Божественный яд

ГЛАВА 5. Экстрагенты и особенности получения настоек

Влюблённый! В горестях любви

На помощь Небо не зови!

Оно, поверь моим словам,

В любви бессильней, чем ты сам. Вхожу в мечеть смиренно, с поникшей головой,

Как будто для молитвы… Но замысел иной:

Здесь коврик незаметно стащил я в прошлый раз;

А он уж поистёрся, хочу стянуть другой.

Омар Хайям

Утро у невест началось не слишком рано, но полезно, с первого урока илаатского. Оказалось, кроме Иданы, которая хорошо на нём читала, но плохо разговаривала, язык изучали обе пансионерки, и делали они это гораздо успешнее, у них никаких проблем с произношением не нашлось. А вот остальным предстояло проявить куда больше упорства и терпения, но никто как будто не жаловался. То ли все понимали необходимость, то ли свою роль сыграло обещание помощи со стороны женихов. Ида смутно понимала, как они могут помочь девушкам, не знающим даже алфавита, но мнение оставила при себе, те более как раз ей помочь было нетрудно: все они были предупреждены, что с фройляйн Морнхут стоит разговаривать только на илаатском.

Кроме того, им провели урок этикета, который оказался гораздо проще, а также обещали рассказать об истории, культуре и религии, но не читая скучные лекции, а показывая на местности. Поэтому сегодня после обеда предстояла прогулка в старый храм, расположенный через парк от дворца. Построен тот был за много веков до Сада Лилий, считался одним из старейших на территории Илаатана и во многом поспособствовал выбору для летней резиденции именно этого места: та Владычица, муж которой затеял строительство, была не только болезненна, но ещё и весьма религиозна.

Утром, пока знакомились с учителями и занимались другими полезными вещами, Ида делала ещё одно важное дело: привыкала к местному наряду в наименее смущающем обществе из возможных — обществе таких же растерянных и смущённых девушек. Ощущение свободы, как будто на ней только ночная рубашка и тонкий халат, будоражило, смущало, волновало, но было приятным. Хотя постоянно казалось, что она забыла одеться, и тянуло чем-то прикрыться.

На уроке этикета им объяснили истоки и особенности ещё одного важного отличия между обычаями соседей. У илаатов не принято было стричь и даже собирать волосы, только во время работы и только из практических соображений, и даже наоборот, во всех официальных и торжественных случаях полагалось их распускать, лишь украшая при желании тонкими косицами, цепочками и подвесками, но мало кто прибегал к подобному.

В древности у илаатов существовал культ длинных волос. Люди верили, что в них содержится вся жизненная и магическая сила, и те, у кого наблюдались с этим проблемы, считались навлекшими на себя божественную кару. Иногда даже казнили тех, кто рано лысел, но чаще заставляли носить особый головной убор, состоящий из прижатого обручем длинного чёрного платка, имитировавшего наличие волос. Во всех же остальных случаях, не продиктованных практической необходимостью, головные уборы считались чем-то неприличным. Сейчас на лысых и стриженых, конечно, никто не показывал пальцем и ни к чему не принуждал, да и к головным уборам стали относиться более лояльно, но любовь к длинным распущенным волосам осталась.

Слушая это, девушки задумчиво ощупывали свои аккуратные причёски и вспоминали трантские традиции, которые, напротив, всего полвека как вообще разрешили женщинам выходить на улицу с непокрытой головой. После этого ни для кого не стало сюрпризом, что на прогулку в храм больше половины девушек распустили волосы, а самые скромные — заплели сложные косы, которые посчитали достойным компромиссом.

Ида перед выходом несколько минут разглядывала отражение в зеркале — бирюзовый с золотым шитьём наряд и облако светлых кудряшек — и пыталась понять, нравится ли ей то, что она видит. Было это ужасно непривычно, весьма непристойно и… пожалуй, красиво. Вспоминалась сказка про рождённую из морской пены принцессу, и, глядя на себя, Идана не сомневалась, что как-то так она и должна была выглядеть.

Заплетать косу Ида не стала.

Храм производил странное впечатление своим внешним видом и не вызывал желания зайти внутрь. В Транте церкви были строгими и изящными: тонкие колонны, узкие круглые арки, чистая белая штукатурка фасадов и амальгама высоких крыш-куполов, очертаниями повторявших старинные шлемы. А этот со стороны напоминал старый, вросший в землю замшелый склеп. Сложенный из огромных тёмных каменных плит, обветренных временем и потравленных дождями, он не имел окон, и единственный вход выглядел зловещим чёрным провалом, жадной пастью.

Иде вспомнились домики, которые она строила в детстве из кубиков, и вдруг стало жаль игрушки, которые она там замуровывала: делать нормальные окна и двери было неудобно, и она селила обитателей так. А теперь вдруг оказалась на их месте и осознала, насколько это страшно.

