Брат, мой брат

Глава 6. Прощание

— Мне ведь это не кажется? — вопросил Витька, когда за ним закрылась дверь и он принялся расшнуровывать ботинки.

— Что? — с оттенком флегматичности спросила я, как если бы не поняла, о чём речь. И упёрлась плечом в дверной косяк. Для уверенности.

— По-моему, этот город оплетён тайной паутиной — как спрут, — пояснил Витька.

— Или как грибница, — согласилась я, потому что вспомнила школьные уроки биологии, где нам рассказывали, что грибы только кажутся гордыми одиночками, а на самом деле связаны под землёй своими «корнями» и передают по ним информацию о грибниках с ножами и в поиске. Последнее я, скорее всего, додумала, основываясь на личных наблюдениях.

Дело в том, что когда ты живёшь в большом городе, то часто и соседей своих толком не знаешь, что считается совершенно обыденным. Плюс все всё время переезжают, так что особого смысла заморачиваться нет. Другое дело — город маленький, где «новосёлами» считаются все, кто переехал менее пяти-десяти лет назад. Про такие местности обычно говорят, что «все друг друга знают», и это, как оказалось, совсем не о всеобщей безопасности. Это о том, что вся твоя подноготная каким-то невообразимым образом становится известна всем и каждому.

К сожалению, о том, что мы с Витькой воспитывались в одной семье тут знали и раньше — не так много времени прошло с нашего детства. А вот то, что мы с ним в отношениях — узнали недавно.

Примерно неделю назад мы стали замечать на себе косые взгляды. Знаете, те дурацкие вроде тех, как ты заходишь в небольшой магазин, и разговоры вмиг притихают, и все, вроде как скрывая это, начинают на тебя глазеть с плохо скрываемым неодобрением. Настолько, что самого себя начинаешь заподозривать — а не украл ли ты чего? И с течением времени это всё становилось всё больше заметно — масштабы нашей популярности явно росли.

Это всё, наверное, можно было бы переждать или даже получить некоторое насмешливое удовольствие, если бы не внезапно наклюнувшаяся проблема — нам с Витькой нужно искать работу. Родители с тех самых пор на связь больше не выходили и, следовательно, их финансовые дотации на нас как студентов тоже остановились. Так что надо было бы поскорее вставать на ноги и решать, сможем ли мы продолжать учёбу.

На работу ни меня, ни Витьку не брали. Нет, можно было бы списать всё на отсутствие образования, опыта и внешнюю неблагонадёжность, но ведь другим это всё не мешает? Та же Ленка вполне себе работает, а раздавать флаеры берут таких типов, что к ним иной раз страшно приближаться… Только мы с Витьком получали неизменные отказы…

Кстати, даже сосед Костя, который поначалу явно собирался подбивать ко мне клинья, теперь и не здоровается. Но это, конечно, меньшая из проблем.

Если так и дальше будет продолжаться, то нам очень скоро придётся подаваться в вебкам.

— Чёрт, ну не будешь же всем объяснять, что родства между нами нет! — Витька устало бухнулся на диван.

— Тем более — никто ничего и не спрашивает, — подхватила я.

— Да и вообще — это как-то странно. Будто мы какие-то преступники или прокажённые.

— Преступникам было бы проще, — поморщилась я. — Подумаешь — убил кого-то в пьяной драке. С кем не бывает? Совсем другое дело — «сестру» трахнуть.

— Предлагаешь кого-то убить? — уточнил Витька с усмешкой.

— Предлагаю начать с Ленки — это ж она понесла весть по миру.

Кажется, Витька не согласился.

— Слушай, — вдруг задумчиво и с паузой произнёс он, — а что, если нам переехать?

Я инстинктивно вцепилась обеими руками в диванный подлокотник. Но под внимательным, ожидающим Витькиным взглядом заставила себя разжать пальцы и ответить с оттенком логичной рассудительности:

— Вариант, конечно, неплохой… Но получается, что мы сбежим от того, что на нас кто-то там косо смотрит, будто бы мы и вправду в чём-то виноваты.

Витька задумался. Бездумно закинул руку назад и потёр развитую трапециевидную мышцу. И не меньше, чем через минуту, снова развернулся ко мне.

— Ну, из дома-то мы вроде как сбежали, хотя ничего и не сделали.

