ее слова были слишком окончательными.

Все происходило так медленно, пока я следила как она тянется к карману пальто. Мое сердце заколотилось, когда я увидела, как свет заиграл на металле пистолета, который она достала. Она держала оружие между нами, ее рука дрожала.

Настала моя очередь качать головой.

— Нет. Ты можешь убежать. Ты не обязана этого делать, — я не осмеливалась оглянуться через плечо, чтобы посмотреть, видел ли Николай или кто-то еще, или слышал о происходящем.

— Я ему не нужна. Он даже не хочет проверить, его ли это ребенок, — она вытерла щеки. — Он сказал, что даже если это так, то он не более чем бастард, — она зажмурила глаза.

О, Боже. Ситуация из ужасной превратилась в катастрофическую. Франческа была беременна? И ребенок, возможно, принадлежит моему отцу? В животе заурчало, и меня охватила тошнота. Она открыла глаза и посмотрела через мое плечо, и я догадалась, что Николай и мой отец в курсе происходящего.

— Убери это, пока не поранилась, глупая девчонка, — голос отца был грубым и жестким, он ругал ее так, словно она была всего лишь ребенком, а не молодой женщиной, с которой у него был роман последние два года. Девушка, с которой он спал, когда ей было всего шестнадцать.

Боже, меня сейчас стошнит.

— Ты сказал, что позаботишься обо мне. Сказал, что я единственная.

Я чувствовала будто ухожу в себя, мой разум помутнел, мысли не имели никакого смысла. Мне хотелось посмотреть на Николая, чтобы обрести хоть какую-то силу, хоть какую-то стабильность. Я знала, он даст мне это, но оставалась на месте.

— Франческа, — выкрикнул отец. — Убери этот чертов пистолет.

Она отчаянно трясла головой, слезы текли так быстро и сильно, я чувствовала, что она не может видеть ясно.

— Может, нам всем просто перевести дыхание? — это говорил Николай, его голос был ровным. Мое сердце забилось быстрее, когда я уставилась на пистолет Франчески, направленный прямо на меня.

— Ты держал меня на стороне. Сказал, что бросишь ее. Говорил, мы будем вместе, — она положила руку на живот, и я услышала, как мама задохнулась, но звук был далеким, как будто я находилась под водой.

— Может, мне стоит лишить тебя чего-то, что тебе дорого? — гнев Франчески все усиливался и усиливался. — Скажи им, — крикнула она Марко. — Скажи им, что ты хочешь, чтобы я избавилась от ребенка, даже если он твой.

В фойе воцарилась гробовая тишина, никто даже не дышал после этой бомбы.

— Ты ведешь себя как несмышленый ребенок, — голос отца стал ледяным и жестким, собранным и спокойным. — И ты устраиваешь сцену.

— К черту сцены, — закричала Франческа. — Я собираюсь забрать у тебя то, что тебе дорого. Я собираюсь навязать тебе условия своей жизни, как ты делаешь это с моей. Иди нахуй, Марко.

Я наблюдала, как Франческа переместила свое тело, вытянув руки так, что пистолет оказался направлен в сторону.

Дальнейшая последовательность событий происходила в замедленной съемке, когда я оглянулась через плечо и увидела, что пистолет нацелен на Клаудию.

Я начала двигаться прежде, чем осознала, что перемещаюсь. Хотя время как будто замедлилось, я знала, что оно летит быстро. Драгоценные секунды, за которые все происходит в мгновение ока.

Через секунду после того, как я повалила Франческу на землю, раздался выстрел. Я услышала мужской рев. Николай.

Адреналин бурлил во мне, пока мы боролись. Все, о чем я могла думать, — отобрать пистолет у Франчески. Раздался еще один выстрел, и сзади меня раздались крики.

— Пожалуйста. Пожалуйста! — я шептала, кричала, просила и умоляла. Еще один выстрел, и мы обе замерли: Франческа смотрела на меня расширенными глазами, и выражение ее лица, вероятно, было зеркальным отражением моего.

Я парила, мое тело приподнялось над ее телом, сильные руки обхватили меня и прижали к себе.

— Клаудия, — крикнула я. Я слышала слова в голове, чувствовала, как шевелятся мои губы, но, когда все вернулось ко мне, я поняла, что на самом деле не издаю никаких звуков.

Звуки исчезли, и я слышала только урчание, наполнявшее мои уши. В

Вуш-вуш. Вуш-вуш-вуш.

Когда это стало так холодно? Почему я не могу слышать? Почему не могу говорить?

Я оказалась на земле и уставилась в потолок. Я моргала, фокус то пропадал, то появлялся. Но потом лицо Николая обрело четкость. Я увидела чистый ужас на его лице, когда он смотрел на что-то прямо перед собой, когда его рот двигался, но я не слышала ни звука. У него был безумный взгляд, его лицо покраснело, когда он что-то крикнул, поднял руку и дико замахал ею перед собой.

А потом все померкло, и я позволила холодным рукам, крепко схватившим меня, утащить себя в глубины бездны.