Принца и принцессы с ними на этой прогулке не было, но вряд ли это кого-то расстроило. Остальные девушки тоже притихли, и вряд ли кто-то из них отважился бы войти самостоятельно, но их сопровождали мужчины — не все, по одному на невесту, — и в итоге ни одна не попыталась отказаться от сомнительной экскурсии, только больше жались к спутникам. Идана даже предположила, что в этом и был хитрый расчёт, потому что совместные приключения сближают, но не обиделась, а только порадовалась своей компании. Её выпало сопровождать офицеру, высокому и широкоплечему мужчине, который во дворце виделся скучным, мрачным и неинтересным, а тут вдруг показался надёжным, сильным и очень мужественным, просто земное воплощение Защитника.

Но внутри храма всё, к облегчению девушек, выглядело совсем не так страшно. Изнутри камни, из которых были сложены стены, казались светлее и наряднее, да и ожидаемой зловещей кладбищенской тьмы здесь не нашлось: из щелей по периметру крыши сочился слабый рассеянный свет, а в потолке было пробито несколько световых колодцев, и сумрак, царивший в храме, успокаивал глаз и не пугал. Сухой и прохладный воздух терпко и приятно пах незнакомыми благовониями.

Планировка была простой, храм состоял из единственного большого помещения квадратной формы. В центре в потолке зиял самый большой из колодцев, тоже квадратный, и свет из него заливал пустое пространство, утопленное на одну низкую ступеньку и отделённое от остального помещения рядом массивных колонн из того же тёмного камня. Они внушали трепет своими размерами — толстенные, втроём не обхватишь. Ещё четыре колодца, поменьше и круглых, располагались по углам.

В храме было безлюдно и очень тихо, так что поначалу никто не осмеливался нарушить эту тишину. Сопровождавший их пожилой историк поступил не так, как обычно делали в музеях: он широко повёл рукой, давая гостьям возможность осмотреться, а сам остановился слева у входа, намереваясь подождать, когда первое любопытство будет удовлетворено.

Идана, в зале быстро успокоившись, отпустила локоть своего спутника и, стараясь ступать потише, двинулась вправо вдоль стены. Она читала, что в илаатских храмах всегда стояли статуи богов, которые обычно исполнялись лучшими скульпторами, и было любопытно на них взглянуть, она именно ради этого надела на прогулку очки.

Однако здесь Иду ждало разочарование. В ближайшем углу действительно обнаружилась статуя, вот только она не впечатляла ни размерами, потому что была лишь где-то на голову или две выше обычного человека, ни тонкостью исполнения. Она настолько грубо изображала закутанную в бесформенный плащ фигуру, что требовалось приложить немалую фантазию, что бы увидеть в ней сходство с человеком. В другом месте и других обстоятельствах Идана бы приняла эту статую за необработанный кусок камня. Но надпись золотом на постаменте — «Страх» — не допускала двоякого толкования.

Пытаясь проникнуться величием, Ида несколько минут простояла перед фигурой в немом созерцании, но — тщетно, статуя оставалась грубым и неинтересным куском камня. Девушка решила не сдаваться так быстро и двинулась дальше в робкой надежде, что остальные божества окажутся интереснее, а Страх… Может, неизвестный мастер хотел сказать, что у каждого он свой и отобразить его невозможно, или что-то еще философски-заумное?

Однако дальнейший осмотр показал, что примерно теми же соображениями скульптор руководствовался при создании всех пятерых божеств или вовсе делал изображения по одному лекалу. В следующем углу нашлась точно такая же Жажда, и понять, что это такое, можно было только благодаря золотой надписи. Даже статуя Любви, старшей из местных богов, которая стояла строго напротив входа, ничем от остальных не отличалась.

Но здесь кое-что всё же было иначе. На постаменте трепетало язычками пламени несколько толстых свечей, и потёки воска говорили, что горят они тут если не всегда, то — часто.

А ещё перед Любовью обнаружился человек, которого Идана заметила далеко не сразу. Поза его меньше всего походила на молитвенную: он сидел на полу, скрестив перед собой ноги и опираясь на отставленные назад ладони, и, запрокинув голову, вглядывался туда, где у статуи располагалась голова. Типичный илаат, одетый к тому же «неофициально»: низко сидящие сальвар неопределённого в сумраке цвета и кутра без пояса, разлетевшиеся полы которой обнажали торс. На ногах у посетителя храма были лёгкие тапки без задников.

Идана поспешно отвела взгляд от неприлично одетого мужчины, замерла, не решаясь потревожить незнакомца. Она обернулась к своему молчаливому спутнику за советом, однако тот оказался даже слишком ненавязчивым: решил не мешать девушке приобщаться к духовному и в какой-то момент незаметно оставил её одну.

Ида почти собралась махнуть рукой на остальные статуи и пройти к выходу через пустое пространство посередине, которое необъяснимо пугало, но тут проблема отпала сама собой, потому что мужчина её заметил. Он поднялся одним текуче-мягким, кошачьим — или, скорее, змеиным — движением и за какое-то мгновение оказался прямо перед Идой. Не настолько близко, что бы она отпрянула, но достаточно, что бы её окатило смущением.