— Да, но из дома-то нас практически выгнали, — я припомнила материнскую суровость в лице и вздрогнула.

— А тут?.. — Витька вроде бы начал, но не стал развивать тему. — Ладно, придумаем что-нибудь.

— К тому же, может, нам просто кажется, и тут просто не любят новичков, — поддержала я. — Привыкнут и успокоятся.

— Или найдут себе новую жертву, — хмыкнул Витька. — Вдруг какой-нибудь престарелый миллионер женится на какой-нибудь топ-модели.

— А потом оставит всё состояние собаке.

Мы понимающе усмехнулись друг другу. Всё-таки это здорово, когда можешь говорить человеку всё, что думаешь, и он будто подхватывает твои мысли.

***

Когда во дворе цветёт сирень, становится очень красиво — кусты будто превращаются в праздничные шатры, украшенные фиолетовыми китайскими фонариками. И скрывают под своей сенью какой-то тайный ритуал, который предназначен не для каждого.

Сирень, конечно, уже давно отцвела — на дворе середина августа. Но островатые листья до сих пор остаются свежими и сочными, и их очень хочется нарвать вместе денег и начать играть в лёгкую и ненавязчивую детскую игру. Мне кажется, в воздухе до сих пор неуловимо витает запах розоватых соцветий — сладких на вкус и очень тонких, которые легко мнутся.

Этим кустам не придали одинаковую квадратную форму, так что колосятся ветви уверенно и в разные стороны, будто стремясь своими деревянными руками дотянуться до самого солнца. И плевать, что этого не могут даже самые высокие и старые деревья — попробовать никто не запрещает.

Где-то поют невидимые птицы и может даже показаться, что их голоса переливаются со всех сторон, звеня в перезревшем летнем воздухе. Всё это настолько расслабляет, что я не только замедлила шаг по дороге домой, но и опустилась на деревянной скамейке возле подъезда.

Наверное, сама коричневая краска хранит тепло разогревшегося лета, и сточенное по углам дерево приятно и совсем незанозно щекочет ноги. Я с удовольствием откинулась на ровную, как школьная доска, спинку и расслабила плечи. Нагретые вечерним солнцем балконы, приросшие к кирпичной кладке дома, как всегда приветливо смотрели на тихий двор. Будто добрые сторожа, помнящие всё, что было до них. Пока во дворе не появился один знакомый мне прохожий. И приветливости в доме стало куда меньше.

— Привет! — раздалось чуть сверху, когда этот прохожий поравнялся со мной. Надо же, сегодня Константин сподобился на ритуал вежливости. Неужели где-то поплохело киту?

— Привет, — с лёгкой прохладцей отозвалась я.

Не спрашивая, сосед Костя, который был хозяином кошки сфинкса и нашим соседом снизу, уселся на другой конец скамейки.

Окончательно я удивилась, когда парень протянул мне початую пачку сигарет. Отрицательно махнула головой, потому что не курю, и парень поджёг зажигалкой только одну белую палку. Затянулся, глядя куда-то в бесконечность, и положил локоть на верхушку скамейной спинки.

— Скажи, а это правда? — вдруг непривычно серьёзным тоном спросил он.

— Что правда? — уточнила я. На затылке поднялись волосы.

— Что тот парень — твой брат.

Я закатила глаза, но продолжающий смотреть вперёд Костя этого не заметил.

— Наши родители сошлись, когда мы уже были готовые по отдельности. Так что общих генов у нас нет, если ты об этом.

Костя на моё объяснение и ухом не повёл. Может, даже не поверил в него. И меня это отчего-то разозлило.

— Вот скажи — что в этом такого ужасного? — я незаметно для самой себя развернулась к парню полубоком. — Это что — какая-то религиозная фишка типа греха? Или повышенная семейная ценность — отец не тот, кто родил, а кто воспитал — и всё такое? Или не знаю — повышенное любопытство и нежелание жить собственной жизнью?

Получилось у меня более эмоционально, чем я планировала. И, если честно, я бы не удивилась, если бы Костя мне так и не ответил или ушёл от ответа. Но он, как ни странно, заговорил спокойно и по теме:

— Дело вообще не в этом.

Он интригующе затушил окурок под сиденьем спинки, а я за эти секунды чуть не разорвалась в ожидании пояснения.

