— Да всё будет нормально, иди, — отмахивалась я, глядя, как догорает очень чистый, буквально золотой закат среди мороза.
Зима, наконец, вошла в свои права, одновременно стребовав у нас нехилой неуйстойки — обрушилась сразу холодным, сухим снегом и тем самым морозом, от которого мгновенно краснеет кончик носа. Но дышать было легко, а всяких ночных происшествий я больше не боялась. Не знаю почему — наверное, окончательно привыкла ко всяким звукам. Тем более, ничем большим они не заканчивались — ни пропадающих предметов, ни разверзающегося ада, ни бегающих чёртиков.
Но Витька всё равно опасался идти на ночную смену и оставлять меня одну. Я же была совершенно не против — немного одиночества меня совсем не пугает. А если вдруг из-под кровати ко мне потянутся чьи-то руки, то я просто забью их своим игрушечным кошаком или ещё чем. Свежий зимний воздух вселял в меня неописуемый оптимизм.
Оставшись в доме одна, я вдруг ощутила себя полноправной хозяйкой. Если сейчас что-то поломается, испачкается или вообще что случится, то разбираться придётся мне. И меня буквально распирало гордостью — чувствовала себя я нереально взрослой и сильной. Ответственность будто приподнимала меня в собственных глазах.
Так что, проводив Витьку и войдя в собственный дом, первое, что я увидела — это пыльную пляску в угасающем солнечном свету. Н-да, с этой учёбой и работой я совсем запустила быт… Ладно, я им заниматься просто не люблю. Но сейчас вдруг захотелось.
Потом надо бы приготовить завтрак — Витька придёт споразарнку, и если я вдруг не проснусь, то пусть ему останется только разогреть.
Так что вечер проходил у меня насыщенно и спокойно. И я совсем не чувствовала усталости, так что с книжкой засиделась до самого позднего вечера. Коленки уютно согрело под пушистым пледом, и я вдруг подумала, что хорошо было бы завести кошку — чтобы она тихо мурчала. Или собаку — чтобы охраняла.
Кстати, об охране… В посёлке давно провели хорошее освещение, особенно вдоль дороги, и теперь белые, размазанные немного огоньки, будто маленькие луны, освещают путникам дорогу. Думали сделать их с датчиками движения, но решили, что их постоянное мигание не только доведёт нас до эпилептических припадков, но и породит необходимость всё время проверять, из-за какой бродячей кошки иллюминация. Так что лучше по старинке — с плотными шторами на окнах.
Но сейчас меня насторожил не свет фонарей, бьющий прямо в окно прихожей. Я услышала короткий стук, с каким обычно захлопывают дверцу машины. Ничего удивительного на самом деле. Но… Звук получился будто специально приглушённым — а такие всегда привлекают максимальное внимание.
Обычно, когда люди припоздняются, они всё равно как-то шумят — переговариваются, чиркают зажигалками, громыхают чем-то машинным. Сейчас же меня буквально затылком потянуло от ощущения вакуума.
Отложив книжку, я подошла к окну. Сощурилась, машинально беря взглядом влево.
Под светом фонарей ничего не было, только толстые каменные основания. Но если совсем вытянуть шею и напрячь зрение, то можно различить сгусток черноты ближе к соседнему дому. Странно. У соседей есть гараж…
До меня донесся неспокойный, какой-то кропотливый шум, как если бы некто перебирал что-то вроде досок. И приглушенный голос.
Странно, но я не испугалась. Меня буквально окутывало ощущение безопасности со всех сторон. И оно же порождало некоторую злость — будто кто-то нагло вмешивается в твою жизнь.
Захлестнуло раздражение. Здесь кто-то хозяйничает, а я могу только трястись и гадать, что же всё-таки происходит. Будто не я главная в своей жизни, а кто-то другой. И под него я должна подстраиваться, его учитывать и вообще о нём думать. Бесит, правда?
Вместе с раздражением я вдруг ощутила решительность — от страха не осталось и следа, только вопрос о том, почему я должна кого-то бояться, даже не зная, кого. Я вдруг вспомнила все тревожные ночи, всё витающее в доме беспокойство и даже замерший Витькин затылок, за который почему-то было особенно обидно! И очень чётко и ясно ощутила, что нужно делать.