Идана почему-то с облегчением отметила, что незнакомец довольно невысок: его изогнувшиеся в лёгкой улыбке губы оказались напротив её глаз. Губы и крупные кольца-серьги в ушах.

Когда-нибудь она, наверное, привыкнет к тому, что мужчины здесь носят серьги.

Тёмные глаза незнакомца, по местному обычаю подведённые чёрным, ловили отблески свечей, и это почему-то делало его чуждым, зловещим, словно мужчина был частью этого храма, а не человеком из плоти и крови, таким же посетителем, как она сама.

— Простите, что прервала вашу молитву, — шёпотом извинилась Ида, пытаясь взять себя в руки, и от волнения перепутала пару слов.

Незнакомец пугал, и ей это не нравилось, потому что было глупо и неуместно. Он не делал ничего плохого и был настроен вполне дружелюбно. Она что, от всех незнакомых илаатов станет шарахаться?!

— Молитву? — главное мужчина понял, и усмешка его стала шире. — Нет ничего глупее, чем молить о чём-то её.

Голос у него был такой же мягкий и плавный, как и движения. Бархатистый, негромкий, обволакивающий… Незнакомец не шептал, но голос словно послушно льнул к хозяину и не раскатывался под сводами храма гулким эхом.

— Почему? — Ида так удивилась, что незнакомец вдруг утратил в её глазах изрядную часть своей пугающей ауры. Ну мужчина, ну странно одетый, и что? Нет, что-то было в его облике, что казалось неправильным и неуместным, но она не могла поймать это ощущение, больше заинтересованная словами. — Это ведь Любовь, разве нет? Ваша верховная богиня, несущая высшее счастье, воплощение радости и мира… — Чем больше она повторяла то, что успела узнать из книг о верованиях илаатов, тем более насмешливой делалась улыбка незнакомца и тем менее уверенно звучал её голос.

— Ρадости? Мира? Счастья? — он как будто пробовал слова на вкус, и тот ему нравился. А вот та, о ком они были сказаны, кажется, не очень. — В этом мире нет ничего более безжалостного, равнодушного и жестокого, чем она, — он небрежно кивнул на статую. — Единственная милость, на которую она способна, это избавить от своего внимания и подарить забвение. Но это последнее, что мне сейчас нужно.

— А почему вы тогда сидите именно здесь? — полюбопытствовала Ида.

— Здесь хорошо думается, — отозвался он. — Здесь тихо и никого нет. Обычно, — с улыбкой в уголках губ он глянул в сторону входа, но тут же снова вернул внимание девушке. — Откуда и зачем здесь оказалась такая шайлие?

— Что это значит? — подозрительно нахмурилась Идана. — Я не очень хорошо знаю язык и…

— Не в этом дело, — он дёрнул уголком губ и пояснил, чётко и старательно выговаривая слова: — Шаяли рие, — и тут Ида уже поняла: «свежий бутон».

А незнакомец вдруг легко, почти неощутимо, мазнул костяшками пальцев по её щеке. В тусклом свете блеснули перстни на длинных пальцах. Движение было настолько быстрым, что Ида не успела отшатнуться. А потом возмущаться стало поздно, мужчина спокойно продолжил, словно ничего не случилось:

— Иногда так называют красивых юных девушек в знак восхищения. Так что вы здесь делаете?

— А, мы… — На щеке от прикосновения остался щекотный след, так что нестерпимо хотелось её потереть, но Идана сдержалась и постаралась взять себя в руки. Хотя незнакомец казался всё более странным. — Мы невесты.

— Чьи? — он вопросительно приподнял брови.

— Пока непонятно, — улыбнулась она, радуясь, что ей тоже удалось немного озадачить собеседника. — Ну, знак мира, вы не знаете?

— Нет, я… Был слишком занят другими делами, — он опять слегка поморщился. — Какого мира?

— Трант и Илаатан подписали множество договоров и среди прочего заключили династические браки. Ну а с каждой принцессой в соседнюю страну отправилось десять девушек, чтобы найти мужей из местных. Наши правители пытаются… договориться в культурных вопросах, — тщательно подбирая слова, пояснила Ида. — Я не уверена, что правильно говорю. Вы понимаете трантский?

— Трантский? Скажи что-нибудь.

— Мы прибыли из Линдера вчера, — ответила Ида на родном.

— Нет. Этого языка я не понимаю, — он качнул головой, чему-то усмехнувшись.

— А что, были сомнения? — не удержалась от улыбки Идана, но тут же поспешила продолжить отвечать на прошлый вопрос: — Мы прилетели вчера, а сюда пришли, чтобы узнать о вашей религии. Нам обещали рассказать, — она глянула туда, где остался стоять пожилой историк, но в сумраке его не было видно.

— Интересно, — тихо, себе под нос проговорил незнакомец. — Послушаем.