— Просто понимаешь… — опять помедлил Костя. — Так может делать только богема. Знаешь, весь этот бомонд, который для простых смертных просто бесится с жиру, потому что всем пресытился. А большинство народонаселения считает себя наоборот — недо-сытившимся. Несправедливо обделённым. Им кажется, что всякие такие что-то отжали у них самих. А какое отношение может быть к вору?

— Какой бред, — фыркнула я, а сама принялась осмыслять сказанное, потому что такая версия в голову мне ещё не приходила.

— Вы — чужаки из-за своей экстравагантности, — сделал неутешительный вывод Костя. — Так что не важно, как там обстоит на самом деле. Люди всегда будут всё упрощать и искать виноватых. Особенно тех, которые близко.

Я потупилась. А Костя между тем поднялся и с оттенком вальяжности стал подниматься по полуобсыпавшимся от времени подъездным ступенькам. Я проследила, как медленно закрылась за ним дверь.

***

У моего фена явно были какие-то претензии к розетке. А у меня были претензии к ним обоим.

Аппарат у меня не новый, но даже неновый фен не должен всё время отключаться, несмотря на надавленную кнопку включения. То, что струя из трубки то и дело прерывалась и не давала нормально высушить волосы, очень раздражало. И Витька меня тоже раздражал — не в последнюю очередь из-за своего безмятежного вида. Неимоверно хотелось его чем-нибудь позлить. Чем я и занималась — в вынужденных перерывах между сушкой волос.

— Да вообще, с чего это повелось? — вопрошала я парня, параллельно теребя тёмный шнур фена. — Что женщины — второстепенные игроки, и всё всегда решают мужчины? Вот любой фильм посмотри, книгу — всегда есть герой, и при нём только героиня. Разве не тупо? Даже если она самостоятельная, то стоит ей встретить мужика, как мигом превращается во всю такую покладистую и послушную! И ничего без мужика сделать уже не может!

Фен в моих руках всё чаще выключался. И вообще как-то подозрительно затих. А Витька, кажется, только готовился что-то мне отвечать.

Как вдруг я уловила в воздухе неприятный запах плавления. Машинально перевела взгляд на ручку фена, которая заканчивалась сочленением со шнуром. И с ужасом увидела, как там горит огонёк.

Не кнопка, подсвеченная изнутри. А самый настоящий огонёк. Огонь. Как на фитильке свечки.

Желтое пламя, изгибаясь, заползло на решётчатое сочленение, раздвоилось и постаралось ухнуть вниз.

— А-а-а! — взвизгнула я, осознав, что у меня в руках начался пожар.

Что с ним делать — я не знала. Поэтому просто кинула горящий фен Витьку. Теперь это его проблема.

Витька ловко мой фен поймал и, что удивительно, гореть он перестал. Просто затих в палёном запахе.

Я уставилась на брата во все глаза. Только что рассуждала, что первую скрипку всегда играют мужчины. А при первой же трудности перекинула эту самую трудность на Витьку. На мужчину…

Ужас.

Витька смотрел на меня и, кажется, закусывал изнутри щёку, чтобы не смеяться. Я тоже постаралась сохранить хорошую мину при плохой игре. Но не смогла. Засмеялась.

— Ещё вопросы будут, Мариш? — не упустил возможности поиздеваться Витёк.

Жаль, что больше кидаться мне было нечем. И пришлось мысленно признать некоторую правоту создателей фильмов и книг. Совсем небольшую.

— Здесь скачки напряжения просто, — сообщил уже серьёзным голосом Витька, вертя в руках затухшую приборину.

— Может, мы и этому дому не нравимся? — шутливо предположила я.

Витька с серьёзным видом не ответил.

***

Меня всё чаще стали терзать смутные сомнения. Возможно, я себя накручивала, но мне с каждым днём всё сильнее казалось, что Витька устал и от меня, и от неприязненного отношения соседей, и из-за наших заканчивающихся финансовых сбережений. И он просто чувствует себя обязанным и просто не говорит мне.

Ужасно встречаться с совестливым человеком…

Наверное, я становилась всё тише и отстранённее. И в один из вечеров Витька тихо подсел ко мне на диван с самым серьёзным видом. От которого кусочек моего сердца закаменел.