Ни секунды не сомневаясь, я выскочила в прихожую и накинула на плечи куртку — благо, перед сном я ещё не раздевалась.
Одним движением влезла в сапоги, другим — затянула наверх их молнию. И, ни о чём не думая, отворила замок и вышла наружу.
Снег удобно поскрипывал у меня под ногами, а я обходила дом, неосознанно беря в ту сторону, где когда-то видела следы-копытца. Я должна была по крайней мере увидеть.
Когда я завернула за угол дома, то действительно увидела. Правда, это были не монстры и вообще не нечто мистическое…
Просто три мужика, которые спускались куда-то под землю у нашего дома и выныривали наружу.
Все мысли о потустороннем и собственной смелости буквально выдуло из головы. И я оказалась просто беспомощной девчонкой, которая не понимает, что происходит, только шкурой ощущает, что всё это — очень плохо.
Неряшливого вида мужчины переговаривались между собой и голоса их звучали грубо. А я вдруг в полной мере ощутила, что я здесь — совсем одна, безо всего и даже без телефона. А ещё — что если мне их видно, то и им меня может быть видно.
Чувствуя, как задыхаюсь холодным воздухом, я поспешила ретироваться. Несколько шагов вперёд, вернее назад — просто шаги спиной вперёд. Главное — уйти. Убежать незамеченной. Нырнуть в дом и запереться там на все замки.
Не получилось. Тот, что стоял дальше всех остальных, посмотрел прямо на меня.
Я не видела его глаз и лица — вместо них на меня воззрилась пустота. Из которой тянуло током злости. А через секунду — смерти.
Я дёрнулась в сторону и тут же ощутила боль в лодыжке — подвернулась. Хотя они и без этого меня бы догнали. Им это было сделать легко — двигались они с животной силой, влекущей их не знаю куда.
Ощутила ужасную на вкус и запах руку у себя на рту. И едва не взвыла от боли — так сильно меня дёрнули за волосы.
Сама себе я казалась очень маленькой, иначе как мной можно было так легко управляться? Грубая сила сгребла меня с земли. Было очень больно, и я даже не могла понять, где и что именно у меня болит. Но всё это затмевал животный страх, который заместил кровь у меня в венах.
Я запомнила жуткий запах, исходящий от них. Какой-то нечеловеческий и вообще отсутствующий в этом мире. Какой-то меняющий всё вокруг меня.
Не помню, как оказалась в подвале. Кажется, это было очень быстро и даже стремительно. Настолько, что я не успела толком испугаться. Настоящий страх пришёл, когда, холодно звякнув чем-то, захлопнулась надо мною дверь, и я оказалась в душном, тёмном помещении.
У меня бы случился приступ клаустрофобии, если бы гормональный коктейль, взорвавшийся внутри меня, оставил место хоть каким-нибудь глупым фобиям.
У меня сильно ломило левый локоть, но эта боль считывалась разумом как само собой разумеющееся. Голова тоже болела — из неё будто вырвали клок волос, но больше всего болело сердце — разогнавшееся и продолжающее стучать так, что его, наверное, слышно снаружи.
До меня вдруг дошло. Мне никто не поможет, и спасаться нужно как-то самой. Но как, если я всего лишь…
Чтобы задавить подступающую к горлу панику, пришлось задержать дыхание, зажав грязными пальцами нос. Сердце от этого начало останавливаться, замедляя пульс, но так даже лучше. По крайней мере, вернулось нечто вроде разума, и я смогла оглядеться по сторонам.
Находилась я в подвале, о существовании которого до этого была ни сном ни духом. Обшарпанные, низкие стены. Если задрать голову, то видно словно вырезанное из фанеры очертание двери, к которой ведут какие-то обсыпавшиеся ступеньки. Дверь вся вспучена и покрыта непонятно чем. И видно, что ею давно не пользовались. Я сразу вспомнила похожие очертания у нас в коридоре…
Подскочив к ней, я едва не поскользнувшись на стёртых ступеньках и со всей силы дёрнула на себя. Естественно, тяжеленная дверь даже не покачнулась и не скрипнула. Она была плотно закрыта и навсегда отделяла меня от безопасности. Которая, казалось, была так рядом — всего лишь за стеной такой уютный и безопасный дом…
У меня на глазах навернулись слёзы, но раскисать было никак нельзя, так что я этот момент я поняла, что значило усилием воли сдержать рыдание. Я снова развернулась, не спеша отходить от бесполезной двери, которая, несмотря ни на что, казалась мне зыбким, но островком знакомой безопасности.