И он широко повёл ладонью, предлагая девушке идти первой. Опять блеснули перстни, и Идана отметила, что никаких других украшений на мужчине не было: несколько колец на пальцах и серьги, а на шее и груди — ничего. Усилием воли она заставила себя не смотреть ниже его подбородка и, развернувшись, решительно двинулась через открытое пространство посреди храма.

Мужчина так до сих пор и не назвался и не предложил ей руку, и Ида пока не знала, расстраивает это её или радует.

До выхода, возле которого должен был ждать историк, они не дошли. На полпути навстречу попалась Эрма, которая шла, разглядывая дыру в потолке. Она тоже была одна, местные мужчины явно придерживались мнения, что храм — не место для ухаживаний.

Столкновения, конечно, не произошло, Эрма их заметила, опустила взгляд… и, испуганно вскрикнув, отпрянула, прижимая ладонь к губам.

— Защитник! Какой ужас… — пробормотала она, глядя куда-то на грудь незнакомца.

Ида хотела с иронией заметить, что ничего ужасного в этом нет, обыкновенный мужчина, но сама невольно бросила взгляд туда, куда смотрела Эрма, и сообразила, что впечатлил девушку не полуобнажённый торс сам по себе. Грудь и живот мужчины были иссечены старыми белыми шрамами. Сама Ида в сумраке не обратила на них внимания, да и изо всех сил старалась не таращиться на незнакомца, как оказалось — успешно.

Но Идана не впечатлилась и теперь: не столь уж безобразно всё это выглядело, все шрамы старые и отлично зажившие, подумаешь, белые пятна на коже! Мало ли кому как не повезло в жизни и что с кем произошло, она и сама тоже — с изъяном.

Правда, через мгновение Ида сообразила, что это не могло быть результатом случайного ранения: слишком ровные и аккуратные шрамы образовывали отчётливый геометрический орнамент, рассмотреть который в деталях мешала одежда.

— Эрма, — укорила Идана. — Это неприлично.

— Я… Да, простите! — смущённо пробормотала та. — Но это… ужасно! И, наверное, было ужасно больно. Простите, я не хотела вас оскорбить, просто…

— Это? — с лёгкой улыбкой уточнил незнакомец. — Нет, это было уже не больно. Самое сложное — начать, а начало не там.

И, поясняя странные слова, он повёл себя еще более странно: скинул кутру с одного плеча, перебросил её и волосы на грудь и повернулся к ним спиной, позволяя разглядеть… рисунок.

Это определённо был рисунок, и девушки уставились на шрамы, изображавшие сражение кобры и мангуста в траве. Шрамы были разные — тонкие и длинные, явно от порезов, сплошные и бугристые, отмечавшие змеиную шкуру, — то ли от кислоты, то ли от ожогов.

Эрма пробормотала первую строчку молитвы к Защитнику, а Идана отстранённо подумала, что в этом есть какая-то странная, пугающая красота. То есть это безумно, противоестественно, но… всё равно по — своему красиво. Если не задумываться о том, где и как оно нарисовано.

— Боль — это самое простое, что есть в жизни человека, — спокойно продолжил незнакомец, таким же слитным и изящным движением возвращая кутру обратно и пряча исчерченную спину. — Она прекрасна тем, что к ней легко привыкнуть. А ещё она ведёт за собой страхи, и если перестать её бояться, остальные страхи уходят сами собой. Жизнь длинная, шайлие, ты еще узнаешь боль и научишься с ней жить. Или умрёшь. Это неизбежно.

— Маран! — окрик советника и помощника принца прозвучал резко и звонко, как щелчок хлыста. В следующее мгновение Кутум оказался рядом с бледной Эрмой, обхватил её за плечи. Та вздрогнула, всхлипнула и, развернувшись, нервно вцепилась в мужчину, а тот продолжил: — Прекрати это! Зачем ты их запугиваешь?

— Запугиваю? — Тот, кого назвали Мараном, обвёл взглядом всхлипывающую Эрму, озадаченную Идану, мазнул по остальным, приблизившимся на голоса, и пожал плечами. — Я не ставил себе такой цели. Она спросила — я ответил. Если шайлие так хрупка и нежна, что мои слова её шокировали, я приношу искренние извинения, — он глубоко поклонился. — Но такому цветку место во внутренних садах, а не в старых храмах.

— А может быть, проблема не в ней, а в тебе? — Кутум окатил его неожиданно злым, колким взглядом.

— Может быть, и во мне, но не тебе её решать. — Он не угрожал и даже улыбнулся, но от сказанного будто потянуло холодом.

Идана поёжилась и подумала, что до сих пор этот Маран действительно не пытался их с Эрмой запугать. Потому что если бы пытался, она бы тоже уже за кого-нибудь пряталась, а она — лишь озадачена, растеряна и, пожалуй, заинтригована.

— Давайте не будем ругаться, — решительно вмешалась Ида, потому что никто больше не спешил прерывать чужой спор. — Мне тоже кажется, что никто никого намеренно не запугивал. И вообще, храм — не место для пустых споров.