— Ты жалеешь, что это начала? — спросил он.

Я едва не поперхнулась воздухом — совсем не ожидала такого прямого и ясного вопроса.

— Я? — растерянно отозвалась я. И сразу нахохлилась: — А ты что — жалеешь?

— Это не я в последнее время как воды в рот набрал, — холодновато отозвался Витька.

И от его взгляда я потупила глаза.

— Просто мне кажется, — как на духу выпалила я, глядя себе на руки, чтобы выпалить уже то, что давно мучило, — что без меня тебе было бы лучше.

Витька ничего не ответил. И я опасливо подняла на него глаза.

Взгляд у брата был суровым — совсем незнакомым, от которого хотелось сжаться.

— Когда кажется… — наверное, Витька хотел продолжить про «креститься», но почему-то не стал, — надо спрашивать.

Меня это почему-то задело, так что я буркнула:

— На вопрос всегда можно соврать.

В эту же секунду я почувствовала, что меня обдаёт холодом с Витькиной стороны. И сразу пожалела о сказанном.

— Ты мне, кстати, не ответила, — пригвоздил Витька. — Думаешь, как соврать?

Получилось очень стыдно, и я ощутила себя очень глупой и противной. Так что в ответ практически пролепетала:

— Я вот именно — что не хочу. И боюсь. И боюсь, что тебя держит рядом только этот мой страх, потому что ты считаешь себя обязанным или что-то такое.

Тут я смогла набраться смелости и взглянула на Витьку почти решительно:

— Так что давай без этого — не надо со мной быть, если тебя держит только ответственность!

Совершенно неожиданно Витька усмехнулся. Мне показалось, что мне показалось. Но он действительно смеялся.

— Господи, ты с чего всё это взяла? — привычно по-доброму поинтересовался Витька, наклоняя ко мне голову.

Ответа на этот вопрос у меня не было, поэтому оставалось только надуться. И тяжёлая рука Витьки накрыла мои плечи.

— Я тебе только кажусь таким правильным и боязливым, — доверительно сообщил мне Витька. — И не переживай, если в моих чувствах что-то изменится, ты узнаешь об этом первой.

— Надеюсь, не застав тебя с Ленкой, — пристыженная, буркнула я.

— Да что ты заладила с этой Ленкой?! — Витька выпустил меня и бухнулся спиной на диванную подушку. — Я же тебе Костика не припоминаю!

Что правда, то правда. Так что я откинулась Витьке на плечо.

— И всё-таки, нам тут жизни не дадут, — в пустоту произнесла я.

С этим Витька спорить не стал.

***

— Как думаешь, нам нужна эта салатница? — спросила я Витьку, держа в руках стеклянную посудину, по форме напоминающую сильно вытянутый по бокам ромбик.

Эта стекляшка всё это время мирно стояла на полке шкафа и никого не трогала. Пока я до неё не добралась.

Витька смотрел не на салатницу, а на меня, вероятно, пытаясь отгадать тот ответ, который сейчас бы меня устроил. Но я сама его не знала, потому при всём желании не могла ничего подсказать.

— Возьми, — наконец, пожал плечами Витька, — если что, там можно будет выкинуть.

Он будто осёкся, торопливо глянув на меня стараясь понять, не обиделась ли я. Хотя он ничего обидного и не сказал. Но, наверное, знал, что женщины в стрессе становятся очень обидчивыми. А переезд — это как-никак стресс.

На то, чтобы решиться на этот шаг у нас ушло около полугода. Ну, это на всё про всё — вместе с поиском нового жилья и продажей этого. Так что теперь, измотанные и не сказать, чтобы очень счастливые, мы паковали коробки. И, если честно, мне уже ни во что не верилось.

Работу нам найти удалось, так что учёбу бросать не пришлось. Правда, не в этом городе, а там, где мы учились. Надо сказать, это весьма и весьма выматывает. Но были и плюсы: например, почти не оставалось времени и необходимости шастать по улицами города N— только в глубокой ночи прокрасться в тихий подъезд, чтобы часов через пять опять ехать в междугороднем автобусе в институт или на работу. Поэтому понятия не имею, изменилось ли как-нибудь к нам отношение. Но переезжать определённо было нужно — столько времени тратить на дорогу просто не благоразумно.