Этот подвал не был пустым — он сплошь был забит какими-то тёмными, противными на вид пакетами, которые будто обступали меня со всех сторон и лишали кислорода.
Соскочив со ступенек, я бросилась к одному. Сломав ноготь на среднем пальце, мне удалось разорвать плотный полиэтилен одного из мешков. Внутри оказалась ткань. Выдернув которую, я обнаружила в руках плотную, тяжёлую толстовку. Насквозь мятую и пахнущую подвалом. Слева на груди красовался фирменный лейбл, который я, конечно же, знала, но в данный момент никак не могла понять, что это за фирма. Помнила только, что очень дорогая и известная.
Я бросила кофту на пол и достала другую. Тоже известный бренд и тоже явная паль.
Клетушку подвала освещала только лампочка в патроне. Под светом которой я принялась судорожно перещупывать все набитые пакеты, уложенные штабелями один на другой в поисках хоть какой-то идеи. Снаружи раздавались звуки движения, и это совсем не прибавляло оптимизма. Я усилием воли заставила себя не думать обо всех тех ужасах, которые со мной могут сделать три харча.
В голову ничего не лезло, и это только поднимало увядшую было панику. Стало только понятно, что здесь — склад фальсификата, который в данный конкретный момент я ненавидела больше всего в своей жизни. Желая хоть как-то повлиять на своё ужасное положение, я со всей силы дёрнула тёмную целлофановую подушку, и она со скрипом повалилась на тёмный, из дешёвого паркета пол. Оставив вместо себя дыру в плотно скомканных до потолка тюков. Там я увидела уже «кирпичик» грязно-серого цвета, который привлёк моё внимание, словно знак «alarm!».
Подозревая самое плохое, я вытянула его из образовавшейся ниши и быстро стянула опоясывающую длинную резинку. Развернула полиэтилен и заглянула внутрь. Там был белый порошок.
Если до этого мне было просто страшно, то сейчас жизнь моя оборвалась.
Паль — это ещё ничего.
Но наркотики…
Я осознала всю свою ничтожность — особенно в глаза тех, кто делает деньги на наркоте.
Будто бы это могло хоть как-то меня спасти, я опять замотала пакет и сунула его туда, где лежал. А я сама в свою очередь покрылась липкой паникой. Мне неожиданно и очень резко захотелось кричать и биться, чтобы меня выпустили. И нестись колотиться в ту каморочную дверь, через которую меня сюда затолкали. Остановила меня, наверное, исключительно собственная физическая слабость.
И тут я буквально спинным мозгом уловила движение снаружи. На мгновение по позвоночнику прошлась волна ужаса, а дальше — я впала в какое-то небытие. Вернее, впал мой разум, а тело пришло в самостоятельное, отдельное от разума движение.
Не ощущая ни дискомфорта, ни боли, ни вообще ничего, я принялась утрамбовывать себя между душными, шуршащими пакетами. Вся тяжесть горы ткани тут же легла мне на спину, затрудняя дыхание, а я продолжила карабкаться среди мягкого плена дальше, уже обречённо слыша, как открывается замок.
Перестав дышать, я превратилась в зрение. Мне казалось, что из узкой щели, через которую я могла наблюдать за происходящим, мои глаза буквально торчат и светятся. И вообще — меня видно!
Дико захотелось кричать, шуметь, нестись к открытому входу… Но я могла только смотреть и из последних сил надеяться, что ничего не произойдёт…
Некрасивый мужик в расстёгнутой и куртке спустился внутрь. В его сжатой в кулак руке что-то было. Шаги отдавались у меня в голове. Конечно, он не идиот, и моё отсутствие его нисколько не смутило. Он не подумал, что я просто взяла и растворилась в воздухе. Очень холодно и по-хозяйски, переваливаясь толстыми ляжками, он прошелся по короткому открытому пространству. У края двери, который был мне виден, стояли две тени.