Мужчины еще раз обменялись взглядами и почти одновременно склонили голову, признавая её правоту. Кутум повёл Эрму подальше, и Ида собиралась уже последовать за ними, когда Маран опять к ней обратился:

— Значит, тебя не пугают шрамы?

— Смотря какие, — честно призналась она. — У нас был один пациент, вот там конечно страшно всё выглядело, да и жаль его очень. Но и то — по первости, ко всему можно привыкнуть.

— Пациент? — явно заинтересовался мужчина.

— Я техномаг. — Идана постаралась поубавить гордости в голосе, но получилось плохо. — Мой отец занимается… протезами, я не знаю, как это по-илаатски. Искусственная замена рукам и ногам. Доктор Гарт очень пострадал, лишился обеих ног и левой руки, но я рада, что удалось ему помочь. Хотя бы так! Я вообще надеюсь, что, совместив наши и ваши знания в магии, можно будет заменять даже больные органы. Сделать искусственное сердце, например…

— И насколько удобна эта искусственная рука? — с непонятным выражением — не то иронией, не то любопытством, — спросил Маран. Ида предпочла услышать второе и потому ответила:

— Он вернулся к работе, а это уже немало. Конечно, там нужно привыкать, и чувствительность не лучшая, но…. Он патологоанатом. Я не знаю, как у вас это называется. Тот, кто изучает мёртвые тела и выясняет по ним причину смерти.

— И пальцы работают? — вот теперь он точно всерьёз заинтересовался.

— Да, конечно. Не как живые, но…

— Идём, — вдруг прервал он её и кивнул в сторону. Ида растерялась, но последовало пояснение: — Сейчас историк будет говорить.

Идана, конечно, предпочла бы продолжить обсуждать любимую работу, но признала его правоту и двинулась ко всем остальным, собравшимся у статуи слева от входа, до которой она ещё не успела дойти.

Только тут Ида наконец обратила внимание, что умудрилась даже здесь, в новой стране и на новом месте, не просто найти приключения, но стать объектом обсуждения, потому что на неё косились все. И на идущего рядом и чуть позади мужчину — тоже. Оставалось только надеяться, что дальше всё будет развиваться не так, как это происходило дома, и причина шепотков — естественное и понятное любопытство, причём больше не к ней, а к странному незнакомцу. И что в шепотках этих, кроме любопытства, ничего не будет.

— Первое, что интересует всех посетителей подобных древних храмов, это одинаковость фигур, символизирующих богов, — заговорил историк, когда все собрались. — Вы, конечно, уже обратили внимание и тоже задались этим вопросом. Дело в том, что изначально было принято именно так, и надписи — это тоже позднейшее дополнение. Как их отличали? Просто. У каждого бога — своё направление. Раньше это ни у кого не вызывало вопросов и не надо было сообщать, кто стоит перед паствой. Юг — божественная сторона, строго на юге, против входа, располагается Любовь…

Слова историка повторяли и расширяли то, что Идана уже успела прочитать, даже никогда не интересуясь религией соседей всерьёз, но из головы не шло сказанное Мараном.

Сейчас самым жестоким божеством предсказуемо считался Гнев, которого изображали в облике воина-громовержца, приносили щедрые дары, задабривая. Это было логично и понятно, но всё же в словах странного илаата имелся резон. Ведь, если разобраться, именно из любви и во имя любви совершаются многие ошибки и даже ломаются судьбы. Конечно, принято называть всё это другими словами, а любовь — созидающей и светлой, но ведь и гнев бывает целительным и несущим благо!

И об этом историк говорил, говорил и об остальных богах как о двуликих, и только Любовь, создавшая мир, не имела тёмной стороны. Может быть, в других обстоятельствах Ида пропустила бы это мимо ушей, но сейчас противоречие царапнуло.

— … и, наконец, за моей спиной, на северо-востоке, Печаль. Сейчас, как вы, возможно, знаете…

— Раньше это слово означало иное, — тепло чужого дыхания пощекотало ухо, а инстинктивно отпрянуть помешали мужские ладони, предусмотрительно мягко обхватившие талию. — Раньше это была Боль. Слова меняют своё значение с годами.

— Не самое обнадёживающее имя для божества, — шёпотом ответила Ида и уже собралась попросить выпустить её, как Маран, стоявший позади, и безо всяких просьб разжал руки.

— Зато честное, — ответил он. — Как и само божество. Боль проще и понятнее всего.

— Мне кажется, у вас нездоровое к ней отношение, — Идана покосилась на мужчину, осторожно подбирая слова, чтобы не оскорбить прямым предположением о том, что он сумасшедший.

Тот усмехнулся, продолжая рассматривать историка, и безо всякой обиды ответил, легко прочитав подтекст:

— Пару недель назад лекарь душ сказал, что я здоров.