Кстати, один раз было, что я с утра, выползая из комнаты и протирая глаза, увидела на приступке в прихожей Витьку. Он спал, привалившись плечом к стенной обивке и вытянув вперёд коленки. Один ботинок его был почти расшнурован, но так и не снят, на втором же красовалась крепкая чёрная бабочка. Веки Витьки были крепко зажмурены, а дыхание рвалось из груди так торопливо, будто он изо всех сил спешил хоть немного выспаться.

Я не успела ничего сделать — даже подумать — как Витька вздрогнул и уставился на меня небольшими карими глазами. Едва они сфокусировались на моём лице, как он выпалил:

— Сколько время?

— Полдевятого, — ответила я.

— Ух, ё! — вырвалось у Витьки, и он с шумом сковырнулся с приступки и, ужасно громко топая, дёрнулся к двери. Распахнул её и выскочил так быстро, что я опять же не успела среагировать.

Пришлось догонять его и сообщать, что сегодня суббота, и ему никуда не надо. Потом, правда, я вспомнила, что надо мне — сегодня моя смена в кафе. И выходить нужно было как раз в половине девятого. Так что пришлось носиться по квартире кабанчиком и почти не смеяться над рассеянным Витьком. Удивительно, но в тот день я успела и даже не напоролась на штраф. Хорошо. А то пришлось бы опять сидеть весь день на гречке и говорить, что это специальная диета.

Как бы то ни было, время нашего переезда пришло.

Оказалось, что такой уютной и приятной эта квартира была только летом — когда вообще всё кажется проще и лучше, включая целую жизнь. С наступлением же нашей обычной суровой погоды оказалось, что стены состоят из сплошных щелей, создавая внутри комнат розу ветров. Полы скрипели так, что ночью я просыпалась от испуга, если Витьке вдруг приспичивало в туалет. Конечно, я ругалась, а он надо мной посмеивался и предлагал идти спать в ванну. В ванне, кстати, тоже было не очень хорошо — отрегулировать напор газовой колонки было нереально, так что ты мылся или кипятком, или ледяной водой. Нет, закаливание, конечно, полезно, но зачастую очень надоедливо. Удивительно, кстати, что потолок не тёк — хотя и опасливо промялся примерно посередине. Видимо, готовил какую-то диверсию к весне.

В виду всего не удивительно, что покупатели на эту квартиру искались долго. Но, наконец, нашлись.

Я завернула салатницу в хрусткую бурую бумагу и звякнув обо что-то, опустила в сумку. Надо бы положить рядом что-нибудь мягкое, типа свёрнутой в рулон футболки, чтобы не разбилось. Потом. Потому что сейчас я окидывала лишающейся своего содержания комнаты.

Удивительно, как много, оказывается, несут в себе ничего не значащие вещи, которые обычно даже не замечаемы глазами. Без примелькавшихся картин, старой лампы на столе и всяких мелких украшений комната становилась какой-то чужой. Будто на моих глазах её покидал весь привычный мне дух. Не было больше того уюта и милых знакомых деталей, погружающих в детские воспоминания и будто придающих оптимизма. Нет, все эти детали не на помойке, а надёжно упакованы Витьком в наши многочисленные сумки и коробки. Но всё-таки смотреть на редеющее пространство немного грустно.

Наверное, это немного похоже на расставание. Когда всё вроде бы неплохо, никто не умирает и каждый продолжит жить по отдельности. Но всё равно чувство, что это всё зря и раньше было лучше. Не такое сильное, чтобы менять решение, но достаточное для маленького комочка в горле.

— Пишут, что машина приедет через два часа, — ткнувшись в телефон, сообщил Витька.

— Хорошо, — кивнула я, закрывая очередную картонную коробку, наполненную доверху. — Успеем.

Забирали мы только всякую мелочь типа посуды, постельного белья и милых безделушек. Мебель и крупную технику тащить мы не стали. Во-первых, с ней придётся очень сильно мараканиться, собирая-разбирая. Во-вторых, всё это на самом деле уже старое и отслужившее своё, и везти такое в новую жизнь, наверное, плохая примета. А в-третьих, как бы странно это ни прозвучало, не хотелось становиться совсем уж разграбителями, которые камня на камне после себя не оставляют. Может я, конечно, наивна, но считаю, что у каждого места есть душа, которую нельзя уничтожать. По крайней мере, не привнеся чего-то нового. Так что пусть уже новые хозяева решают, что здесь и как делать. Кстати, с ними нам даже встречаться не нужно — достаточно оставить ключи в специальной ячейке. Всё остальное уже оформлено.