Поперхнувшись, мужчина пнул валяющиеся на полу вещи. Коротко и метко дёрнул глазами по сторонам. Не без настороженности нагнулся к дырке, которую я образовала и в которой нашла пакет с наркотиками. Его затылок с залысиной застыл прямо на уровне моих глаз. Если бы только под рукой было что-то тяжёлое…
Краем сознания хотелось верить, что это всё — не со мной, и сейчас я проснусь от страшного сна. А противоположный край сознания твердил, что сейчас мне придёт конец.
Мужчина выпрямился и, шурша чем-то, подошёл прямо к моему логову. Я видела растянутый ремень на его брюках и застиранный серый свитер. Я чувствовала опасность.
Сверху раздался скрип, и часть мужской фигуры, которая была мне видна, дёрнулась. Загрохотало, как если бы кто-то вывинчивал крышку у очень старой банки. Мне показалось, что затрясся пол — или это у меня закружилась голова?
Сразу и со всех сторон пахнуло холодом — не обычным зимним, а каким-то металлическим, с могильным оттенком.
Из меня сразу ушёл весь страх. Зрение стало очень чётким, и я будто смогла увидеть больше, чем положено с моего незавидного ракурса.
Я увидела недоброе существо. Будто сотканное из чёрного тумана и перетягивающееся им. Не слишком высокого роста — мне примерно по пояс. И оно что-то забирало из окружающего пространства, которое начинало рябить.
Мир будто наклонился на один бок, и мужчина, сбитый с ног, упал. Существо же, превратившись в стрелу, хищно ринулось в его сторону. Я видела, как что-то острое дымком вышло через дутую куртку мужчины сзади и сразу же вытянулось спереди. Лицо мужчины приобрело землистый оттенок.
Сверху нарастал шум — кто-то шкрябал и будто старался убежать. И голоса совсем не выдавали оптимизма своих обладателей. Мне вдруг стало спокойно. Я поняла, что совсем не представляю интереса для этой не совсем доброй силы, поэтому она меня не тронет.
Мужчина же начал вставать с пола неровными, но всё-таки уверенными и крепкими движениями. На его щеке я краем глаза заметила синяк, напоминающий отпечаток небольшой ладони.
Вдруг его вытянутые к вискам глаза вперились прямо в мои. Отяжелевшим движением он зашуршал чем-то, я и почувствовала неприятную лёгкость на спине — мешки с палью уже меня не защищали…
Я снова была в этом грёбаном подвале наедине с преступником.
Мелькнула короткая мысль, чтобы всё это поскорее закончилось. Я зажмурилась, как в детстве. А когда услышала новый шорох, растопырила глаза.
Я не сразу поняла, чьи ноги и торс увидела. Просто они возникли рядом с мужиком, после чего он тряпичной куклой обмяк. Грузное тело размазалось вниз и исчезло из поля зрения. А тело поджарое, наоборот, пришло в движение. Пометавшись, оно мелькнуло к выходу, а я, наконец, поняла, кому оно принадлежит.
Сглатывая пыль, я выдернулась из своего укрытия. Ни руки, ни ноги не слушались, а дыхание внутри дрожало. Оно будто бы передалось глазам, которые стали горячими и мокрыми. И выдохнуть у меня получилось с присвистом.
— Вить…
Когда Витька, стоя уже на верхней ступеньке, обернулся, лицо у него было чужое. Бледное, жёсткое и перекошенное гневом. Услышав оклик, он дёрнулся рукой в сторону, будто желая нащупать там что-то тяжёлое, чем можно обороняться. Я бы, наверное, даже испугалась, если бы у меня оставалась хоть капля сил на такое.
Витькины тёмные брови приподнялись, когда он разглядел меня, наверняка дурацкую и жалкую. Он соскочил на пол прямо с верхней ступеньки, а мне стало его очень жаль — такой он был растерянный и вообще напоминающий гномика.
А ещё мне очень, дико захотелось спать. Я почувствовала на своём лице дурацкую улыбку. И то, как мир покрывается каким-то пятнистым полупрозрачным тюлем, который окутывал меня с ног до головы и становился всё плотнее и темнее. Стало очень жарко и одновременно холодно, и мир отодвинулся за какую-то занавеску.
В следующий момент я узнала, что именно так теряют сознание.