Несколько секунд они помолчали, пока слушали объяснение о назначении центральной площадки — карды. На этом, самом священном в храме, месте проводились все основные церемонии и ритуалы — свадьба, прощание с покойником, наречение именем младенца, введение в род при усыновлении и другие, менее знаковые торжества, вроде праздничных ритуалов. Там же раньше проводились поединки чести, местные дуэли на ножах, которые давно уже переместились в светские залы, но имя своё сохранили: в Транте вызывали на дуэль, а здесь — входили в карду.

— А почему мангуст и кобра? — вдруг спросила Идана. Каким-то десятым чувством ощутила, что Маран покосился на неё и улыбнулся, а потом ответил:

— Долго объяснять. Потом.

Он замолчал и больше не отвлекал от рассказа. Но Ида вскоре поймала себя на том, что уже совсем не слушает историка, и признала, что религия илаатов интересует её куда меньше, чем этот странный тип с его непонятными повадками, словами и шрамами. Она уже почти придумала, о чём заговорить с ним вновь, но тут за её локоть ухватилась Грета, и Идана сообразила, что Марана больше рядом нет. И ведь какой бесшумный: совершенно непонятно, когда он испарился!

— Ида, ну и везёт тебе на всякие интересности! — горячо зашептала подруга. — Где ты нашла этого илаата?!

— Ну… тут… сидел, — для красного словца она хотела сказать «лежал», но решила, что это будет слишком.

— Он такой необычный. И красивый, даже несмотря на эти ужасные шрамы. Похож на гимнаста, помнишь, мы с тобой выступление видели?

— И правда, — согласилась Идана, вспомнив тот случай.

Конечно, благовоспитанных девушек из хороших семей никто не пустил бы на выступление в балаган, но тогда им повезло: родители отпустили девочек, которым было по пятнадцать лет, на ярмарку в сопровождении очень ленивой гувернантки, которую они усадили пить горячий чай с пряностями, а сами с её попустительства отправились наслаждаться свободой. Тогда-то они и наткнулись на циркачей, выступавших на противоположном конце площади.

Трое гимнастов, молодые мужчины в неприлично обтягивающих одеждах, выступали на проволоке, натянутой на высоте нескольких метров. От их лёгких прыжков на такой высоте захватывало дух, бросало в дрожь от страха и восторга одновременно, и девушки без сожалений оставили циркачам все свои карманные деньги: одно из самых ярких впечатлений жизни того стоило.

И сейчас, вспоминая представление, Идана всё отчётливей понимала, что подруга права. Маран действительно походил на тех гимнастов. Гибкий, лёгкий, совершенно точно — не слабый, но и не рослый здоровяк вроде её брата Волдо или илаатского офицера, сопровождавшего Иду сегодня.

Только эта ассоциация не давала ответа на вопрос, кто такой этот Маран и что он здесь делает. Вряд ли на территорию летней резиденции Владыки легко мог попасть посторонний. Да и Кутум его знал, и сам Маран держался так, словно имел полное право здесь находиться.

— Кто он такой? — вторя её мыслям, спросила Грета.

— Не знаю, — честно ответила Ида и добавила с жалостью: — Он вообще ничего о себе не сказал.

— О чём же вы говорили?

— О здешних богах.

— Ну ты даёшь! — с укором протянула Грета. — Хотя, с другой стороны, ты его явно этим заинтересовала. Как думаешь, с другими местными мужчинами сработает? Кто бы мог подумать, что старая грымза окажется права!

Она тихо захихикала, и Ида, сообразив, о чём речь, поддержала подругу. «Старой грымзой» была бабка Греты, вредная и очень набожная старуха, которая не упускала случая поругать современные нравы и распущенную молодёжь. Она любила повторять, что в её молодости приличные девушки обсуждали только погоду, природу и житие Защитника, и этих тем вполне хватало для разговоров с мужчинами.

Действительно, хватило. Хотя старуху, если бы она увидела Марана, наверняка хватил бы удар от его вида и манеры поведения, которые сложно было назвать приличными.

Оставшаяся часть осмотра храма прошла спокойно, познавательно и даже интересно, но Идана, чьим вниманием полностью завладел новый знакомый, ловила себя на том, что ей ужасно скучно и хочется поскорее кого-нибудь поймать и расспросить о личности Марана. Лучше бы, конечно, Кутума, но он явно не симпатизировал этому мужчине, да и от Эрмы больше не отходил…

Случай представился вскоре. Из храма ко дворцу Ида и Грета шли, держась под руки, и их кавалерам невольно пришлось подстраиваться. Собственный Идане окончательно разонравился, особенно на контрасте с таинственным незнакомцем. К счастью, офицер тоже не казался увлечённым Идой и сопровождал её из чувства долга: ему выпало составлять компанию этой трантке в прогулке до храма, значит, ему и провожать её до комнаты. Зато подруге сегодня достался обаятельный и общительный Телаш, и этим стоило воспользоваться.

— А вы не знаете, кто такой этот Маран? Тот мужчина, который был в храме? — спросила Ида, из вежливости обращаясь сразу к обоим илаатам. Спрашивала на родном языке, потому что шагавшая рядом Грета не понимала здешней речи, и прибегать к ней было бы оскорблением.