Витька неспеша уселся на краешек дивана.

— Кажется, мы пришли к тому, с чего начали, — вдруг сообщил он. — Собирались продать эту квартиру. И продали её.

Я усмехнулась:

— Точно. Наверное — это судьба.

Тоже села рядом с ним и упёрлась глазами в пустой прямоугольный след от картины.

— Интересно, а судьбу можно изменить? — опять поднял философский вопрос Витька.

— А ты её менять собрался? — обманчиво безобидно спросила я, прикрывая глаза.

Витька, конечно, сразу понял, что дело пахнет киросином, и поторопился опровергнуть сам себя:

— Нет, я на будущее интересуюсь.

Не знаю, собиралась ли я что-то на это отвечать. Но меня всё равно отвлёк шум с кухни.

Знакомый грохот, который не предвещает ничего хорошего. Колонка.

И я, и Витька подорвались, как этой самой колонкой ошпаренные. Потому что если она сейчас взорвётся… Я, прыгнув к раковине от самой кухонной двери, сразу выкрутила вентиль на всю. Витька же сразу подорвался к железной колодине, что-то там ворочая. Наверное, молились мы с ним сейчас об одном и том же.

Через пару секунд мы с ним непонимающе уставились друг на друга. Колонка не была включена, а из крана лилась ровная, холодная вода.

— Это же она грохнула? — хмурясь, уточнил у меня Витька.

— Ну да, — рассеянно кивнула я.

Грохнула явно колонка — у неё очень специфический звук. Но была при этом выключена.

— Странно, — буркнул Витька, а я подумала о том же самом.

— Показалось, наверное, — совершенно в этом не уверенная пожала плечами я.

В любом случае, хорошо, что ничего не взорвалось.

Постепенно, минута за минутой, пришло время, когда под окнами во двор подъехал большой крытый грузовик. Это за нами.

Витька разрешил мне перетаскивать только самые условные коробки, основную массу взяв на себя. Плюс ещё подключились грузчики, так что у меня получилось всего-то пара спусков вниз. Прежде чем пришло время окончательно закрывать квартирную дверь.

— Ну… прощай… — помявшись, буркнул Витька в приоткрытую дверь. И я бросила последний взгляд в совершенно опустевшее, но такое знакомое пространство. В животе немножко подвело, и в голове мелькнула мысль, что лучше бы этого не делать и оставить всё как есть…

Но Витька уже шуровал закрывающимся замком.

Мы спустились вниз. Грузчики что-то проверяли в прицепе, переговариваясь между собой. А я почувствовала чужой взгляд виском.

Во дворе около скамейки стояла красивенькая стройная фигурка. Ленка.

Это хорошо — сообщит о нашем отъезде тем, кто вдруг что-то пропустил.

Я уже собиралась отвернуться, как раздался её тихий голос:

— Марин…

Не знаю, что на меня нашло, но меня потянуло подойти.

Злости, ревности или раздражения я уже не испытывала. Будто это всё, как и Ленка — пройденное и не имеющее значения.

— Привет, — поздоровалась я с её меховым шарфом.

— Уезжаете? — неловко спросила она.

Я кивнула. Повисла короткая пауза.

— Марин… А вы возвращайтесь, — вдруг совершенно неожиданно сказала Ленка, и глаза её блеснули.

— Чего? — опешила я.

— Скучно без вас будет, — лёгкая улыбка вдруг коснулась Ленкиных губ.

— В цирк сходите, — тоже улыбнулась я.

Ленка опять помялась.

— Ты извини… Пусто здесь просто… Обычно слишком. Вот и ищем, о чём бы посплетничать, — мягко пояснила Ленка.

Я долго на неё посмотрела. А потом насмешливым голосом отозвалась:

— Будешь Витьке писать — вернусь и шею надеру.

— Куда мне, — насмешливо хмыкнула Ленка. — Против такой-то звезды.

Мы с ней обменялись короткими взглядами, и я пошла к кабине. Как ни странно, после этого дурацкого разговора мне стало очень легко.