— Это какой-то дальний родственник Владыки, — не подвёл Телаш. — Он долго жил в уединении и немного одичал, так что не принимайте близко к сердцу его поведение.

— А эти шрамы у него, откуда они? — охотно поддержала разговор Грета.

— Понятия не имею, — легко усмехнулся мужчина. — Я его тоже до сегодняшнего дня ни разу не видел. Но уже, кажется, ревную: две самые очаровательные девушки увлечены им и совершенно игнорируют всех остальных. Вот она, безотказная аура загадочности!

Девушки заулыбались, чего он, собственно, и добивался, однако тему менять не пожелали.

— Действительно, — подтвердила Ида. — Загадочный незнакомец — это всегда так интригует. Он говорил странные вещи. Например, вот эти слова про Боль. Он утверждает, что раньше одну из ваших богинь называли именно так, и питает к ней необъяснимую слабость. Он правда здоров?

— Насколько знаю, да, и уж как минимум — достаточно безобиден, так что бояться нечего. Повторюсь, он очень много времени провёл в глуши, в одиночестве, в горах, поэтому вполне может позволить себе некоторые странности. А боги… им много лет, за это время культ естественно претерпел изменения. Манера постройки храмов изменилась кардинально, почему не произойти более мелким изменениям? Даже сейчас в удалённых концах страны многие вещи толкуют по — разному, а уж что там было раньше — сейчас никто и не скажет.

— Пожалуй, это многое объясняет, — задумчиво согласилась Идана. — А еще он сказал одну вещь про вашу старшую богиню, Любовь, которая показалась мне вполне справедливой, но историк почему-то её не упомянул. Маран сказал, что она самая жестокая из богов, и ещё много всякого. Не то чтобы меня всерьёз беспокоили эти детали, но… Это странно. Почему все ваши боги закономерно имеют две стороны, созидающую и разрушительную, а Любовь — только созидающую? Ведь, если подумать, можно найти много примеров, когда именно она, её тёмная сторона приводит ко злу.

— Что я слышу? Ты пытаешься отыскать логику в старинных языческих верованиях? — рассмеялся Телаш, и Ида против воли смущённо улыбнулась. — Скажу по секрету, я её тоже там не вижу. Я, впрочем, никогда не был религиозен, а вера и не обязана быть рациональной. Но если поднимать этот сомнительный вопрос, то я скорее соглашусь с версией нашего загадочного друга, чем с официальной позицией храма. Любовь бывает разрушительной. А если вспомнить истинные пары, которые издревле как раз в её ведении, то и вовсе хочется сказать что-нибудь грубое, — он недовольно поморщился.

— Почему? — изумилась Грета. — Мне кажется, это прекрасно! С первого взгляда ощутить, что вот этот человек — твой, страсть, восторг, влечение…

— Одержимость, безумие, отчаяние, бесправие и наркотическая зависимость! — охотно подхватил Телаш, успешно спародировав восторженный тон Греты. Та смущённо осеклась, глянула на него обиженно, да и Ида покосилась озадаченно. — Простите, просто я слишком хорошо знаю, как это выглядит на самом деле, а не в романтических историях. Не зря в древности это явление называли страшнейшей карой Любви.

— Откуда ты всё это знаешь? — уточнила Идана. — Мне казалось, тут только холостые мужчины, а нам, выходит, подсунули сомнительный вариант?

— Я, конечно, сомнительный вариант, но не поэтому, — легко рассмеялся Телаш. — Моим родителям не повезло испытать на себе действие этих уз. Это тяжело. Особенно отцу.

— В чём именно? — хмурясь, спросила Грета. — Прости, если это очень бестактно… — опомнилась она.

— Ничего страшного, это настолько общеизвестно, что скоро войдёт в учебники, — хмыкнул он. — Как минимум потому, что этот случай на практике доказал несостоятельность всех способов разрыва подобных отношений, которые вообще были описаны в литературе. Они оба сдались не сразу.

— Сдались? — уточнила Грета тихо.

— Это страшно выглядит со стороны, как будто в какой-то момент обоими начинает управлять чужая воля. Не могу сказать, что они оба ощущают, но вряд ли что-то хорошее. Вряд ли может быть приятным непреодолимый инстинкт, который тянет тебя к человеку, вызывающему у сознательной части отторжение. До того, как встретиться, они оба имели планы на жизнь, оба были влюблены, и для всех эта встреча оказалась роковой.

— Это очень грустно, — заметила Грета.

— Да, невесело, — усмехнулся Телаш. — Они, конечно, взрослые, разумные люди, сумели договориться и достигнуть некоторого взаимопонимания, но менее чужими друг другу не стали. У них так и не нашлось точек соприкосновения, кроме меня и сестры, они совершенно разные люди с привычками, которые не позволяют спокойно уживаться, даже при наличии слуг. К тому же это здорово досаждает в других вопросах. Отец занимает серьёзную ответственную должность, и он просто не может позволить себе иметь такую слабость. Мысли о матери делают его невменяемым, даже призрачная угроза ей превращает в одержимого. Она тоже сильная личность, занимается магическими исследованиями и, разумеется, отказывается сидеть под колпаком, облегчая ему жизнь, да и сама сходит с ума, когда он занят чем-то важным… В общем, спасите боги всех живущих от такой участи.

— Интересно, почему только у илаатов существует такое явление? — спросила Ида задумчиво. — Как и… особенности ваших женщин.

— Кто знает, — пожал плечами Телаш. — Наверное, какая-то магическая аномалия в древности. Много веков Илаатан был закрытой страной, только в последнюю пару сотен лет начались осторожные контакты. То, что сейчас задумал Владыка, это огромный шаг вперёд.

— Многие против такого поворота?

— Есть недовольные, — совершенно неожиданно подал голос второй мужчина, о котором Идана почти забыла, даром что шёл он рядом с ней. — Но их не так уж много. Религиозные фанатики, крайние консерваторы. Почти всем этот союз выгоден, он давно назрел. У нас много различий, но всё же больше общего, чем с коротышками.

— Учитывая особенности ваших женщин, вы еще долго продержались, — задумчиво протянула Грета.

Мужчины переглянулись над их головами и рассмеялись. Ида даже вздрогнула от неожиданности: первый раз она видела эмоции своего нынешнего спутника, и это оказалось… громко. Наверное, с таким голосом ему хорошо командовать.

— Что я не так сказала? — обиженно насупилась Грета.

— Я понимаю, что, на взгляд жителя Транта, это сложно и даже, может быть, страшновато. Но во-первых, это вопрос привычки, а во-вторых… — Телаш запнулся, задумчиво покосился на идущую рядом девушку и всё-таки продолжил: — Это того стоит.

— Вы все поголовно любите приключения? — растерянно посмотрела на него девушка.

— Не приключения, — ухмыльнулся тот. — Понимаешь, красавица, когда мужчина в такие моменты может точно знать, что его возлюбленной…

— Защитник! — перебила его Идана, закатив глаза. — Грета, выучи уже илаатский и я дам тебе анатомический атлас. И тебе тоже дам атлас, чтобы мог объясняться понятно и без вот этого всего, — проворчала она, метнув взгляд на ещё больше развеселившегося Телаша. — Противоядие, которое выделяется у илааток, усиливает удовольствие, получаемое мужчиной… в процессе, — она немного запнулась, но всё-таки справилась и с голосом, и со смущением.

Обсуждать подобные вопросы с мужчинами, даже с точки зрения медицины, было стыдно и непривычно. И кто только дёрнул Грету за язык! И её саму?..

Впрочем, нет, она бы просто не смогла слушать, как илаат вот так мурлычущим голосом говорит двусмысленности. Не потому, что она ожидала от него какой-то подлости, не из-за ревности, хотя Телаш был ей симпатичен, а просто все эти намёки слишком сильно напоминали некоторые разговоры из недавнего прошлого, и это было неприятно. Да, здесь другая культура, здесь это нормально, и, с точки зрения местных мужчин, они не говорили ничего неприличного и оскорбительного, но слушать подобное всё равно не хотелось. И ещё было стыдно из-за самой темы и того, что Ида, слушая чужой столь откровенный флирт, как будто подглядывала за чем-то очень личным.

— А почему местные мужчины в таком случае вообще явились на этот отбор? — Грета задумчиво покосилась на Телаша. Её разговор совершенно не смущал.

— У каждого своя причина, — отозвался офицер. — Это ведь не самое главное в жизни. Я согласился, в первую очередь, из любопытства, хотелось посмотреть на трантских девушек вблизи.

— И как? — заинтересовались обе трантские девушки, у Иданы даже щёки стало меньше печь смущением.

— Необычно, — честно признался он. — Вы совсем не похожи на илааток, особенно внешне.

— А внутренне? — уточнила Ида.

— Опыт покажет, — слишком серьёзно отозвался он, и тему девушка решила не развивать.

— А у тебя какая причина? — обратилась Грета ко второму спутнику.

— О, очень весомая! — рассмеялся он.

— Дипломатическая надобность? — подначила Ида.

— Не только. У меня аллергия на вот то самое противоядие илаатских женщин, — улыбнулся он, забавляясь вытянувшимися от удивления лицами транток. — С этим можно жить, существуют всякие зелья, но не слишком-то приятно от них зависеть. Мы с сестрой оба вышли немного со странностями, уж не знаю почему.

— Мне ужасно стыдно спрашивать, но я не могу промолчать, — заинтересовалась Грета. — Что не так с ней?

— Это не тайна, — пожал плечами Телаш. — Она неядовита. Наверное, сказалась бабкина наследственность…

На этом занимательный разговор — то ли к досаде, то ли к облегчению смущённой им Иданы, — пришлось прервать, потому что они наконец дошли до нужного коридора и дверей, и мужчины откланялись.